Текст книги "Завоевание Тирлинга"

– Меня наказывают, госпожа?

– Конечно, нет. Это важная работа.

– Умыкнуть одну-единственную рабыню из Мортмина?

– Мысли шире, придурок, – проворчал Булава. – Это я отправляю тебя туда. Ты, правда, считаешь, что у тебя будет всего одна задача?

На этот раз моргнула Келси, но быстро пришла в себя. Если она сама смотрит в будущее, неудивительно, что Булава делает то же самое.

Восстание мортийцев тоже было делом его рук. Для Булавы это стало любимым проектом, которым он занимался в свое ограниченное свободное время. Под его руководством Корона уже отправила повстанцам в Сите-Марше несколько партий припасов.

– Прошу прощения, Ваше Величество, – сказал Дайер.

– Принято, – Келси посмотрела на часы. – Ужинать еще не пора?

– Милла говорит, через полчаса, Ваше Величество! – крикнули из двери кухни.

– Позови меня, когда будет готово, – поднимаясь с трона, попросила Келси Булаву. – Вы меня сегодня измотали.

В своих покоях она нашла портрет, который подняли из галереи, теперь прислоненный к стене рядом с камином. Келси уставилась на него долгим взглядом, потом повернулась к Пэну.

– Уходи.

– Госпожа…

– Что?

Пэн заломил руки.

– Так не может продолжаться вечно. Мы должны забыть, что произошло.

– Я уже забыла!

– Не забыли, – тихо проговорил Пэн, но Келси услышала низкий гул гнева в его голосе.

– Я дала слабину, этого больше не повторится.

– Я королевский стражник, госпожа. Вы должны это понять.

– Я понимаю, что ты такой же, как и любой другой мужчина в мире. Убирайся.

Пэн втянул воздух сквозь губы, и Келси обрадовалась, на мгновение увидев неподдельную боль в его глазах, прежде чем он отступил в переднюю. Но, едва стражник задернул занавес, она рухнула на кресло, пожалев о своих собственных словах. У нее появилась прекрасная возможность исправить положение, а она ею не воспользовалась.

«Почему я веду себя, как ребенок?»

Подняв взгляд, Келси на мгновение увидела свое отражение в зеркале и застыла. Земля снова ушла у нее из-под ног: на нее смотрела симпатичная, хоть и суровая, женщина. Она больше не была ребенком. Даже в мягком свете огня Келси видела, что ее скулы стали заметнее: они, казалось, придали форму ее лицу, опускаясь к губам, которые стали пухлее.

Келси отрывисто хмыкнула. Если у нее появилась фея-крестная, то, должно быть, маразматичка, исполняющая неправильные желания, наименее важные. Тир стоял на грани бойни, мортийская армия штурмовала границы, а Келси хорошела день ото дня.

«Может, это то, чего я хотела, – подумала она, глядя в зеркало. – Может, это то, чего я хотела сильнее всего остального». Вспомнились слова из одной из книг Карлин: кровь расскажет. Келси думала о портрете двумя этажами ниже: об улыбающейся светловолосой женщине, не заботящейся ни о чем, кроме собственного удовольствия, и ей хотелось кричать. Но лицо в зеркале оставалось безмятежным, таинственным, на самой грани погружения в красоту.

– Истинная Королева, – горько пробормотала Келси, услышав, как ее голос надломился. Отражение на мгновение размылось, стало невнятным. Она в замешательстве моргнула, а потом обнаружила, что исчезает: странное чувство зарождающейся непохожести, превращения в кого-то еще, что она испытала раньше. Она должна позвать Пэна, предупредить, что находится на грани одной из своих фуг, но ее захлестывало унижение, и пару секунд Келси не могла найти свой голос. Сила этого воспоминания, казалось, не померкнет со временем. В любую минуту оно могло подняться, словно волна, утопив Келси в океане стыда. Почему она должна рассказывать Пэну, что уходит? Это сослужило бы ему хорошую службу, если бы она врезалась в стену или предмет мебели, если бы поранилась во время его дежурства.

«Ты ведешь себя, как ребенок. Все эти проблемы надуманные. Вот у Лили проблемы были настоящие. В Тирлинге – настоящие. А твои крошечные драмы выеденного яйца не стоят».

