Текст книги "Вечность на двоих"

LXIV

Ничего не понимающий Данглар бежал за комиссаром, еле переставляя затекшие ноги. У дверей туалета несли вахту Вейренк и Мордан.

– Давайте, майор, – приказал Адамберг. – Дверь!

– Но как же можно… – начал Мордан.

– Выбивайте дверь, черт возьми! Вейренк!

Вейренк и комиссар вышибли дверь кабинки с третьего удара. Козлики переходят в наступление, успел подумать Адамберг, прежде чем схватить Ариану за руку и вырвать у нее большой флакон коричневого стекла. Доктор Лагард заорала. И этот протяжный, дикий, душераздирающий вопль объяснил наконец Адамбергу, какой может быть настоящая Омега. Он видел ее в первый и в последний раз. Ариана потеряла сознание, и когда через пять минут она очнулась в камере, рафинированная и мирная Альфа уже вернулась на прежние позиции.

– Смесь была у нее в сумке, – сказал Адамберг, пристально разглядывая бутылочку. – Она набрала воду из крана, чтобы развести ее и тут же выпить.

Он поднял руку и осторожно покрутил флакон в свете лампы, изучая его густое содержимое. Мужчины смотрели на эту склянку, словно на сосуд с мирром.

– Ариана умная женщина, – сказал Адамберг. – Но с тонкой улыбкой Омеги, победной и хитрой, она справляется плохо. Она усмехнулась, когда я сказал, что она прячет смесь дома. А это значило, что флакон в другом месте. Она держала его при себе.

– Почему было не взять его у нее из сумки? – спросил Мордан. – Рискованная затея, дверь в туалет довольно прочная.

– Потому что я об этом раньше не подумал, вот и все. Я запираю флакон в сейф. Сейчас вернусь, и пойдем по домам.

Через полчаса Адамберг вошел к себе домой и заперся на два оборота. Он осторожно вынул флакон из кармана пиджака и поставил на середину стола. Потом опорожнил в раковину плоскую бутылочку рома, прополоскал ее, засунул туда воронку и медленно перелил половину смеси. Завтра коричневый флакон отправится в лабораторию, там осталось достаточно жидкости для анализов. Никто не мог разглядеть сквозь темное стекло, сколько там ее было, и никому в голову не придет, что он отлил немалую часть.

Завтра он навестит Ариану в камере и незаметно отдаст ей флакон. И доктор Лагард будет мирно влачить свое существование в тюрьме, зная, что проживет достаточно долго, чтобы продолжить свои деяния. Она проглотит эту мерзость, как только он отвернется, и заснет, словно насытившийся демон.

И почему, спросил себя Адамберг, вставая и засовывая обе бутылочки в пиджак, он так печется о том, чтобы Ариана мирно влачила свое существование? Хотя в его ушах звучит еще ее хриплый крик, исполненный безумия и жестокости. Потому что он когда-то любил, желал ее? Даже не поэтому.

Он подошел к окну и посмотрел на ночной сад. Под орешником писал старый Лусио. Адамберг выждал несколько мгновений и присоединился к нему. Почесывая свой укус, Лусио смотрел на небо, затянутое облачной дымкой.

– Не спишь, hombre? – спросил он. – Ты справился со своей задачей?

– Почти.

– Трудно пришлось?

– Трудно.

– Мужчины, – вздохнул Лусио. – Женщины.

Старик отошел к живой изгороди и, вернувшись с двумя бутылочками холодного пива, открыл их зубами.

– Марии только не говори, а? – сказал он, протягивая пиво Адамбергу. – Бабы вечно с ума сходят. Это потому, что они любят доводить все до конца. А мужиков кидает из стороны в сторону, а потом они либо сварганят работу тяп-ляп, либо вообще бросят. А вот бабы, понимаешь ли, упрутся и будут делать что задумали целые дни и месяцы напролет, даже пивка не хлопнут.

– Сегодня я арестовал женщину за минуту до того, как она доделала свою работу.

– Большую?

– Гигантскую. Она приготовила дьявольское зелье и во что бы то ни стало собиралась его проглотить. А я решил, что, может, и правда ей лучше выпить его. Чтобы ее работа была более или менее завершена. Правда же?

