Текст книги "Неделя длинных ножей"

7

Авдей Карлович отключил сотовый, прикрыл глаза.

Удары сыпятся со всех сторон. И уже в спину. Только что он буквально вышиб из игры всесильный «Инвестком», заставил его подчиниться своей воле, шантажируя информацией об их расходах на губернаторские выборы. Избавился наконец от Дона, этой головной боли последней недели. Его склады и земля теперь отойдут к муниципалитету... И осталось только сделать последний ход в состоянии цейтнота – покончить с Эдиком Семионским, и все, дело в шляпе! Но именно сейчас он лежит в номере гостиницы, бессильный, ослабевший, с разболевшимся сердцем, которое ему изменило в самый неподходящий момент... А Цивилло, еще один неблагодарный, которого он однажды вытащил из долговой ямы, оказывается, вспоминал его здесь, в Швейцарии, будучи одной ногой в могиле... Они, для всех друзья детства, придерживались дружеских отношений, соблюдали внешние приличия... И не сегодня, так завтра Арнольд придет в себя и все вспомнит. И Турецкий поможет ему понять, кто и почему его заказал... Хорошо, что Ксения восприняла это иначе. Нет, надо, надо взять себя в руки и постараться со всеми разобраться!

Значит, до прилета Турецкого нужно срочно что-то предпринять.

Но что он может, если только что ему нанесли чувствительный удар в самое сердце! Еще недавно он не мог бы и подумать, что все для него может закончиться из-за девчонки, даже не любовницы, а содержанки, наложницы... Горничная, можно сказать, как писали в старых романах. Что делать, что? Какие возможности у него еще сохранились?

Он поднял взгляд на Гену. Потом, неожиданно что-то вспомнив, схватил сотовый и лихорадочно нажал кнопку дозвона. Занято. Нетерпеливо снова и снова он стал набирать номер, сбиваясь и путая цифры...

– Да что хоть случилось? – присел к нему Гена.

– На! Сам набери домой... – подал ему трубку Авдей Карлович. И как только Гена услышал длинный гудок и протянул ему трубку, буквально вырвал ее из рук.

– Джемал! Ни ее, ни Вовика, смотри, не трогайте! Даже не вздумай! Ты меня понял? Приеду, сам с ними разберусь. А до моего приезда чтоб волос с их головы не упал!

– Ай, слушай... Ты, Авдюша, мужчина или тряпка? – спросил Джемал. – Жалко стало девочку, да?

– Это не твое дело, Джемал... – негромко, но твердо сказал Авдей Карлович. – И будем считать, что я этого не слышал. Ты меня хорошо понял? А прилечу я завтра, с утра пораньше. И посмотрю, как и что.

– Мы же собирались послезавтра вернуться? – осторожно спросил Гена. – Вам же алиби нужно! Вы же сами говорили, вам лучше быть подальше от Москвы, когда мы будем мочить Семионского...

Авдей Карлович криво усмехнулся.

– Мы все время с тобой забываем. Там, в прокуратуре, далеко не дураки сидят... Как бы осторожно мы ни действовали, не давая им прямых улик, мы все равно остаемся под колпаком, поскольку у них полно косвенных! Я за Турецким давно наблюдаю. И еще этот рыжий, племянник генерала Грязнова, у него с недавних пор появился. Такое же волчье чутье. Они ведь давно поняли, что происходит, особенно после истории с Доном, сбежавшим от Демидова... Поэтому не исключено, как только соберетесь мочить Семионского в его номере, выяснится, что Турецкий с оперативниками вас там, в этом отеле, уже ждут. Особенно после того, как Цивилло ему кое о чем расскажет...

– Я никак не врублюсь, если честно, – перебил Гена. – Ну хорошо, с «Инвесткомом» все обошлось без крови...

– Но всех напрягло, с чего вдруг они соскочили? – поднял палец Авдей Карлович, довольно улыбаясь. – Ты это хотел сказать?

– Да, но наши иностранные партнеры вообще разбегутся, если мы уберем Семионского! Они и так боятся русской мафии.