Келси попыталась заглушить внутренний голос, но он говорил правду, и на мгновение она возненавидела здравомыслящую часть себя, то прагматическое ядро, что даже не давало впасть в истерику. Комната померкла, пульсируя, и Келси удивилась, как близко находились два мира.

Жизнь Лили и ее собственная… иногда казалось, что они пролегают прямо рядом друг с другом, идеально ровные. Казалось, Келси могла переступить некую черту и оказаться в другом времени, в той исчезнувшей Америке.

– Пэн!

Он прибежал через секунду, его лицо было напряжено.

– Я ухожу, – пробормотала Келси.

Теперь комната исчезла, и когда Пэн подошел, она обнаружила, что он тоже исчезает, и вот она уже смотрела сквозь него в залитую солнцем комнату.

– Все в порядке, госпожа, – пробормотал Пен. – Я не дам вам упасть. Она почувствовала на запястье его крепкую руку, добрую и ободряющую, но поняла, что и это со временем исчезнет.

Глава 8
Роу Финн

Фревеллская администрация не гнушалась апеллировать к старомодным домыслам, что женщины – слабые и нерешительные существа, остро нуждающиеся в жилье и мужьях, дающих опору и руководство. Но даже самый беглый взгляд на поздний предпереходный период говорит об обратном. Американские женщины того времени были чрезвычайно изобретательны: им просто не оставалось другого способа выжить в мире, ценившем в них только одно. Действительно, многим женщинам приходилось вести двойную жизнь, жизнь, о которой мы знаем крайне мало и о которой их мужья, разумеется, не знали ничего.

Гли Деламер, «Темная ночь Америки»

Спустя два дня у Лили закончились книги. Дориан оказалась ненасытной читательницей и молниеносно проглотила все заначки Лили. Лили предложила ей карманный считыватель, но Дориан отказалась, презрительно фыркнув.

– Все электронные книги редактируются и чистятся. Я работала на заводе Умных Книг: правительственные чиновники были повсюду, редактируя содержание. Предпочитаю отпечатанные экземпляры: их труднее переделать после публикации. В Лучшем мире вообще не будет никакой электроники.

Лучший мир. Лили думала, что это только лозунг, который «Голубой Горизонт» использует, чтобы содеянное ими казалось безобиднее. Но теперь она призадумалась. Высокий англичанин, Тир, казалось, не сомневался, что это возможно.

– Нет никакого Лучшего мира.

– Будет, – спокойно ответила Дориан. – Он уже близко… так близко, что можно потрогать.

Тир говорил то же самое. Слова напоминали церковный псалом, но Дориан казалась слишком практичной для этого. И, если уж на то пошло, Тир тоже. Последние пару дней Лили полазила по сети, но сведения оказались слишком скудными. Она узнала, что Уильям Тир родился в английском Саутпорте в 2046 году и что одиннадцать лет назад был награжден Военным Крестом за героизм на службе Специальных Воздушных Сил. Лили предположила, что Специальные Воздушные Силы были британской версией старых Американских Воздушных Сил, но, углубившись в вопрос, обнаружила, что американским аналогом СВС были на самом деле американские морпехи. Теперь она убедилась, что нашла того человека. Благодаря Грегу она знала множество полувоенных типчиков, от которых прямо-таки разило непобедимостью. Тир производил такое же впечатление, но в нем было и что-то еще, что-то, близкое к всезнанию. Несколько безумных мгновений в детской Лили казалось, что он знает о ней все.

Никаких других сведений о Тире не находилось – фантастика! Лили могла посмотреть рецепты своих друзей – во всяком случае, на легальные препараты, – их родословные, медицинские предписания, налоговые декларации, даже последовательность ДНК, если бы захотела. Но Уильям Тир родился, служил в британском спецназе, и все. Остальная часть его жизни исчезла. Поискав Дориан Райс, Лили нашла то же самое. На запрос выскакивало множество свежих новостных сюжетов о взрывах на авиабазе. Грег говорил, что Дориан сбежала из Бронкской Женской Исправительной, но онлайн-записи об аресте не было. Не нашлось ни сведений о семье Дориан, ни свидетельства о рождении. Словно кто-то стер Дориан с Тиром со страниц истории. Но только Безопасность имела право удалять информацию из сети: времена, когда граждане могли редактировать свои данные, прошли с принятием закона о Чрезвычайных Полномочиях.

