Текст книги "Завоевание Тирлинга"

На эту маленькую прогулку Келси подбил отец Тайлер. Видение Уильяма Тира ввергло ее в своего рода безумие, и на прошлой неделе она перевернула библиотеку Карлин вверх дном, вознамерившись найти сведения о Лили и Греге Мэйхью, о Дориан Райс, хоть о ком-нибудь. Когда утром прибыл отец Тайлер, Келси сидела на полу в библиотеке, в тисках бессонницы и неудачи, окруженная книгами Карлин. Она вцепилась в священника, как в последнюю надежду. Существуют ли какие-либо написанные истории о годах, близких к Переходу, о жизни Уильяма Тира? После Перехода, разумеется, ничего не издавалось, но, может, найдется рукописная история? В конце концов, кто-нибудь мог вести дневник.

Отец Тайлер с сожалением покачал головой. Многие поколения утопистов, действительно, вели дневники, но в мрачный период после убийства Тира многие из них исчезли. Какие-то фрагменты сохранились в Арвате, и отец Тайлер их видел, но в них описывались повседневные проблемы выживания: нехватка продовольствия, строительство новой деревни, которая однажды станет Новым Лондоном. Большинство знаний самого отца Тайлера о Переходе основывались на устной истории, том же фольклоре, что признавали остальные тирцы. Никаких записей не уцелело.

– Но есть кое-что, Ваше Величество, – отметил Тайлер после минутного раздумья. – Отец Тимпаний рассказывал о портретной галерее где-то на нижних уровнях Цитадели. Регент посещал галерею время от времени, и отец Тимпаний говорил, что там есть портрет Уильяма Тира.

– С чего это моему дяде было посещать портретную галерею?

– Это галерея ваших предков, Ваше Величество. Тимпаний говорил, что, напившись, ваш дядя любил приходить туда и кричать на портрет вашей бабушки.

Оказалось, что Булава точно знал, где находится галерея: двумя этажами ниже, на уровне прачечной. Когда они спускались по винтовой лестнице, Келси слышала голоса через стены. Хотя у нее имелась собственная прачечная – на этом настоял Булава, опасавшийся контактных ядов, – Келси держала прачечную Цитадели открытой, и белье со всего остального Королевского Крыла отправлялось туда. Цитадель ее дяди пестрела ненужными слугами, но Келси не могла оставить столько людей без работы. Она уволила худших слуг Цитадели, массажисток и эскортниц, оставшихся невостребованными. Но услугами всех остальных старалась пользоваться.

Внизу королева видела не дальше крошечного тусклого факельного круга, который их окружал, но чувствовала огромное пустое пространство над головой.

– Кто построил все эти туннели?

– Они – часть исходной постройки, госпожа. От верха до подземелий Цитадели найдется не один потайной ход. Несколько ходов выходят в город.

Упоминания о подземельях заставили Келси подумать о Торне, который сидел сейчас в камере особой конструкции несколькими этажами выше. Келси боялась оставлять его в подземельях Цитадели, даже если на страже неотрывно стоял Элстон. У нее также было смутное представление, что Торна следует держать отдельно от альбиноски, Бренны. Поэтому он оставался в изоляции, не считая злорадствующего Элстона, стоящего прямо за прутьями его камеры. Келси не знала, что делать с Торном. Отдать его под суд? За последние шесть недель Келси и Арлисс тихонечко преобразовали Бюро переписи населения в агентство по сбору налогов, но они также перетянули честных людей из Бюро в судебные органы. Создание системы правосудия шло медленно: в Тирлинге было мало законов, и ни один из них не был толком записан.

С подходом мортийцев к границе у Келси оставалось на это не слишком много времени, но по ее просьбе Арлисс продолжил реформы, и теперь в Новом Лондоне открылось пять публичных судов, куда любой желающий мог подать ходатайство на удовлетворение жалобы. Корона могла передать Алана Торна в государственный суд, но что, если его оправдают? Судью или присяжных можно подкупить. И наоборот, даже если бы вина Торна вызывала сомнение, многие присяжные осудили бы его, невзирая на доказательства. После Регента Торн был самой ненавистной фигурой в Тире.

