Текст книги "Мир Средневековья. Рождение Европы: эпоха великих завоеваний и выдающихся свершений"

В непринужденной свободной атмосфере, характерной для Запада в XII в., известные писатели могли совмещать свои занятия философией и теологией с написанием стихов на латинском языке в соответствии с классическими правилами (cirs poetica) и сатирических комментариев на современные темы. Странствующие школяры, ваганты, осмеливались высказываться по различным вопросам и открыто говорить о предметах, которые всего лишь небольшое время спустя станут запретными темами для профессоров и теологов и даже для поэтов. В таком мире Марбод, епископ Реннский (1035–1123), чувствовал себя как дома. Прославленный как новый Овидий, Марбод был автором как любовной лирики, обращенной к высокородным дамам, так и дидактической религиозной поэзии. Хильдеберт Лаварденский (1056–1133), в конце жизни ставший архиепископом Турским, был, возможно, самым типичным представителем классической латинской поэзии своего времени. Его стихи были у всех на устах; он был также автором сатир с литургическими реминисценциями, но светских по тону и элегических. Особенно утонченными и горькими чувствами наполнен его плач над руинами urbs beata, божественного и земного Рима. Сам Хильдеберт часто получал послания от своих горячих поклонников, среди которых были посвящавшие ему любовные песни императрица Матильда и Адела Блуаская, которых можно назвать предшественницами образованных женщин придворного общества Нового времени.

Типичным примером ваганта-интеллектуала можно считать Гуго, по прозвищу Примас Орлеанский (около 1095–1160), который был учителем грамматики в Париже в 1142 г. Это был своего рода poete maudit, поэт таверн, воспевавший любовь и топивший свои печали в вине; женщины были его музой в песенном творчестве. Когда он говорит о мире, его правителях и владыках, тон его произведений становится резким и язвительно-насмешливым. Исследователи давно пытались отождествить Гуго Примаса с неизвестным вагантом по прозвищу Архипиита Кёльнский, которому покровительствовал канцлер императора Райнальд фон Дассель.

В знаменитом произведении Архипиита Confessio звучит тема, которая будет повторяться вечно снова и снова. И о чем пишут Вийон, Бельман, Христиан Гюнтер, Рембо, Малларме и многие другие поэты: «Выпей пьянящий напиток жизни до дна, до последней горькой капли».

В наши дни мы могли бы охарактеризовать сатирическую «журналистику» XII в. как актуальную и обличительную. Она процветала в Англии, Нидерландах, Франции и больше всего в Западной Германии. Carmina Вигапа и другие песенные сборники того времени, произведения Уолтера Мапа и Уолтера Шатийонского и многих родственных им по духу писателей имеют схожую тематику: это жалобы на епископов и церковных сановников, на монахов-чревоугодников и невежественных священников, на жестоких баронов. Часто это был импульсивный взрыв негодования, но это было также отражением широкого общественного мнения, выразителями которого были люди, не принадлежавшие к тому или иному сословию, да у них и не было возможности добиться «положения» в обществе. Эти ваган – ты, голиарды, бродячие поэты были обречены на исчезновение после их осуждения церковью на нескольких церковных соборах в период времени между 1127 и 1239 гг. На их место пришли менестрели и жонглеры, трубадуры и труверы XIII в., которые часто превосходили их в целеустремленности и резкости даваемых ими оценок.

В Англии XII столетия, где сатирическая литература имела широкое распространение и сатиру можно обнаружить и в произведениях Иоанна Солсберийского, особо выделяется Найджел де Лонгшан или Уирекер (1130–1207?), великий сатирик из Кентербери. В своем сочинении «Зеркало дураков», написанном между 1170 и 1187 гг., он высмеивает монашескую глупость и злоупотребления клира и епископов. В Генте, богатом городе Северо-Западной Европы, творил школьный учитель Нивард Гентский, родом из Германии, написавший сатирическую поэму «Изенгрим» в семи книгах. Этот серьезный, независимый в суждениях человек, выходец из Рейнской области, подпал под магическое влияние французской культуры, однако остался верен своему стилю. Волк Изенгрим олицетворяет тип жадного и неотесанного монаха. Это произведение является яркой сатирой на монашество того времени. Мы имеем дело с удачным примером средневековой аллегории, где основными персонажами выступают животные. Влияние этой поэмы ощущалось в литературе на протяжении нескольких веков. Оно прослеживается в страстном и мелодраматическом тоне обличительных речей гуманистов и реформаторов XVI в. Эта сатира замечательна тем, что она дает объективную и наглядную картину церковной жизни той эпохи, отражает нараставшие в церкви процессы секуляризации.

