Текст книги "Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений"

Известны имена около ста трубадуров, чье творчество пришлось на время с 1150 по 1250 г., включая около двадцати женщин. Их литературное наследие неожиданно пополнилось благодаря открытию, сделанному после Второй мировой войны. Были обнаружены очаровательные испанские chansons, двуязычные, написанные на арабском и древнееврейском языках или на арабском с припевом на испанском. Этот прототип куртуазной лирики, должно быть, существовал в Андалусии, самое раннее в XI в. Что касается Европы в целом, то именно Прованс и области, где говорили на окситанском или провансальском языке, являются колыбелью искусства трубадуров; отсюда оно распространилось на Северную Францию, Англию, Италию, Германию и Восточную Европу. Известно, что между 1175 и 1205 гг. писал свои песни трубадур Пейре Видаль, родом из Тулузы. Он много путешествовал, побывал в Испании, Италии, Венгрии и Палестине. Расцвет лирики Прованса приходится на период времени между 1175 и 1220 гг., на которые пришлось творчество примерно сорока талантливых поэтов. Их участие в событиях своего времени – крестовых походах на Восток, войнах Генриха II со своими сыновьями, крестовом походе против альбигойцев – заострило наконечники их копий и внесло суровые ноты в их поэзию. Поэзия трубадуров, как и другая куртуазная литература, однако, довольно быстро, добившись изысканности и утонченности языка, приобрела некую искусственность. Рембо де Вакейра, живший во второй половине XII в., использовал пять разных языков в одной поэме (окситанский, галисийский, баскский и каталанский языки и северофранцузский диалект). В интеллектуальном и эмоциональном плане поэзия трубадуров XII в. свидетельствует об их высокой образованности и развитом чувстве прекрасного.

Вплоть до 1200 г. в Северной Франции куртуазная лирика была известна только по произведениям авторов из Прованса. После этого времени в подобном жанре стали писать поэты, родившиеся на Севере, шестеро из них были известными трубадурами; следующее поколение представлено еще четырнадцатью поэтами. В Италии окситанский язык продолжал быть языком куртуазной литературы вплоть до 1250 г. Император Фридрих II и Франциск Ассизский, совершенно различные по духовному складу, равным образом были ее преданными читателями. Культура Прованса была разгромлена крестоносцами из Северной Франции во время Альбигойских войн (1209, 1229, 1240 гг.). Многие южные территории Анжуйской империи стали владениями французского короля; это была последняя победа Капетингов над королевой Алиенорой. Осталось еще несколько поэтов местных уроженцев, которые выразили протест против такого враждебного отношения к Югу. Среди них был Пейре Кардиналь, дворянин из Ле-Пюи, начавший карьеру поэта около 1225 г. и продолжавший писать до 1274 г., когда ему исполнилось почти сто лет. Но с ним голос Прованса умолк. Прошло более столетия, прежде чем цивилизация Юга была окончательно поглощена французской цивилизацией. Первый значительный автор, родившийся на Юге, который начал писать на французском, был Антуан де Ла Саль (1388–1464).

Куртуазный роман был также продуктом куртуазной культуры, как и лирика, и происхождение его было таким же. Название роман относилось к любому произведению, написанному на родном языке. Позднее так стали называть повествование, переведенное с латыни, в основном это касалось стихов. Сохранилось около сотни романов, написанных в 1150–1220 гг.; в это время три уже упомянутых одаренных поэта Мари де Франс, Кретьен де Труа и Готье д’Аррас придали совершенство новой форме.

Под именем Мари де Франс, возможно, скрывается принцесса из династии Плантагенетов, бывшая аббатисой Шефт-сберийского аббатства в 1160–1165 гг. и в 1190 г. Свои поэтические произведения она посвящала важным персонам в окружении венценосных особ Генриха II и Алиеноры. Она была автором сказочных повествований и психологических романов. Для Марии любовь была всемогущей, величайшей силой в природе, богиней и правительницей всего на свете. Не отзвук ли это представления философов Шартра о богине Природе?

В некоторых романах Готье выражается, можно сказать, открытое неприятие творчества Мари де Франс и мировозрения Алиеноры Аквитанской со стороны северян. Готье происходил из семьи бейлифа Арраса. В своих романах «Эракль» (действие происходит в Византии) и «Илль и Галерой» (Не et Galeron) он попытался совместить традиционные древние эпические сказания с отвечавшими тогдашнему вкусу нехристианскими легендами и сказками Востока.