Лусио залпом осушил бутылку и перебросил ее через стену.

– Само собой, hombre.

Старик пошел домой, а Адамберг пописал под орешником. Само собой, hombre. Не то у нее до конца жизни будет чесаться укус.

LXV

– Вот тут, Вейренк, и заканчивается наша история, – сказал Адамберг, остановившись под высоким ореховым деревом.

Через день после ареста Арианы Лагард, не дожидаясь неминуемого скандала, Адамберг почувствовал неудержимую потребность обмакнуть ноги в воды Гава. Он взял два билета до По и потащил с собой Вейренка, даже не спросив его мнения. Приехав в долину Оссо, Адамберг повел его по скалистой дороге к часовне Камалеса. Теперь они приближались к Верхнему лугу. Вейренк ошарашенно смотрел на поле вокруг, на вершины гор. Он ни разу с тех пор не возвращался сюда.

– Теперь, когда мы избавились от Тени, можно присесть в тени ореха. Но ненадолго, мы знаем, чем это чревато. Просто чтобы покончить раз и навсегда с вашим укусом. Садитесь, Вейренк.

– Там, где я лежал в тот день?

– Ну скажем.

Вейренк прошел пять метров и сел по-турецки в траве.

– Вы видите пятого парня под деревом?

– Да.

– Кто это?

– Вы.

– Да. Мне тринадцать лет. Кто я?

– Главарь банды из деревни Кальдез.

– Правильно. Что я делаю?

– Смотрите на то, что происходит, не вмешиваясь. Стоите, скрестив руки за спиной.

– Почему?

– Прячете оружие или палку, не знаю что.

– Вы видели позавчера, как Ариана вошла в мой кабинет. У нее тоже руки были за спиной. Она прятала оружие?

– При чем тут это. На нее надели наручники.

– Отличная причина, чтобы держать руки за спиной. Меня привели как козу на поводке. Потом привязали за руки к дереву – надеюсь, вы поняли, почему я не мог вмешаться.

Вейренк несколько раз провел рукой по траве.

– Расскажите.

Адамберг прислонился к стволу и вытянул ноги, подставив руки солнцу.

– В Кальдезе враждовали две банды. Банда с Источника, ее главарем был Шелудивец Фернан, и банда с Пруда, ею верховодили мы с братом. Драки, разборки, мелкие козни – нам было чем заняться. Но все же это были детские игры, пока не появился Ролан и еще несколько новобранцев. Банда с Источника превратилась в армию маленьких негодяев. Ролан собирался прижать к ногтю банду с Пруда и захватить власть в деревне. Война группировок в миниатюре. Мы сопротивлялись как могли, я особенно действовал ему на нервы. В тот день, когда они решили напасть на вас, Ролан пришел ко мне с Фернаном и Толстым Жоржем. «Ну что, мудила, пойдем с нами позабавимся, – сказал он. – Ты раскроешь глаза, а потом закроешь пасть. Потому что, если ты не заткнешься, с тобой будет то же самое». Они притащили меня на Верхний луг и привязали к дереву. Потом спрятались в часовне и стали поджидать тебя. Ты всегда проходил мимо, возвращаясь из школы. Они набросились на тебя, а что было дальше, ты знаешь.

Адамберг вдруг понял, что неожиданно, сам того не желая, перешел с ним на «ты». В детстве друг к другу на «вы» не обращаются. А на Верхнем лугу они оба были детьми.

– Ну-ну, – Вейренк скорчил недоверчивую гримасу: – Мне мнится, я в плену фантазии моей, / Как будто ожили обманы давних дней.

– Мне удалось вытащить нож из заднего кармана. И я попробовал, как в кино, перерезать свои путы. Но как в кино, никогда не получается, Вейренк. В кино Ариана призналась бы. В действительности ее внутренняя стена пока не поддается. Веревки мои тоже не поддавались, и я, весь в поту, елозил по ним ножом. Нож выскользнул и упал на землю. Когда ты потерял сознание, они быстро отвязали меня и бегом оттащили к дороге. Долгое время я не осмеливался вернуться на Верхний луг, чтобы отыскать там нож. Трава выросла, прошла зима. Я все обыскал, но так и не нашел его.

– Это так важно?