Глава 6
Крестовые походы и конфликт между Востоком и Западом

Разногласия между Западом и Византией, в которых крестовые походы играли не последнюю роль, были своего рода средневековым аналогом современного конфликта между Востоком и Западом. Граждане Византии полагали, что изначально основной целью крестовых походов было завоевание Константинополя и разграбление как самого города, так и богатых земель Византийской империи.

В конце XI в. в Восточную Римскую империю из Центральной Азии вторгся новый враг – кочевники сельджуки, и в 1091 г. император Алексей I Комнин попросил помощи у папы Урбана II. Император, возможно, ожидал, что тот пришлет несколько отрядов наемников, но получил он в 1096 г. Первый крестовый поход. С этого времени крестовые походы следовали один за другим на протяжении XII и XIII столетий. Обычно говорят о пяти «основных» походах. Второй начался в 1146 г., Третий – в 1189 г., Четвертый – в 1204 г. и Пятый – 1217 г. Но в промежутках между ними в Святую землю постоянно отправлялись небольшие отряды и войска, которые возглавляли то князья церковные и светские, то монахи-отшельники, то просто дети. Византийцы давали полную волю своему негодованию в отношении крестоносцев, и их бескомпромиссная к ним враждебность наложила свой отпечаток на их наследников на Балканах и на православную церковь.

Важной причиной взаимной антипатии крестоносцев и византийцев был их различный взгляд на войну. Сохраняющая верность греческому духу своих отцов, восточная Православная церковь не признавала войну, как таковую, «святой». Основное оружие христианина – учение Христа, битва может быть только духовной. Различные подпольные раскольничьи секты, действовавшие повсюду в Византийской империи, проникшие на Балканы и в Западную Европу в XII в., придерживались в основном той же точки зрения. Запад пошел по иному пути. Первым папой, который признавал войну, если она велась во имя Христа, был уроженец Германии Лев IX (его понтификат продолжался с 1049 по 1054 г.), сын графа фон Эгисхайма. Его противниками были норманны, вскоре ставшие ударной силой во время похода крестоносных войск на Восток. Они пленили Льва в 1053 г., так что Первый крестовый поход имел печальный финал. К 1096 г. давний обычай проводить свою политику, прикрываясь религиозными целями, стал столь привычным на Западе, что под образным выражением братьев паулинов «война за Христа» понималась воинская служба рыцарей. В XI в. наблюдается резкое увеличение числа литургических молебнов за дарование крестоносцам победы и появляются первые упоминания о благословении оружия, которое было первым шагом в торжественной церемонии посвящения в рыцари. Она имела такое же значение для рыцаря, как церковная коронация для монарха; отныне рыцарь должен был следовать в жизни этическим и религиозным правилам, исполнения которых первоначально требовали только от правителя; он также принимал на себя древние королевские обязательства защищать бедных и немощных, включая женщин. Рыцарь вставал под знамя Христа, военачальника и царя, чтобы отвоевать «землю, принадлежавшую Ему по праву рождения» у неверных. Если он погибал, то получал награду на Небесах; если он одерживал победу, то увенчивался славой, получал поместье на земле и становился причастным Царству Небесному.

