Текст книги "История политических доктрин. Монография"

Глава IX

17. Флоренция в XIV и XV веках. Публичная жизнь Никколо Макиавелли

Если Италия к концу XIV в. и в XV в. была наиболее развитой и наиболее богатой среди европейских государств, то Флоренция являлась в это время наиболее развитым городом Италии и делила с Венецией и возможно с Генуей, первенство в богатстве.

Почти за два века до рождения Макиавелли, его родина превратилась в крупный промышленный и финансовый центр. Флорентийские банкиры предоставляли займы даже иностранным правителям. Начиная с эпохи Данте класс новых богатых, прозванных жирным народом /пополани грасси/, добился такого превосходства, что мог устранять с публичных должностей тех, кто не был записан в их корпорации, именуемые цехами /аrti/ и в особенности в наиболее богатые и могущественные, которые назывались главными или высшими цехами /Arti maqqiori/. Именно поэтому Данте, происходивший из старинного дворянского рода, вынужден был записаться, как известно, в Цех /Arte degli speziali/.

В XIV и начале XV вв. флорентийская политика направлялась олигархией состоятельных купцов и банкиров, входивших в высшие цехи, с двумя краткими перерывами. Первый имел место, когда Гуалтьеро ди Бриенн, герцог Афинский, призванный в 1343 г. во Флоренцию для умиротворения партий, предпринял неудачную попытку стать Синьором. Второй произошёл в короткий период между 1378 и 1361 гг., когда яростное восстание худого народа /пополо минуто/ смело́ олигархическое правительство и заявило о намерении малых цехов /Arti minori/ участвовать в правительстве. Как мы уже упоминали, обе попытки не имели прочного успеха, и правительство высших цехов продолжало существовать до 1434 г.

Но уже с 1378 г. начало ощущаться влияние одной новой семьи, которая не входила в античную торговую олигархию.

Сальвестро дей Медичи, глава этого рода, во время восстания, разразившегося в этом году, вёл себя довольно двусмысленно. Богатство, популярность и, следовательно, влияние Медичи возрастали потом день за днём до такой степени, что вызывали зависть старых олигархических семейств. В 1433 г. Козимо Медичи, правнук Сальвестро и искуснейший глава рода, должен был отправиться в ссылку. Мера оказалась запоздалой, поскольку Медичи пользовались в известной мере расположением бедного флорентийского люда, а также потому, что многие из старинных олигархов были экономически зависимы от Медичи. К этому следует добавить,

что закрытие многих банков и фабрик, находившихся в сфере влияния рода, вызвало глубокий хозяйственный кризис, который было невозможно остановить, не возвратив из ссылки Козимо. Возвратившись на родину в 1434 г., он стал ещё могущественнее, чем прежде и смог в свою очередь отправить в изгнание Ринальдо дельи Альбицци и других глав старой олигархической партии.

Вспоминая о Козимо дей Медичи в своей «Истории Флоренции» и цитируя его любимую поговорку: „Государствами не управляют с помощью молитвы „Отче наш“, Макиавелли утверждал, что он управлял Флоренцией всегда с помощью „гражданских способов“.

Историк был прав, потому что республиканские формы, оставшись почти нетронутыми, изменились в содержании. Публичные должности были доверены только тем, кто был связан с Козимо отношениями экономической зависимости или политической солидарности. Время от времени он щедро предоставлял им возможность занять почётное место в различных Советах, беря на себя расходы на покупку своего рода накидки или плаща из розовой материи, которые стали форменной одеждой тех, кто входил в состав Совета. Это объясняет ещё одну фразу, цитируемую часто Макиавелли, о том, что „С тремя отрезами розовой материи становятся добропорядочным гражданинами“.

Так, оставаясь по внешней видимости частным лицом и продолжая жить в отцовском доме, Козимо был фактическим хозяином города. С ним вели переговоры итальянские властители и республики, когда хотели установить союз или избежать недружественных акций флорентийского государства.