– И правильно делают, что боятся... – усмехнулся Авдей Карлович. – Я этого и добиваюсь А ты до сих пор не понял? Они разбегутся, а сам-то проект останется, со всей его привлекательностью и притягательностью. Победителю достается все, так было и будет. А на запах дивидендов сбегутся другие. Но уже на моих условиях. И такие есть. Уже застыли на старте.

– Да уж... – почесал Гена в затылке. – С вами не соскучишься. И лучше не связываться... Ведь поднимется такой шум! Особенно в прессе, скупленной «Инвесткомом».

– Возможно, – весело сощурился Авдей Карлович. – Но мне почему-то кажется, что они будут молчать.

– Вы сами только что сказали: в прокуратуре сидят не дураки! И ищут момента, чтобы взять всех нас за жопу!

– Сказал, – согласился Авдей Карлович.

– Так что вы предлагаете? – осторожно спросил Гена. – Значит, Семионского опять не будем трогать?

Авдей Карлович тяжело вздохнул и снова взялся за сердце.

– Я этого не говорил. Скажи, Гена, в каком состоянии сейчас наш «кадиллак»? Только честно. Он на ходу?

Гена удивленно уставился на хозяина.

– Не понял? Вы же сказали, что больше не будете на нем ездить?

– Да все я помню! Я сказал, что он слишком длинный, чтобы ездить на нем по московским кривым и тесным улочкам с тупиками. После того как мы не смогли заехать в один двор, где нас ждали на приеме в испанском посольстве, я велел его больше не подавать. Как видишь, я все помню.

– Он там не вписывался ни в один поворот... Хоть дома сноси.

– Вот-вот... Пришлось его оставить с охраной за квартал и добираться пешком. Жанна, помню, шипела, как змея. А было скользко, грязно, темно, тротуары не убраны... И мы опоздали. В результате деловая встреча, ради которой я вообще туда поехал, была фактически сорвана. Пунктуальность была принесена в жертву моему тщеславию нувориша. Как же, самый первый, самый длинный «кадиллак» в Москве! Хотя с самого начала было ясно: он предназначен для широких и прямых автострад, а не для наших кривоколенных переулков. Словом, мы выкинули на ветер сто семьдесят тысяч баксов, и на этом успокоились.

– Так и будете мне припоминать?..

– Гена, мы с тобой не в детском саду. Мы – два культурных, неглупых человека, которые обсуждают серьезную проблему. Ты, кстати, кем работал, прежде чем основал и возглавил свое охранное отделение? Напомни, а то уже забыл.

– Я закончил МАИ, работал в конструкторском бюро имени Лавочкина.

– Вот видишь, а я был искусствоведом, изучал серебряный век. И моя кандидатская диссертация была посвящена творчеству Велимира Хлебникова... Иногда ночами думаю: неужели со мной это было? Вот что сделало с нами всеми время... Но раз уж оно нас такими сделало, я тебя спрашиваю: где сейчас этот чертов «кадиллак»? Вы его случайно не загнали каким-нибудь хачикам? Они их любят...

– Без вашего разрешения? – пожал плечами Гена. – Вы за кого меня держите?

– За человека, который пока мне предан, – негромко сказал Авдей Карлович. – Возможно, единственного.

– Да кому такой нужен? – вздохнул Гена. – Всем сейчас «мерсы» подавай. Стоит ваш «кадиллак» в гараже, пылится. А что?

– Мне показалось, его главный недостаток вполне можно обратить в достоинство... – неопределенно сказал Авдей Карлович. – Но я должен еще подумать... Все на сегодня. Больше ничего не спрашивай. Сейчас мы пойдем вниз, в кабак! – неожиданно подмигнул Авдей Карлович. – Выпить хочу! Там стриптиз есть? Девки там хорошие, говоришь?

Авдей Карлович уже быстро одевался.

– Наши, русские, – ухмыльнулся Гена. – Вы-то как? Сможете? Сердце больше не прихватит?

– Нормально... – отмахнулся хозяин. – Нынче гуляем, завтра улетаем. Кстати, звони в аэропорт, забронируй места на самый ранний рейс до Франкфурта, оттуда есть подходящие до Москвы.

– Вы же говорили, выспаться вам надо, чтобы подумать...

– А я уже все обдумал. И все придумал.