Реальной цели судебного разбирательства не было, но все же Келси чувствовала, что она должна быть.

Булава просто хотел, чтобы Торн поплатился жизнью. Его так ненавидели, что никто бы не возражал против быстрой расправы, особенно если Келси разрешит публичную казнь. Она видела крупицу мудрости в совете Булавы: такой шаг мог обеспечить ее трон поддержкой любого, кто когда-либо наблюдал, как любимого человека заталкивают в клетку. В эти дни даже Арват не протестовал против смертной казни, да и сама Келси ничего не имела против. Но что-то в ней требовало суда, даже показательного, чего-то, что бы узаконило казнь. Правда, юридический прецедент для внесудебных казней существовал: если верить фольклору отца Тайлера, Уильям Тир практиковал их, а одну даже привел в исполнение лично.

«И я тоже», – вдруг холодно подумала Келси. Она снова увидела перед глазами кровь, густую и теплую, бьющую по правой руке и капающую с предплечья. Весь мир считал, что Мерн пал жертвой Битвы при Аргосе. Булава способствовал распространению этого слуха, но Кесли и остальные стражники знали правду, и пусть она пыталась выбросить это из головы, перед глазами так и вставала ее рука с ножом, омытая кровью. Учинить суд над Торном казалось чрезвычайно важно.

– Прикройте глаза, госпожа.

Келси заслонила глаза рукой, когда впереди во тьме расцвел дневной свет. Она прошла через одну из потайных дверей Булавы и оказалась в длинной узкой комнате с высоким потолком. Свет лился из окон в дальней стене. Выглянув в окно, Келси поняла, что они в самой западной части Цитадели. Снаружи сперва показались очертания города, а потом коричневый фон гор Клэйтона.

– Вот и пришли, Ваше Величество! – из дальнего конца коридора объявил отец Тайлер.

Келси повернулась и обнаружила, что стена, через которую они только что прошли, увешана портретами. Они висели по обе стороны по всей длине галереи. Отец Тайлер подошел к самому дальнему портрету и положил руку на основание рамы, где помещалась деревянная дощечка с гравировкой. На портрете Келси увидела того же человека, что и в видении: высокого, сурового мужчину с деловыми чертами лица, с коротко подстриженными светлыми волосами… Ее сердце заколотилось. Конечно, она знала, что ее видения настоящие, но все-таки получить неоспоримые доказательства оказалось огромным облегчением.

– Уильям Тир, – объявил отец Тайлер, вставляя свой факел в пустой кронштейн на стене. Солнце светило так ярко, что необходимость в огне отпала. – Табличка говорит, что портрет написали через пять лет после Перехода.

Келси подошла ближе, глядя на первого Короля Тира. Тот стоял перед камином, но не таким большим, как в Цитадели. Он больше напоминал камин в коттедже, где она выросла. Даже художник не смог скрыть досады Тира из-за того, что пришлось стоять на одном месте: выражение его лица выдавало крайнее нетерпение. Должно быть, идея написать портрет принадлежала не ему.

На заднем плане Келси разглядела полку с книгами, но на поверхности портрета скопился такой толстый слой пыли, и она не смогла разобрать ни одного названия.

– Попроси слугу из Цитадели навести здесь порядок, – сказала она Булаве. – Наверняка у них найдется время.

Булава кивнул, и Келси перешла к следующему портрету: молодой светловолосый мужчина чуть за двадцать. Он был красив, но даже сквозь слои пыли Келси разглядела застилающее глаза беспокойство. Она провела пальцами по раме, ища табличку, и обнаружила, что она тоже покрыта грязью. Она потерла ее большим пальцем, обтирая грязную руку об юбку, и наклонилась, чтобы прочитать гравировку.

– Джонатан Тир.

– Джонатан Добрый, – пробормотал стоящий рядом отец Тайлер.

На груди Джонатана Тира Келси заметила сапфир, один из тех, что висел на ее цепочке. Она быстро обернулась к портрету Уильяма Тира. На нем не было никаких украшений, во всяком случае, на виду. Между портретами Уильяма и Джонатана было много места, и Келси задумалась, не висел ли там когда-либо еще один портрет.