Козимо дей Медичи умер в 1454 г. Его наследником стал сын Пьетро, хороший человек, но плохой политик. Несмотря на родственные связи и союзы, которые он пытался установить с некоторыми итальянскими синьорами, могущество его дома пошатнулось и оно могло бы и вовсе исчезнуть, если бы не преемники. Ими выступили его сыновья Лоренцо и Джулиано, с самого начала продолжавшие политику своего деда. Спустя некоторое время последняя и тщетная попытка старых олигархов сбросить власть дома Медичи с помощью так называемого заговора Пацци /1478/, в ходе которого Джулиано был смертельно ранен кинжалом у подножия алтаря, закончилась провалом и дала возможность Лоренцо утвердить ещё больше свою власть, приговорив к смерти или ссылке многих своих врагов.

Начиная с этого момента он был непререкаемым судьей, определявшим судьбы родины и, зная цели всех принципатов и итальянских республик, мог поддерживать среди них мир, выступая, таким образом, защитником политики баланса среди различных итальянских государств. Эта политика умиротворения и смягчения противоречий в судьбах Италии продолжалась им вплоть до самой смерти в 1492 г. Необходимо добавить, что власть дома Медичи, всё более упрочиваясь, открыто превращалась в Синьорио. Козимо был первым гражданином Флоренции, в то время как Лоренцо действовал уже как властитель. Большой поклонник артистов и литераторов, он окружил себя настоящим двором, состоявшим отчасти из новых людей и отчасти людей старинных олигархических фамилий, приспособившихся к новому режиму. Начиная с правления Лоренцо, семья Медичи была представлена в Святой Коллегии кардиналов и, заключая союзы, общалась на равных с суверенными дворами других областей Италии.

Всё это постоянно раздражало наиболее непримиримую часть старинной олигархии и вызывало недовольство бедного люда во Флоренции, который в течение долгого периода – от времен Сальвестро до заговора Пацци, рассматривал Медичи как своих защитников, а сейчас видел в них господ, вокруг которых образовался новый аристократический класс.

Ещё во времена жизни Лоренцо, один доминиканец, фра Джироламо Савонарола из Феррары, начал проповедовать во Флоренции, бичуя пороки грандов. Он приобрёл исключительное влияние на мелкий люд и далее на определённую часть средних классов. Церковная кафедра заменила собрания и газеты, а выдающийся проповедник оказался более способным к пропаганде идей и чувств, чем современный трибун.

Савонарола предсказывал близость грядущих Божьих насланий на город, виновный в стольких грехах. Когда вторжение в Италию Карла VIII, короля Франции, потрясло в большей или меньшей степени все города полуострова и заставило людей испытывать тяготы, которые война всегда несёт с собой, многие поверили, что пророчества брата сбываются и его авторитет значительно увеличился… Неумелый Пьеро дей Медичи сын и наследник Лоренцо не умел ни сражаться с королём Франции, ни вести переговоры с ним. Флорентийцам оставалось только наблюдать, как неприятель города на их территории, как восстаёт Пиза, поддержанная теми же французами, которым ещё нужно было платить значительную контрибуцию. Всеобщее недовольство спровоцировало народное выступление, в результате которого члены семьи Медичи были отправлены в ссылку, а республика восстановлена во Флоренции с такой конституцией, которая давала преимущество средним классам. Фра Джироламо стал в некотором роде моральным вождём нового правительства.

Несмотря на то, что брат доминиканец обеспечил себе массу врагов, влияние, которое он оказывал на своих новых правителей, возрастало. Но он имел в качестве оппонентов давних сторонников Медичи, а, кроме того, многих из старых олигархических семей, которые, оказав ему помощь в свержении Медичи, совсем неохотно выносили его усиление. Влияние брата мало нравилось интеллектуалам и скептикам, уже не таким редким во Флоренции, которые не верили в чудодейственную святость брата. Добавим к этому, что Савонарола часто в своих проповедях нападал на аморальные нравы папы Александра VI, который, понятно, отлучил его от церкви.

