Текст книги "Кто будет президентом, или Достойный преемник"

4

ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО

«Звонок Плетнева оказался весьма кстати. То есть у меня уже были определенные предположения на этот счет, однако звонок Антона окончательно прояснил ситуацию. По крайней мере, для меня.

Что и говорить, Плетнев работать умеет. Проявил, конечно, самоуправство. Надо было пожурить. Но результаты его работы не давали повода для упреков.

Доложив о результатах наблюдения, Антон скинул мне на мобильник несколько цифровых снимков, которые успел сделать.

«Ба! Знакомые всё лица!» – подумал я, разглядывая на экранчике дисплея лицо Очень Солидного Господина (так его шутливо обозвал Плетнев). Сердце у меня учащенно забилось. Ну прямо как у охотника, увидевшего свежие следы.

– Молодец, – похвалил я.

Плетнев, похоже, слегка удивился.

– Но ведь я нарушил инструкцию. Поплелся сперва за этим чертом в «мазде», потом отслеживал Солидного.

– И тем не менее ты молодец. Вот если бы чутье тебя обмануло и ты протаскался бы по городу понапрасну, вот тогда бы я тебя по головке не погладил.

– Известное дело, – подтвердил Плетнев.

– Опиши мне еще раз этих парней.

– Ну, первый среднего роста, довольно крепкий. Чувствуется, что может постоять за себя. Машину водит лихо, я пару раз чуть не потерял его. Да, и еще – он курил трубку.

– Трубку, – повторил я. Вероятно, голос мой прозвучал взволнованно, потому что Антон удивился.

– Ну да, трубку, – сказал он. – А что тут такого? Ее нынче многие курят. Говорят, вреда от нее меньше, чем от сигарет. Если, конечно, не затягиваться, а полоскать дым во рту. Я и сам иногда…

– Подожди, подожди, – оборвал я Плетнева. – Ты хорошо разглядел эту трубку?

– Ну да. Как если бы она была у меня в руке. Я же в бинокль на нее смотрел. Я вам и фотографию скинул, но там трубку плохо видно.

– У тебя и физиономию его толком не разобрать, не то что трубку.

– Я же не виноват, что он всюду таскался в своих идиотских темных очках.

– Ладно, замнем. Как выглядела эта трубка?

– А как должна выглядеть трубка? Мундштук, чашечка… Хотя, конечно, трубочка не совсем обычная. У нее чашка рустированная. Но нынче это тоже входит в моду – типа красиво.

– Какого цвета чашка?

– Э-э-э… Черная, по-моему.

– Ай да Плетнев, ай да сукин сын! А теперь опиши мне второго – еще раз, тщательно.

– Ну, этот мужик видный. Солидный, изящный, дорого одетый. Ему бы Джеймса Бонда в кино играть. У меня на одном снимке есть и адрес здания, из которого он вышел. Продиктовать?

– Давай!

Плетнев продиктовал, и я почувствовал, что у меня вспотели ладони от волнения. Значит, это все-таки он. Ошибка исключена. Иногда чувствуешь себя немного странно, когда самые смелые из твоих предположений оказываются верными.

– Ты, случайно, номер «мерседеса» не запомнил?

– Обижаете, Александр Борисович. Я его не только запомнил, но и сфотографировал для верности.

Плетнев продиктовал номер, и мне пришлось переложить трубку в другую руку, чтобы вытереть об коленку потную ладонь. Черт, впечатлительный я стал, как девочка-нимфетка. От малейшего волнения в пот бросает.

– Вам этот номер о чем-то говорит? – деловито осведомился Плетнев.

– О многом, – ответил я. – Слушай, конспирация отменяется. Если будет что-то важное, звони, не стесняйся. Где будет удобнее, там и встретимся. Ты сейчас где?

– Пока здесь, возле здания. Куда мне дальше?

– Оставайся там. Следи за своим Солидным. Если что – звони. До связи.

– До связи.

Вот так-то. Поговорив с Плетневым, я с минуту соображал, что делать дальше. Что-то такое екало в голове, словно пластинку заело на одном месте. Что-то вертелось, но я никак не мог понять что именно.