– Кто был матерью Джонатана Тира?

Отец Тайлер покачал головой.

– Этого я не знаю, Ваше величество. У Уильяма Тира не было королевы: легенда гласит, что он не верил в брак. Но нет никаких сомнений, что Джонатан Добрый – его сын. Сходство очевидно.

– Как вы думаете, что беспокоит Джонатана?

– Возможно, надвигающаяся смерть, госпожа, – ответил стоящий за ней Корин. – Джонатану было двадцать, когда его убили. Этот портрет не могли написать раньше, чем за пару лет до этого.

– Кто его убил?

– Никто не знает, но убийцы прошли через Стражу Тира. Худший момент в нашей истории, что…

Корин вдруг запнулся, и Келси поняла, что он подумал о Мерне. Барти сказал про убийство Тира то же самое: Стража подвела. Не желая мучить Корина, Келси проглотила все остальные вопросы о Джонатане Тире и перешла к следующему портрету: женщина с невинным выражением лица. Ее прекрасные рыжевато-коричневые волосы струились по плечам, словно река, падая на спину длинным серпантином. Она блаженно улыбалась с холста. Келси посмотрела на табличку с гравировкой: «Кейтлин Тир». Жена Джонатана Тира. После убийства мужа Кейтлин Тир поймали и убили. Хотя женщина на портрете была давно мертва, у Келси заныло сердце. Женщина выглядела так, словно не могла вынести даже мысль о зле, не то что терпеть само зло.

Увидев следующий портрет, Келси втянула воздух. Этого человека Келси узнала бы где угодно: он стоял у ее камина две недели назад, самый красивый мужчина в мире. Он сидел на троне Тира – искусная резная спинка была неповторима, – улыбаясь легкой улыбкой политика. Но его янтарные глаза были холодными и благодаря хитрому трюку художника, казалось, преследовали Келси, куда бы она ни двинулась. Она осторожно провела по краю рамы, но ничего не обнаружила, только странный шрам, подтверждающий, что табличку, если оная существовала, давно оторвали. Она удивилась присутствию красавца в галерее королевских особ Тира, но ничего не сказала.

– Хорош чертяка, – заметил Булава. – Однако я понятия не имею, кто это. Отец?

Отец Тайлер покачал головой.

– Он не похож ни на одного монарха Рэйли, о которых я слышал. Необыкновенно хорош собой: может, был фаворитом одной из Королев Рэйли. Некоторые из них так никогда и не вышли замуж, но умудрились произвести наследников. Они были охочи до красивых мужчин.

Келси выбрала очень неудачный момент, чтобы посмотреть на Пэна, и обнаружила, что он смотрит на нее. Ночь, когда он отверг ее, зияла между ними, словно огромная пропасть, и Келси предчувствовала, что им никогда больше не быть друзьями. Она хотела ему что-нибудь сказать, но рядом было слишком много людей, а через пару секунд исчезло и само желание примириться. Глаза незнакомца из камина были гипнотическими, но Келси заставила себя от них оторваться и перешла к следующей картине. Теперь пошли Рэйли: все их портреты сопровождались целыми табличками. Гравировки становились чище, меньше тронутыми временем по мере того, как Келси приближалась к современности.

Все Рэйли носили оба сапфира, драгоценности, неизменно переходящие от одного портрета к другому. Это были предки Келси по крови, но они показались ей менее важными, чем те три Тира, менее настоящими. Карлин никогда не восхищалась Рэйли: возможно, с годами ее предубеждения в этом вопросе, как и во многих других, передались Келси. Перейдя к десятому портрету, Келси увидела женщину невероятной, неописуемой красоты. У нее были такие же светлые волосы и ярко-зеленые глаза, как и у многих королев Рэйли, но ее безупречное лицо могло похвастаться кремовой кожей, а еще она обладала самой изящной шеей, какую Келси когда-либо доводилось видеть. В отличие от предыдущих портретов, с которых глядело по одному человеку, на этом был запечатлен и ребенок, симпатичная девчушка лет шести, сидящая на коленях у матери. К тому же, присмотревшись повнимательнее, Келси заметила новую деталь: женщина носила один сапфир, ребенок – второй. Келси наклонилась к табличке и прочитала: «Аманда Рэйли».