Лили подумала было расспросить Дориан, но ей не хотелось, чтобы та узнала, что она сует нос не в свое дело. Дориан перестала подскакивать от каждого шороха, но по-прежнему проявляла странную паранойю, то накатывавшую, то отступавшую. Она не хотела обсуждать Уильяма Тира, а когда Лили его упоминала, огрызалась: «Без имен!», из-за чего Лили чувствовала себя чуть ли не богохульницей. Теперь Дориан могла сидеть, ходить по детской, но все равно замирала, когда звонил телефон, и не любила, когда ее трогают. Она настояла на том, чтобы самой делать себе уколы.

Тир оказался не единственной закрытой темой. Когда разговор заходил о Лучшем мире, Дориан становилась раздражающе уклончивой, бросала туманные фразы и не давала никаких конкретных ответов. Лили не могла понять, скрывает ли она что-нибудь: может, последователи Тира не понимали Лучший мир, может, они тоже блуждали во тьме. И все же Лили отчаянно хотелось узнать. Видение, которое посетило ее в тот вечер с Тиром, завладело ее разумом: огромное поле, засеянное пшеницей, и голубая лента реки. Ни охраны, ни стен, ни блокпостов, только маленькие деревянные домики, свободно идущие мимо люди и бегущие через поле дети.

– Когда он настанет, этот Лучший мир? – спросила Лили.

– Не знаю, – ответила Дориан. – Но, думаю, уже скоро.

В воскресенье Лили пришлось покинуть Дориан, чтобы сходить в церковь, и она всю службу не находила себе места, едва ли слушая проповедь о греховности бездетной женщины, хотя священник как всегда смотрел прямо на Лили и других отступников, затесавшихся в его паству. Грег положил руку Лили на спину, пытаясь засвидетельствовать сочувствие, как она полагала, но странный блеск в глазах мужа ее встревожил. Конечно, Грег что-то задумал, и, разумеется, ничем хорошим это не кончится.

На мгновение она задумалась, вдруг он собрался с нею разводиться: даже после Фревеллских Законов правительство все-таки облегчило жизнь богатым руководителям, желающим избавиться от бесплодных жен. Однако теперь Лили начинала видеть и то, чего не понимала раньше: для Грега она была собственностью, а Грег был не из тех, кто швыряется активами, пусть и подпорченными. Интересно, изменится ли что-нибудь, когда она станет безнадежно бездетной.

«Веселенькие мысли, бздунишка», – прошептала Мэдди, и Лили зажмурилась. С тех пор, как Дориан перекатилась через бетонную стену в их сад, Мэдди, казалось, была повсюду, всегда готовая поделиться своим мнением. Но обычно это было не то, что хотелось услышать Лили.

После церкви Грег велел своему водителю, Филу, отвезти их в клуб. Обед в клубе был воскресной традицией, но Лили хотела бы с него отпроситься. Сегодня мысль о друзьях казалась почти невыносимой. Лили хотела вернуться в детскую к Дориан, попытаться разгадать тайну Лучшего мира. Когда они выехали с церковной парковки, Грег нажал кнопку, поднимающую перегородку между ними и Филом. Лили испугалась, увидев сияющие от счастья глаза мужа.

– Я нашел доктора.

– Доктора, – осторожно повторила Лили.

– Он не дешевый, но у него есть лицензия, и он готов это сделать.

– Что сделать?

– Вживить тебе кое-что.

Лили не сразу поняла, о чем он говорит. Слово «вживить» напомнило ей об имплантатах, и мозг автоматически переключился на бирку в плече. Но нет, Грег имел в виду что-то другое. В голову пришла поистине ужасная мысль, и Лили сжалась, но прекрасно поняла, что именно Грег имеет в виду.

– Из пробирки?