Это было время, когда реформированное папство, укрепившее свои позиции благодаря Клюнийскому движению, стремилось объединить Европу под своим главенством. Было необходимо, чтобы дворянство Западной Европы вместо того, чтобы постоянно участвовать в междоусобицах, объединило бы свои усилия для достижения общей цели – завоевания Святой земли. Для плана папы было важно то, что норманнам, уже имевшим давний опыт разбойничьих набегов, было хорошо известно о богатствах Константинополя, и они мечтали о захвате «богатейшего города мира». Генрих VI (1190–1197), сын Фридриха Барбароссы, в 1184 г. унаследовавший корону Сицилийского королевства норманнов, разработал подробный план завоевания Византии. Его современник архиепископ Евстафий оставил нам явно предвзятое описание завоевания сицилийцами Салоник в 1185 г. Нет нужды говорить о постоянных предъявляемых византийским императорам требованиях крестоносцев. Алексей III (1195–1203), например, был вынужден взимать «немецкий налог» (Alamanikon) со всех провинций для уплаты тяжелой дани. Но о чем нельзя не сказать, так это об открытом протесте Анны Комнины, императрицы и хрониста, которая еще в XII в. заявила о претензиях, которые в будущем византийцы выдвинут против Запада. В их представлениях франки (собирательное имя всех западных христиан) были примитивны, некультурны и агрессивны; это были поистине варвары, и не могло быть никакого сравнения между ними и утонченным и интеллектуальным миром Византии и миром ислама. Их христианство было суеверным и неистинным, засоренным всякого рода ересями. Весь Запад был апостасийным, далеким от Христа и истинной культуры. В Византии, в ответ на военное превосходство врага, родился миф о «растленном Западе» и сформировалась атмосфера холодной войны. Восточная церковь постоянно отправляла миссионеров и группы пропагандистов на Балканы, в Египет и на Ближний Восток, которые в унисон византийским дипломатам говорили о греховности Запада. «Запад выступает за войну и угнетение, он неизлечимо болен, от него исходит зараза; Рим – Западный Рим – это Вавилон, мать всех пороков».

С падением Константинополя в 1204 г. во время Четвертого крестового похода настал поворотный момент. Разделение единой церкви на Восточную и Западную официально произошло в 1054 г., но только теперь простой народ Восточной церкви в полной мере осознал этот факт. Это был непреодолимый раскол, который, несмотря на переговоры отдельных византийских императоров с Римом о воссоединении, все более углублялся. Следует кратко остановиться на истории этой схизмы, поскольку она продолжает оказывать влияние на разделение современной нам Европы.

Правило 28 Халкидонского собора (451 г.) гласило, что епископы Рима и Константинополя имели равные права; папа имел лишь чисто номинальное почетное первенство. «Экуменический патриарх» в Константинополе (этот титул встречается в посланиях VI в. и присутствует на печатях после 1054 г., и только со второй половины XII в. он фигурирует в качестве подписи к документам) считал себя представителем православного по духу христианства, старшим братом римского папы. Испытывая все усиливавшееся давление со стороны турок-сельджуков, императоры Комнины и Палеологи, правившие в XIII–XV вв., постарались заключить союз с Римско-католической церковью. Они согласны были заплатить такую высокую цену за военную помощь Запада. Несколько императоров даже перешли в католицизм, но их планы потерпели крах, когда Рим оказался неспособен предоставить необходимую помощь, а население империи выступило против намерений своих властителей. Все же около 1246 г. император Иоанн III Дука Ватац велел отчеканить бронзовую монету, на реверсе которой было изображение святого Петра и ключей; казалось, мечта папы и Запада добиться господства над Востоком была близка к осуществлению. Начались длительные переговоры между императором Иоанном и папой Иннокентием IV. На Лионском соборе 1274 г. – это была вершина папского могущества в Средние века – посланники Византии выразили согласие с догматами Рима и с положением о папской супрематии. Они сделали это от имени своего императора Михаила VIII, который надеялся заполучить помощь Рима в борьбе против Карла Анжуйского, наследника норманнов. В Константинополе возникла сильная оппозиция союзу на предложенных условиях. Вся эта идея показала свою полную абсурдность, когда новый папа Мартин IV, марионетка могущественной Анжуйской династии, отлучил от церкви византийского императора. Михаил в отместку организовал в 1282 г. «Сицилийскую вечерню» (завершившуюся уничтожением или изгнанием всего французского населения Сицилии), и это выбило оружие из рук его противника.