– Ах, Прекрасная Королева! – Отец Тайлер присоединился к ней перед портретом. Стражники Келси, в большинстве своем, скучая, слонялись по комнате, тоже подошли, жадно вглядываясь в портрет. Келси почувствовала укол раздражения, а потом заметила второго ребенка на портрете, почти незаметного за юбками Прекрасной Королевы. Эта девочка казалась даже младше, чем ребенок на коленях королевы, возможно, не старше трех-четырех лет, но уже была темноволосой и мрачной. И Келси вдруг вспомнила свое детское личико, глядящее на нее с глади пруда за коттеджем. В сиянии Прекрасной Королевы и ее дочери девочку было легко не заметить, и Келси подумала, что художник, должно быть, намеренно выделил одного ребенка и скрыл другого.

– Насколько мне известно, у Прекрасной Королевы был только один ребенок. Должно быть, у нее на коленях принцесса Элейн. – Келси указала на девочку, сжавшуюся за юбками Прекрасной Королевы. – Тогда кто же это?

Булава пожал плечами.

– Понятия не имею.

Отец Тайлер рассмотрел девочку.

– Нежеланный ребенок, осмелюсь предположить. Аманда Рэйли была замужем за Томасом Арнессом. Он – отец Элейн. Но я слышал, что Аманда не хранила верность Арнессу, так что, возможно, она родила и других детей. Внебрачные дети иногда появлялись на королевских портретах предпереходного периода, но никогда не занимали видного места. Крайне жестоко, чуть ли не хуже, чем если бы их вовсе не включали. – Отец Тайлер поизучал портрет еще мгновение, прежде чем заметил: – Это худшее, что я когда-либо видел. Здесь ребенок совершенно оттеснен на задний план.

Келси уставилась на девочку, чувствуя, как в ней зарождается жалость. В отличие от улыбающийся на коленях Прекрасной Королевы принцессы, спрятанная девчушка смотрела темными, несчастными глазами. Она не глядела на художника, как остальные: напротив, не отрывала от Прекрасной Королевы взгляда, полного плохо скрываемой тоски. Келси вдруг захотелось плакать, то ли из-за ребенка, то ли из-за самой себя. На следующем портрете дочь Прекрасной Королевы выросла и сама обзавелась ребенком. Табличка гласила, что это Королева Элейн и кронпринцесса Арла. Элейн была не такой красавицей, как ее мать – а кто мог бы быть? – горько подумала Келси… однако она кого-то ей напомнила. Андали? Нет, несмотря на то, что эта женщина была брюнеткой, она не обладала бледной, эфирной красотой Андали. Королева Элейн не улыбалась художнику: она тоже выглядела крайне раздосадованной необходимостью позировать для портрета.

– Посмотрите, госпожа! – Дайер указал на лицо Элейн. – У нее ваша упрямая челюсть!

– Уморительно, – пробормотала Келси, но она не могла отрицать сходства, даже сейчас, когда ее лицо очень изменилось. Прежде чем Дайер заметил что-либо еще, она перешла к следующему портрету. Когда Арла Справедливая села на трон Тира, в ее взгляде не осталось ничего детского, оба сапфира висели на шее, голову венчала корона Тира. Зачарованная, Келси уставилась на корону: изящный серебряный обруч, украшенный четырьмя или пятью сапфирами. Она постучала пальцами по холсту.

– Удалось ли найти эту вещицу, Лазарь?

– Еще нет, госпожа.

Келси кивнула, разочарованная, но не удивленная, и повернулась обратно к портрету. Королева Арла была не особенно красивой, но обладала магнетическими качествами, сквозившими в ее облике. Она была намного старше, чем другие женщины Рэйли, и Келси вспомнила, что Королева Элейн жила долго, и ее дочь короновалась уже в довольно почтенном возрасте. Арла была самодержцем, и портрет показывал ее таковой, отражая явную решимость идти собственной дорогой. Ее довольная улыбка граничила с самодовольством, излучая гордость, доходящую до высокомерия. Но в будущем гордость принесла Арле одни неприятности.

