Текст книги "История политических доктрин. Монография"

Глава X

20. Томас Мор и коммунистические движения в Германии в XVI веке

После Макиавелли, политическим писателем начала XVI в., приобретшим наибольшую славу, стал Томас Мор. Как и флорентийский секретарь, он обогатил языки почти всех европейских народов новыми словами. Действительно, от Макиавелли должно идти существительное макиавеллизм и прилагательное макиавеллический, а от Мора идет слово утопия со всеми его производными.[50]50
  Естественно, макиавеллизм и его производные были придуманы не Макиавелли, но его последователями, и в особенности его оппонентами, в то время как заслуга введения в оборот слова утопия и всех его производных принадлежит Томасу Мору.


[Закрыть]

Томас Мор родился в Лондоне в 1479 г. в семье почти что точно венецианской, переселившейся в Англию несколькими поколениями раньше. Его отец юрист Королевского банка, принадлежал к дворянству, хотя и не самому древнему и просвещенному. Томас учился в Оксфорде, где познакомился с Эразмом Роттердамским, изучил наряду с другими дисциплинами классические языки на таком уровне, что мог переводить с греческого на элегантную латынь Тираннициду Лукиана. В девятнадцатилетнем возрасте в Лондоне провёл цикл конференций по Граду Божьему Св. Августина. Немного спустя он поступает в монастырь монахов-картезианцев и остается там четыре г., хотя никогда не предполагал давать обет до тех пор, когда снимет религиозное одеяние, женится и начнёт практиковаться в адвокатуре[51]51
  Видно, что в Томасе Море боролись две тенденции: одна мистическая, которая его держала привязанным к строгому католицизму, и другая, намного более широкая, которая признавала только неясный деизм. Борьба двух тенденций объясняет некоторое противоречие между творчеством и жизнью Мора, в котором в конце концов одержала верх первая.


[Закрыть]. Избранный спустя некоторое время в члены Палаты общин, в то время, когда влияние короны было преобладающим, ему удаётся несколько раз сопротивляться королевской воле. Последнее, видимо, заставило оценить Мора кардиналом Волей, известным канцлером Генриха VIII, который привел его к служению королю и открыл вход на самые высокие должности государства. Назначенный членом приватного Совета в 1515 г., направленный во Фландрию с дипломатической миссией на следующий год, а впоследствии занял должность канцлера казначейства и был включённый в число чиновников, которые в 1520 г. сопровождали во Францию короля Англии. В конце концов он был поднят до выдающегося поста – Великого канцлера в 1529 г., как раз на рубеже конфликта, который вскоре разразится между короной и папством. В этом противостоянии несгибаемая твердость, с которой он поддерживал тезис, диктовавшийся его совестью. Эта непримиримость и довела его до казни, которую он бесстрашно принял в 1535 году.

«Утопия», чья первая публикация произошла не позднее 1518 и не раньше 1516 года, была задумана и написана Томасом Мором не в последний период его жизни, а в течение его миссии во Фландрию. В этой работе очевидно воспоминание о «Государстве» Платона и влияние труда Эразма Роттердамского, озаглавленного «Похвала глупости», в котором со всей очевидностью подчёркивается, что в обществе существует масса иррациональных вещей.

«Утопия» начинается с описания условий английского общества на начало XVI века. Они явно были неблагоприятными, потому что продолжали давать о себе знать последствия долгого периода гражданских войн, которые обескровили и разорили страну во второй половине XV века. Этот период закончился только в 1485 году со вступлением на престол династии Тюдоров. Внутренняя борьба и казни, которыми победившая партия имела обыкновение запугивать партию проигравшую, привели к тому, что добрая часть старинных дворянских семей нормандского происхождения исчезла, в то время как поднялись другие семьи, ранее находившиеся в темноте, как это происходит всегда, когда длительный период потрясений делает возможным радикальные изменения в судьбах людей и их быстрое обогащение.