И вдруг меня осенило. Я включил ноутбук и раскрыл свой «любимый» файлик – «Дневник». Найти нужную запись не составило большого труда. Вот что я нашел и что прочел не без некоторого волнения:

«Тут я поднялся из-за столика и сказал:

– Рад был с вами пообщаться, Павел Иванович. Ведите себя смирно, не балуйтесь. Иначе мне придется заняться вами вплотную.

– Уж постараюсь, – ехидно ответил товарищ Гиря.

Я в очередной раз подивился тому, насколько красноречивой была рожа у этого Павла Ивановича. И в послужной список заглядывать не нужно, всё на лбу написано. Я уже собрался уходить, но Гиря вдруг сказал:

– Запомни одно, начальник, я в этой сваре участвовать не хочу. Так себе и запиши: эта свара не для меня.

Гиря говорил эти банальные слова с таким выражением, словно хотел сообщить мне какую-то тайну. Даже какой-то особый упор сделал на слове «свара». Или мне показалось? А потом ухмыльнулся, словно придумал невообразимо смешной каламбур.

Я пожал плечами и, напутствуемый этими мудрыми словами, потопал из ресторана, оставив господина Гирю наедине с бокалом пива».

Вот оно! Гиря и впрямь каламбурил. Но я оказался таким законченным дураком, что не понял. Я просто и допустить не мог, что кретин-уголовник способен на такие изящные шутки.

А ведь «свара», на которую несколько раз сделал упор Гиря, это Сваровский. Как говаривал Флинт, «лопни моя селезенка, если это не так»!

Теперь все сошлось. И «свара», и номер машины, и адрес офиса Сваровского, и этот человек с рустированной трубкой. Теперь я точно знал, по чьему приказу убили Гирю и Максима Воронова. Но в чем причина расправы? За что их было убивать? Что именно они узнали?

Максим Воронов сфотографировал то, что ему вовсе не полагалось видеть. Негативы он спрятал дома, но сперва, по всей вероятности, напечатал с них снимки – ну или отцифровал копию негативов. В наше время сделать дубликат негатива несложно. Допустим, отцифрованную копию он положил в ящик стола вместе с другими негативами. А вот оригинал припрятал в другое место. Слишком уж крупными были ставки в этой игре, и Воронов попытался свести риск к минимуму.

Пока Андрей Долгов катал красавчика жиголо по городу, Гиря ворвался в квартиру Воронова и достал из ящика все негативы, в том числе и пресловутый отцифрованный дубликат. У Гири имелось время, чтобы просмотреть конверты. Тем более что они были надписаны.

Гиря оказался не таким дураком, как о нем подумал Андрей Маратович. Он припрятал самый важный материал, а Долгову всучил все остальное. А потом принялся шантажировать Сваровского. За что и поплатился.

Но и Воронов продолжил свою игру, ведь оригиналы негатива остался у него. Бедный Сваровский. Его шантажировали сразу двое, можно сказать, взяли в клещи с двух сторон. Сваровский мужик хладнокровный и рисковый. Настоящее дитя девяностых годов. Он решил попросту избавиться от обоих шантажистов, но сделать это в лучших традициях голливудских детективов. В первом случае была инсценирована пьяная разборка, во втором – сердечный приступ.

Но что именно было изображено на пресловутом негативе?

Догадывался я и об этом. Да и имя непосредственного убийцы уже не было для меня тайной. Однако не будем опережать события.

Что я предпринял? Я решил ловить нашего врага на живца. Понимал ли я, насколько это рискованно? Да, понимал. Но я не видел другого выхода.

Для чего я все это пишу? Наверно, для психологической разрядки. (Прочитай эти строки Ирка, вот бы радовалась: ее наука оказалась сильнее моего невежественного упрямства»).

5

– Ну? – Елизавета Петровна смотрела на Турецкого, не скрывая своей ненависти. – Что вы хотели мне сообщить? И при чем тут мой муж? И какого черта мы делаем в этой забегаловке для бичей? Нельзя было встретиться в ресторане получше?