«Варвары у стен, – прошептал внутренний голос Келси. – И она спровоцировала их, прямо как ты».

Она прогнала непрошеную мысль и перешла к следующему портрету, на котором оказалась ее мать. Королева Элисса выглядела совсем не так, как Келси себе представляла. В те долгие дни в коттедже, когда Карлин, рассердившись на нее, оставляла Келси в одиночестве, она утешала себя, представляя призрак женщины, давшей ей жизнь: тонкой и хрупкой, как в сказках братьев Гримм. Но Элисса на портрете совсем не выглядела хрупкой: она оказалась высокой, выше Келси, и светилась здоровьем, – эффектная блондинка с блестящими зелеными глазами. Она стояла рядом с простым, неукрашенным столом, но ухмылялась беспечной улыбкой женщины, которой не о чем беспокоиться. Келси, почти довольная этой версией матери, заметила, что уцепилась за ее улыбку. Даже если портрет написали сразу после того, как Элисса взошла на трон, мортийцы уже прокладывали путь по тирским деревням.

Мортийское Соглашение и лотерея были уже не за горами, и совершенно беззаботное выражение лица матери укрепило решимость Келси в том, что никто не должен пострадать из-за ее ошибок.

– Госпожа? – пробормотал Булава.

– Что?

– Нехорошо застревать в прошлом. Важно будущее, то, что здесь и сейчас… вот и все.

Келси разозлилась на то, с какой легкостью Булава читал ее. Но она не увидела осуждения в его лице, только собственное клеймо суровой истины, и через мгновение расслабилась, пожав плечами.

– И все же иногда ответы на вопросы будущего лежат в прошлом, Лазарь.

Булава обернулся и рявкнул:

– А ну-ка быстро все рассыпались!

Стража Келси разошлась во все концы комнаты. Келси недоуменно посмотрела на Булаву, но он только подошел ближе и прошептал:

– Так вот куда вы отправляетесь во время ваших ночных странствий, госпожа? В прошлое?

Келси сглотнула, и все-таки что-то, казалось, застряло у нее в горле.

– Почему ты считаешь, что я куда-то отправляюсь?

– Пэн упустил это той ночью, на прошлой неделе. Он стоял у двери в библиотеку. Но я был прямо подле вас, госпожа. Вы сказали: «Лучший мир существует. Так близко, что можно потрогать». Я знаю эти слова: в моей родной деревне об этом распевали песню. Песню о Переходе.

– Я лунатичка, ходила во сне.

Булава усмехнулся.

– Вы такая же лунатичка, как малявка Андали, госпожа. Прошлой ночью я нашел ее в кабинете Арлисса. Уходя, Арлисс всегда закрывает свой кабинет. Но Гли все же оказалась внутри.

– И что ты думаешь, Лазарь?

– Той ночью, на минуту, как раз перед тем, как выйти из своей фуги, вы словно бы… исчезли.

– Исчезла? – от этого слова Келси похолодела, но выдавила равнодушный смешок.

– Смейтесь, если вам угодно, госпожа, но я действительно это видел. – Булава наклонился еще ближе, понижая голос до шепота. – Госпожа, а вы никогда не думали, что лучше всего просто снять их и выбросить?

Келси машинально сжала драгоценности в кулаке. Она не знала, работали ли они еще или теперь на нее влияло что-то иное. Но все в ней восставало при одной мысли, чтобы их снять.

Булава покачал головой, а потом страдальчески улыбнулся.

– Попробовать стоило.

– Посмотрите сюда, госпожа! – позвал Корин, указывая на следующий портрет.

– Ох ты ж, боже мой, – выдохнула Келси. Со стены на нее уставилось лицо ее дяди: моложе загадочного незнакомца, но, несомненно, Томас Рэйли собственной персоной.

Он был стройнее, и нос казался не такого алкоголически красного оттенка, который он приобрел позже. Но дух превосходства, чувство, что он божий дар грешной земле, исходили от холста почти видимыми волнами.

– Снимите эту ерунду! – огрызнулась Келси. – Он не монарх Тира, и никогда не был. Избавьтесь от него.

– Я позабочусь об этом, госпожа, – ответил Булава. – Я не знал, что он повесил тут свой портрет. Я очень давно сюда не приходил.