С другой стороны, многие люди, привыкшие к тому, что добывали средства к существованию с помощью оружия, а не трудом, по окончании гражданских войн, не смогли перестроиться и превратились в бандитов, что сделало небезопасным проезд по дорогам и поставило под угрозу частную собственность. Другие же стали охранниками на службе синьоров с задачей сторожить их имущество.

Кроме того, превращение многих пахотных земель в луга привел к увеличению производства и экспорта английской шерсти во Фландрию, где процветала промышленность по изготовлению сукна. Это обогащало собственников, вело к удорожанию хлеба и увеличивало число безработных и, следовательно, было причиной уменьшения заработков, может быть и временного, но на этот момент весьма болезненного. На эти беспорядки законодательство реагировало поиском средств, ужесточающих наказания, щедро карая смертной казнью за разбой на большой дороге, даже если он не сопровождался ранениями и убийством.

Во второй части своей книги Мор измышляет, что некий капитан Рафаэль Гитлодей, который плыл по маршруту Америго Веспуччи, открыл

Остров Утопия, на котором царили такие порядки, что все обитатели были равными и счастливыми. Там исчезли все несправедливости и все страдания, которые автор так наглядно описал вначале. Из наиболее радикальных порядков на острове была отменена частная собственность, благодаря чему земли, дома, предприятия, запасы сырья принадлежали государству. Деньги и контракты между частными лицами были отменены, и все население было занято по очереди, как в сельском хозяйстве, так и в механических ремеслах. Но поскольку на Утопии отсутствует такая категория лиц, как лентяи, бездельники, к которым по Гитлодею, следовало бы отнести солдат, охранников, бандитов, прислугу, банкиров и тех, кто живет на ренту, шесть часов работы вполне хватает, чтобы обеспечить изобильное удовлетворение нужд всех. Фактически, власть, которая как подразумевается, руководит производством и распределением товаров, оставляет на усмотрение самих утопистов возможность взять в общественных магазинах то количество продуктов, которое каждая семья считает необходимым для собственного потребления. И такая свобода не увеличивает потребления, так как там отсутствуют предметы роскоши и бессмысленное накопление, ибо каждый знает, что ему никогда не будет хватать необходимого.

Политическая и административная организация на Утопии – существенно демократическая. Каждые тридцать семей выбирают филарха, а каждые десять филархов – протофиларха. Во главе всей иерархии стоит высший руководитель, избранный филархами из четырёх кандидатов, названных всем народом. Он занимает свою должность всю жизнь, но может быть смещен, если обнаруживает стремление к тирании. Впрочем, филархи, протофилархи и высший магистрат, который их возглавляет, осуществляют то, что можно было бы назвать исполнительной властью, поскольку их главная функция состоит в применении законов и наблюдении за ходом работ, в то время как продолжительность труда, способ распределения работ, подсчёт количества и качества необходимых продуктов для общества, нормы, относящиеся к их распределению – относятся к ведению ассамблеи, избираемой всеми гражданами Утопии. Следует вспомнить, что кроме граждан, на острове существуют рабы, занятые на самых низких и тяжелых работах. Некоторые из них были гражданами, совершившими какие-то преступления, которые предполагают временное рабство, другие – военнопленные, третьи, в конце концов, иноземцы, которые предпочли счастливое рабство на острове, свободе на собственной родине.

В отличие оттого, что предусматривал Платон в своём Государстве Мор на Утопии сохраняет семью, ибо поддерживает институт бракосочетания, а адюльтер и конкубинат наказывает. Поскольку разрешены разводы по несходству характеров и также, если в одной из семей детей слишком много, магистрат может обязать уступить кого-то из детей бездетной семье. Каждая семья имеет своё собственное, отдельное жилище, но каждые десять лет она должна его менять и судьба определяет, куда ей переселится.