Мастер куртуазного романа Кретьен де Труа показывает себя в своих сочинениях (единственный источник нашего знания о нем) классическим писателем большой силы без всякой претенциозности; он открыто говорит о себе и своих верованиях. Возможно, что он был еретиком, катаром. О чем мы знаем наверняка, так это то, что его литературным покровителем была Мария де Шампань, с которой он имел тесные личные отношения, и что он был протеже знатных сеньоров из окружения Генриха II и графов Фландрских. Кретьен использовал в своем творчестве свод средневековой литературы, связанный с легендарными королями Британии, особенно с королем Артуром. Он считал, что архаический, магический и легендарный мир короля Артура и его Двенадцати рыцарей Круглого стола – это как раз то, что интересует его куртуазную аудиторию, все, что они хотят от него услышать. В то же время он избегал всего того, о чем нельзя было говорить открыто, из опасения преступить негласные правила современной ему церковной и секулярной морали. Дополнительную привлекательность его романам придавало разнообразие материала, что удовлетворяло тягу молодых читателей ко всему новому и необычному.

Энциклопедические романы высокого Средневековья имели просто гигантские объемы, например романы о Ланселоте и Граале, появившиеся между 1220 и 1235 гг. Они насчитывали до 4000 печатных страниц и обрушивали на читателя горы самой разнообразной информации. В этих повествованиях приглушены чувства и отсутствует воображение, что, собственно, характерно для этого жанра. Этого нельзя сказать о произведениях Кретьена. В его романах отражены взлеты и падения пробудившейся души, борьба его эго за свободу.

Романы Кретьена произвели глубокое впечатление на многих его современников по той простой причине, что в них присутствовало несколько сюжетных линий, что было, вне всякого сомнения, отражением его разносторонней личности. Он писал свои романы с дидактической целью, задавая некий стандарт: «Эрек и Энида» (1165–1170), «Клижес» (1170–1171), «Ланселот» (важнейший из всех трех, написанный около 1172–1175 гг.) и его шедевр «Ивэйн, или Рыцарь со львом» и «Персеваль или Повесть о Граале» (1174–1180 или 1177–1187). Все эти романы были написаны с образовательной целью; Кретьен поставил перед собой задачу показать и сформировать новый тип человека. Романы предназначались не только для легкомысленных молодых аристократов, но и для более серьезных читателей. Перед каждым из них ставилась задача самосовершенствования в обычной повседневной жизни. Носителями важнейших добродетелей были рыцарство и духовенство, для каждой личности было важно получить куртуазное, рыцарственное по духу, образование. Bravoure et justice, то есть истинная смелость и приверженность справедливости, были отличительными чертами рыцарства; elegance et culture — духовенства; человек должен был правильно себя вести, следуя определенному этикету, будь то с врагом, другом или дамой.

Более чем на протяжении пяти столетий образование мирян в Европе на практике ничем не отличалось от образования аристократии. Лишь позднее заговорили о необходимости выработать идеал воспитания, о котором писал Бальдассаре Кастильоне в трактате «Придворный»; и были поставлены более определенные цели – воспитание в XVII в. джентльмена (gentleman) в Англии и дворянина (gentilhomme) во Франции в эпоху классицизма. Но прототип этого дворянина уже присутствует в XII в., и Кретьен де Труа был одним из его ярких описателей.

Ранее я уже утверждал, что средневековую цивилизацию, особенно на стадии ее «открытости», следует понимать как соединение зачастую противоположных элементов, значительно различающихся по времени образования и по происхождению. Эта парадоксальная цивилизация нашла для персонажей и «рыцарских приключений» куртуазного романа идеально подходившие для них художественные и формальные формы их выражения. Как в большом ковре, основные темы-нити переплетались, создавая сложные по смыслу узоры-арабески, заимствованные из разных миров. Историки, теологи и филологи, представители соперничавших дисциплин – все попробовали выделить одну ведущую тему – будь то христианскую, гностическую, мусульманскую и всевозможные прочие. Эти попытки вполне объяснимы и, в общем-то, оправданны. Но все они несправедливы, поскольку имеют дело с искусством, создававшимся в живой реальности, с его «символическими» персонажами, обладавшими неотразимой властью. На самом деле именно внешняя форма и символизм придает силу и влияние куртуазному роману. Этот внешний покров одновременно скрывает и обнажает различные линии родства персонажей и различные аллегории добра и зла, с которыми встречаются герои повествования. Именно из-за такой насыщенности романа различными элементами он обретает поистине психологическую глубину. Уже нет никакого сомнения в том, что главные темы эпического повествования (во Франции – начиная с Кретьена де Труа и вплоть до Рено де Боже, в Германии – от Хартманна фон Ауэ и до Вольфрама фон Эшенбаха) – это инициация, посвящение, преображение и начало более совершенной жизни, одновременно более гуманной и более божественной.