– Конечно! – Грег взял ее за руку, наклонившись вперед. – Только послушай. Доктор сказал, что может использовать мою сперму, просто соединив ее с яйцеклеткой другой женщины. У тебя будет ребенок, и никто в жизни ни о чем не узнает.

Мозг Лили отключился. На мгновение ей захотелось распахнуть дверь автомобиля, выпрыгнуть на полном ходу и бежать. Но куда?

– А что, если проблема не в моей яйцеклетке?

Грег нахмурился, нижняя губа выпятилась на долю дюйма. Теперь Лили поняла: он ожидал, что его идея будет встречена с энтузиазмом, а в ней множилось и бродило чистейшее презрение, поднявшее голову в ночь появления Дориан («в ночь изнасилования», – напомнила ей Мэдди). Грег возомнил, что ему в голову пришла отличная идея, что Лили сойдет с ума от счастья, если в нее насильно запихнут яйцеклетку другой женщины. И она впервые задумалась, понял ли Грег, что он ее изнасиловал. После Фревелла доказать факт изнасилования было почти невозможно, а за изнасилование в браке уже много лет не привлекали к ответственности. Что согласие вообще значило для Грега? Большую часть сексуального образования он получил от отца и дружков, и это явно не пошло ему на пользу. Лили прочистила горло, вытягивая слова, словно лебедкой.

– Прошлой ночью…

– Прости, Лил, – Грег взял ее за руку, перебивая. – Я не хотел вываливать все это на тебя. На работе, даже не считая бомбежки, последнее время все не слава богу.

– Ты изнасиловал меня.

Грег разинул рот, и на его лице отразилось такое недоумение, что Лили поняла: она была права – он не понимал. Она отвернулась, уставившись в окно. Они как раз въезжали во внушительную каменную арку Загородного Клуба Нью-Ханаана, за которой до самого горизонта тянулись поля для гольфа. Грег откашлялся, и Лили поняла, что произойдет, даже раньше, чем он заговорил.

– Ты моя жена.

Не осознавая, что делает, она рассмеялась. Лицо Грега потемнело: до него не доходило, что Лили смеется не над ним, а над собой. Фревеллская чушь подействовала и на нее, потому что до прошлой ночи она честно верила, что брак делает мужчин лучше, превращает их в защитников. Но брак никого не меняет. Лили вышла замуж за человека, воспитанного отцом, который положил руку Лили на ягодицы на свадебном обеде и поинтересовался, может ли он получить кусочек торта заранее. Так стоит ли удивляться тому, до чего они докатились? Да и разрешено ли ей вообще жаловаться?

«Бирка, Ли», – прошептала Мэдди, и была права. Бирка – великий уравнитель. Лили не могла убежать, потому что независимо от того, куда он побежит, никакие деньги в мире не удержат Грега от того, чтобы найти ее, и Безопасность и пальцем не пошевелит, чтобы помешать ему забрать ее обратно. Да они в лепешку расшибутся, чтобы помочь одному из своих!

Машина остановилась у подъезда, и Лили почувствовала облегчение Грега оттого, что разговор закончен. На Лили обрушилась холодность, осознание сложившейся ситуации. Она впервые поняла, что угодила в бо́льшие неприятности, чем прошлой ночью. Лили знала, что бездетность обернулась для Грега профессиональными неприятностями, она, безусловно, препятствовала его карьере. Но она недооценила, в каком он пребывал отчаянии и как далеко был готов зайти. Они двинулись через огромный мраморный подъезд клуба; здание обычно восхищало Лили, но сейчас она едва ли его видела: мысли стремились вернуться в неприятную колею. Экстракорпоральное оплодотворение объявили вне закона, когда Лили училась в начальной школе, но оно стало процветающим черным рынком среди состоятельных пар, видевших в дополнительных детях способ получить фревеллские налоговые льготы.

Если Грег нашел доктора, способного сделать искусственное оплодотворение, сможет ли этот доктор определить, что Лили пила противозачаточные? Есть ли способ вымыть гормоны из организма? Она не могла поискать в Интернете: стоит только попробовать, как к тебе тут же заявится Безопасность.

«Почему ты не скажешь ему, что не хочешь детей?»