Глубоко оригинальным, отражающим дух эпохи, современной Мору писал своё произведение, является взгляд, изложенный им в последней части книги, которая посвящена религиозной политики и внешней политики утопистов.

На Утопии все религиозные верования одинаково толерантны и даже атеисты и те, кто отрицают, бессмертие души не подвергаются каким-либо наказаниям, но признаются неспособными осуществлять какую-то магистратуру. Религия, которую исповедует большинство утопистов – чистый деизм, понимаемый в столь широко манере, что последователи всех других толков могут участвовать в её церемониях. Запрещена и наказывается ссылкой религиозная нетерпимость, оскорбление культов, отличных от главного и провозглашение того, что нет спасения в будущей жизни, если не следовать проповедям данной религии. Как видно, следует предположить, что во время написания «Утопии» Мор больше вспоминал «Диалоги» Лукиана, нежели «Град Божий» Св. Августина.

Истинное удивление охватит современного читателя., узнавшего о нормах, которым следует внешняя политика утопистов, потому что они представляют собой описание внешней политики Англии, проводившейся ею начиная с эпохи королевы Елизаветы вплоть до XIV века, а также с некоторыми смягчениями до XX в… Остров Утопия фактически находится недалеко от большого континента и политика утопистов направлена на то, чтобы на нём предотвратить гегемонию одного государства над всеми остальными.

Чтобы достичь такой цели утописты стараются, всегда вступить в союз со слабыми государствами против наиболее сильного и стараются сеять раздоры среди тех, кто хотел бы подчинить другие. Если дело доходит до объявления войны утописты широко помогают деньгами своим союзникам, тем более что хождение монеты запрещено во внутренних отношениях. Они накапливают большие запасы ценных металлов для коммерческих и политических операций за границей, но в тоже время способствуют общей победе посылкой на континент небольшого, наименее возможного числа собственных солдат.

Рассчитывал ли Томас Мор извлечь какие-то практические последствия из сформулированной им концепции социально-политической системы, действующей на Утопии? Верил ли он в то, что реально можно было бы построить государство по модели, описанной им в своём произведении? На такой вопрос мы находим ответ в заключении, к которому он приходит в конце повествования. Мор утверждает, фактически, что пример Утопии естественно не может быть слепо повторен, но что из этого образца можно многому научиться для того, чтобы изменить социальные и политические условия в Европе из того, что в них имеется ущербного и несовершенного. На возражения и сомнения, которые могли возникнуть на счёт возможности осуществить такой эгалитарный, коммунистический режим Мор, с тонким британским юмором, дал ответить капитану Гитлодею, что институты утопистов не дают оснований испытывать недовольство судьбой и если у кого-то сохраняются сомнения по этому поводу, он может сам отправиться на остров Утопию, чтобы констатировать истину, утверждавшуюся книгой[52]52
  «Утопия», как известно, слово, взятое из греческого языка, и в своём литературном значении означает нет места стране, то есть страна, которая не существует.


[Закрыть].

Произведение Томаса Мора имело достаточно серьезное влияние на формирование коммунистической доктрины, особенно во второй половине XVIII в., но кроме этого отдалённого влияния, имеется, вероятно, более близкий эффект, поскольку оно не стало посторонним для складывания умонастроений людей, возглавивших общественно-религиозное движение, которое возникло в Германии в XVI в. и о котором следует здесь кратко рассказать.