Все произведения Кретьена, включая романы о короле Артуре, были попытками показать процесс внутреннего становления человека. Здесь поэзия служит дидактическим и лечебным целям. Это объясняет, почему столь часто повторяются одни и те же мотивы и ситуации. Так же как это происходит во время психоанализа. Лечебными средствами для человека, который в тысячный раз уходит в дикий лес своих незрелых страстей, становятся женщина, «природа», mysterium (тайна, тайное учение). Тем самым в рыцарских романах женщина всегда находится рядом, чтобы преобразовать и облагородить мужчину. Через связь с женщиной мужчина получает доступ к собственной душе, к глубинам своего «сердца». Рыцарь отправляется на поиски своей «королевы», и во время своего трудного пути он становится умнее, учится чувствовать и переживать, начинает поступать более разумно. Успех образования человека зависит от того, какую цену он готов за него уплатить: будет много окольных дорог, развилок, тупиков, неожиданных поворотов, приключений, напрасных подвигов, схождений в ад, сокрушительных поражений.

Вот это глубокое проникновение эпического куртуазного романа во внутренний мир человека обеспечивало его превосходство в качестве инструмента образования над схоластическими и «христианскими» учебниками педагогики той эпохи и более позднего времени. Куртуазный роман не пренебрегал исследованием глубинных чувств личности; он давал целостное отображение жизни. Это – «мудрая» литература. Все опасности, искушения, заблуждения, грехи и зачастую бесцельность предпринимаемых усилий – все это необходимо, чтобы сформировать и облагородить внутренний мир личности. Нам открывается удивительный опыт «глубинного психологизма», присутствующего в этих романах (по крайней мере для тех, кому незнакома мудрость мифов и сказаний, имеющая прямое отношение к обсуждаемым темам). В них присутствуют мотивы отца и матери, призванные проиллюстрировать отношение героя к своим родителям; и, что важнее, часто показаны две пары, в противопоставлении друг другу, что уже говорит о понятии четвертичности, и это прямо отсылает нас к исследованиям Юнга. В романе «Эрек и Энида» это сами его главные герои и пара Мабонагрен и его возлюбленная, в «Ивэйне» – Ивэйн и Лодина, Говен и Люнет. (Этот принцип четвертичности присущ комедии дель арте.) Главная тема романа «Ивэйн, или Рыцарь со львом» – крайне эксцентричное поведение героя, иногда оно смахивает на явное безумие. Это вполне может быть этапом в его индивидуальном развитии, если этого требует внутренняя необходимость. Но чтобы добиться успешного результата, человеку природы (Ивэйну) должны помочь его природные инстинкты (лев) и связь с женщиной природы (Лодина). Ивэйн и Лодина, таким образом, «природная пара». Противоположный персонаж Говен, который олицетворяет коллективное и условное начало, введен специально в повествование, чтобы служить мерилом происходящей в Ивэйне эволюции. Говен – это солнце сверхъестественной пары; квартет завершает женский персонаж Луна, Люнет, которая способствует дальнейшим изменениям в характере героя.

В XII в. концепция соответствия микрокосмоса (человека) и макрокосмоса (природы) часто выходит на первый план в диспутах о космологии. Она играет важную роль в ритуалах кельтских друидов, когда особое внимание уделяется священным предметам и местам. Эта космическая концепция присутствует в романах в образовательных целях, как и в сочинениях Данте, где она доминирует и объединяет все сущее в единое целое. Ее значение можно объяснить следующим образом. Человек – это существо, формирование и образование которого возможно только в духе предельной искренности и чистоты, при участии всех элементов этого земного и сверхъестественного миров. Здесь на их стыке древняя мудрость поэта, повивальная бабка его воображения, должна сыграть свою роль, потому что только через иные образы человек вживается в свой образ. Эти многослойные образы, каждый со своим значением, воздействуют на человека незаметно, помимо его сознания, беспокоят и пробуждают его, управляют его поступками.