– Со Сковородниковым вы встречались именно здесь, – сказал Турецкий. – И для нашего с вами разговора это место тоже вполне годится.

По лицу женщины пробежала как бы волна. Она побледнела и пристально уставилась на Александра Борисовича. Потом усмехнулась и устало проговорила:

– Понимаю… Значит, вы знаете про Сковородникова.

– Знаю, – подтвердил Турецкий.

– И что еще вы знаете?

– Знаю, в каких отношениях вы со Сваровским. И про остальное тоже знаю.

Мохова сняла солнцезащитные очки и положила их на стол. Прямо взглянула на Турецкого.

– Тогда зачем эта встреча? – спросила она.

– Я хочу, чтобы вы все мне рассказали. Сами.

– Зачем вам это нужно?

– Это нужно не столько мне, сколько вам, – мягко сказал Александр Борисович. – Неужели вы не устали от всей этой мерзости?

И снова по лицу женщины пробежало что-то вроде волны, как от брошенного в воду камня.

– Устала, – тихо произнесла она и тяжело вздохнула. – Очень устала. Я простая женщина и не могу больше всего этого выносить. Вы хотите, чтобы я вам рассказала? Извольте. Наш роман со Сваровским начался полгода назад. Я влюбилась. Может быть, впервые в жизни. Думаю, что и он тоже. Сначала я полагала, что он просто хочет меня использовать. Но потом я поняла… душой почувствовала, что он не врет. Мы решили, что поженимся. Но уйти сейчас от Мохова я не могла.

– Из-за предстоящих выборов?

Елизавета Петровна кивнула:

– Да. Это могло помешать Сваровскому. Мы должны были таиться. Все пошло наперекосяк, когда я поняла, что не могу больше жить с Моховым. Не могу видеть его физиономию, слышать его голос, ложиться с ним в постель. Самое страшное – ложиться в постель. Еще больше меня разозлило, когда я узнала, что Президент поддержал Мохова. Мохов злопамятен и горд, он никогда не простит Сваровскому, что тот увел у него жену. Если он выиграет на выборах, он уничтожит Сваровского, и ему ничто уже не сможет помешать. – Женщина подняла на Александра Борисович пылающий взгляд и глухо проговорила: – И тогда я решила «свалить» Мохова. Уничтожить его. Не дать ему выиграть.

Турецкий едва заметно кивнул, но от комментариев и вопросов воздержался, чтобы не дать Елизавете Петровне потерять нить рассказа.

– Я ничего не говорила Сваровскому, – продолжила она после паузы. – Не хотела его расстраивать. Вместо этого я принялась обхаживать начальника техотдела, чтобы он добыл мне компромат на Мохова. Я хотела обвинить его в неуплате налогов или еще чем-нибудь таком. Сковородников взломал личный архив моего мужа, но ничего важного добыть не смог.

– Подождите… – Турецкий нахмурил брови. – Но ведь эти статьи в Интернете, – они ваших рук дело?

– Статьи? – Елизавета Петровна усмехнулась и покачала головой. – Нет. Я понятия не имею о том, кто их написал и вывесил. У меня появился невидимый помощник. Кто он – я не знаю. Я хотела уничтожить мужа, но не смогла этого сделать. Или не успела. Вот и все.

– То есть… вам больше нечего мне рассказать? – удивился Александр Борисович.

Она пожала плечами:

– Я рассказала вам все, что знала.

– Сегодня вы встречались с Трубоч… то есть с Трегубовым. Это помощник Сваровского. Зачем?

– Трегубов выполняет для Сваровского самые конфиденциальные и рискованные поручения. Я хотела, чтобы он помог мне свалить мужа. Я больше не знала, к кому обратиться. Но он отказался. Я просила его ничего не рассказывать Сваровскому. Но, мне кажется, он расскажет. Если уже не рассказал.

Турецкий молчал, угрюмо глядя на свою собеседницу. Он рассчитывал, что Мохова расскажет ему гораздо больше, а выяснилось, что она ничего не знает. Ни про статьи в Интернете, ни про убийства Гирина и Воронова. Не знает или просто водит его за нос?