Но такой возможности больше не стало, если она вообще когда-нибудь была. Она намекала Грегу, потихонечку, уже много лет. Он ничего не слышал. К тому же прошлая ночь доказала: желания Лили не стоят выеденного яйца. Ей придется найти способ обойти репродуктолога, как систему видеонаблюдения дома. Но сейчас она не могла ни о чем думать. Все годы ее замужества, годы, которые она провела, шифруясь, пытаясь спрятаться от этой удавки… теперь, казалось, плотно затянулись на ее шее. Лили поняла, что у нее осталось менее половины дюйма пространства.

В ресторане метрдотель проводил их к столу, за которым Лили увидела нескольких друзей: Палмеров и Кит Томсон. Лили не нравился хоровод придурков, каковым был обед с приятелями Грега по гольфу и их женами, но сейчас их присутствие внезапно показалось удачей. Это всяко лучше, чем сидеть напротив одного лишь Грега. И Кит не так уж плох, он, определенно, ее любимец из Греговых друзей. Он никогда не косился, не лез и не выстреливал завуалированными колкостями, что Лили никак не беременеет. Он был торопливым коротышкой, дослужившимся до президента семейной продуктовой сети, где его отец был председателем. На одной из вечеринок до жути пьяный Кит забрел на кухню, где Лили сервировала десерт, и у них завязался долгий разговор, в ходе которого он признался Лили, что просто ждет, когда умрет отец. Но сегодня он пил только воду, и его ломкая улыбка рассказывала сотрапезникам, в каком гробу он их видал.

– Мэйхью!

Марк Палмер встал, и Лили поняла, что он уже пьян: щеки разрумянились, и ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не потерять равновесие. Мишель, сидевшая рядом с ним, ловила свой собственный кайф: ее глаза помутнели, и она только кивнула, когда Лили поприветствовала ее, усаживаясь.

Когда Доу и Пфайзер объединились, образовавшаяся компания оставила Марка и уволила Мишель, но у Мишель по-прежнему оставались друзья где-то на производственной линии. Она из-под полы продавала болеутоляющие половине Нью-Ханаана, получая неплохую прибыль. У Лили все еще болело тело, когда она садилась, и на мгновение она подумала провернуть небольшую сделку с Мишель, но потом отбросила эту идею. Она прячет в детской террористку, Грег хочет затащить ее к подпольному врачу. Обезболивающие сделают Лили такой же вялой, как Мишель, бывшую своей собственной лучшей клиенткой, а Лили не могла себе этого позволить. Но в какой-то момент им все равно придется прогуляться в уборную, чтобы Лили вернула Мишель книги и попросила другие.

Грег заказал виски, бросая еще один обиженный взгляд на Лили, когда официант ушел, что означало: «Я пью из-за тебя». В глазах Грега не читалось никакой рефлексии, слово «изнасиловал», казалось, скатилось с него, словно вода. Внезапно Лили вспомнила выходные в колледже, когда они отправились на побережье. Не куда-то определенно, просто катались, Лили выставила правую ногу из окна, а Грег положил левую руку ей на бедро. Что случилось с теми двумя детьми? Куда они делись?

Обед уже подали, но Сара и Форд не появлялись, что было странно: они всегда обедали в клубе по воскресеньям. Лили не видела их и в церкви.

– Где Сара? – наконец спросила она у Мишель.

Все за столом замолчали, и Лили поняла, что все знали что-то, чего не знала она. Мишель неодобрительно покачала головой, а Марк тут же начал рассказывать историю о какой-то неразберихе на работе. Через несколько минут Мишель дернула подбородком в сторону фойе, и Лили встала.

– Ты куда?

Грег схватил ее за запястье и посмотрел прищуренными, подозрительными глазами. Лили вдруг поняла, что ненавидит своего мужа, ненавидит сильнее, чем когда-либо в жизни кого-либо ненавидела.

– В уборную. С Мишель.

Грег отпустил, слегка дернув ее при этом, и Лили вышла из-за стола. Кит Томпсон следил за нею чуть озабоченным взглядом, и Лили захотелось сказать ему, что все хорошо, но это казалось слишком оптимистичным.

