Текст книги "Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений"

Глава 10
Диспуты интеллектуалов Парижа

Начиная с XII в. Париж был признанной интеллектуальной столицей Европы; в XIII–XIV вв. он стал ареной борьбы наиболее ярких и продвинутых умов эпохи. В 1217 г. в город прибыли доминиканцы, в 1229 г. – францисканцы. Роджер Бэкон, магистр, жил в Париже в 1240–1247 гг. Альберт Великий преподавал там между 1245 г. (или, возможно, 1242 г.) и 1248 г. В этом году францисканец Бонавентура начал преподавать в Париже и жил там до 1255 г. Доминиканец Фома Аквинский преподавал в Париже с 1252 до 1259 г.; это был пик конфликта по вопросу братьев-докторов (1252–1257). В 1265 г. он начал работу над своим трудом «Сумма теологии» (Summa Theologica), годом позже Роджер Бэкон написал свое «Большое сочинение» (Opus Maius). Сигер Брабантский приехал в Париж, вероятно, между 1255 и 1260 гг. и читал там лекции, когда в 1269 г. вернулся Фома. Взгляды Сигера были впервые осуждены церковью в 1270 г.; повторное осуждение имело место в 1277 г., когда епископ Парижский подверг цензуре 219 тезисов, включая несколько из них, которые поддерживал Фома Аквинский, главный противник Сигера.

Этот первый этап конфликта, самым важным результатом которого было решение о церковной цензуре, завершился кратким перемирием. Но противостояние возобновилось в начале следующего столетия. Дунс Скотт преподавал в Париже между 1303 и 1308 гг., мастер Экхарт – с 1300 до 1303 г., а затем с 1312 по 1314 г. И между 1312 и 1314 гг. Данте, вдали от Парижа, но духом во многом пребывавший там, писал свой «Ад». В 1325 г. университет отказался от осуждения учения томизма: то, что в 1270 г. считалось революционным, теперь признавалось консервативным. Срочно требовался союзник против радикализма, который не без его помощи был вызван к жизни. В 1329 г. папа осудил труды Майстера Экхарта, а в 1337 г. Парижский университет впервые осудил учение Оккама. Уильям Оккам преподавал в Оксфорде между 1318 и 1324 гг.

Итак, эти имена и даты приходятся на период времени чуть более ста лет. Но это только цифры. Пора прояснить, что в действительности скрывается за ними.

В качестве прелюдии необходимо вспомнить один драматический эпизод. В 1210 г. тело Амальрика Венского, преподавателя философии (и магистра искусств), который умер четырьмя годами ранее, было эксгумировано и сожжено. Та же судьба постигла десять его живых последователей-амальрикан. Амальрик учился в Шартре (деревня близ него называлась Бен). До него там преподавал Кларембальд (скончался после 1170 г.), труды которого критиковал Фома Аквинский, а Майстер Экхарт, наоборот, считал авторитетом. Кларембальд учил, что все в мире познаваемо; материя находится в постоянном движении. Математики раскрывают законы, управляющие изменением материи. Таким образом, если задействовать наиболее мощные ресурсы интеллекта, возможно познать Бога. Амальрик учил: ад – это незнание, ад находится внутри нас, «подобно больному зубу во рту». Бог есть во всем сущем; даже зло принадлежит Ему и доказывает свое всесилие. Человек, который знает, что Бог действует во всем, не может грешить, ведь тогда каждый поступок человека – это акт Бога. Уже само признание подобной правды помещает человека на Небеса и дает единственную возможность возрождения. Нет никакой иной жизни; предназначение человека только в такой жизни.

В этих воззрениях можно обнаружить начала того земного гуманизма, которого придерживались в XIII в. последователи Ибн Рушда и Аристотеля. Он лег в основу нехристианского гуманистического мышления и проявился в романах Жида, Сартра и Камю.