В некоторый момент противники Савонаролы тут же противопоставили ему проповеди другого монаха, францисканца, который был поддержан братьями из своего ордена. Полемика между францисканцами и доминиканцами завершилась призывом узнать суждение Бога. Двум участникам, выбранным от каждого религиозного ордена, полагалось пройти между обьятых пламенем штабелей дров и тот, кто выйдет живым и невредимым из испытания мог являть собой ощутимый знак божественного одобрения. В установленный день огромная толпа собралась на площади, где должно было состояться испытание, но оно откладывалось из-за разногласий, возникших вокруг порядка его проведения: доминиканцы хотели, чтобы испытуемые несли святые дары, в то время как францисканцы не принимали данное предложение. Спор продолжался так долго, что хлынул сильнейший ливень, который сделал невозможным испытание. Сторонники Савонаролы были разочарованы., когда Популярность брата оказалась сниженной, а их противники воспользовались моментом, чтобы напасть на монастырь доминиканцев, где они захватили феррарского монаха с двумя его последователями. В 1498 г. после одного из тех политических процессов, в которых приговор пишется еще до начала судейских прений, все трое были преданы смерти на костре.

Никколо Макиавелли родился во Флоренции в 1469 г. в старинной, но обедневшей семье. Он получил то гуманистическое образование, которое тогда было почти обязательным для молодых людей его положения. Он изучил довольно хорошо латынь и, возможно, владел вполне прилично греческим. Очевидно, знал некоторых наиболее известных греческих авторов в латинском переводе, сделанными гуманистами к тому времени.

О молодых годах Макиавелли известно мало. Без сомнения он был свидетелем событий, происходивших во Флоренции во время вторжения Карла VIII и изгнания Медичи и должен был участвовать в тех событиях, где рос и становился преобладающим авторитет Савонаролы и где его настиг трагический конец. В силу своего характера и менталитета Макиавелли не мог стать энтузиастом идей доминиканского монаха. В своих письмах и в своих произведениях он делает некоторые намеки, скорее иронические, насчёт Савонаролы. Верно, что в «Государе» он помещает его рядом с Моисеем, Тесеем, Ромулом и другими основателями государств. Но в то же время приводит знаменитого монаха, как пример, чтобы показать, что претендующие на руководство народами, веря исключительно в эффективность своих речей, – их он называл „безоружные пророки,“ – неизбежно кончают плохо.

Не имея возможности сносно жить на собственные доходы, Макиавелли в 1498 г. участвует в конкурсе на пост секретаря второй канцелярии синьоров. После успешного прохождения конкурса на него были возложены обязанности секретаря Совета Десяти «свободы и мира», который несмотря на своё название занимался также вопросами, связанными с войной и внешней политикой. Он занимал эту должность до 1512 года. Его особенно ценил Пьетро Содерини, назначенный постоянным гонфалоньером в 1502 году. Пост гонфалоньера был эквивалентен приблизительно руководителю исполнительной власти и пожизненному президенту республики. Часто случалось так, что Содерини, дабы сохранить видимость, направлял в качестве послов к тому или иному итальянскому или иностранному правителю одного или двух флорентийцев из знатных домов и наряду с ними скромного служащего секретариата Десяти, на мнение которого полагался значительно больше. Макиавелли отправляли и в качестве комиссара в отряды наёмников, которые Флорентийская республика оплачивала для подавления восстания в городе Пиза, что окончательно удалось сделать только в 1507 г. Можно себе представить какую силу влияния имел Макиавелли на правительство Флоренции, когда он, испытав полное разочарование в наёмной милиции, сумел убедить Гонфалоньера, Синьорию и Совет Десяти создать ополчение, называвшееся «Флорентийские силы порядка» lOrdinanza fiorentinal, сформированное из крестьян, проживавших на флорентийской территории, подданых, но не граждан республики. Их рекрутировали с помощью военного набора, единообразно вооружили и обязали проходить военную подготовку каждое воскресенье в течение нескольких часов.

Период, в который разворачивалась деятельность Макиавелли как секретаря Совета Десяти с 1499 по 1512 гг., был одним из наиболее печальных в истории Италии. Страна в этот период была наводнена иноземцами, захвачена и растоптана французами, испанцами, швейцарцами и немцами. Было очевидно, что никакое из итальянских государств не было настолько мощным и не имело такой военной организации, чтобы смогло изгнать иностранцев по ту сторону Альп и за море. Наёмные отряды чётко обнаружили собственную неспособность и недостаточность перед лицом сплочённой и обстрелянной испанской, немецкой и швейцарской пехоты, французской кавалерии.