В уборной Лили снова спросила:

– Что случилось с Сарой?

Мишель прекратила подкрашивать глаза.

– Это произошло три дня назад. Как вышло, что ты не знаешь?

Справедливый вопрос. В Нью-Ханаане не было никаких секретов: обычно Лили узнавала обо всех соседских скандалах задолго до них самих.

– Была занята.

– Чем?

– Ничем особенным. Что случилось?

– Сара под арестом.

– За что?

– Пыталась вытащить бирку.

Мгновение Лили молчала, пытаясь увязать эту новость с Сарой, которая однажды сказала Лили, что, поколачивая ее, муж проявляет заботу. Лили никогда бы не подумала, что Сара отважится на что-то подобное.

– Что случилось?

– Не знаю. – Мишель взялась за помаду. – Она воткнула нож себе в плечо. Промахнулась мимо бирки, но чуть не умерла от потери крови. Форд ее сдал. Ну, это было в порядке вещей. Однажды, во время семейного отдыха, Форд оставил Сару на стоянке на Пенсильванской магистрали. Если бы Сара не позвонила ему несколько минут спустя, он бы, возможно, доехал до Гаррисберга, прежде чем заметил, что она пропала.

– И что с ней теперь будет?

Мишель пожала плечами, и Лили поняла, что та уже начала забывать о Саре, чтобы жить дальше. «Забывание», когда кто-то пропадал, так укоренилось, что вести себя по-другому казалось дурным тоном. Лили не могла забыть Мэдди, но это другое.

– Я принесла твои книги, – Лили вытащила их из сумки, но прежде чем успела передать, Мишель пошатнулась, согнулась, и ее вывернуло в раковину. Еще до того, как она закончила, очистной механизм раковины начал вытирать рвоту, издавая слабые, методичные подметающие звуки.

– Ты в порядке? – спросила Лили, но Мишель отмахнулась от нее. Когда она заговорила, ее голос исказился.

– Я снова беременна.

– Поздравляю, – машинально ответила Лили. – Мальчик или девочка?

Мишель сплюнула в раковину.

– Мальчик, и это тоже хорошо. Если бы у нас снова получилась девочка, Марк бы так этого не оставил.

– Что?

– Мне в любом случае все равно.

Лили уставилась на нее. Мишель никогда не говорила так раньше, и, хотя Лили представляла, что быть женой Марка Палмера – не сахар, она всегда считала, что Мишель была такой же, как ее остальные подруги: счастливой матерью. Мишель всегда ходила на футбольные матчи и хвасталась успехами своих детей. Лили снова неуверенно предложила ей книги, и Мишель засунула их в огромную сумку. Размер сумки Мишель служил поводом для шуточек, но зато в нее помещалась вся контрабанда, которую она транспортировала по всему Нью-Ханаану. Многие из своих сделок Мишель провернула в этой самой уборной, одном из немногих мест в городе, где не стояли камеры наблюдения.

– Что ты собираешься делать? – спросила Лили.

– Рожать. Что мне еще делать? Марк уже похвастался на работе.

– А как же обезболивающие?

Мишель прищурилась.

– А что с обезболивающими?

Лили поджала губу, чувствуя себя неприятной компаньонкой на вечеринке.

– Они не навредят ребенку?

– Кого это волнует? Восемьдесят процентов богатых мамочек сидят на транквилизаторах или обезболивающих, или и на том и на другом. Ты это знаешь?

– Нет.

– Конечно, не знаешь. Фармацевтические компании не хотят, чтобы эти сведения стали достоянием общественности. Люди могут начать спрашивать, почему. – Мишель пригвоздила ее брезгливым взглядом. – А тут еще ты. Никогда не забеременеешь, да? Никогда не станешь матерью.

Лили отпрянула. Они с Мишель никогда не были близкими подругами, но всегда ладили… но теперь Лили поняла, как мало это значило.

– Марк постоянно смеется над вами, Грегом и его пустой духовкой. Но зато на тебе никогда не повиснут четверо орущих засранцев, а?