...Джемал вошел в комнату, где были Оля и Вовик, последним. В сумраке комнаты на широкой постели смутно белело ее обнаженное тело. Она лежала, закусив губу и откинув голову в сторону.

Вовик сидел тут же на стуле, сгорбившись, и беззвучно плакал, уже не вытирая слезы.

– Замучили они тебя, да? – спросил Джемал, снимая плавки и садясь на край постели. – Мои племянники молодые ребята, горячие, неужели русской девушке такие не нравятся? Или стариков уже предпочитаешь вроде меня?

Она не ответила, только дрожь пробежала по ее телу, когда он коснулся ее рукой.

– Не знаю, что хозяин опять задумал и какое наказание тебя ждет... – его рука прошлась по ее животу, поднялась до сосков.

– Я ему все скажу! – тихо сказала она.

– Нет, девочка, не скажешь... – покачал головой Джемал. – Разве мы бы тебя тронули, если бы хозяин свой приказ сразу отменил? А пока он думал да перерешал, мой младший племянник Сурен уже весь в тебя вошел... Что я мог ему сказать? Сама подумай... Когда групповуха идет, кого тут остановишь? Они бы убили меня! – он мотнул головой на дверь. – Хоть я им и дядя родной. Сурен первый, а другие тоже хотят, сама знаешь... Не первый раз, а? Пропускали уже через групповуху, я спрашиваю?

Она не ответила, только промычала что-то неопределенное. Вовик по-прежнему сидел на табурете и качался взад-вперед, будто боялся остановиться.

– Но если ты хоть слово хозяину нашему скажешь... – негромко сказал он, взял ее за горло и слегка сдавил, она застонала.

– Пусти, больно же...

Он не сразу отпустил и помотал головой, как бы представив себе, что ее за это ожидает.

– Пожалеешь, дочка, что на свет родилась. Сколько тут живешь, пора бы запомнить: дядя Джемал ничего просто так не говорит. И тебя это касается! – он упер свой палец в Вовика. – Это тебе не виртуальные игрушки. Это жизнь! – он поднял палец вверх. – Теперь сюда смотри, кому говорю! На всю жизнь запомни, сучонок, как надо таких девочек ласкать, чтобы приятное им сделать! И как не надо хозяина предавать!

И он замедленно, глядя на него, лег с ней рядом.

8

Павел проснулся рано утром от громкого стука в дверь квартиры. Он заглянул из кухни, где спал, в комнату, где были старики. Они испуганно о чем-то шептались, а увидев его, замахали руками:

– Закройся, Паша! И не выходи...

– Сами как-нибудь...

– Открывай! – послышались грубые голоса, – Петька, оглох, пень старый? Сейчас дверь выломаем, хуже будет!

Павел быстро надел свитер, взвел предохранитель пистолета, сунул его сзади за пояс, выглянул в окно. Обязательного в таких случаях милицейского «газика» видно не было.

Старик, придерживая спадающие кальсоны, прошел к входной двери. Оглянулся еще раз в сторону кухни, встретился взглядом с Павлом, махнул на него рукой: спрячься. И перекрестился, прежде чем ее открыть.

Тонька подошла к нему. Встала рядом, поправляя дрожащими руками жидкие седые волосы.

Дверь открылась, и переднюю сразу всю заполнили двое молодых парней в куртках-дутиках, делавших их еще более толстыми, а также какая-то жутковатая баба из ЖЭКа в искусственной шубе и с потрепанной прошитой тетрадью, какие обычно используются для учета, с прозрачной папкой с бумагами. А за ними втиснулся пузатый, краснолицый и лысоватый милиционер в форменной куртке с погонами и с глазами навыкате, казалось, заранее выпученными на окружающее его безобразие.

– Серегин! – закричала женщина на Петьку. – Ну ты подумай! Сколько можно, а? Тебе, как ветерану, пошли навстречу, добавили срок на сборы, а ты еще здесь?

– Дык мы ж это, в суд подали... – робко заговорил Петька, чья фамилия, оказывается, была Серегин. – Не имеете вы права, не по закону этот наш обмен. Вот так. Нам люди добрые все-все объяснили. Обман, мол, произошел вместо обмена.