Уже среди амальрикан этот гуманизм наполнился политическим содержанием. Амальрик и его ученики выражали в политически активной, если не сказать – взрывной, форме идеи Иоахима Флорского. Их политическое послание можно сформулировать следующим образом: все три лица Троицы были результатом творения и имели свое собственное воплощение. Царство Отца было царством Ветхого Завета; царство Сына было церковью со своими таинствами, чье господство близилось к концу; царство Святого Духа только начиналось, вновь воплощаясь каждый день в каждого верующего, делая его Богом. Идея отождествления Святого Духа с духом, действующим в каждом человеке и понимаемом как «активный интеллект» (intellectus agens), была выдвинута самыми верными приверженцами учения Аристотеля и Аверроэса. Вероятно, амальрикане имели поддержку королевского двора. Считается, что Амальрик был наставником сына Филиппа Августа, наследника трона, который, как в это верил Амальрик, станет спасителем в последние дни мира и покончит с империей и папством.

Давид Динанский, чье учение было осуждено вместе с учением Амальрика, был приверженцем Аристотеля, и в основе его взглядов лежала чистая логика. Представляется, что он учил материалистическому пантеизму: Бог – это материя, и никакая реальность не существует вне материи, вне Бога. Все, что известно о Давиде, – это то, что он имел встречу с папой Иннокентием III в Риме.

В пьянящем увлечении Аристотелем и арабскими толкователями, прежде всего Авиценной и Аверроэсом, эти молодые магистры рассматривали Бога и природу, материю и дух в одной и той же плоскости. Некоторые учения действовали как вошедший в привычку наркотик. Полагали, что материя вечна и находится в постоянном движении; не было никакого творения во времени. Существует лишь один интеллект, способность к мышлению, которая присуща всем людям. Есть только одна мировая душа, присутствующая во всех живых существах. Нет личного бессмертия. Между верой и знанием необходимо провести четкую границу. Наука изучает только природу и происходящие в ней процессы. Богословие не является наукой. В Парижском университете была пресечена деятельность студенческих групп, исповедовавших свободомыслие и пантеистические взгляды; против них были применены дисциплинарные меры. Между 1213 и 1241 гг. появилось шесть указов, запрещавших изучение естественных наук. Ни одному преподавателю «с плохой репутацией» не разрешалось чтение лекций (статуты Робера де Курсона, кардинала-легата, принятые в 1215 г.). В 1231 г. церковь запретила проведение диспутов на национальном языке. Галилею также было строго указано на то, что он внушает «опасные мысли» своим слушателям.

Тем не менее в 1230–1250 гг. основные научные трактаты Аристотеля и арабских комментаторов, попавшие под запрет, приобретали все большую популярность в Парижском университете. В 1245 г. Роджер Бэкон в своих лекциях об учении Аристотеля часто обращался к арабским философам-комментаторам. Некоторое время спустя стало ясным, что среди преподавателей факультета свободных искусств имеются немногочисленные, но последовательные сторонники учения Аристотеля. Все они были северянами, выходцами из Северной Франции, Северной Германии и Скандинавии: Сигер Брабантский, Боэций Дакийский (он был датчанином или шведом) и Госвен де Ла-Шапелль из Нидерландов. Их фундаментальную позицию отражают слова Сигера: «Мы не обсуждаем чудеса Божьи; чем мы действительно обязаны заниматься, так это обсуждать естественные вещи с точки зрения естественных законов». Боэций замолчал после обвинения, выдвинутого против него в 1277 г. К сожалению, мы мало знаем о нем; неизвестно, откуда он был родом и когда умер. Боэций был автором одного из наиболее известных трактатов Средневековья по теории грамматики De modis significandi и небольшой работы «О высшем благе» (De summo bono), которую французский историк Пьер Мандонне охарактеризовал как пример «чистейшего и наиболее последовательного рационализма, какой вообще можно себе представить». Боэций пришел к выводу, что величайшая красота проявляет себя в делании добра и познании правды. Интеллект должен руководить человеком в его трудах. Ведь если есть что-то божественное в человеке, так это его интеллект; и именно он помогает понимать, что есть правда и справедливость. Интеллект, правда и надлежащее поведение образуют троицу человеческой красоты. В своем трактате Боэций проводит резкое различие между верой и знанием; его концепция «двойственной истины» вызвала большие споры. Вера и знание руководствуются разными принципами, за которыми признается своя ценность.