Лили попятилась, увидев, как обычно красивое лицо Мишель исказилось ненавистью и… завистью? Да, так и есть. Но она почувствовала, как в ней закипает гнев. Картина, описанная Мишель, была стереотипом бедной женщины, нарожавшей слишком много детей. Лили видела таких на государственных плакатах, когда в Конгрессе продвигали какой-нибудь социальный законопроект. Но у Мишель на троих детей было две няни, а некоторые из ее подруг заводили по три, а то и по четыре няни. Она исполняла материнские обязанности максимум по часу в день. Мишель достала пузырек с таблетками и с легкостью проглотила две. Цифровой уборщик уже закончил, и теперь раковина сверкала первозданной чистотой. Мишель плеснула на лицо немного воды и вытерлась полотенцем.

– Пора возвращаться.

Когда они сели за стол, Кит наклонился и спросил Лили:

– Ты в порядке?

Лили кивнула, натягивая на лицо приятную улыбку. Остаток трапезы она старалась не пялиться на Мишель, но ничего не могла с собой поделать. Все ли ее подруги на самом деле несчастны? Сара исчерпывающе ответила на этот вопрос. Быть может, счастлива Джесса? Ее муж, Пол, казался вполне приличным парнем, когда не пил. Кристин? Лили не знала. Глаза Кристин постоянно остекленело блестели, то ли от наркотиков, то ли от религиозного рвения: Кристин была главой Женского Библейского Кружка в их церкви. Лили никогда не доверяла ни одной своей подруге, но думала, что знала их.

За обедом Лили пыталась поговорить с Китом, который спрашивал ее о матери и планах на остаток лета. Но теперь Грег тоже пялился на Кита тем же прищуренным, подозрительным взглядом. Генри, их пес, который не любил ни с кем делиться своими изжеванными игрушками, бывало тоже так смотрел. Вот оно: Лили больше не принадлежала себе. Она была куклой, которую Грег купил, заплатив полную стоимость.

«Есть способы это обойти», – прошептала Мэдди, ничуть не смягчая беспокойства Лили. Клиника доктора Дэвиса – одно дело, но найти врача, который сделает аборт… это совершенно иной уровень противозаконности. Вдруг она вспомнила женщину на поздних сроках, которую видела в клинике, ту, что залила кровью все кресло. А что, если доктор Дэвис тоже делает аборты? Лили никогда не слышала об этом, но, конечно, откуда ей было слышать. О таком никто никому не рассказывает.

Грег остался в клубе поиграть в гольф с Марком и несколькими их друзьями, так что Лили отправилась домой одна, радуясь тихой пустоте заднего сиденья. Когда Фил высадил ее, она приготовила Дориан бульон и отнесла в детскую вместе с бутылкой воды. Она переживала, что кормит Дориан только куриным и мясным бульоном, но даже если той надоело меню, она ничего не сказала. Войдя в детскую, Лили обнаружила Дориан на полу, делающую растяжку. Ее рубашка намокла от пота. Должно быть, ей стало лучше, раз она могла дотянуться до пальцев ног, но девушка по-прежнему выглядела очень бледной.

– Швы не разойдутся? – поинтересовалась Лили.

– Неважно, – хмыкнула Дориан. Она заплела светлые волосы в неаккуратные косички, став еще больше похожей на Мэдди. – Не могу позволить себе залеживаться.

– Уверена, он предпочел бы, чтобы ты сперва выздоровела. – Из уважения к Дориан Лили не произносила имени Тира вслух. Но задумалась: неужели англичанин действительно так требователен и ожидал, что Дориан оправится через два дня после того, как в нее выстрелили? Или она сама себя подстегивала?

– Классная детская, – заметила Дориан. – Но я не вижу здесь ни одного ребенка.

Нервный смешок сорвался с губ Лили.

– Я не хочу детей.

– Я тоже.

– Нет, я имею в виду, что, возможно, хочу их. Но не здесь. – Она неопределенно махнула рукой. – Не так. Я принимаю таблетки.

Она надеялась удивить Дориан, может, произвести на нее впечатление, но Дориан лишь кивнула и продолжила растягиваться.

– А ты была замужем?

– Нет, конечно. Я лесби.

Лили слегка шокированно отпрянула.

– Ты занимаешься сексом с женщинами?

– Ну да.