Александр Борисович пристально вгляделся в ее лицо. «Если и врет, то очень ловко», – подумал он.

– Полагаю, нам больше не о чем говорить? – сказала Елизавета Петровна. Она надела темные очки и взяла со стула сумочку. – Если я сделала что-то подсудное – арестуйте меня. Если нет… Я больше не хочу, чтобы вы появлялись в моей жизни. Никогда. Боюсь, что если я еще раз вас увижу, я выцарапаю вам глаза. А теперь – прощайте.

И она встала со стула.

6

– Это ведь вы вывешивали статьи. Больше некому.

Андрей Долгов долго смотрел на Турецкого своими узкими черными глазами. Потом медленно усмехнулся:

– Считайте, что вы меня раскусили. Да, эти статьи вывешивал я.

– А материал для них вам помогла добыть секретарь Татьяна, – продолжил Александр Борисович. – Так?

Долгов кивнул, качнул острым желтым подбородком:

– И здесь угадали. Я убедил ее, что не стану использовать эту информацию во вред Хозяину.

– И она вам поверила?

– Она знала, как я предан Хозяину.

– И, должно быть, сильно удивилась, когда узнала, как именно вы использовали информацию.

– Вовсе нет. Я сказал ей, что разоблачительные статьи в конечном счете помогут Виктору Олеговичу выиграть выборы. Видите ли, Александр Борисович, политика – слишком тонкая игра, чтобы в нее можно было играть грубо и прямо. Тут нужны обходные пути, оригинальные задумки. Фантазия, в конце концов!

– Подождите… Дайте соображу. Возможно, я слишком тупой, но не могу понять – как Мохову могли помочь эти ваши игры с Интернетом? Вы ведь подставили его, вырыли ему яму.

Долгов покачал головой:

– Вовсе нет. Вы не знаете наших избирателей. Это у вас, в Москве, компромат способен убить политика. А у нас самым страшным для кандидата является незапятнанная репутация. Народ не доверяет чистюлям и умникам. Он хочет знать, что кандидат – такой же человек, как и другие. Что он – «нашего круга», с таким же калашным рылом, как у нас, только обладает сноровкой, умом и хваткой. Что в жизни его было так же много грязи, как у каждого, а может, даже больше. Такому человеку народ будет доверять.

Турецкий смотрел на Долгова с сомнением.

– Не верите? – усмехнулся тот. – Я и сам сомневался, когда задумывал эту игру. Думал, не слишком ли она тонка для наших тупоголовых избирателей. Оказалось – нет. Стоило нам слегка подмочить репутацию Мохова, и его избирательный рейтинг вырос на два процента! Видимо, наш народ любит тех, кого обижают и притесняют. Это тенденция нашего времени.

– Я не верю вашим рейтингам, – сухо сказал Турецкий. – Вы же небось сами их и пишете?

– Не сам.

– Значит, их делает подконтрольная вам контора.

– Вы правы, рейтинговые исследования проводит наш фонд. Но это не мешает ему быть объективным.

– Чепуха. Вам сообщили то, что вы хотели услышать. Вы ни черта не понимаете в политике.

Лицо Долгова переменилось. Оно стало сухим, острым и неприязненным.

– Я не намерен обсуждать с вами тонкости своей политической игры, – резко сказал он. – В конце концов, это не ваше дело.

Александр Борисович усмехнулся и покачал головой:

– Ошибаетесь. Мое. Мохов вызвал меня из Москвы, чтобы я нашел того, кто забрасывает Интернет компрометирующими статьями. И я его нашел.

Глаза Долгова сузились еще больше.

– Ну, допустим… – прошипел он. – Допустим, вы меня нашли. И что вы намерены делать? Расскажете обо мне Хозяину?

– Расскажу. И сделаю это прямо сейчас. Я уже узнавал, Мохов у себя в кабинете.

Долгов уперся костяшками кулака в стол и завис над Турецким, подобно хищной, жилистой птице с острым клювом.

– Вы не сделаете этого, – сипло, едва сдерживая гнев, проклокотал он. – У Хозяина слабое сердце… Впрочем… – Долгов вдруг распрямился, и лицо его снова разгладилось. – Хозяин мужик умный, он поймет меня. А вас выкинет из города, как паршивого пса. Вы всем здесь уже изрядно надоели, Турецкий.