– Какие, в натуре, добрые люди! – взялись за дело два молодых бугая в дутиках, внешне весьма схожие, возможно, даже однояйцевые близнецы. Они двинулись было на тщедушного деда, но служитель порядка придержал их сзади за локти.

– Остынь, говорю! – сказал он, выдвигаясь на передовую позицию. – Разберемся! Чтоб все по закону!

– Анатольич! – прижал руки к груди старик. – Ты, как участковый наш, меня давно знаешь. Чтоб я чего когда нарушил против закону и порядка? Да никогда!

И тут бабка Тонька, воспользовавшись возникшей заминкой, заголосила тренированным голосом, не хуже милицейской сирены, на весь дом, так что зазвенело в ушах:

– Ой, люди добрые, ой, убивают, ой, стариков грабют! Теперь с родной жилплощади выселяют!

– Да кто тебя выселяет, кто? – вступил в дело как резерв главного командования, он же официальное лицо, участковый Анатольич, выпучив глаза еще сильнее. – Я тебя как человека спрашиваю: квартирный обмен был произведен?

– Ну, произвели... – вздохнул старик. – Только не обмен это. А сплошной обман.

– Документы у тебя на руках?

– Ну, на руках...

– Так что ты мне мозги полощешь? Это твоя подпись как ответственного квартиросъемщика, я спрашиваю? Твоя или нет? – участковый тыкал старику под нос бумаги, которые только что буквально вырвал у «жэковки». – Я тебя, кажется, спрашиваю, Серегин?

– Ну, моя, – согласился Петька.

– Без ну! – хором воскликнули «однояйцевые», как прозвал их про себя Павел, взбодренные поддержкой законной власти. – Бабки в качестве доплаты от нас получил или нет?

– Получил. Только аванс. И все равно, не поеду никуда. Как суд решит...

– Аванс только?

– А бесплатный транспорт для тебя и твоей старухи? – наседали братья. – Если так, после суда, милый, на своих двоих поползешь в наш Егорьевск! А там тебя встретят!.. И под расчет во тогда что получишь! – и сунули старику кукиш под нос.

– Да они небось и аванс пропили давно! – махнула рукой жэковская дама. – Еще скажи спасибо, Серегин, что эти ребята из одного сострадания, вот чисто по-человечески, все твои коммунальные долги оплатили! И за газ, и за свет, и за квартиру... Да вас, если хотите знать, при прежней власти выселили бы давно за неуплату!

– Короче, – нахмурился участковый. – Вы тут больше не прописаны, понятно? Перебирайтесь в Егорьевск, по месту постоянной прописки. И побыстрее, пока они добрые и за свой счет перевозят!

– Может, они тут других покупателей нашли? – развивала свою версию жэковская дама. – Ага, с Кутузовского проспекта. И они еще поди мильон доплатили за этот срам?.. – она оглядела квартиру.

– Не поеду я никуда! – заплакал старик и сел на пол. И все переглянулись.

– Да че тут, в натуре, разговоры с ним разводить! – вознегодовали «однояйцевые» владельцы стариковой квартиры. – Хорош чикаться-то! Выкинем их с манатками на снег, и пусть добираются как хотят! Раз по-хорошему не понимают!

– А ну, подымайся, козел старый, а то выкинем... – один из братьев потащил Петьку к двери, ударив его для верности под зад ногой.

Младший, не долго думая, точно так же подхватил Тоньку, и теперь они оба тащили плачущих и упирающихся стариков к входной двери. Но участковый, который хмуро смотрел на происходящее, спохватился. Возможно, представив последствия для своей карьеры.

– Э-эй!.. Вы что, вообще, руки распускаете? Старики все-таки!

– Вы бы, ребята, действительно, полегче бы, а? – засуетилась жэковка. – А то мало ли?

Но братья, войдя в раж, оттолкнули участкового и пинком отворили входную дверь, чтобы вытолкать стариков взашей.

– А ну оставь их, – послышался негромкий незнакомый голос, и все замерли, а милиционер оглянулся.

– Я кому сказал? – Павел вышел из кухни в коридор и остановился, скрестив руки на груди, напрягшись и немного раздвинув ноги.

– А это еще кто? – один из братьев, отбросив старуху, двинулся в сторону Павла. И дыхнул на него водочным перегаром. – Те че, мужик, больше всех надо? Ты здесь вообще кто и как оказался? – И смолк, встретившись со взглядом Павла.