– Кто-нибудь пользуется этой галереей?

– Сомневаюсь. Посмотрите на пыль.

Келси вернулась и посмотрела на портрет матери. Даже если она каким-то образом найдет решение маячащего на горизонте мортийского кошмара, это никак не поможет пятидесяти тысячам тирцев, которые уже сгинули в Мортмине, став подарком ее матери миру. Еще одна знакомая вещь – задача без решения.

– Можно спросить у вас, госпожа? – поинтересовался Дайер.

– Пожалуйста.

– Я подумал, вдруг вы уже решили, что делать с заключенным Жавелем.

– Конечно, я выпущу его из тюрьмы, но только когда удостоверюсь, что он не допьется до смерти.

Келси отвернулась от портрета к пятерым стражникам, стоящим напротив залитого солнцем окна, словно ряд шахматных фигур.

– Я не знаю, что делать с парнем, тюремщиком. Он заслужил награду, но, хоть убей, я не знаю, чем его наградить. У него есть друзья, кто-нибудь, кто хорошо его знает?

Корин подал голос:

– Я немного знаю его отца. Старый тюремщик, сейчас на пенсии. Я могу спросить.

– Поговори. Я не хочу, чтобы награда получилась бессмысленной. Они сделали нам отличный подарок, и Ивен, и Жавель.

– А что вы собираетесь делать с самим подарком? – спросил Пэн. Это было первое полное предложение, которое Келси услышала от него за несколько дней, но сейчас Келси жалела, что не может пропустить его мимо ушей. – Как насчет Торна?

– Я не знаю.

– Лучше решить поскорей, госпожа, – вставил Дайер. – Все королевство требует его крови.

– Да, но они требуют по неправильным причинам. Они хотят, чтобы он ответил за те годы, что он служил распорядителем переписи. Но это была государственная должность, и при всей их ужасности действия Торна в качестве распорядителя считались при Регенте законными. Закон не может прогибаться под давлением общественности. Казнить Торна можно только за его преступления.

– Он виновен в измене, госпожа.

– И все же это не повод собираться всем королевством, чтобы посмотреть, как его повесят.

Пятеро стражников уставились на нее, и Келси сильнее, чем когда-либо, почувствовала себя на шахматной доске – пешкой перед лицом пяти могущественных фигур.

– Вы все согласны? Что я должна его казнить?

Они кивнули, даже Пэн. Зря Келси полагала, что он воздержится.

– В ближайшее время я приму решение, но пока его еще нет. Я обещала Элстону развлечение, знаете ли.

Оставив их посмеиваться у нее за спиной, Келси вернулась в галерею, чтобы еще раз посмотреть на мужчину из камина. В дневном свете он казался еще более неотразимым, и, хотя портрет был явно очень старым, таинственный гость ни на день не постарел с тех пор. Красавец провожал ее глазами, когда она подошла ближе, и хотя Келси понимала, что это глупо, ей казалось, что он действительно видит ее издалека.

– Этот тоже снимите, – наконец, сказала она. – Не знаю, кто он, но не монарх. Он не должен висеть на этой стене.

– Избавиться от него?

– Нет. Отнесите наверх. – Она оглядывала стражников, пока не нашла отца Тайлера, глядящего в окно. – Спасибо, отец. Здесь очень интересно.

– Да, госпожа, – рассеянно ответил священник, не сводя мрачного взгляда с гор.

«Что они с ним сделали?» – снова задумалась Келси, уставившись на гипс на его колене. Она удивилась своему порыву оберегать священника. Он был стариком, которому хотелось сидеть, читать книги и думать о прошлом. Причинять ему вред казалось преступлением. Несколько раз по утрам Келси обнаруживала отца Тайлера спящим на любимом диванчике в библиотеке, словно он больше не желал проводить ночи в Арвате. Святой отец сделал с ним что-то еще? Если он…

«Стоп», – оборвала саму себе Келси. Это путь приведет только к катастрофе. Келси выбросила Церковь Господню из головы, и когда у нее это получилось, у нее вдруг возникла идея, возможное решение… не с отцом Тайлером, но с другой проблемой.