Флорентийский секретарь был одним из тех редких людей, кто со всей страстью относился к своей работе, рассчитывал на положительные результаты своего эксперимента, считал необходимым видеть, и в ряде случаев действительно видел, значительно дальше тех, кто стоял на самых высоких ступенях в политической и административной иерархии. Какие несчастья обрушились на Италию из-за её разделения на большое число мелких государств, из-за её военной дезорганизации – всё это было слишком очевидным, чтобы многие итальянцы, современники Макиавелли не были с ним согласны. Но почти все полагали невозможным немедленное применение необходимых мер, поскольку сталкивались с двумя главными препятствиями: партикуляризмом республик и тогдашних Синьорий. Ни одна из них не соглашалась по собственной воле пожертвовать собой ради основания большого государства. Кроме того, им было трудно создать в короткий период национальные вооруженные силы, достаточно многочисленные и боеспособные. Макиавелли верил в свой проект. Этой веры не доставало другим. В том и состоит его превосходство как теоретического мыслителя и, скажем так, его слабость как политика-практика.

В 1512 г. кардинал Джованни дей Медичи, который спустя несколько месяцев должен был стать папой Львом X, получил из Испании боевой отряд испанских солдат с намерением использовать их для того, чтобы Медичи могли восстановить Синьорию во Флоренции. Наспех набранная Флорентийская ординанца, не слабо обученная и не имевшая знающих офицеров, не могла выдержать столкновения у Прато с опытной испанской пехотой. Правительство Содерини пало, и синьория дома Медичи снова утвердилась во Флоренции.

Макиавелли оставался до самого конца верным Содерини и республике. Он был смещен со своей должности в секретариате и после нескольких месяцев заключения по подозрению в участии в заговоре был приговорён к ссылке в Рокка Сан Кашано, в его небольшое родовое имение.

Удалённый от всякой политической деятельности, оторванный от среды, в которой до этого момента пребывал, лишенный функций, которые выполнял с интересом и страстью, Маккиавелли оказался вынужден жить той жизнью, которая так ярко описана им в знаменитом письме Франческо Веттори. Его единственным утешением оставалось чтение классиков. Их идеи он воспринимал и применял к Италии своего времени. Всё более крепло его убеждение в том, что только создание сильного государства и национальной армии не позволит освободить страну от варваров. Однако необходим был человек, способный осуществить этот смелый проект. Таким человеком он надеялся найти в Джулиано дей Медичи, младшем брате папы Льва X, поскольку Дом Медичи владел в то время Флоренцией и Папской областью и был наиболее мощным из того, что сохранялось в Италии. Поэтому он подумал о написании своего рода катехизиса, сборника максим, следуя которым можно было бы приблизиться к осуществлению желаемой цели. Таким политическим кодексом стало его сочинение «Государь», посвященное сначала Джулиано дей Медичи, а после его неожиданной смерти, Лоренцо дей Медичи, племяннику папы Льва X.

18. Обобщенное и критическое изложение «Государя»

«Государь» – это не слишком отделанный трактат, подразделённый на двадцать шесть глав различного объёма. В нем Макиавелли даёт наставления относительно тех способов, с помощью которых образуются, сохраняются и расширяются государства и заканчивает призывом к тому, кто окажется способным реализовать его предписания и создаст сильную национальную армию для освобождения Италии от иностранного господства. Трактат можно разделить на две части. В первой части он рисует образы людей, которые разными путями пришли к власти и сохранили её. Во второй части, основываясь на природе человека, даются наставления и советы по искусству управлении; там тоже нет недостатка в примерах, их подкрепляющих.

Автор начинает с утверждения, что все правительства, которые приобрели власть над людьми можно разделить на республики (слово, возможно в первый раз использовано в современном понимании государства и не подходящее для монархии) и на принципаты. Последние можно разделить на наследственные, смешанные и новые. Макиавелли полагает, что наиболее лёгкими для сохранения являются наследственные принципаты, поскольку живущие там народы привыкли подчиняться, менее лёгкими для поддержания выступают смешанные, в особенности, если новая часть населения не принадлежит той же провинции (сейчас сказали бы нации), что и старая. Чтобы преодолеть трудности, которые возникают в том случае, когда новая территория является иностранной, он предлагает четыре способа: отправиться туда и заселить её, превратить в колонию, воспрепятствовать установлению там другой иностранной власти, ослабить на этой территории, районы наиболее мощные и поддержать слабые. По мысли автора, не осуществивший на практике эти советы король Франции, Людовик XII потерял Ломбардию.