– Слышь, это кто? – спросил второй у старика, и тряхнул его за шиворот.

– Прохожий. Случайно мимо проходил! – сказал второй брат.

– А вы кто, гражданин? Сами как сюда попали? У вас документы есть? – строго спросил участковый у Павла. – А ну предъявите!

– Есть. Только пусть сначала они покажут свои бумаги, – сказал Павел, протянув руку к тому из «однояйцевых», который казался ему старше своего братца на целых полминуты. – Я их сам посмотрю.

– Чего-о? – протянул тот.

– Да это, наверно, тот самый обменщик с Кутузовского! – хохотнула «жэковка», не собираясь отступать от своей версии.

– Не, Анатольич, это жилец наш... – прошамкал старик. И вытер слезы.

– Так они еще и жильца пустили? В нашу квартиру? – возмутился второй, младший, брат и, оставив старуху, наклонился над стариком. – А ты нас спросил? Все денег, говоришь, нет?

– Слушай, ты, козел! – придвинулся было к Павлу другой «однояйцевый». – Не знаю, откуда ты взялся, только вали отсюда, пока цел, ты понял?

Он вздернул руку к лицу Павла, желая взять на испуг, и тут же оказался на полу, ударившись в него лбом. Потом со стоном, под ошарашенное молчание оцепенелых союзников, перевернулся.

На его скривившемся от боли окровавленном лице было искреннее недоумение. Похоже, он не мог сообразить, как такое могло с ним случиться.

– Ты, сука! – вскипел второй и кинулся на выручку братцу, по-бычьи наклонив голову, будто собирался бодаться. Он норовил сбить Павла с ног, но тот мгновенно посторонился, пропустив его, затем последовало еще одно неуловимое движение, и тот тоже ткнулся лицом в грязный линолеум вожделенной квартиры с московской пропиской.

– Паша, не надо их так!.. – испуганно сказала Тонька. – Посодют тебя... Лучше пускай сами счас уйдут.

Участковый тем временем, пока «жэковка» пискнула от страха и присела в углу, рвал из кобуры «макарова», в чем Павел ему не препятствовал, но едва его вырвал, как табельное оружие очутилось в руках незнакомца.

– Лучше верни... – прохрипел участковый. – За это, парень, статья... Нападение на сотрудника органов, будучи при исполнении...

Павел спокойно достал из пистолета обойму, положил ее в карман брюк и вернул оружие обратно.

– Про обойму в кодексе ничего не сказано. Верну, когда разберемся... Так где бумаги? – повторил он и снова протянул руку.

– Какие еще бумаги... – приподнялся старший, но, получив ногой в живот, снова грохнулся на пол. Павел запер входную дверь и положил ключ в карман.

– Где?

– Пашенька, посодют ведь тебя... – заплакала Тонька. И тут же смолкла, прикусив язык и испуганно глядя на Павла.

– Паша, Павел, значит... – многозначительно сказал участковый, поглядывая в сторону телефона. Возможно, припоминал, где он мог видеть этого нежданного защитника нарушителей прописки. И, выждав момент, рванулся в сторону аппарата, пока Павел разглядывал переданные ему документы, даже не поведя в его сторону взглядом.

– Алло... алло... – несколько раз повторил участковый. Трубка молчала.

– Смольный на проводе! – насмешливо сказал Павел, не оборачиваясь. – Где ордер на квартиру? Быстро!

– Говорила ж тебе... – прошипела «жэковка» растерянному участковому, отдав Павлу ордер. – Отключили же за неуплату.

– Значит, надо бы снова подключить... – сказал Павел, разглядывая ордер. – Ведь эти уже все оплатили?

Он кивнул на «однояйцевых». Те молчали, полулежа на полу и угрюмо глядя на нежданного защитника строптивых стариков.

– Не слышу! – крикнул Павел «жэковке».

– Они сказали, чтоб подключали, когда переедут, – сказала она, кивнув в сторону близнецов.

– А эти старики пусть в темноте сидят? Нехорошо... – сказал Павел. – Старые люди... Врача вызвать, «скорую»? Вашу мать с отцом бы так, товарищ лейтенант? – обернулся он к участковому.