Все еще продолжаются споры о мировоззрении Сигера Брабантского (родился около 1249 г., убит сумасшедшим в тюрьме в Орвието в 1282 г.). Его считают своим одновременно Восток и Запад. В одном манускрипте того времени утверждается, что еще в 26-летнем возрасте он наметил основные цели своих будущих научных исследований, и о нем говорится, как о «Сигере Великом». Однако теолог Дунс Скот считал, что любой ученый, который придерживается глубоко ошибочных взглядов, ставит себя вне рамок человеческого общества. Петрарка такими словами описывал Аверроэса, главного авторитета Сигера: «Сумасшедший пес, бросающийся в слепом безумии на Христа и Господа и католическую веру». Сигер оказался в эпицентре жарких диспутов, проводившихся во второй половине XIII в. в Парижском университете. Партия Сигера в течение нескольких лет отказывалась признать результаты выборов ректора, состоявшихся в 1271 г. В глазах студентов и преподавателей, восхищавшихся Сигером, он был последовательным поборником автономии разума, «чистого» знания, свободного от любого теоретического ограничения. Человек, обладающий знанием, подобен истинному пророку. «Бодрствуй, учись, читай, и, если у тебя осталось хоть какое-то сомнение, пусть оно подвигнет тебя к дальнейшему исследованию непознанного, поскольку жизнь без знания это смерть, могила для несовершенного человека». «Чистый разум» может ничего не знать о предопределении или свободной воле, но необходимо признать, что мир существовал вечно и не был сотворен и что все люди содержат в себе одну и ту же божественную душу; индивидуальная душа не вечна. Религия была необходима для простого народа, но не для образованных людей. Догматы питали веру, но часто разум учил совершенно противоположным вещам. Сигер придерживался теории цикличности, которая была общеизвестна во времена Античности. История была циклична, все регулярно повторялось, включая судебные системы и религии. Мир находился в саморазвитии, управляясь собственным механизмом; только располагавшиеся на его периферии звезды, обладавшие интеллектом небесные создания, могли оказывать какое-либо влияние. Материя, движение и время – вечны, люди – преходящи; однако их души были частью умной души всего человечества. «Свобода воли», строго говоря, была пустой фразой. Жизнь каждого человека была предопределена существовавшими законами. Добро заключалось во всем полезном для человеческого рода, зло – во всем, что вредило ему.

За год до того, как учение Сигера было впервые осуждено, в 1269 г. Фома Аквинский был вызван в Париж для того, чтобы продолжить чтение лекций, несмотря на то что устав университета разрешал монахам нищенствующих орденов чтение только одного курса лекций. В его помощи университет сильно нуждался, чтобы противостоять сторонникам Аверроэса. Диспут между Фомой Аквинским и Сигером считался всеми одним из главных событий в интеллектуальной жизни XIII в. Когда Фома, изнуренный болезнями, скончался в 1274 г., Альберт Великий, его учитель и друг, продолжил борьбу.

Сохранилась молитва святого Фомы Аквинского; в ней он просит Бога даровать ему бодрость духа, но без излишней легкости, и мудрость, но без возношения. «Сицилийский вол» (как его в восхищении называли братья) вмешался в интеллектуальные споры своего времени с добрым душевным расположением и спокойствием, которые в наши дни трудно представить. Во всем его обширном письменном наследии имеются лишь несколько моментов персональной полемики. Он всегда контролировал себя, ко всем вопросам подходил трезво и взвешенно, давал полностью высказаться своему оппоненту. Его методы ведения полемики и академических дебатов были отточены до совершенства, чего не могли добиться все ученые, бывшие до него и после. Фома Аквинский, работая в университете и занимаясь философскими исследованиями, смог сохранить традиционный подход, уже не существовавший нигде в мире, к ведению открытой дискуссии по самым сложным проблемам с наиболее несговорчивыми противниками.

Фоме Аквинскому противостояли два правых и два левых направления в интеллектуальной жизни. Правых консервативных взглядов придерживались университетские теологи и францисканцы. Левое крыло представляли свободно мыслящие профессора и радикальные аверроисты, поддерживавшие Сигера. В 1277 г. епископ Тампье осудил латинский аверроизм, выделив 219 неприемлемых тезисов в работах аверроистов. Этот шаг епископа привел к тому, что Фома Аквинский вместе с Сигером и другими «атеистами» оказался в одной и той же лодке, не говоря уже об амальриканах и всяких политических и религиозных фанатиках.