– Нет, Вейренк. Но если я говорю правду, то есть шанс, что он по-прежнему там лежит, уйдя в землю. Помните про пение земли? Для этого я и принес с собой лопатку. Вы сейчас пойдете искать нож. У него по-прежнему открыто лезвие. Я вырезал свои инициалы на рукоятке из лакированного дерева. АЖБ.

– Почему бы нам вдвоем не поискать?

– Потому что вы слишком сильно сомневаетесь. Вы вполне можете обвинить меня в том, что я потихоньку подложил его, пока копал. Нет уж, я лучше отойду, засуну руки в карманы и буду за вами наблюдать. Мы тоже вскроем могилу в поисках «живой силы» воспоминания. Я думаю, что он не мог уйти в землю больше чем на пятнадцать сантиметров.

– Ножа может тут не быть, – сказал Вейренк. – Кто-то нашел его дня через три и прикарманил.

– Об этом стало бы известно. Вспомните, полицейские ведь пытались узнать имя пятого парня. Если бы кто-то нашел нож с моими инициалами, меня бы ничто не спасло. Но они так и не идентифицировали его, а я держал язык за зубами. Ведь я ничего не смог бы доказать. Если я говорю правду, нож все еще лежит тут, вот уже тридцать четыре года. Я бы никогда со своим ножом добровольно не расстался. Я не подобрал его, потому что не мог. У меня были связаны руки.

Вейренк колебался. Наконец он встал и взял лопатку, а Адамберг отошел на несколько метров. Поверхность почвы затвердела, и лейтенант больше часа рыл яму под ореховым деревом, время от времени просеивая землю сквозь пальцы. Потом Адамберг увидел, как он выпустил из рук лопату и, подобрав какой-то предмет, очистил с него землю.

– Нашел? – спросил он, подойдя. – Там что-нибудь можно прочесть?

– АЖБ, – сказал Вейренк, оттирая большим пальцем рукоятку ножа.

Он молча протянул его Адамбергу. Лезвие заржавело, лак на рукоятке истерся, в бороздки инициалов въелась земля, но разобрать их не составило никакого труда. Адамберг покрутил нож в руке – чертов нож, который так и не смог перерезать веревку, чертов нож, помешавший ему вырвать окровавленного мальчишку из лап Ролана.

– Если хочешь, возьми его себе, – Адамберг протянул лейтенанту нож, аккуратно держа его за лезвие. – В качестве мужского начала нашего бессилия в тот день.

Вейренк кивнул, принимая подарок.

– С тебя десять сантимов.

– Почему?

– Такова традиция. Когда даришь режущий предмет, надо взять с человека десять сантимов, чтобы он не поранился. Мне очень не хочется, чтобы по моей вине с тобой случилось несчастье. Бери нож, а я возьму монетку.

LXVI

В поезде на обратном пути Вейренка мучил последний вопрос.

– Если человек раздвоен, – сказал он мрачно, – он же не ведает, что творит, не так ли? Все воспоминания стираются?

– По идее да – во всяком случае, так утверждает Ариана. Обдурила ли она нас, чтобы ни в чем не признаться, или у нее действительно расщепление личности, – мы никогда этого не узнаем. Как и того, может ли внутренняя стена быть совершенно непроницаемой.

– Но если может, – сказал Вейренк, задрав губу в псевдоулыбке, – мог ли я, например, убить, сам того не подозревая, Фернана и Толстого Жоржа?

– Нет, Вейренк.

– Почему вы так уверены?

– Потому что я проверил. Я достал ваше расписание, запросил путевые листы из архивов уголовного розыска Тарба и Невера, где вы служили в момент совершения преступлений. В день убийства Фернана вы сопровождали группу полицейских в Лондон. В день убийства Толстого Жоржа сидели под арестом.

– Да что вы?

– Да, за оскорбление шефа. Что он вам сделал?

– Как его звали?

– Плейель. Плейель как рояль, очень просто.

– Да, – вспомнил Вейренк. – Этот тип был вылитый Девалон. Мы занимались одним политическим преступлением. Вместо того чтобы выполнять свои обязанности, он подчинился приказам правительства и, подделав документы, направил следствие по ложному пути. Того парня оправдали. Я сочинил по этому поводу вполне безобидные стишки, но он их не оценил.