– Ты не имеешь права меня здесь задерживать! – возвысил тот голос.

– А ты, лейтенант, не имеешь права выгонять стариков на улицу, – обернулся к нему Павел. – Эти, егорьевские, тебе сколько отстегнули? Думаешь, никто не узнает?

– Ни копейки! – сказал тот. – И никогда с таких не возьму!

Павел смерил его взглядом, но ничего не ответил.

– Так, теперь вам, сиамским близнецам, вывернуть карманы, только быстро! – обернулся к ним Павел. – Быстро, говорю, все карманы, чтоб я видел, не то сам шмон заделаю, хуже будет!

Ему все-таки пришлось им помочь. На пол упали два выкидных ножа и газовый пистолет. Павел сначала перелистал их паспорта, положил в карман, потом, также не спеша, достал носовой платок и взял пистолет двумя пальцами, поднял его с пола, внимательно рассмотрел, заглянул в ствол.

– А есть у них, товарищ лейтенант, разрешение на ношение холодного и огнестрельного оружия, как вы думаете? – спросил он.

Тот снова промолчал, только сопел еще громче и еще растеряннее.

– Вон, видите? – он сунул пистолет под нос участковому. – Показываю: нарезка под девятимиллиметровые боевые патроны. Нехорошо, однако. Получается, вооруженных преступников укрываете?

Красное лицо участкового теперь багровело на глазах, уже дойдя до свекольных тонов. Хорош, пожалуй, подумал Павел. Еще кондрашка хватит.

– А теперь попрошу всех пройти в гостиную... – Павел сделал приглашающий жест в комнату. – И сразу к столу.

Там он пристально оглядел всех, потом медленно и аккуратно разорвал бумаги и сложил их на пол. Щелкнул зажигалкой и поджег обрывки.

Тонька снова охнула, но на этот раз промолчала.

– Благодетель, – негромко сказал старший из «однояйцевых». – Все бумаги все равно восстановят. А ты, сука, теперь у меня сядешь...

– Что ты сказал? – Павел наклонился к нему, потом неожиданно сгреб его за ворот, рывком поднял на ноги и нанес удар кулаком под дых.

– Запомни, урод... – он снова наклонился к нему, стонущему и согнувшемуся пополам. – Если только они... – он указал на стариков. – Скажут мне, нет, только намекнут, что ты со своим братцем здесь близко появлялись... Да я вас урою в момент, сук позорных, в твоем гребаном Егорьевске, поскольку адрес ваш теперь знаю! Вот где увижу, там и урою! Ты меня понял? А ну, повтори!

Он рванул его за руку, резко заломив назад. Тот мучительно скривился, покрывшись потом.

– Че повторять-то?..

– Если только здесь объявитесь...

– Не объявимся...

Он снова сел за стол, стал потирать руку.

– И в своем гребаном Егорьевске вы от меня не спрячетесь... – сказал Павел. – А ну, руки на стол! – вдруг выкрикнул он и ударил кулаком по столу, так что все вздрогнули.

Братья, переглянувшись, нехотя положили руки на стол, а на пол грохнулось что-то тяжелое и младший невольно нагнулся, вернее, дернулся, чтобы поднять.

– Подними! – приказал ему Павел и потянул в его сторону руку.

Тот медленно поднял небольшой пистолет, держа его за ствол, и, не поднимая глаз, передал его Павлу.

– Пиши протокол, лейтенант! – сказал Павел в полной тишине. – И сними показания со свидетелей, – он указал на стариков и «жэковку». – Может, скажешь, без бланков сюда пришел, дома забыл?

– Ладно. Только ты, это... не очень тут командуй, – негромко сказал участковый, роясь в своем кейсе. – Видали таких. Сам-то кто такой, чтоб на меня орать? А? То-то... Давайте сюда их паспорта... – сказал он, достав, наконец, бланк протокола, шариковую ручку, разложил на столе, сдвинув в сторону грязные тарелки и пустые бутылки. – Вот ты их защищаешь, алкоголиков этих... А у меня на них жалобы и заявления от соседей!

– Не на твои пьем! – сказала Тонька. Старик толкнул ее в бок, она в ответ оттолкнула его локтем.