Остановимся кратко на теме Грааля, священной чаши. В ней нашли отражение все «фантастические представления» Востока о священных сосудах (зороастрийское Хварено, эмблема царской харизмы, имеет связь со сказочным камнем имперской короны Священной Римской империи); представления о ритуальных чашах и сосудах, которые могли быть наследием друидов, катаров, гностиков и, возможно, даже тамплиеров. Сыграл также свою роль мистицизм цистерцианцев, их особое отношение к священному причастию – гостии.

Грааль, на самом глубинном смысловом уровне, – это женский материнский символ. В незаконченном романе Кретьена «Персеваль» отношения героя с его матерью стоят в центре повествования. Все действие вращается вокруг темы искупления Персивалем своей вины в смерти матери. Грааль рожден девственницей, и рядом с ним, с оправданной необходимостью, находится мужской символ Священного копья (фаллический символ наподобие жезла Моисея, королевского скипетра и так далее). Становление человека сопровождается созреванием обоих полюсов человеческой природы, мужского и женского. В романе поиск Персевалем Грааля происходит параллельно с поиском Говеном Копья. Говен убил отца незнакомого рыцаря, Персеваль был обязан искупить смерть своей матери. Персеваль и Говен – зеркальные образы, каждый независимо друг от друга формируется как человек.

Клирик Кретьен и дворянин Рено де Боже писали прежде всего для женщин, предмета их ревностного служения. Оба свободно рассуждают на темы эротики и плотской любви с искренним и теплым чувством. Тональность произносимых ими сентенций резко отлична от тона покаянных церковных правил, брачных контрактов и различных высказываний теологов эпохи, в которых женщину по-прежнему представляют как нечистое, опасное создание, близкую родственницу змея-искусителя и «сосуд греха».

Роман Рено де Боже «Прекрасный незнакомец» (Le Bel Inconnu) был написан в самом конце XII в. Смысл его очень прост. Бог создал женщину, чтобы мужчина почитал ее и служил ей, женщина – это источник всего хорошего. Отрицать любовь – чистое безумие. Женщина наделена Богом всеми самыми лучшими качествами, и всех тех, кто плохо отзывается о ней, Бог проклянет и покарает немотой. В этих словах – предчувствие близящейся беды, это и обращение, и предупреждение одновременно. В лишенной свободы Европе позднего Средневековья ненависть к женщине и страх перед ней проявились с новой силой. Королева Гвиневра, творящая чудеса жена Артура, должна была бы погибнуть на костре как ведьма, вместе со всеми другими героинями куртуазных романов. В атмосфере страха и тревог, постоянного ожидания несчастий, в средневековой Европе наступило время охоты на ведьм. Прекратились все разговоры об образовании и воспитании личности.

Свидетельством той важности, что Рено де Боже придавал такому образованию, является его «Некья» (Nekyia), рассказ о путешествии к Новой Жизни, дорога к которой проходит через ад, смерть и встречу с дьяволом. При прочтении поэмы вспоминаются повествование Гомера о путешествии Одиссея в Аид, и дантовский «Ад» (Inferno). В версии Рено де Боже герой приходит в замок с тысячью вдов, замок привидений. У каждого окна сидит музыкант, перед которым стоит горящая свеча; играет дьявольская музыка; это обиталище демонов, ими полон воздух. Рыцарь встречает в залах демона во многих обличьях. Вокруг заколдованного замка лежит город мертвых, навевающие ужас владения смерти, мир Преисподней. Сама жизнь и развитие – опасные предприятия. Полного развития можно достигнуть только путем болезненных трансформаций, но и здесь человеку мешает смерть, и он проходит через суровые судилища. Чем выше человек поднялся ради своего спасения, тем в более глубокую бездну он низвергается. У Рено наказания, которые полагаются за попытку достичь спасения, символизируются поцелуем змея. Пройдя победоносно через все суды, рыцарь смело и отважно позволяет змею поцеловать себя в губы, и после этого он обращается в человека. Работа по сотворению совершенного человека завершена.