Для сторонников правых взглядов Фома был революционером и очень опасным человеком. Люди левых взглядов полагали, что он остановился на полпути. Традиционалисты и францисканцы упрекали его в том, что с его помощью в теологию университета и церкви проникли мрачная фигура Аристотеля и его еще более опасные толкователи, что он открыл дверь для еврейских, арабских и античных философов. Особо острой критике со стороны францисканцев Фома подвергался в период 1265–1270 гг.

Опираясь на учение святого Августина, францисканские теологи и философы оставались верными одной из старейших школ традиционной теологии, в которой рассматривались вопросы Божьей благодати и любви, конфликт между естественным и сверхъестественным, между духом и плотью. Гордый интеллект был врагом христианского гуманизма. Этот способ мышления имел сильную эмоциональную окраску. Фому Аквинского обвиняли в том, что он предал Христа и церковь, отдавшись играм разума. Нельзя отрицать, что Фома, сын одного из наиболее верных вассалов Фридриха II (он был ему дальним родственником) и брат придворного миннезингера, был гораздо ближе по духу Сигеру Брабантскому, чем францисканцам и традиционной школе. Жадный до новых знаний, Фома полностью отдавался изучению вновь открытых древних текстов. Он читал труды Аверроэса и Авиценны еще в самом начале своего жизненного пути (хотя вначале он и не оценил громадную прикладную значимость прочитанного). По мере того как осуществлялись все новые переводы античных, арабских и еврейских текстов, он все больше погружался в изучение этой литературы. На взгляды Фомы Аквинского, Альберта Великого и Майстера Экхарта большое влияние оказали труды Маймонида, великого представителя неоиудаизма, еврейской «эпохи Просвещения».

В то время как правые обвиняли Фому в преклонении перед разумом и в твердом следовании научному методу, в том, что он был представителем рациональной и спекулятивной философии, левые ставили ему в вину нерешительность и неспособность сделать окончательный вывод. Они порицали все его попытки защитить учение Аристотеля, всех арабских философов-рационалистов с помощью теологии, что могло только исказить смысл того, что он защищал.

Предрасположенность Фомы к среднему пути лежит в его характере и особенностях его эпохи. Сэр Генри Слессер назвал Аквинского «первым вигом». Сознательно или нет, но томизм был притягательной силой для английских философов, научная мысль которых была консервативна. Среди ранних теологов церкви Англии можно назвать влиятельного философа Ричарда Хукера. Фома прекрасно представлял себе границы человеческого познания и никогда не менял свою точку зрения. Все земные факторы – подходящий объект для исследования, и на их основании можно делать выводы о том, что относится к области небесного. Мир хорош, ибо он сотворен Богом. Человек, как дитя Бога, тоже был создан совершенным, но его разумная душа затемнилась в основном вследствие совершенного им греха. Перворожденная дочь нечистоты, как утверждал Фома, это слепота ума. Однако с Божьей помощью человек может задействовать всю силу своего ума и духа, и, будучи хозяином самого себя и своего интеллекта и воли, он обретает способность творить добро, строить свою жизнь здравым и рациональным образом. Человек может получить помощь от Бога через церковь и общество, через взаимопонимание и диспуты с оппонентами. Фома, вслед за Аристотелем, признавал, что во всех отношениях «общая воля» главенствует над множеством индивидуальных воль. В «школе» церкви и общества каждый человек был обязан подчиняться господствовавшему социальному порядку. Фома Аквинский принимал in toto (в целом) традиционную иерархию аристократической Европы. Неутомимая творческая деятельность Фомы Аквинского, два его больших труда («Сумма теологии» и «Сумма против язычников»), его университетские лекции имеют корни в его личном опыте и убеждениях. Он был знаком не только с молодыми интеллектуалами Парижского университета, но и всей Европы; он испытал завораживающее влияние научной мысли Ближнего Востока. Представители молодого поколения были уверены, что им все позволено и все существующее является целью исследования и доступно человеческой мысли. Для Фомы Аквинского был неприемлем такой радикализм, и это было основной причиной его споров с левыми.