Александр Борисович встал с кресла, повернулся и, слегка прихрамывая, направился к выходу.

– Лучше оставьте все, как есть, – сказал ему вслед Долгов. – Если не хотите, чтобы все стало еще хуже.

7

По дороге к приемной Мохова Александр Борисович старался не думать о том, нужно открывать ему глаза на правду или нет. Возможно, кандидату лучше оставаться в счастливом неведении. Вдруг он придет в ярость, уйдет в запой, в конце концов, вызовет к себе Долгова и разобьет об его голову стул? Все может быть. Мохов, как все невротики, склонные к депрессии, абсолютно непредсказуем. Вероятно, эта непредсказуемость в сочетании с жестокостью и помогла ему пережить девяностые.

В конце концов Турецкий решил не забивать себе голову подобными вопросами. Его вызвали, чтобы он сделал работу, и он ее сделал. Отработал, так сказать, свои деньги. Честно отработал.

Войдя в приемную, он быстро осведомился:

– Мохов на месте?

– Хозяин вас ждет, – ответил Татьяна, не глядя Турецкому в глаза.

«Интересно, Долгов ей уже позвонил? Вряд ли. Этому кадру плевать на все, что происходит не с ним и не с Хозяином».

Александр Борисович прошел к двери кабинета, стукнул в нее для порядка и тут же открыл дверь.

Мохов сидел в вертящемся кресле, повернутом к окну. Сидел вполоборота, подперев подбородок большим пальцем и задумчиво глядя то ли в окно, то ли на пластиковую оконную раму.

– Здравствуйте, Виктор Олегович, – поприветствовал его Турецкий и, не спрашивая разрешения, прошел к дивану.

– А, Александр Борисович. – Мохов крутанулся вместе с креслом, положил руки на стол и внимательно посмотрел на Турецкого. – По телефону вы сказали, что у вас что-то важное? Надеюсь, это правда, потому что мне пришлось отложить действительно важное дело, чтобы поговорить с вами.

В лицо Турецкому пахнуло едва уловимым запахом джина. Видимо, Мохов уже успел приложиться перед встречей с сыщиком. Турецкий поморщился и сказал:

– Я нашел злоумышленника. Работа выполнена.

Мохов слегка приподнял бровь.

– Нашли? – недоверчиво переспросил он.

– Да, нашел. Вам интересно узнать, кто это?

Виктор Олегович чуть склонил голову набок.

– Разумеется.

– Это ваш помощник Андрей Долгов.

Последовала пауза, в течение которой с лицом Мохова происходили странные метаморфозы. Оно то бледнело, то краснело, щеки то расходились в стороны, то сжимались и покрывались узлами желваков. Наконец Виктор Олегович разомкнул плотно сжатые губы и глухо проговорил:

– Этого не может быть. Для чего это ему?

– Политика, – ответил Турецкий. – Вероятно, ваш помощник считает, что в политике дозволено все. Главное, чтобы это принесло пользу.

– На кого… – быстро сказал Мохов, но вдруг закашлялся. Прочистив горло и смахнув выступившие от напряжения на глазах слезы, он повторил: – На кого он работает? Кто ему меня заказал?

– Никто, – спокойно ответил Александр Борисович. – Долгов сделал это, чтобы сослужить вам службу. Он решил, что, слегка очернив вас в глазах избирателей, заставит их еще больше вас уважать. Теперь он утверждает, что с момента появления статей ваш рейтинг резко пополз в гору.

– Рейтинг? – Мохов с хрустом сжал пальцы в кулак, но тут же их разжал и рассеянно проговорил: – Но он… прав. Мой рейтинг действительно стал выше.

– В таком случае, Долгов сослужил вам хорошую службу. Я сделал свою работу и умываю руки. Думаю, что детали этой «операции» вам расскажет сам Долгов.

Александр Борисович встал.

– На этом мы, пожалуй, распрощаемся, – сказал Турецкий.