Одними из наиболее характерных черт куртуазной поэзии были восточные мотивы и «глубокий психологизм», что явственно прослеживается в «Некье». Во многих гностических культах змея была священным существом, символом спасения. В литургии офитов, гностической секты, которая была широко распространена в поздней Античности, кульминационным моментом был поцелуй змеи. Христианская секта уже наших дней, американская Church of God, имеет литургический культ змеи. В Европе XII–XIII вв. повсюду прослеживалось влияние гностиков. Более важным является второй признак. Многие писатели и их женская аудитория осознавали, что кризис в умах и мироощущении нового человека XII в. стал настолько острым, что уже стало невозможным отгородиться от него старыми обесценившимися символами, которые только и могла предложить церковь в своих потерявших актуальность проповедях.

Вне Франции уже сложившаяся куртуазная цивилизация оказала в XII–XIII вв. глубокое творческое влияние на Германию. В 1180–1220 гг. французская куртуазная литература вызвала повсеместный отклик во всех немецкоговорящих землях. Так же как величие и совершенство французской готики на пике своего развития, скульптурный готический декор соборов Шартра, Реймса и Амьена смогли повторить только в сооружениях Наумберга, Бамберга и Майнца.

Это было не случайным. В Германии новая литература стала конструктивным ответом на глубокий кризис, в котором оказались общество, «государство» и существовавшие тогда политические и церковные структуры. Две великие эпохи немецкой культуры были временем острейшей напряженности в обществе. Его распад в позднем Средневековье и кризис империи породили тревоги и надежды в немецком народе, которые нашли отражение в 1480–1525 гг. в культуре немецких гуманистов и в эпоху Лютера. Значительно позднее, в 1770–1830 гг., когда немцы снова оказались во власти надежд и тревог, будучи запертыми в тесных границах враждебных карликовых государств и различных конфессий, ответ на все мучительные вопросы пришел от Гёте и поэтов-романтиков. Именно они указали немецкому народу на свет занимавшегося нового дня, призвав его, как всем казалось, к выполнению миссии вселенского масштаба.

К середине XII в. началось духовное пробуждение Германии, которая прежде ощущала свою самодостаточность; особенно это проявилось в ее юго-западных областях. Его признаки были многочисленными: это были рост городов и формирование служилого дворянства; возникновение министериалов; усиление религиозных споров и появление еретиков различных убеждений, в первую очередь в Кёльне и Цюрихе. Народ, наблюдавший за изнурительной борьбой между Фридрихом I и папством, возможно, догадывался, что добром это не кончится. И действительно, в XIII в. начался упадок папства и империи. Более того, чужие идеи и взгляды начали проникать как с запада из Франции, так и с востока из Византии.

Терзаемый усобицами своих духовных и мирских владык, народ был вправе спросить: «Где же Бог? Чем занят папа, который, видимо, заинтересован только в том, чтобы выбивать из нас, глупых немцев, звонкую монету? Что, в самом деле, собирается делать император?» На эти вопросы давали ответы поэты, и не только в провокационной, но и зачастую в революционной форме.

Аристократия Германии и Франции была давно тесно связана друг с другом общественными и родственными связями. В XII в. эти более старые тесные отношения стали иметь для Германии меньшее значение, чем связи с Англией и Южной Францией. Императрица Матильда, вдова императора Генриха V, была матерью Генриха II. Другая Матильда, дочь Генриха II и Алиеноры, должна была стать супругой Генриха Льва, самого могущественного князя Германии после Фридриха Барбароссы, стоявшего во главе клана Гвельфов. Родственные связи Гвельфов и Плантагенетов были одним из главных факторов политической жизни в XII в. и в начале XIII в. Один из внуков Алиеноры станет императором Оттоном IV. Что касается Южной Франции, короли Германии и императоры имели с ней тесные связи начиная с XI в.; в этом регионе и в Бургундии они владели землями и пользовались привилегиями. Жонглеров Прованса тепло встречали на празднествах, устраиваемых при императорском дворе.

Непокорная аристократия Прованса имела своего дневника в лице служилой аристократии, возникшей при правлении династии Гогенштауфенов. Первоначально несвободные, эти способные и храбрые бойцы проявили себя на службе короля и императора и заняли ответственные посты; в частности, им была поручена охрана имперских замков, целая сеть которых покрывала большую территорию от Эльзаса до Эгера, Кама и Наббурга. Министериалы были кастелянами замков и управляли также земельными поместьями, принадлежавшими как династии, так и императору. Некоторые имперские министериалы занимали очень высокие должности; в Италии они были вице-королями или имперскими комиссарами, управлявшими большими областями страны и городами.