Уже Лютер утверждал, что основой верований христиан должна быть Библия, понимаемая свободно каждым верующим по собственной совести, нанося тем самым тяжелый удар по католической церкви, которая в течение стольких веков имела исключительное право истолковывать слово Божие. Сверх того, в странах, где прошла лютеранская реформа, светские принципы утвердились над принципами церковными. Никола Сторх, последователь лютеранской реформы, идя дальше Лютера, утверждал, что, правильно интерпретируя Библию, следует разрушить любую социальную иерархию и таким образом всякое экономическое неравенство должно быть разрушено, поскольку одно и другое находятся в полном противоречии с духом Евангелия. Последователи Сторха объявили себя анабаптистами, потому что утверждали, что крещение применительно к вновь рожденным, не имеет значения и поэтому следует проходить крещение взрослым. В то время как Сторк ограничивался сферой теории, Томас Мюнцер, человек действия и последователь Сторка, сумел установить коммунистический режим в Мюльхаузене, саксонском городке. Тем временем в Германии родилось другое движение, называемое крестьянским, направленное против феодальных синьоров. Мюнцер полагал соединить это движение с движением анабаптистов, но прежде, чем ему удалось соединиться с восставшими крестьянами, он был побеждён военными отрядами некоторых немецких синьоров и был казнен. Но восстание крестьян ширилось ещё некоторое время, и было возглавлено одним дворянином, знаменитым Гетцем ди Берлихинген прозванным Бароном – Барон, железная рука, который придал движению жестокий характер до тех пор, пока оно в 1526 году не сошло на нет.

Но движение анабаптистов было как большой пожар, который, будучи погашен в одном месте, вспыхивал в другом. Небольшие восстания имели место в немецкой Швейцарии в Альсации, в Тюрингии и вдоль всего течения Рейна. В 1535 году восстание ужасным образом вспыхнуло в Мюнстере в Вестфалии. Иоганн Маттиус оказался во главе города, где установил коммунистический режим. Маттиуса, погибшего в сражении, заменил Иоганн Бойкелс, больше известный под именем Иоганн из Ленда; прикинувшийся вдохновлённым Богом, он стал диктатором Мюнстера. Движение разложилось и перешло в страшные беспорядки, и город, обессиленный голодом, был захвачен и Иоганн из Ленда, взятый в плен, закончил жизнь на эшафоте.

С этого момента и потом движение анабаптистов больше не проявляло себя в насильственных формах в Германии. Многие анабаптисты эмигрировали в Моравию, где колонизовали земли, пока ещё пустынные, но даже там их сообщество распалось или же вынуждено согласиться с индивидуальной собственностью.

21. Джироламо Вида. Монархомахи. Боден и Ботеро

Оригинальным писателем, которого нельзя отнести к сторонникам той или иной школы, был Джироламо Вида, который около 1550 г. опубликовал труд, озаглавленный «De optlmo statu reipublicae» («О наилучшем республиканском государстве»), написанный в форме диалога, который, как он представляет, проходит в ходе заседания Церковного Собора между гуманистом Фламинио и его собеседником. Идеологическим содержанием данного текста Виды выступает похвала жизни простой, спокойной, добросердечной в деревне, противопоставляемой искусственному и сумбурному существованию в городе. По мнению кардинала Фламинио все власти в своей основе происходят из хитрости и насилия, потому что невозможно, чтобы люди отказались от свободной и спокойной жизни по собственной воле, поэтому никакая власть не является легитимной, но все они основаны на силе и заслуживают осуждения. Доводы собеседника кардинала слабые и малоубедительные и основаны на пользе властей и на недостатках анархии, отчего создаётся впечатление, что Вида одобряет концепцию, изложенную Фламинио. Конечно, для той эпохи это были идеи достаточно оригинальные и смелые, хотя было бы чрезмерным представлять Виду учителем Руссо. В своём произведении итальянский писатель настаивает на большом контрасте между жизнью в деревне и в городе, на насильственном происхождении политической организации, но неразвивает тему до извлечения последствий, к которым придёт в XVIII в. философ из Женевы.

Во второй половине XVI в. монархия постоянно усиливалась, в особенности во Франции и в Испании, потому что происходило ослабление тех промежуточных властей между высшим главой государства и отдельными индивидами, которое до этих пор препятствовало переходу античного феодального государства в государство абсолютистское, унитарное и бюрократическое.