Он шагнул было к двери, но Мохов его окликнул:

– Постойте… Что бы вы сделали на моем месте, Александр Борисович?

Турецкий обернулся. Виктор Олегович по-прежнему сидел в кресле. Лицо его посерело, рот был мучительно искажен. Правую ладонь он прижал к груди.

– Вам плохо? – спросил Турецкий.

– Ничего, сейчас отпустит… Так что бы вы сделали на моем месте? – повторил свой вопрос Мохов.

– Выгнал бы Долгова к чертовой матери. И никогда больше не пускал на порог.

– Но ведь его трюк… помог.

– Сегодня помог. А завтра сведет вас в могилу. Долгов любит рисковать. В том числе и чужими жизнями. Вы хотите, чтобы в борьбе за победу ставкой была ваша жизнь? Если да, то можете и дальше наслаждаться обществом этого монстра. Всего доброго!

Александр Борисович снова двинулся к двери, но, когда он уже взялся за дверную ручку, позади него что-то тяжело рухнуло на пол. Когда Турецкий подбежал к распростертому на полу Виктору Олеговичу и приложил ему палец к шее, тот был уже мертв. На потном лице Мохова, как серая, влажная еще гипсовая маска, застыла гримаса боли.

* * *

– Вы… Вы… – Долгов трясся от злобы, сжав кулаки и пронзая Турецкого узкими черными глазами, на бесчувственной, словно полированной поверхности которых появился стальной блеск. – Вы его убили! – выговорил он наконец, делая шаг по направлению к Турецкому и слегка отводя назад правое плечо.

– Андрей! – резко сказала Татьяна и встала между ним и Турецким.

Удара не последовало. Правое плечо Долгова опустилось. Он рассеянно посмотрел на Татьяну, словно не узнавал ее.

– Какого черта ты лезешь? – холодно спросил он.

– Андрей, возьми себя в руки. – Татьяна старалась говорить спокойно. – Виктору Олеговичу уже не поможешь.

Долгов еще несколько секунд стоял, тяжело дыша и то сжимая, то разжимая кулаки, затем вдруг тяжело опустился на стул и отвел взгляд от лица Турецкого.

Тело Мохова увезли пять минут назад. Этому предшествовала долгая, утомительная суета, как обычно бывает в подобных случаях, и Александр Борисович чувствовал себя изможденным и опустошенным. Лицо его было суровым и неподвижным, глаза словно тоже остекленели.

– Это вы его убили, – повторил Долгов, ни на кого не глядя. – Вы, Турецкий.

– Мохов умер от инфаркта, – сказал Александр Борисович. – Но… если уж на то пошло, его убила ваша ложь, Долгов. Вы слишком много на себя взяли. Рискнули чужой жизнью и проиграли. Я обещаю вам, что не оставлю этого так. Вы ответите за все свои мерзости по полной программе.

– Вы… – На глазах Долгова выступили слезы. Он снова посмотрел на Турецкого. Бледные, узкие губы слегка задрожали. – Да что вы можете знать? Как вам понять, что я чувствую!

– Я не хочу этого понимать, – устало сказал Александр Борисович. – Вы организовали травлю Мохова в Интернете. Не важно, какими целями вы при этом руководствовались. И повторяю вам, Долгов, вы за это ответите. Не сегодня, так завтра. Я доделаю свою работу до конца.

Турецкий вышел из приемной.

В коридоре он вынужден был прислониться к стене и с полминуты отдохнуть, чтобы прийти в себя. От пережитых волнений Александра Борисовича слегка мутило. Перед глазами стояло серое, потное лицо Мохова. Мертвое лицо. Александр Борисович мучительно поморщился, словно внутри у него что-то заболело, заныло.

– Ты не виноват, – тихо сказал себе Турецкий. – Ты просто делал свою работу… И нужно ее доделать. Чего бы это ни стоило.

Он отвалился от стены и устало побрел дальше. Перед глазами по-прежнему стояло лицо Мохова. А в ушах звенел голос Долгова: «Это вы его убили!»…

Коридор казался нескончаемо длинным, и в конце его не было никакого света. Одна только тьма.