Макиавелли, однако, в большей степени обращает своё внимание на новые принципаты, основанные или с помощью оружия и дипломатического искусства, своего или чужого, или с помощью злодейства. Как пример того, кто использовал оружие и хитрость, он назвал Цезаря Борджа. А того, кто приобрёл власть злодейством – Оливеротто да Фермо[47]47
  Оливеротто де Фермо (Эфредуччи Оливеротто) – (1475–1502) – кондотьер на службе у Цезаря Борджа. Был убит по его приказу.


[Закрыть] и Агафокла.

Оливеротто да Фермо был, конечно, разбойником; он пришёл к власти, предательски убив своего дядю и главных граждан Фермо. Однако Агафокл, бывший тираном Сиракуз, не страдавший угрызениями совести, будучи сыном горшечника, а потом и солдатом наёмником знал, как прийти к власти и сохранить её в течение долгого времени от притязаний могущественных внешних и внутренних врагов, дав доказательство своих выдающихся политических способностей и немалых военных умений. В то время как Цезарь Борджа, сын понтифика, так же не обременённый щепетильностью, утвердился в Романье из-за слабости синьоров, правителей отдельных городов и с помощью короля Франции, обеспеченной ему папой. Но после его смерти Цезарь потерял государство.

Макиавелли, говоря о военной организации, твердо выступает за национальные вооружённые силы, советует принцепсу не заключать соглашений ни с наёмниками, ни с вооружёнными отрядами союзников. И это один из тех аспектов, которые автор «Государя» изложил с наибольшей глубиной.

В главах от пятнадцатой до восемнадцатой содержится квинтэссенция макиавеллизма. В них автор перечисляет добродетели и пороки, свойственные человеческой натуре: например, рядом со свободой помещает жадность, доброте противопоставляет жестокость, состраданию – нечестивость, честности – отсутствие веры и так далее. Макиавелли анализирует приемлемо ли государю иметь качества хорошие или плохие, и заключает, что о вредоносности тех или иных свойств следует судить применительно к обстоятельствам, чтобы попытаться показать, что собственное поведение соответствует хорошим свойствам. Кто так не действует, тот неминуемо потерпит поражение, потому что другие будут применять в отношении его плохие приёмы.

Затем, Макиавелли рассматривает, следует ли государю быть любимым, чем устрашающим и говорит, что было бы предпочтительно, чтобы он одновременно и наводил страх и был обожаемым. Поскольку это не всегда возможно, следует лучше быть устрашающим, чем любимым, потому что признание – связь слишком слабая, с учётом непостоянства и испорченности человеческой природы, в то время как страх, проистекающий от угрозы наказания, всегда эффективен.

В следующих главах писатель выдвигает критерии, используя которые принцепс должен выбирать своих министров и рекомендует, что ему необходимо делать, чтобы остерегаться льстецов. Он полагает, что судьба обеспечивает лишь половину успеха или неуспеха принцепсу, но все остальное зависит от его поведения и персональных качеств.

В заключительной главе, которая принесла Макиавелли наибольшую славу, особенно среди итальянцев, он призывает принцепса освободить Италию от иноземца, потому что «власть этого варвара невыносима для каждого».

В этой главе, Макиавелли предыдущих глав, холодному калькулятору и пессимисту, противостоит Макиавелли идеалист, который хочет достичь одну из наиболее благородных целей, которую государственный человек может предложить, а именно освободить собственную страну от иностранного господства. В этих немногих страницах предстаёт во всей драматичности трагическое положение Макиавелли, который для достижения высочайшей цели вынужден указывать на низкие, не совместимые с ней средства, которые, возможно, оказывались наиболее подходящими в условиях того времени.

Оценив в общем и целом содержание «Государя», мы можем сейчас перейти к анализу его достоинств.

Человечество, взрослея, постигает, а в эпохи интеллектуального и морального упадка забывает то, что постигло. Поэтому не следует возбуждать удивление, если мы, живущие в XX в., довольно далеко продвинувшемся по сравнению с веком XVI, можем легко увидеть больше и лучше того, что было доступно флорентийскому секретарю.