Этому переходу противостояло сильное интеллектуальное течение, имевшее целую плеяду писателей, которые по своему общему для них характеру, противостоящему абсолютной монархии, принято называть монархомахами.

Между ними первый по времени, вероятно, Франческо Хотман, француз, опубликовавший в 1573 г. книгу, озаглавленную Франко-Галлия, широко распространившуюся после смерти автора. В ней Хотман показывает, что старая французская монархия не была абсолютной, поскольку власть короля умерялась привилегиями дворянства, клира, коммун и ассамблеями, в которых наряду с баронами были представлены клир и коммуны. И это был тезис, исторически соответствовавший истине. Но автор не обратил внимание на то, что условия французского общества, особенно после царствования Людовика XI, значительно изменились. Не учёл он и того, что эти условия будут меняться и в недалёком будущем.

Другой писатель монархомах был автором «Vindiciae contra tyrannos» («Обвинения против тиранов»), которые были опубликованы под псевдонимом Джунио Бруто и которые спустя несколько лет были приписаны Умберто Лангету, но по последним исследованиям были отнесены к Дю Плесси Морнэ. Кто бы ни был автором, очевидно, что он был французским протестантом, очень фамильярно обращавшимся с Библией. Он утверждает, используя аргументы, взятые в значительной мере из Старого Завета, что политические конституции базируются на двух договорах: один договор трех – между Богом, сувереном и народом и договор двух – между сувереном и народом. Он добавляет, что отсутствие суверена в первом или во втором договорах означает разрешение народу на восстание и цитирует применительно к данному случаю эпизод свержения царя Саула Самуилом. Он добавляет в конце, что суверенитет принадлежит народу, естественно понимаемому не как численное большинство, но его представителям естественным образом /эфорам, отобранным/ которыми могут быть бароны, доктора, руководители коммун.

В Шотландии монархомахи имели своим представителем Буханана, родившегося в 1506 году и умершего в 1582. В 1579 г. он написал труд озаглавленный «De jure regni apud Scotos» («О праве правления у шотландцев»)/, в котором утверждает, что суверен не должен управлять на основе абсолютной власти, но его деятельность должна быть ограничена и контролироваться ассамблеей представителей народа, составленная по обыкновению из естественных руководителей.

Мы найдем и в Германии писателя монархомаха. Это был Альтузиус, который в самые первые годы XVII в. написал «Politica meto dice digesta»(«/Описание политической методики»). В этом произведении Альтузиус поддерживает некоторые идеи, ошибочно воспринятые кое-кем за предвестников «Общественного договора» Руссо. Но в действительности, концепция немецкого писателя является обычной для теоретиков его эпохи, поскольку, провозглашая народный суверенитет, он полагает, что естественными представителями народа должны быть именитые граждане. Только в XVIII в. станет господствующей концепция понимания народа как численного большинства граждан.

Даже Орден иезуитов имел своих монархомахов. Таковым некоторые считают Суареса, написавшего в 1603 г. трактат, озаглавленный «De legibus» («О законах»)/. В нём автор допускает народный суверенитет, но полагает, что если однажды народ отказался от своего суверенитета, он теряет право на его осуществление и должен оставить управление избранному им суверену. Поэтому он оправдывает восстание, только если суверен становится тираном.

Более откровенным был другой иезуит – Мариана, который в своём трактате «De rege» («О правлении»), опубликованном в 1599 г., доходит даже до защиты убийства царя. Он описывает тирана как хищное животное, которое должно быть подавлено любой ценой. Единственно, у него возникают некоторые сомнения в отношении яда как средства убийства.[53]53
  По этому поводу следует вспомнить, что Орден иезуитов частенько обвиняли в проповедовании теории, по которой убийство царя могло быть в некоторых случаях оправдано. Но следует признать, что Орден как таковой никогда не поддерживал подобную теорию, которая выдвигалась лишь некоторыми его членами.