Спустя почти столетие в 1369 г. император Иоанн V и его ближайшие последователи обратились в католицизм; однако народные массы и духовенство по-прежнему упорствовали в своем неприятии латинян. Несмотря на свое обращение, Иоанн V не получил ожидаемую помощь с Запада. Наоборот, на обратном пути из Рима он был с позором брошен в тюрьму в Венеции как должник и вернулся на родину во всем разочаровавшийся и с пустым кошельком. Это была судьба всех «предателей», которые доверились «растленному Западу». Конечно, существует и оборотная сторона медали. Мария Терезия, великая императрица Габсбургов XVIII в., с нескрываемым презрением высказывалась о graeca fides (греческой вере). Это было намеком на печально известную двуличность греков (то есть византийцев), которая, как она считала, проявилась в их русских наследниках. В XV в. турецкая угроза привела к возобновлению переговоров между католиками и православной церковью. На соборе в Ферраре и Флоренции (1438 г.) мечта Рима, казалось, снова начинала сбываться. Но в 1453 г. Константинополь пал, а вместе с ним и Восточная Римская империя, которая просуществовала тысячу лет, став наиболее удивительным примером стойкости классических институтов древности и культуры. Ни один крестовый поход не мог спасти ее. В последние годы перед падением святого города императора Константина Равноапостольного правители Византии утвердились в своем убеждении, что даже турецкий тюрбан предпочтительней латинской митры.

Все крестовые походы следует рассматривать в контексте политики, хотя и неудачной, Римско-католической церкви, направленной на подчинение власти папы Восточной Римской империи и Православной церкви, что в итоге могло бы привести к духовному господству Рима над Восточной Европой и Русью. Добиться этого можно было только одним путем – через Константинополь, что было понятно дипломатам Курии и в XII в., и в веке XIX.

Однако восточное и западное христианство встречались не только на тропе войны, трагически жестокой и всегда безрезультатной. Еще в эпоху раннего Средневековья открылись широкие возможности для мирных, дружественных контактов во многих областях культурной, духовной и религиозной жизни. Величественный Константинополь притягивал к себе толпы паломников с Запада. На латинян производила глубокое впечатление его древняя, богатая и изысканная культура. Впечатляло и устройство странноприимных домов и больниц. В монастыре Пантократора, где была усыпальница византийских императоров, располагалась также лечебница, в которой трудились профессиональные врачи. Все это во многом превосходило то, что имелось в этой области на Западе.

В процветающем и гостеприимном Константинополе так же, как и при дворах мусульманских владык, устраивались диспуты между представителями восточного и западного духовенства. Особо важные для Запада диспуты были проведены в 1136 г. в соборе Святой Софии и в церкви Святой Ирины между архиепископом Никитой и философом и историком Ансельмом Хафельбергским, епископом и посланником Священной Римской империи. На своем обратном пути с Востока на Запад Ансельм сформулировал свою новую теорию мировой истории, согласно которой она развивалась под непосредственным воздействием Святого Духа. Спустя три столетия Николай из Кюэ проделал тот же самый путь и, находясь под глубоким впечатлением от взаимодействия двух миров, пророчествовал о единстве в будущем всех народов и религий, о наступлении нового века всеобщего мира.

Константинополь был многоликим городом, особенно поражавшим воображение приезжих с Запада. Это был прежде всего город Девы Марии и, как таковой, имел особое значение для Запада, где под влиянием крестовых походов и рождавшегося готического стиля все больше распространялся культ Богородицы. Константинополь также по праву называли «средневековым Версалем», а придворный этикет и образ жизни византийской знати стремились перенимать императоры, короли и князья Запада. Византийская монархия служила образцом не только для Священной Римской империи, но и для монархии норманнов, несмотря на то что норманнские короли не раз замышляли напасть на Византию. Здесь стоит упомянуть об одной внешне малозаметной особенности византийской дипломатии в Восточной Европе: женщины – члены императорской семьи носили титул «нобилиссима» в знак глубокого к ним уважения, что было немаловажно при заключении брачных союзов. Нижняя часть короны Святого Иштвана, венгерского короля, является даром византийского императора Михаила VII Дуки жене венгерского короля Гезы I, которая была племянницей императора Никифора III Вотаниата. Пирошка, дочь венгерского короля Ласло I Святого, которая прибыла в Константинополь как невеста императора Иоанна II Комнина, приняла имя Ирина и основала известный монастырь Пантократора. Мозаичный портрет ее и мужа сохранился в галерее собора Святой Софии, который могли видеть крестоносцы.