Беззаботность, с которой Дориан призналась в этом, ошеломила Лили. Открыто признаться незнакомому человеку в преступлении, особенно таком тяжком, как гомосексуализм… это казалось настоящей свободой. Указав на шрам на плече Дориан, она спросила:

– Это от бирки?

– Ага. Первое, что мы сделали, – удалили этого маленького ублюдка.

– Как?

– Не могу сказать, – ответила Дориан, запыхавшись, дотягиваясь до пальцев ног. – Слишком ценная информация, если тебя когда-нибудь арестуют.

– Я не расскажу.

Дориан мрачно улыбнулась.

– Там все, в конце концов, рассказывают.

– Я надежная.

– Тогда доверь мне секрет. Где ты хранишь таблетки?

Лили показала Дориан незакрепленную плитку в углу с кучей контрабанды за нею.

– Хорошо, отлично замаскировано. И сколько у тебя тайников?

– Только этот.

– А вот это плохо. Тайников всегда должно быть больше одного.

– Я больше нигде не могу прятать. Грег найдет. Он устраивает проверки. Но никогда не заходит сюда.

– Джонатан говорит, что ты подправила записи камер наблюдения. – Дориан посмотрела на нее с откровенным восхищением. – Где леди-за-стеной научилась такому?

– У моей сестры. Она была хорошим компьютерщиком.

– Я бы все равно сделала еще один тайник. Одного всегда мало.

– А сколько у тебя?

– Когда я была ребенком, – десятки. Но сейчас ни одного. – Дориан поднялась и потянулась за миской с бульоном. – В Лучшем мире мы не должны ничего скрывать.

– Я не понимаю. Этот Лучший мир библейский? Ангелы спустятся с небес и очистят землю?

– Нет, конечно! – рассмеявшись, ответила Дориан. – В Лучшем мире никому не понадобится религия.

– Не понимаю, – повторила Лили.

– А зачем тебе понимать? Лучший мир не для таких, как ты.

Лили отшатнулась, как будто от удара. Дориан не заметила: она ела бульон, глядя через стеклянные двери во двор. Она ждала, теперь поняла Лили, ждала, когда англичанин придет и заберет ее. Какая-то ее часть уже ушла.

Лили вышла из детской, аккуратно закрыв за собой дверь, и спустилась вниз. Это все ерунда, убеждала она себя. Тир и его люди, вероятно, сумасшедшие, все поголовно. Но все же она чувствовала, словно они ее бросили.

* * *

Придя в себя, Келси услышала гром. Подняв взгляд, обнаружила блаженный уют книжных полок Карлин, длинные ряды томов, каждый – на своем месте. Она протянула руку, чтобы коснуться книг, но потом печаль Лили, эхом отозвавшаяся в голове, потащила ее назад через столетия.

«Почему я это вижу? Почему должна страдать вместе с ней, когда ее история уже завершена?»

Снова грянул гром, вместе с ним исчезло последнее воспоминание о Лили, и Келси насторожилась. Не гром, но множество ног двигались по коридору. Келси отвернулась от книг и обнаружила, что Пэн стоит прямо за ней, внимательно прислушиваясь. Он казался таким серьезным, что Келси забыла на него сердиться.

– Пэн, что это?

– Я хотел пойти и проверить, госпожа, но я не мог оставить вас в такое время.

Теперь Келси услышала глухой, невнятный стон, слегка отдаленный, словно идущий из коридора.

– Пойдем посмотрим.

– Думаю, это Кибб, госпожа. Он два дня как заболел, и ему становится все хуже и хуже.

– Чем заболел?

– Никто не знает. Может, простудился.

– Почему никто мне не сказал?

– Кибб не хотел, госпожа.

– Что ж, пойдем.

Она вывела его в коридор, где ничего не двигалось, только мерцали факелы.

В полумраке коридор становился вдвое длиннее: казалось, он тянулся на несколько миль от затемненной двери комнат стражников до хорошо освещенного аудиенц-зала.

– Сколько времени? – прошептала она.

– Полдвенадцатого.

Снова раздался глухой стон: приглушенная агония, на этот раз слабее, рядом с комнатами стражников.