Фома Аквинский сохранял умеренность во взглядах. Излишняя самоуверенность более поздних теологов-схоластов, пытавшихся объяснить существование Бога и мира, человека и природы при помощи своих спекулятивных рассуждений, была ему совершенно чужда. Вот почему, при случае, он мог критиковать даже Аверроэса, из трудов которого он многое заимствовал, как «мыслителя, исказившего учение Аристотеля». Фома был убежден, что Аристотель обладал врожденным чувством смирения и благочестия, что удерживало его от попыток раскрыть последние тайны, лежавшие в сердце реальности.

В то время как Фома предупреждал левых мыслителей, что они зашли слишком далеко, правые обвиняли его почти в тех же выражениях и даже заявляли, что ему непозволительно даже задумываться над некоторыми вопросами. Положительным итогом нападок справа было признание Фомы «отцом Просвещения», непосредственным предшественником рациональной философии Декарта и Канта. Фома Аквинский не только противостоял обскурантизму, он был против того, чтобы позволить эмоциям и тем самым вере овладеть разумом; и это было важным шагом на пути самопознания Европы. В этом вопросе Фома в первый и последний раз полемизирует с величайшим западным теологом Августином, который учил о примате «воли» и «сердца». Аквинский учил о примате интеллекта. Бог «самое совершенное из всех созданий, наделенных интеллектом». Что наиболее существенно в бытии и существовании Бога, так это то, что Он думает, понимает и наблюдает за Собой. Это великая «Магна Карта» европейского рационализма.

Чем больше человек развивает свой интеллект, тем более открытым он становится как для Бога, так и для себя самого. Правильно организованное общество – это такое общество, которое свободные и разумные люди, говорящие на общем для всех языке, создают на основе взаимного понимания. Но Фома Аквинский осознавал, что люди в действительности потеряли способность понимать друг друга. Первейшей целью обучения стала чисто практическая задача выявить тот базовый язык, с помощью которого человеческие мысли могли быть приведены к общему знаменателю. Схоластика для Фомы Аквинского означала упражнение в чистом мышлении. Дидактической целью Фомы было добиться того, чтобы человек мог выразить себя наиболее исчерпывающе и предельно ясно, насколько это было возможно. Это объясняет его пристрастие к диспутам. Диспут, который проходил согласно предписанным правилам, disputatio legit ima, использовался в целях обучения в университетах в XIII в. Он проходил через следующие этапы: вопрос, ответ, тезис, согласие, опровержение, аргумент, предполагаемое доказательство и окончательное решение. Фома Аквинский использовал эту схему диспута в своих трудах (фактически все его работы написаны в такой форме), и как преподаватель особенно предпочитал ту форму диспута, где окончательное решение оставалось за аудиторией. Это был диспут, названный disputatio de quolibet, что отражало его фундаментальное убеждение в том, что в интеллектуальном споре всеобщий интерес требует не победы одной стороны, но торжества правды. Нужно быть благодарным и за ошибку, поскольку она помогла выявить истину. Самое большое благодеяние, которое человек способен сделать своему соседу, – это вести его к правде. «Мы должны в равной мере любить тех, чьи мнения мы разделяем, и тех, чьи мнения мы не принимаем. Так как обе стороны предприняли усилие раскрыть правду, то обе они, действуя так, помогли нам».

Фома Аквинский мастерски осваивал аргументы своих оппонентов. Тогда, когда это было необходимо, он формулировал их в более ясной и доступной форме. У Поля Валери есть замечательная мысль: «Первой задачей любого человека, кто намерен опровергнуть чье-либо мнение, является задача усвоить его настолько, чтобы он смог превзойти самого горячего его защитника».

В своих сочинениях и лекциях Фома Аквинский выстраивал теорию, в которой сочетались рациональная мысль и вера. Он считал, что сотворенный мир, который охватывает природу, человека, общество и все объекты, доступен для рационального исследования и потому должен быть исследован. Это было первым долгом теологии: обязательство сохранять молчание о Боге. В этом Фома согласен со старейшими традициями христианской теологии. «Поскольку мы не можем понять, что такое есть Бог, но только то, что не есть Бог».