Плодами куртуазной цивилизации Прованса, Юга, попытались воспользоваться в первую очередь представители новой аристократии homines novi (новые люди). Они пришли в мир, не имея за собой ни наследственных земельных владений, ни традиций, ни культуры. Имея перед собой пример старой аристократии и князей церкви, эти новые люди озаботились поиском нового образа мышления и нового способа выражения своих чувств, чтобы освободить себя от внутреннего рабства, уйти из-под старой власти. Этим новым сеньорам и их дамам миннезингеры обещали открыть «царство любви», величественное царство с новыми горизонтами, стоящее выше всех существующих ныне «империй», которые все еще продолжали распоряжаться судьбой немецкого народа: «империи» обусловленного политикой благочестия, правящей церкви и самой Священной Римской империи. Основание нового королевства зависело только от личных взаимоотношений двух человек, желающих общения друг с другом. Влюбленные колебались между желанием и его удовлетворением, вот почему миннезингеры столь часто употребляли глагол sweben (колебаться) в своих песнях.

Поучителен и важен тот факт, что различие в периодизации событий Западной и Восточной Европы проявлялось и в области литературы. В восточных областях Германии сменилось поколение, а то и два, прежде чем все литературные произведения, пришедшие с Запада, были восприняты и переработаны; и чем дальше на Восток, тем временной лаг был больше. Куртуазная поэзия Прованса и отчасти Северной Франции вошла в быт Юго-Западной Германии после того, как сменилось поколение. В 1160–1180 гг., время расцвета творчества Марии де Франс и Кретьена де Труа и когда песням деда Алиеноры исполнилось пятьдесят лет, лирические произведения Германии все еще оставались фольклорными по характеру. Их авторам были абсолютно незнакомы куртуазные правила обхождения, которые требовали от дамы и ее возлюбленного соблюдать необходимую дистанцию общения; подобный куртуазный формализм вызывал у них неприятие. В этой «архаической» поэзии, которой были присущи прямота и страстность, мужчины и женщины свободно говорили о своих желаниях, не соблюдая условностей и не придерживаясь куртуазных канонов. Основная тональность произведений – радостная искренность и прямота, временами даже некая развязность; явно выражена примитивная наивная вера в родство человека с космосом, Богом, природой. Это лирика простая и безыскусственная, глубоко прочувствованная, питаемая неразмышляющей набожностью. Некоторые поэты анонимны, как, например, «Автор из Кюренберга» (der von Kurenberg), «Бургграф из Регенсбурга» (der Burggraf von Regensburg), «Бургграф из Ритенбурга» (der Burggraf von Rietenburg). Другие поэты, принадлежавшие к этой группе, – Майнло фон Зевелинген и Хартвик фон Руте. Стоит упомянуть также Генриха фон Ругге и Дитмара фон Айста.

Однако между 1180 и 1220 гг. куртуазная лирика взяла верх; царство Minne (от нем. «любовь») вступило в свои права. Немецкое «царство любви» было построено по образцу Прованса, за некоторыми исключениями. В Германии все выглядело не столь ярко, было более мрачным, но чувства были глубже. То, что на Юге было легкомысленным занятием, утонченным и ироничным, в Германии приобретало особый вес; чувства отличались большей глубиной и преданностью. Дамское «изящество и прелесть» были неотразимы, они зиждились на благочестии, источником которого была Божья благодать и покровительство Богородицы. Верность рыцаря своей даме сердца основывалась на традиции верности вассала своему сеньору, христианина – Богу и своему королю. Но в обществе произошла разительная перемена: взаимоотношения двух влюбленных стали восприниматься как единственная реальность. Они занимали центральное место на общественной сцене. Бог, природа, мир и время ждали своего часа. Бога познали и со стороны Его «куртуазности»: куртуазный Бог – покровитель влюбленных и приноравливает Себя к ним, подобно тому как длинные рукава вошли в моду при дворе и все стали носить их. «Он всегда оказывается в нужном месте и отвечает вам, когда бы вы к Нему ни обратились» (таковы известные слова поэта Готтфрида Страсбургского). Какое дело до этого королям и императорам? Куртуазный поэт знает больше, чем кто-либо другой, если он снискал расположение дамы своего сердца.