Эту преамбулу мы начнём с утверждения, что проблемы, которые возникали и возникают вокруг Государя Макиавелли, можно разделить на четыре вида.

1. Писал ли Макиавелли с серьёзными намерениями свою работу или же имел тайную мысль разоблачить перед народами беззакония государей? Как известно, этот тезис был высказан впервые Альберико Джентили, принят Руссо, повторён Альфьери и Фосколо. Но эту гипотезу следует отставить как необоснованную, потому что в отличие от того, что утверждал Руссо, между мыслью Макиавелли, содержащейся в «Государе», и тем, что выражено им в других его работах нет никакого противоречия. И поэтому, когда он предлагает действовать в разрез с моралью, он извиняется, ссылаясь на необходимость действовать злокозненно, поскольку и другие злы и коварны. Остаётся подразумевать, что если бы другие были хорошими, иными бы были и пути, которыми надлежит следовать.

2. Возможно ли в политике отдаляться от предписаний морали? Другими словами, политическая жизнь должна ли всегда протекать в соответствии с правилами морали? В прошлом по этому поводу многие дискутировали применительно к Государю. Сегодня же может показать очевидным, что государствами, как говорил Козимо Медичи, не всегда можно управлять с помощью молитвы отче наш и что правительства должны действовать по принципам в известной мере отличным от тех, что изложены в Нагорной проповеди. Хотя не говорится, что в политике должно систематически игнорировать моральные нормы, поскольку в противном случае политический деятель закончил бы тем, что был бы заклеймен всеобщей ненавистью. Это произошло с Цезарем Борджа, что и послужило одной из причин его быстрого падения. В основе своей политическое искусство состоит в чувстве меры и границ и тот, кто не имеет этого чувства, не является государственным деятелем и тем белее человеком государственного управления.

3. Является ли Макиавелли основателем подлинной политической науки?

Разумеется, он имел огромную предрасположенность создать эту науку и обладал редкой интуицией в двух отношениях: он видел, что во всех человеческих обществах существуют постоянные политические тенденции и что их можно обнаружить, изучая историю данных народов. Движимый интуицией в этих двух смыслах, Макивелли пытался заложить основания политической науки, но ему это не удалось сделать из-за нехватки необходимого исторического материала. Историческая критика ещё не родилась и исторические факты узнавались частично и несовершенным образом, будучи упомянутыми в средневековых хрониках или в работах писателей-классиков, которые, естественно, рассматривали их применительно лишь к периоду античной Греции и античного Рима, им непосредственно известной. Когда же не было недостатка в материале, флорентийский секретарь умел вскрывать некоторые глубокие истины, как например, ту, которая относится к причинам военного превосходства римлян в республиканский период, для изучения чего он мог использовать данные, предложенные ему Полибием и Титом Ливием.

4. Создал ли Макиавелли политическое искусство? Сумел ли он, другими словами, отредактировать добротный учебник, который без добавлений и улучшений, мог служить тем, кто стремятся управлять народами или хотят продолжать управлять ими во все времена и во всех странах? Многие, вплоть до сегодняшнего дня, отвечают на этот вопрос утвердительно, другие отвечает отрицательно и последний ответ, как мне представляется, более соответствующим истине.

Почти все писатели и, можно сказать, почти все образованные люди сформировали свой менталитет, частично основываясь на книгах, и сегодня следует добавить на газетах, и частично на жизненном опыте, и в зависимости от случая один, либо другой фактор имел преимущество. В отношении же Макиавелли думается, первый фактор решительно перевешивал и, без учета этого перевеса, было бы затруднительно объяснить его преклонение перед всем тем, что было создано писателями-классиками и его глубокое убеждение в абсолютном превосходстве греков и в особенности античных римлян над людьми своего времени. Можно возразить таким аргументом, что, творя в начале XVI в., он по этому поводу не обманывался или, хорошенько подсчитав и взвесив, ошибался весьма мало. Но он определенно ошибался, когда полагал, что достаточно уподобиться «антикам» для обеспечения тех же результатов, которые они достигли.

Именно эту ошибку он совершает в некоторых случаях в «Государе», но особенно в «Рассуждениях», в которых постоянно устанавливает параллель между античным Римом и Флоренцией, демонстрирует превосходство первого над второй, не учитывая при этом огромной разницы среды и обстоятельств, в которых эти два города находились.