– Лазарь? Кто-нибудь из Стражи говорит по-мортийски?

Булава удивленно моргнул.

– Кибб, Дайер, и Гален, госпожа. И я сам.

– Кто-нибудь из них говорит достаточно хорошо, чтобы сойти за мортийца?

– Только Гален, – Булава нахмурился. – Что у вас на уме?

– Сейчас мы отправимся наверх, но не все. Вы двое спуститесь в подземелье и приведете мне Жавеля. Попытайтесь немного его расшевелить.

Но через час, когда Жавеля привели в Королевское Крыло, Келси с разочарованием увидела, что его апатия не развеялась. Он без интереса огляделся, пока Корин вел его к подножию помоста, а потом просто стоял, уставившись в пол. Где человек с топором, в полном одиночестве атаковавший горящую клетку? Келси подумала, что настоящего Жавеля можно было бы увидеть в тот день, когда Торн ворвался в подземелье. Ивен не особо распространялся о том, что там случилось, но, в конце концов, Булава его разговорил: если бы не Ивен, Жавель бы убил Торна голыми руками. Вот какого мужчину хотела увидеть Келси. Она с удовлетворением отметила, что Ивен хотя бы снял с Жавеля кандалы. В них не было необходимости: Жавель просто стоял, прямой и побитый, словно ожидая собственной казни.

– Жавель.

Он не поднял взгляд, только глухо ответил:

– Ваше Величество.

– Вы очень помогли мне в поимке Алана Торна.

– Да, Ваше Величество. Спасибо.

– Я помиловала тебя. Вы вольны в любое время покинуть Цитадель и пойти своей дорогой. Но я прошу вас остаться и выслушать предложение.

– Какое предложение?

– Мне сообщили, что ваша жена попала в отправку в Мортмин шесть лет назад. Верно?

– Да.

– Она еще жива?

– Я не знаю, – вяло ответил Жавель. – Торн так сказал. Он сказал, что может ее вернуть. Но теперь я думаю, что это было ложью и она умерла.

– Почему?

– Она была красавицей, моя Элли. Такие долго не выдерживают.

Келси поморщилась, но продолжила:

– Ваша Элли была красивой и слабой, Жавель? Или красивой и жесткой?

– Гораздо жестче, чем я, госпожа, хотя это ни о чем не говорит.

– И вы думаете, что она не продержалась бы шесть лет в мортийском Доме открытых дверей?

Жавель поднял взгляд, и Келси обрадовалась, увидев в его глазах намек на гнев.

– Госпожа, зачем вы мне это говорите? Хотите сделать еще хуже?

– Хочу узнать, есть вам еще до кого-нибудь дело. Как вы думаете, понравилось бы вашей жене увидеть вас здесь таким?

– Это касается только ее и меня. – Жавель огляделся, казалось, впервые заметив Корина. – Вы сказали, что я могу уйти.

– Так и есть. Дверь позади вас.

Жавель повернулся и пошел прочь. Келси почувствовала, как взвился стоящий рядом Булава, но, к его чести, хранил полное молчание.

– Чем займетесь, Жавель? – окликнула она его.

– Засяду в ближайшем пабе.

– Ваша жена хотела бы этого?

– Она мертва.

– Вы этого не знаете.

Жавель не остановился.

– Не хотите удостовериться?

Он остановился, возможно, в десяти футах от двери.

– Я положила лотерее конец, Жавель. – Келси продолжила, сверля его спину взглядом, мысленно приказывая ему стоять смирно. – Пока я у власти, ни одна партия дани не покинет эту страну. Но это не исправляет ошибки прошлого, тирцы уже в Мортмине. Что мне делать с ними, со всеми этими рабами? Ответ очевиден: я должна их забрать.

Жавель остался на месте, но Келси заметила, как его плечи непроизвольно вздрогнули.

– Лазарь считает, что у меня и без этого полно забот, – продолжила она, кивнув на Булаву, – и он прав. Мой народ голоден и необразован. У нас нет настоящей медицины. На восточной границе стоит армия, готовая превратить нас в пыль. Это насущные проблемы, поэтому пока я позволяю остальным подождать. Но здесь мы с Лазарем немного расходимся. Он считает, что важнее избежать ошибок в будущем, чем исправлять ошибки прошлого.