На протяжении всего X в. в Европе ощущалось культурное влияние Константинополя. Проявление его можно наиболее ясно видеть – оно просто материально осязаемо – в искусстве: в иллюминированных манускриптах, в миниатюрах, в стенных росписях и даже в архитектуре. Более того, Византия удержала за собой на Западе несколько областей, значительных центров духовного и интеллектуального влияния и важных в области церковной политики: Южную Италию, Неаполь и Сицилию. Они входили в культурный ареал Востока, и греческие монастыри на этих территориях были проводниками восточного влияния. Монастыри Монтекассино и Гроттаферрата (в последнем литургию служат на греческом языке, и здесь принят византийский обряд) также принадлежали к византийскому монашескому миру Апулии и Калабрии. Начиная с XI в. греческая Южная Италия противостояла Риму, подобное отношение к нему в Неаполе стало традиционным. Его придерживались городской университет в XIII в. и Неаполитанская академия Панормита в XVI в., и оно сохранилось и в «освобожденном» либертарианском Неаполе, который дал прибежище Бенедетто Кроче в XX в. Веяние Святого Духа постоянно ощущалось в этих южных греческих монастырях, в которых религиозная и политическая мысль приносила обильнейшие плоды, зачастую выражавшиеся в виде пророчеств. Падение Запада, разрушение Западного Рима и грядущее царство Святого Духа (третье тысячелетие) – все эти предсказания появлялись начиная с XIII в.

Тесные контакты между разными мирами, установившиеся в эпоху крестовых походов, способствовали проникновению на Запад богатейшего литературного наследия Византии – древних легенд, мифов и романов. Широко раскрылись шлюзы восточной фантазии, буквально захлестнувшей Западную Европу. Будда впервые появился на Западе в византийских одеждах, наряду с героями античных мифов и восточных романов. Прошедший путь бодхисатвы Будда Шакьямуни появляется в византийской «Повести о Варлааме и Иоасафе», написанной в жанре агиографических романов, под именем Иоасаф. Он отправляется в странствие из Индии, проходит через Аравию, Грузию и Грецию. Финальная метаморфоза образа совершается на Западе. Рождается святой Иоасаф нашего времени, которому посвящена церковь в Палермо (город, имеющий греческие традиции!). Его почитают в Испании, Португалии и Провансе, позднее его культ распространяется в Польше, Румынии, Англии и в Скандинавии. Жажда познания и обретения новых святых реликвий создали на Западе рынок, открытый для индийского и арабского романа, Византия была в этом посредником.

Настало время разобрать более детально, каким образом повлияло расширение кругозора европейцев на становление Западной Европы. Насколько изменилось восприятие человеком окружающего мира ввиду новых перспектив, которые открыли крестовые походы?

В течение длительного времени крестовые походы воспринимались как характерное явление исключительно европейского Средневековья. Их определение будет справедливым, если есть ясное понимание того, что под ним скрывается. Взглянув более широко на сложившееся положение, можно утверждать, что Европа позднего Средневековья смогла добиться слияния противоположных и конфликтующих элементов в единое целое, и это видно в каждой области повседневной жизни. Крестовые походы подтверждают самым явным образом и на многих часто несовместимых примерах этот факт сосуществования различных элементов, которое кажется неправдоподобным и поразительным более поздним поколениям. Каждый крестовый поход, да и каждый его участник, был движим множеством противоречивших друг другу мотивов, связанных с религиозными, экономическими, политическими и классовыми факторами. На первом месте всегда стояла вера, сильная, искренняя, торжествующая и наивная; часто это было смешение политики и религии. Если рассматривать крестовый поход в свете веры, то, по сути своей, это было паломничеством в Иерусалим, актом покаяния (хронисты XI–XII вв. не говорят о крестовых походах, но о «путешествии в Иерусалим», «путешествии к Святому Гробу Господню», «паломничестве в Иерусалим»). Покаяние было необходимо ради искупления грехов, совершенных под влиянием грешного мира. Но в то же время было страстное и горячее желание увидеть землю, которая издревле, согласно «праву по рождению», была предназначена Сыну Божьему, а возможно, и умереть там. Некоторые хотели привезти домой для себя и своих семей реликвии или почитаемые и священные предметы Святой земли.

Однако искупления грехов можно было добиться только через страдания и войну. Война велась против неверных, которых называли «псами, ненавидящими Господа». Однако вскоре, к изумлению многих, появилось прозвище «благородные язычники». Папы с готовностью давали индульгенцию крестоносцам. Каждому, кто взял на себя крест, отрешившись от тяжких земных обязанностей, и смог встретить смерть свободно и радостно, была обещана жизнь вечная. Это влекло на Восток главным образом не имевших земельных поместий аристократов, а также простых людей, бежавших от гнета своих хозяев. Элитой крестоносцев, их вождями, были аристократы из норманнских королевств и Северной Франции, которые стремились захватить богатую военную добычу «в земле за морем» – на Ближнем Востоке, и им это удалось. В их руках оказались замки, княжества и большие материальные ценности.