Затем пришел день памяти святого Николая (6 декабря) 1273 г.; в тот день Фома Аквинский вернулся с мессы и решительно отложил в сторону свой труд «Сумма теологии» со словами: «Я не смогу завершить его». Когда Реджинальд из Пиперно, его близкий друг и секретарь, попытался возражать, Фома вновь повторил: «Я не смогу этого сделать. Все, что я написал, – это столь несущественно». И затем добавил после краткой паузы: «В сравнении с тем, что я видел и что было открыто мне». Это молчание длилось вплоть до конца зимы. Потом, по настоянию папы, Фома направился в Лион на собор пешком. Он принадлежал к нищенствующему ордену, и ему было положено путешествовать таким образом. Реджинальд пытался ободрить его: «Как только вы прибудете на собор, много полезного принесет это для всей церкви, для нашего ордена и для королевства Сицилия». Фома ответил так: «Да будет воля Божья на то, чтобы там совершилось что-либо благое». На пути в Лион он умер. Последние его слова были ответом монаху из Фоссе-Нуово, который просил его истолковать ему Песнь Песней.

Понимал ли Фома Аквинский, какие усилия необходимо предпринять, чтобы его синтез интеллекта и чувства, знания и откровения, рациональной философии и христианской теологии сохранил свою жизнеспособность и мог развиваться дальше? Он исходил из того, что должна была существовать изначальная гармония между церковью и государством, что существовали разумные и цивилизованные люди, готовые вести дружественную полемику. Более того, эти разумные и приученные к порядку люди должны были бы исповедовать искреннюю и глубокую веру; веру, которая принимала бы все догматы так же легко, как они принимали законы логики и познания. Фома Аквинский выдвинул две аксиомы, которые он считал крайне убедительными.

«Наше воскресение будет таким же, как и воскресение Христа» и «Человек – часть природы» (homo res naturalis est). Фома почти не упоминает конфликт между империей и папством. Не комментирует он и смерть на костре амаль-рикиан и преследования его юных коллег на факультете свободных искусств. Это были вопросы, которые не могли игнорировать грядущие поколения. В Париже задул ледяной ветер, когда Фома Аквинский и Бонавентура умерли, а Сигер и его соратники оказались в изгнании или в тюрьме.

Папа Бонифаций III, попытавшись еще раз установить главенство пап над князьями и народами Европы, был унижен советником французского короля Гийомом де Ногаре и умер от понесенного бесчестья. В 1309–1377 гг. папы пребывали в Авиньоне и были вынуждены, в той или иной степени, идти навстречу интересам французской монархии. Слабость пап была видна всему миру. Более того, люди, которые стремились вести подлинно религиозный образ жизни, не только не встречали поддержку со стороны папства, но и становились объектом критики. Папа Иоанн XXII был готов не только осудить францисканцев-спиритуалов, которые были верны идеалу бедности, принятому святым Франциском, но и анафематствовать Марсилия Падуанского, Уильяма Оккама и Майстера Экхарта. Размежевание стояло на повестке дня. В свете этого опыта, который обрела интеллектуальная и религиозная элита, идея Аквинского о синтезе была вряд ли осуществима. В университетах утвердилась механистическая и косная разновидность томизма, претендовавшего на главенство в якобы истинной теологии. Этот томизм претендовал на то, что его методы действенны на все времена.

Этим схоластическим воззрениям был брошен вызов со стороны выдающихся интеллектуалов того поколения, которое пришло после Фомы Аквинского. Принимая во внимание ту пропасть, что разверзлась между церковью и обществом и человеком, как представителем этого общества, было необходимо отбросить формальную логику и поставить на ее место «реальность». Появились такие мыслители, как Генрих Гентский, Годфри из Фонтейна, Марсилий Падуанский и другие, которые попытались дать определение церкви и государства в конкретных терминах. Появились также мыслители, которых интересовала всемирная история и естественные законы, которые были предметом дискуссии среди иоахимитов и францисканцев. Ученые натурфилософы Парижского и Падуанского университетов также внесли свой вклад в антитомистское движение. В схоластике оформились альтернативные томизму направления – это ско-тизм, по фамилии шотландского теолога и философа Дунса Скота, и номинализм Оккама, английского теолога. Оба они принадлежали к ордену францисканцев.