Как следствие, Макиавелли, подобно тем, кто обрел свою манеру мыслить преимущественно из книг, остался теоретиком-идеалистом и подобно почти всем идеалистам, где-то наивным. Рискованное утверждение о человеке, чьё имя стало синонимом двуличия, хитрости и лукавства, но доказать его истинность полагаем нетрудно.

По книгам можно научиться в целом узнавать человеческую душу, но опыт жизни учит тех, кто имеет необходимые способности распознавать любого человеческого индивида. Это куда более сложно, поскольку каждый человеческий, индивид составляет маленький мир в себе и является результатом соединения качеств, часто противоречившие друг другу. Конечно, Макиавелли отличался умением в общем плане познавать человек, но обманывался частенько в оценке индивидов, и поэтому его предписания часто носят общий характер и имеют небольшую пользу в практических делах.

Его суждения о людях часто неполны, они открывают для света одну сторону правды, но не всю правду, потому что односторонне учитывают страсти и сложнейшие чувства человеческой души. А в практической жизни и, особенно в политической жизни, неполное знание истины в ряде случаев более опасно, чем полное незнание, ибо человек действия полагает, что он сможет разрешить одним жестким и одноплановым методом различные проблемы, у каждой из которых собственные особенности.

Как учит флорентийский секретарь, может так случиться, что возникнет необходимость благоприятствовать людям, которых нельзя уничтожить, но часто невозможно благоприятствовать одним, без нанесения ущерба другим, как происходит каждый раз, когда персоне следует доверить должность, которой домогаются многие. Часто, не имея возможности ослабить тех, кто недоволен, необходимо внимательно смотреть и уметь выбрать тех, кто среди вероятных недовольных внушает наибольшие опасения. Тем не менее, верно, что люди, как написано в «Государе», в целом неблагодарны, непостоянны, притворны, трусливы в опасности, жадны к деньгам, хотя Макиавелли сам допускает, что не все таковы, он забывает добавить, что даже те, кто так или иначе, соответствуют портрету, нарисованному им, иногда способны и на некий жест альтруизма и щедрости. Он не учит тому, как выбирать тех, кто является людьми морально совершенными и как можно во благо использовать честность и доброту, которые пусть в малом количестве можно найти даже среди людей низкого морального уровня.

Об искусстве обмана людей до сих пор ещё, кажется, не написано никакого специального трактата, и вряд ли какое-либо исследование было опубликовано по этому поводу, потому что способные обманщики не нашли бы там что-то такое, чего они не знали, а их жертвы что-нибудь усвоили.

Макиавелли не специально поднимает эту тему в шестнадцатой, семнадцатой и особенно в восемнадцатой главах «Го су даря», но как представляется, ему недостаёт сил, чтобы справиться со столь горячей темой. Возможно, что в этих делах, как впрочем, и во многих других, век XX намного превосходит век XVI.

Действительно, по флорентийскому секретарю, принцепс должен показать, что наделен многими хорошими качествами, но, в сущности обладает качествами нехорошими. Иными словами, он должен казаться, а не быть. В особенности он не должен держать данное слово и соблюдать сделанные обещания, когда ложь и нарушение заповедей веры могут оказаться полезными, сохраняя при этом репутацию искреннего и доброжелательного человека. Но писатель не объясняет, как эти две, столь противоречивые даже на первый взгляд цели можно было бы одновременно достичь. Кроме того, не следует забывать, что задача была значительно более сложной, чем сейчас, ибо мир был неизмеримо меньшим, факты, способные привлечь внимание, более редкими и не существовало ещё ежедневной печати, весьма способной расцветить события, возбудить определённые страсти и предложить огромному большинству ленивых умов сманипулированное и красивое мнение.

Макиавелли по этому поводу следовало бы добавить к последней главе своей книги и сказать, что одно дело лгать, другое обманывать, и что первое правило искусства обмана состоит в том, чтобы использовать ложь как можно реже и с наибольшими предосторожностями, памятуя, что тем, кто часто лжет, редко верят, к тому же очень опасно быть застигнутым на месте преступления с ложью. Можно было бы предложить также, что очень полезно подмешивать ко лжи как можно больше правды с таким расчётом, чтобы было трудно отличить одно от другого.