– И свой паспорт сюда давай тоже... – сказал участковый Павлу. – Или у тебя их несколько?

– Сколько есть, все мои, – усмехнулся Павел. – Твои, отец, здесь не пляшут. Спасибо мне должен сказать, раз я обезоружил вооруженных преступников... Ты пиши, пиши, не отвлекайся. Про пистолеты, про ножи... А вы, ребята, сейчас будете писать диктант, – сказал он братьям. – И без орфографических ошибок.

– А о чем писать? – они недоуменно подняли на него глаза.

– Заявление. От такого-то и такого-то, проживающих в Егорьевске, адрес, телефон, дата.

Он диктовал им минут десять. Братья, потея и переглядываясь, написали заявления об отказе от квартирного обмена с гражданином Серегиным Петром Григорьевичем. И что никаких претензий, включая финансовые, они к нему не имеют.

– Подписывай... – сказал Павел участковому. – Теперь ты, – он навел палец на «жэковку». – Быстро!

– Так эта твоя бумажка слова доброго не стоит... – усмехнулся участковый, который окончательно пришел в себя. – Написано под давлением, с принуждением и применением угрозы. А это статья сто семьдесят девятая УК, если не забыл.

– Теперь ты меня слушай... – сказал Павел участковому. – Эта бумага весит больше, чем ты думаешь. И будет действовать, пока я жив. Но если они, – он снова указал на стариков, – только заикнутся, что их опять обижают... Любого из-под земли достану!

– Ладно, тут не очень... – нахмурился участковый. – Значит, договоримся так. Я сам кое-что не знал, хотя и догадывался... – он недовольно перевел взгляд на даму из жека. – Теперь ты меня слушай. Их больше никто не тронет, – он кивнул в сторону стариков. – И жить они будут здесь. А тебе я даю пять минут... – он взглянул на Павла, потом на часы. – И чтобы за это время ты исчез с моего участка. Будто тебя здесь и не было. Кто ты, откуда взялся, я про это пять минут ничего не знаю и знать не желаю. Но если увижу тебя еще раз, сразу заинтересуюсь, кто ты и откуда... А вы?.. – он повел взглядом в сторону братьев. – У меня к вам такое же условие. Чтоб духу вашего не было! Ну а с тобой, Татьяна, мы отдельно поговорим... – строго сказал он «жэковке», и та поспешно кивнула.

Ну и куда я теперь, подумал Павел, выйдя из дома. Так и будем прятаться по чердакам и подвалам? Пока не завшивею вместе с бомжами или загнусь от туберкулеза... Нет, уж лучше пуля от того же Трофима, которому не терпится на мое место. Слишком даже не терпится. И нужно как следует подумать, как это можно наверняка использовать...

Он набрал номер на сотовом.

– Лида, это я, – сказал он.

– Ты? – изумилась она. – Пашенька, родной... Я уже не знала, что думать! Тебя тут уже спрашивали всякие люди, и в дверь звонили, и за квартирой, сколько раз видела, следят!

– Ты точно это знаешь, что следят?

– Да, Паша, и в доме у меня чего-то искали. Когда я на работу уходила. Сколько раз такое было, а я дверь никому не открывала и отвечала, как ты меня учил.

– Понятно. Скоро я к тебе переберусь...

– Они ж тебя ищут, Паша... – заплакала она. – Лучше уедем к моей маме.

– Надоело, знаешь, от всех прятаться. Думаешь, они еще не знают, где у тебя родители живут, если меня ищут? Они могут все... Кто-нибудь мне звонил?

– Не-ет...

– А Доронин Слава разве не спрашивал?

– Паша... Если ты про своего друга, который прежде про тебя спрашивал...

Она запнулась.

– Ну что, что случилось? – спросил он.

– Убили его в тюрьме, – вздохнула она. – По телевизору показывали. Мол, известный рецидивист, который дважды бежал от милиционеров и убил какого-то капитана... Забыла, как его... застрелили его в тюремном дворе, во время прогулки, что ли...

Он говорил с ней еще минут пятнадцать, прикидывая: теперь-то они должны запеленговать мой сотовый. Раз у них аппаратура позволяет...