– Так и есть, госпожа, – пробормотал Булава, и Келси бросила ему быструю страдальческую усмешку. Хотела бы она, чтобы отец Тайлер по-прежнему был здесь: он бы понял. Но тот уже вернулся в Арват.

– У Лазаря благие намерения, но он ошибается. Ошибки прошлого не менее значимы, просто их труднее исправить. И чем дольше не замечать их за более насущными заботами, тем больше вреда они принесут, когда начнут создавать проблемы в будущем. И это возвращает нас к вашей Элли.

Жавель обернулся, и Келси увидела, что его глаза мокры.

– Давайте предположим, чисто гипотетически, что ваша жена жива, Жавель. Предположим, что в Мортмине с ней случилось самое страшное, самые ужасные вещи, которые вы можете вообразить. Вы по-прежнему хотите, чтобы она вернулась?

– Конечно, хочу! – выплюнул Жавель. – Думаете, легко было наблюдать, как ее заталкивают в клетку? Я бы что угодно отдал, чтобы это изменить!

– Вы не можете это изменить. И поскольку не можете, спрашиваю еще раз: вы по-прежнему хотите, чтобы она вернулась?

– Хочу.

– Тогда вот мое предложение. Вы отправитесь в Мортмин с двумя моими стражниками. Я вооружу вас и снабжу деньгами. И если вы сможете вытащить вашу Элли, я буду знать, что это возможно.

Жавель моргнул, на его лице отразилось сомнение.

– Я не особо хороший боец, Ваше Величество. И даже не говорю по-мортийски.

– И ты пьян, – заметил Дайер от стены.

– Заткнись, Дайер! – огрызнулась Келси, думая о Барти, который, как она теперь подозревала, был алкоголиком. Способа узнать наверняка не существовало, но по всему ее детству были разбросаны тысячи крохотных намеков. – Ваше пьянство, Жавель, не моя забота. Я хочу, чтобы кто-нибудь отважился на это предприятие.

– Я хочу только, чтобы моя Элли вернулась.

– Это все, о чем я вас прошу.

– Я пойду, – глаза Жавеля заблестели… теперь, по крайней мере, у него появилась какая-то цель. – Не знаю, что из этого получится, но я пойду.

– Хорошо. Посвятите несколько дней себе, приведите дела в порядок. Лазарь будет на связи.

Лицо Жавеля вытянулось: он явно собрался выдвигаться прямо сейчас. Булава шагнул вперед, прорычав:

– Сделай себе одолжение, Страж Ворот, и держись подальше от пабов. Предстоит непростая работенка, даже на трезвую голову.

– Это я могу.

– Хорошо. Девин, проводи его к Воротам.

Вслед за стражником Жавель вышел за дверь нетвердой походкой, словно не зная, куда он идет.

– Вы сошли с ума, госпожа, – пробормотал Булава. – Эту работенку можно провалить столькими разными способами… Я даже перечислить их не берусь. И вы хотите отправить двух моих лучших людей вместе с этим ослом.

– Когда затея проваливается, ее называют сумасшедшей, Лазарь. Но если все получается, ее называют гениальной, и гением будешь ты, потому что я передаю операцию в твои руки. И больше не хочу ничего знать об этом.

– Спасибо, Господи, за маленькие удачи.

Келси улыбнулась, но когда двери закрылись, резко крикнула:

– Дайер!

Он вышел вперед.

– Дайер, ты, конечно, не дашь мне умереть со скуки. Но все же научись, когда надо, держать рот на замке.

– Прошу прошения, Ваше Величество.

– Ты ведь сносно говоришь по-мортийски?

Дайер моргнул.

– Да, госпожа. У меня не самый лучший выговор, но говорю я бегло. А что?

Келси бросила взгляд на Булаву, который еле заметно ей кивнул. Дайер поизучал их пару мгновений, а потом застонал.

– Ох, госпожа, только не говорите мне.

– Ты идешь, мой друг, – оборвал Булава. – Ты и Гален.

Дайер посмотрел на Келси, и она с удивлением разглядела в его глазах неподдельную боль.