Все миннезингеры были поэтами глубоко индивидуальными. Фридрих фон Хаузен, служивший при епископе Майнца Кристиане и отправившийся вместе с ним в Италию по поручению Фридриха I и Генриха VI Гогенштауфена, был, по сути, рыцарем старой школы, который сумел найти новые формы для выражения своих мыслей и чувств. Его широко известная песня крестового похода Mein Herz und mein Leib, die wollen sich scheiden вовсе не является новым вариантом поэмы Конона де Бетюна; это совершенно новое произведение, отчасти плод его опыта. Он погиб во время крестового похода Фридриха Барбароссы.

Генрих фон Морунген, наиболее страстная личность среди поэтов его круга, оригинал в жизни и в поэзии, нашел в себе силы отвергнуть правила придворного этикета. Вернувшись из крестового похода, он отправился в Индию, что было довольно необычно, насколько нам известно, для поведения немецкого рыцаря XII столетия. В своей песне Ruckblickslied он говорит о куртуазном царстве любви, как о фикции, некой иллюзии. Генрих описывает, как он бесстрастно беседует с дамой, подобно соколу, кружащему над своей добычей. Но теперь он полностью потерял веру в женскую силу исцелять человека. Даже самая благородная дама не может предложить никакого утешения. Не в ее власти и силах освободить мужчину и все человечество. Кому в таком случае это суждено?

Папа находился далеко, и власть его была чужой. Императоры, царствовавшие после короля Генриха VI, вплоть до прекращения династии Гогенштауфенов в 1250 г., были бессильными, также часто чужими и далекими. Однако было два княжеских дома в Восточной Германии, дворы которых стали центрами новой культуры: это были Бабенберги в Вене и ландграфы Тюрингии в Вартбурге.

Вена при Бабенбергах была открыта влиянию и с Востока, и с Запада. Существовали родственные связи с византийцами вследствие династических браков; и через Вену также проходили отряды крестоносцев. Купцы установили связи с Восточной Европой и Русью. Существовал торговый путь в Регенсбург, который шел через Вену еще со времен раннего Средневековья. Связи Вены с Западом были многочисленны и разнообразны: политические, династические, религиозные и интеллектуальные. В двух последних важных сферах в XII в. была значительна роль цистерцианцев и некоего французского ученого мужа по имени Magister Petrus episcopus. При космополитическом дворе Вены творил немецкий поэт и музыкант Рейнмар фон Хагенау, как его назвали позднее, «схоласт несчастной любви». Его стихи отмечены высоким интеллектом; они свидетельствуют о том, что он был искусным мастером софистики. Именно здесь, при венском дворе, на землях, что станут Австрией, учился «петь и говорить» величайший немецкий лирический поэт Средневековья Вальтер фон дер Фогельвейде.

По рождению он принадлежал к классу мелкого безземельного рыцарства – министериалов; не имея строгих обязательств перед своим сеньором, он был свободен искать свой кров и стол, где бы он ни пожелал. Он жил при дворах благородных особ, часто переезжая с места на место. Его покровителями были три австрийских герцога: Леопольд VI, Фридрих и Леопольд VII; герцог Каринтии Бернард; ландграф Тюрингии Герман; маркграф Дитрих IV Мейсенский; герцог Гвельф VI; церковные князья империи, такие как Вольфгер фон Элленбрехтскирхен, епископ Пассауский, а впоследствии патриарх Аквилеи, архиепископ Кёльнский Энгельберт, и многие другие представители знати более низкого ранга. Во время своих путешествий Вальтер познакомился со многими людьми и странами и сделал для себя вывод, что мир был пренеприятным местом. Князья, как могли, хватались за обломки распадавшейся империи; всюду народ жил в бедности. Он испытал на себе, что такое нищета, но она была не только материальной, она поражала душу. Все это сильно повлияло на него, так что он стал большим религиозным и политическим поэтом. В своих дидактических и политических песнях (Spruche) он резко критикует жадность и мошенничество римских пап; это не столько напоминает нам страстные протесты его провансальских собратьев, сколько обличения Гуттена и Лютера. Вальтер предвидел наступление мировой катастрофы: империя, церковь и христианство распадались на глазах, и даже куртуазная цивилизация не была защищена от разрушения. Где же можно было искать спасения? В простой вере в Бога Любви, явленной в младенце Христе, возлежавшем в яслях, «молодом создании и древнем Боге, кротком в присутствии быка и осла». Вальтер предвидел будущее вертепное представление, устроенное святым Франциском Ассизским, Poverello di Assisi, когда он впервые в истории христианства установил ясли в Греччо, развенчав претензии могущества церкви и государства.