– Вы их помните?

– Нет.

Адамберг вытащил блокнот и перелистал его.

– Вот, – сказал он.

«Смерть правосудию несет тупая власть,

Полиция и та прислуживает всласть.

Республика вот-вот низвергнется в пучину,

Тираны празднуют – злодейство им по чину».

– В результате вы сели на пятнадцать суток.

– Где вы их откопали? – улыбнулся Вейренк.

– В протоколе. Сегодня эти стихи спасают вас от обвинения в убийстве Толстого Жоржа. Вы никого не убивали, Вейренк.

Лейтенант на мгновение закрыл глаза и расслабил плечи.

– Вы мне не дали десять сантимов, – напомнил Адамберг, протягивая руку. – Я неплохо на вас поработал. Заставили вы меня побегать.

Вейренк положил медную монетку в ладонь Адамберга.

– Спасибо, – Адамберг бросил ее в карман. – Когда вы оставите Камиллу?

Вейренк отвел взгляд.

– Ладно, – сказал Адамберг, прислонившись к окну, и тут же заснул.

LXVII

Данглар воспользовался досрочным возвращением Ретанкур на землю, чтобы объявить перерыв во имя третьей девственницы, предварительно подняв из подвала некоторую часть своих запасов. В последовавшей за этим суете только кот сохранял спокойствие, сложившись пополам на могучей руке Ретанкур.

Адамберг медленно пересек зал, чувствуя, что, как обычно, не в состоянии разделить общее веселье. Он походя взял бокал, протянутый Эсталером, достал мобильник и набрал номер Робера. В аронкурском кафе как раз переходили ко второму кругу.

– Это Беарнец, – сказал Робер собранию мужей, прикрыв телефон рукой. – Он говорит, что его полицейские неприятности закончились и он сейчас выпьет за наше здоровье.

Анжельбер подумал, прежде чем ответить:

– Скажи, что мы согласны.

– Он говорит, что нашел две кости святого Иеронима в чьей-то квартире, в коробке с инструментами, – добавил Робер, снова закрывая телефон, – и что он вернет их в раку Мениля. Потому что он не знает, что ему с ними делать.

– Мы тоже не знаем, – сказал Освальд.

– Он говорит, что надо все-таки сообщить кюре.

– Идет, – сказал Илер. – Если Освальду нечего делать с костями, это еще не значит, что они не нужны священнику. Ведь у кюре есть его собственные неприятности кюре, верно? Понимать надо.

– Скажи ему, что мы согласны, – подвел итог Анжельбер. – Когда он приедет?

– В субботу.

Сосредоточившись, Робер вернулся к телефону, чтобы передать в точности ответ старейшины.

– Он говорит, что собрал камешки у себя в реке и что он нам их тоже привезет, если мы ничего не имеем против.

– На хрен они нам нужны?

– Мне кажется, это что-то вроде рогов Большого Рыжака. Трофеи, короче, – ты мне, я тебе.

Неуверенные лица обернулись к Анжельберу.

– Отказавшись, – сказал Анжельбер, – мы нанесем ему оскорбление.

– Конечно, – отметил Ахилл.

– Скажи ему, что мы согласны.

Прислонившись к стене, Вейренк смотрел на снующих коллег, к которым присоединился доктор Ромен, тоже вернувшийся на землю, и доктор Лавуазье, ни на шаг не отпускавший от себя Ретанкур. Адамберг бесшумно переходил от одного к другому – Адамберг тут, Адамберг там, словно мигающий свет фар. Удары, полученные им во время охоты за тенью Арианы, оставили несколько темных бороздок на его лице. Он провел три часа в водах Гава, собирая камешки, прежде чем встретиться с Вейренком на вокзале.

Комиссар вытащил из заднего кармана смятую бумажку и знаком подозвал Данглара, который слишком хорошо знал эту позу и эту улыбку. Он с опаской подошел.

– Вейренк сказал бы, что судьба выкидывает странные коленца. Знаете ли вы, что судьба – специалист по иронии и что именно по иронии ее и узнают?

– Говорят, Вейренк от нас уходит?

– Да, возвращается к себе в горы. Опустив ноги в реку, он будет размышлять о том, вернется ли он к нам или нет, и волосы его будут развеваться на ветру. Он еще не решил.