Согласно представлениям Скота (ок. 1270–1308), Бог бесконечно далек от Своего творения. Скот отказывается от томистского синтеза, считая его недостаточно убедительным. Бога и человека, веру и знание, теологию и философию разделяет глубочайшая пропасть. Бог – это свобода, Его воля самая свободная из всех и ограничена только законами логики и первыми двумя заповедями. Но Бог не связан со своим созданием, искуплением и с моральным законом. Он вполне мог и не создавать мир, а человек мог не получить искупления. С одной стороны пропасти находится Бог, а с другой – человек, находящийся в «крайнем одиночестве», в суровом мире природы, управляемой неизменными законами. Человек реализует себя в своих действиях, в своем ответе на постоянные требования выбора. Бог, мир и все объекты природы противостоят человеку, как факторы внешние. В некотором смысле можно представить Скота как первого христианского экзистенциалиста.

Уильям Оккам (родился до 1300 г., умер в 1349–1350 гг.), монах-францисканец, спиритуалист, показывает нам, как быстро Скот попал под влияние молодого поколения, отличавшегося более радикальными взглядами. Номинализм Оккама был наиболее прогрессивной философией позднего Средневековья, а сам он был отцом «современного» образа мышления.

От Платона до Фомы Аквинского было принято считать, что, если человек мыслит, значит, он существует. Человеческая мысль отражала порядок и конечную реальность, существующую в космосе. Под «правильным» мышлением понималось такое мышление, которое находилось в гармонии с «правильным» порядком в мире. Однако Оккам выступил против такого подхода и ввел новый язык, новую терминологию и новый образ мышления. Речь – это результат договоренности, достигнутой свободными и независимыми индивидами, которые пришли между собой к соглашению о том, что значит каждое слово. Для выражения мысли более не требуется употреблять в разговоре данные Богом слова, и уже не нужно открывать данный Богом смысл каждой отдельной вещи. Человеческий язык уже не является языком Бога и творения, но результатом соглашения между людьми.

Эта «демократическая» философия отражена в политических идеях Оккама, который был францисканцем-спиритуалом. Некоторое время он провел под стражей в Авиньоне по приказу папы; ему удалось сбежать вместе с Бонаграцием Бергамским, спиритуалистом, и Микеле Чезена, генералом ордена францисканцев, в Германию, под покровительство императора Людвига Баварского.

Философы и теологи начинали выходить за стены университетов и за пределы университетской полемики; Оккам и другие подобные ему деятели, как Виклиф, Гус и Лютер, лично принимали участие в значимых политических событиях своего времени. В действительности именно они делали историю. Весь корпус философских трудов Оккама буквально пронизан политическими идеями. Его резкое осуждение непомерных амбиций профессоров теологии, которые ничего не понимали ни в истинной вере, ни в ереси, и его обличение папства в стремлении к неограниченной власти является одним из аспектов его теологии и философии, их неотъемлемой частью.

«Каждая вещь неповторима и уникальна». Целое состоит из отдельных индивидуальностей, которые сосуществуют совместно. Бог – свободен, и человек – тоже свободен, и они противостоят друг другу в своей предельной неповторимости. Каждый индивид отделен от себе подобных и, по сути, обладает полной свободой и врожденной моралью. Мораль – это то, что разумно. Большинство существующих политических и религиозных институтов и общественных организаций не имеют никакого отношения к Богу и космосу; они образованы благодаря «позитивному праву», вследствие соглашений, которые могут быть изменены в любое время. Оккам, который во многих отношениях стоял у истоков демократической политической мысли и имел свои понятия о том, что теперь называется «права человека», тем не менее не был защитником безграничной свободы индивида, а скорее поддерживал свободы союзов и ассоциаций, народов и государств. Гражданам следовало самим прийти к взаимопониманию на основе соглашения, и это их право и долг – выбрать начальствующих над ними из церковной или государственной среды.

Если кто-то спросит, какое место занимает Бог в этой схеме, ответ таков – Бог не имеет никакого отношения к общественным институтам, созданным человеком. Бог – нечто совершенно иное, бесконечно удаленное, непонятное и непредставимое. Он существует вне круга человеческих дел и занятий (естественно, далекий от политики церкви) и не имеет контакта с человеком (и вне понимания теологов). Оккам считал значительную часть трудов старого богословия чистой фикцией; это была просто безответственная игра словами. Бог ускользал от теологов, и люди обманывали себя, если думали иначе.