Крестовые походы были религиозным предприятием. Даже циничные и беспринципные купцы Генуи и Венеции, которые сделали себе большие состояния благодаря крестовым походам, действовали, как они сами считали, из религиозных побуждений. Менталитет крестоносцев является ярким отражением христианской веры в целом в Средние века.

Пример того, как тесно и нераздельно могли быть связаны друг с другом различные побудительные причины – религиозные, социальные, политические и экономические, – дает драматическая история духовно-рыцарских орденов, которые появились в Святой земле. Бывшие в начале своего становления небольшими аристократическими братствами, основной задачей которых была забота о пилигримах и больных, очень скоро они превратились в могущественные организации. Их финансовые операции, которые приобрели большой размах (особенно это касалось тамплиеров), их участие в едва ли честной борьбе за власть (иногда в союзе с мусульманскими вождями), высокомерие и самоуверенность орденских братьев имели следствием двойственное к ним отношение. Их уважали и прославляли, ими восхищались, но одновременно их боялись и ненавидели. Первым среди орденов следует назвать орден тамплиеров (который основал около 1120 г. французский рыцарь Гуго де Пейн), за ним следует орден Святого Иоанна, или госпитальеров (орден возвысился в середине XII в.), и Тевтонский орден (учрежден папской буллой в 1199 г.). Испанские духовные рыцарские ордены – орден Калатравы, орден Алькантара и орден Сантьяго – и Ависский орден в Португалии представляют собой отдельный случай, поскольку во главе ордена стоял король с титулом Великий магистр.

Духовно-рыцарские ордены были известны своим попечением о больных паломниках и благотворительностью, своим рыцарским духом и храбростью в бою, готовностью сражаться до конца. Но этому можно противопоставить их интриги, их одиозные личные споры и коллективный эгоизм этих военных корпораций; все это вело к тому, что сотрудничество орденских братьев часто обращалось в соперничество; и они не испытывали никаких угрызений совести, предавая брата из другого ордена. Изменения в поведении братьев в чужой стране были столь стремительны, что уже во втором поколении члены орденов своей одеждой, манерами и обычаями производили на вновь прибывших паломников из Европы в лучшем случае впечатление полуязычников. Могущество и богатства тамплиеров были причиной их трагического падения; после 1300 г. французский король уничтожил орден, и это знаменовало окончание эры крестовых походов.

Насколько многочисленны были крестоносные армии? Цифры, которые приводят источники того времени, являются плодом воображения. Более того, войска крестоносцев сопровождали люди, не принимавшие участия в боевых действиях, – духовенство и женщины. Рыцари иногда брали с собой своих жен и детей (как, например, в случае Бодуэна Булонского), а у их жен была своя свита. Вольнонаемные работники сами были по численности второй армией. Соотношение конных и пеших воинов было приблизительно один к семи. Из принимавших в осаде Иерусалима в Первом крестовом походе 12 тысяч воинов было от 1200 до 1300 конных. Высокородные сеньоры, такие как короли и аристократы Западной Европы (Франции, Англии и Нормандии), приводили с собой от 500 до 1 тысячи конных рыцарей каждый. В Первом крестовом походе общая численность войска составляла: 4500 конных воинов и 30 тысяч пехотинцев. Впоследствии число бойцов было зачастую еще меньшим.

С самого начала крестовые походы были отмечены героическими подвигами рыцарей и самопожертвованием воинов, но сопровождались всяческими тяготами, участников похода преследовали голод и болезни. Многие скончались во время длительного сухопутного пути через Балканы, которым шли крестоносцы из Германии и Фландрии. Рыцари из Англии и Франции добирались морем, их корабли сильно потрепала буря. Походы привели к большим материальным и людским потерям. Героический порыв и готовность встретить смерть в бою (что прославляется в «Песне о Роланде») соседствовали со зверствами и насилием. Стоит хотя бы вспомнить, к примеру, кровожадность крестоносцев при штурме Иерусалима во время Первого крестового похода. Западные источники сообщают о гибели 10 тысяч мусульман; арабские называют цифру в 100 тысяч человек, включая женщин и детей. Арабский мир был потрясен. Мусульмане не были готовы к встрече с крестоносцами, в отличие от византийцев. И только теперь, в ответ, они научились ненавидеть латинский Запад и отныне называли франков «христианские собаки».