Комиссар протянул Данглару смятую бумажку.

– Я получил это сегодня утром.

– Ничего не понимаю, – сказал Данглар, пробежав глазами по строчкам.

– Еще бы, это по-польски. Нам сообщают, капитан, что медсестра умерла. По чистой случайности. Попала под машину в Варшаве. Какой-то водила, проехав на красный свет, не сумел отличить проезжую часть от тротуара и расплющил старуху в лепешку. Мы даже знаем, кто ее задавил.

– Какой-нибудь поляк.

– Да, но не простой поляк.

– Пьяный поляк.

– Само собой. И все-таки?

– Не знаю.

– Старый поляк. Девяностодвухлетний поляк. Старик раздавил убийцу стариков.

Данглар задумался на мгновение.

– И вам правда смешно?

– Обхохочешься, Данглар.

Вейренк смотрел, как комиссар трясет за плечо майора, доктор Лавуазье кудахчет вокруг Ретанкур, Ромен пытается наверстать упущенное, Эсталер носится с бокалами, а Ноэль хвастается своим донорством. Все это никак его не касалось. Он приехал сюда не для того, чтобы интересоваться людьми. Он приехал, чтобы покончить со своими волосами. И он с ними покончил.

 
«Ну вот и все, солдат, иди своей дорогой,
Ты волен выбирать, но прошлого не трогай.
Какой же тайною исполнен этой край,
Что не хватает сил сказать ему «прощай»?»
 

И правда. Вейренк затянулся сигаретой и посмотрел вслед уходящему Адамбергу – тот был неприметен и воздушен, но в каждой руке нес по рогу оленя.

 
«О боги,
Здесь всюду благодать – но этот славный вид
Меня бесплодною гуманностью блазнит».
 

Адамберг шел пешком по темным улицам. Он ничего не расскажет Тому о зверствах Арианы, ужас не должен слишком рано прокрасться в голову малыша. В любом случае не бывает козликов с расщеплением личности. Только люди страдают от таких напастей. А вот козлики с длинными рогами могут сделать так, что череп у них прорастет наружу не хуже, чем у оленей. А люди этого-то как раз и не умеют. Так что лучше держаться козликов.

И тогда мудрая серна, которая прочла много книг, поняла свою ошибку. Но рыжий козлик так и не узнал, что она приняла его за негодяя. И тогда рыжий козлик понял свою ошибку и признал, что черный козлик не был негодяем. «Ну и ладно, – сказал черный козлик, – дай мне десять сантимов».

В палисаднике Адамберг положил рога на землю и принялся искать ключи. Лусио тут же вышел в ночь и встал рядом с ним под орешником.

– Как дела, hombre?

Не дожидаясь ответа, старый испанец скользнул к изгороди, вернулся с двумя бутылками пива и открыл их. В кармане у него потрескивал приемник.

– А что та женщина? – спросил он, протягивая бутылку Адамбергу. – Которая не закончила свою работу. Ты отдал ей зелье?

– Да.

– Она выпила?

– Да.

– Хорошо.

Лусио сделал несколько глотков, прежде чем ткнуть кончиком трости в землю.

– Что это ты принес?

– Рога с десятью отростками из Нормандии.

– Живые или сброшенные?

– Живые.

– Это хорошо, – снова одобрил Лусио. – Только не разлучай их.

– Я знаю.

– Ты знаешь еще кое-что.

– Да, Лусио. Тень ушла. Умерла, скончалась, испарилась.

Несколько мгновений старик стоял молча, постукивая по зубам горлышком бутылки. Он взглянул на дом Адамберга, потом обернулся к комиссару:

– Как это?

– Угадай.

– Говорят, что с ней может покончить только старик.

– Так и случилось.

– Расскажи.

– Это произошло в Варшаве.

– Позавчера в сумерках?

– Откуда ты знаешь?

– Расскажи.

– Старый поляк девяноста двух лет наехал на нее двумя передними колесами.

Лусио подумал, покатав горлышко бутылки по губам.

– Вот так, – он махнул своим единственным кулаком.

– Вот так, – подтвердил Адамберг.

– Как дубильщик кулаками.

Адамберг улыбнулся и поднял с земли рога.

– Во-во, – отметил он.