Один арабский поэт так выразил свою боль и горечь от случившегося:

«Наша кровь и слезы смешались.

В живых не осталось никого, кто мог бы отбиться от этих угнетателей.

Остается только стенать, в то время как сталь мечей отражает все пожирающее пламя.

О, сыны Мохаммеда, какие битвы вас еще ожидают, сколь много героев будет растоптано конскими копытами!

И все же ваше стремление – это окончить в старости дни ваши в безопасности и благополучии, и жизнь одарит вас улыбкой, как цветы в поле.

О, как много крови должно было пролиться, и у стольких женщин не осталось никакой защиты своей чести, кроме безоружных рук!

От ужасного лязга мечей и копий лица детей побелели от ужаса».

Поэт заканчивает свое повествование призывом к сопротивлению и борьбе.

За кровавой баней Первого крестового похода последовал разгром Второго. Бернард Клервоский, его вдохновитель и духовный вождь, хотя и был обвинен в поражении, отказался взять на себя вину за эту катастрофу; виноваты во всем, по его словам, были грехи христианства. В 1191 г. во время Третьего крестового похода крестоносцы открыто повздорили друг с другом, немцы с французами, французы с итальянцами и англичанами и англичане с немцами. Возникло соперничество между крестоносцами и «местными» рыцарями, которые уже в большей степени принадлежали миру Востока, нежели Запада. Кровавые преступления продолжали множиться. Так как переговоры с Саладином затягивались, Ричард приказал казнить от двух до трех тысяч пленных мусульман. Их внутренности внимательно осмотрели в поисках золота, которое могли проглотить пленники в попытке спрятать его, а затем их тела сожгли, чтобы просеять пепел. Ужаснувшись от этих зверств, мир ислама теперь уже не доверял Западу. Во время Третьего крестового похода Иерусалим отвоевать не удалось, несмотря на невиданные человеческие жертвы. Возможно, что общее число потерь – около 500 тысяч человек, как сообщают хроники, – было явно завышенным, но даже и десятая их часть могла значительно подорвать военную силу западного христианства; человеческие ресурсы были и так уже незначительны.

Четвертый крестовый поход закончился завоеванием и разграблением Константинополя в 1204 г. Погибло больше произведений искусства и культурных ценностей, чем когда-либо еще в истории Средневековья, не исключая турецкое завоевание в 1453 г. Виллардуэн, который был свидетелем событий, сообщал, что было просто невозможно оценить количество золота, серебра, драгоценных камней, серебряной посуды, шелковых тканей, мехов и богатых одеяний, которые были взяты в качестве трофеев.

Это был крестовый поход, после которого образовалась непреодолимая пропасть между восточным и западным христианством. Четвертый крестовый поход был также первым предупреждением средневековому папству о близящемся его упадке. Иннокентий III, влиятельнейший средневековый папа, полностью потерял управление этим, своим «собственным», задуманным им самим походом.

Жестокости и поражения, безмерные страдания и явно бессмысленные жертвы, сопровождавшие крестовые походы, – все это вместе отбросило мрачную тень на Запад. Но этим мрачным тонам можно противопоставить вдохновленную идеей крестового похода лирическую поэзию. Эти песни, которые совершенно невозможно перевести на любой современный язык, звучат, резонируя в душе подобно колоколу, и отражают внутренние чувства многих простых людей, которые отдали крестовому походу все, что они имели. Одни умерли во время него, у других в сердце осталась незаживающая рана. Песни немецких поэтов, таких как Генрих фон Морунген, Хартман фон Ауэ, Фридрих фон Хаузен и Вальтер фон дер Фогельвейде, – это незабываемый рассказ о чувствах и переживаниях простого рыцаря-крестоносца. О его грустном прощании со своим домом и семьей, о его тревогах и надеждах и верности Богу, о его чувстве долга, страхе смерти и стремлении к Царству Небесному. Это было время «весны миннезанга», когда народное сознание попыталось выразить себя в песне на родном языке. Именно в драматических событиях крестовых походов ранние миннезингеры черпали основные темы своего творчества.