[Закрыть]

Ещё два писателя один – француз, другой – итальянец в конце XVI в. приобрели заслуженную славу. Это были Жан Боден и Джованни Ботеро.

Боден написал на французском объёмное произведение в шести томах, озаглавленное «О республике», переведённое тем же автором на латинский в 1585 году. Нет необходимости вспоминать, что французское слово «republique» было использовано в античном смысле латинского слова «stato». Читая эту книгу, ясно видишь, что автор хотел воспроизвести применительно к своему времени, «Политику» Аристотеля, которой следует и в расположении своих книг и в содержании.

Действительно начиная, подобно Аристотелю, с рассмотрения семьи, он высказывал идеи более отсталые, чем идеи греческого философа, поскольку, отталкиваясь от римской концепции pater familias (отец семейства), отдавал отцу безграничные права над всеми членами семейного консорциума. Напротив, когда он анализирует рабство, он более современен, чем Аристотель, потому что упрекает правительства за то, что они мирятся с ним как в Европе, так и в колониях. По вопросу собственности он выказывает согласие с философом греческим, поскольку считает её необходимой и благоприятной, дающей людям импульс и заинтересованность в работе и производстве продукции.

Вслед за этим, он переходит к атрибутам суверенитета, представленного законодательной и исполнительной властью, уже отмеченные Марсилием Падуанским власть заключать договоры с иностранными государствами власть разбирать ссоры /судебная власть/, чеканить монету и другие. Он ведет полемику по вопросу преимуществ и потерь трех классических форм правления – монархии, аристократии и демократии и подчёркивает, что превосходство одной формы над другими не произвольно, но зависит частично от климата – идея, которая потом будет развита Монтескье. В конце концов, он демонстрирует своё предпочтение монархии, считая ее наиболее приемлемой формой правления во Франции. Он не расположен к смешаным правлениям, в которых три классические формы смешиваются и смягчаются, поскольку считает, что они быстро вырождаются либо в чистую монархию, либо в демократию.

«Шесть книг о республике» Бодена имели большую славу в конце XVI века, а также в первой половине XVII века. Сейчас они почти забыто, хотя автор имел кое-какие высокие намерения во время его написания.

Джованни Ботеро родился в Бене Вагенне в Пьемонте. Дату его рождения точно установить не удалось, но её можно поместить между 1530 и 1540 годах. Он вступил в монашеский орден и в молодости был послушником у иезуитов. Потом служил секретарём ев. Карло Борромео, архиепископа Милана.

Чтобы правильно оценить влияние, которое оказало исполнение этой должности на Ботеро, необходимо вспомнить, что сан Карло был одним из наиболее непримиримых деятелей католической реакции, выступавшей против протестантизма, что его деятельность была определяющей во второй фазе работы церковного собора и что она была особенно активной в тех странах, в которых католическая церковь боролась с ересями Лютера и Кальвина. Не лишним будет добавить, что ему в значительной степени она обязана восстановлением дисциплины и строгой морали католического клира, распространявшихся внутри и во вне его епархии, и что к строгости, иногда и чрезмерной, против еретиков добавлялась великая доброта, по отношению к бедным, которую он особенно щедро проявил во время чумы, разразившейся в Милане в 1576 году.

Ботеро написал много работ религиозного характера и даже аскетического. Кроме этого он составил три книги, имеющие прямое отношение к политическим дисциплинам. Они таковы: «Смысл государства» и две другие, озаглавленные – «Универсальные отношения» и «О причинах величия и процветания государств». Не подлежит обсуждению то, что история политических доктрин должна специально остановиться на первой работе, которая была опубликована в 1589 году.

Ботеро начинает с утверждения, что «Смысл государства» должен учить властителей методам, наиболее подходящим для сохранения власти, поскольку, он говорит, из-за естественного движения человеческих дел значительно сложнее сохранить, нежели завоевать политическое господство. Мысль, которая отнюдь не страдает отсутствием глубины и которая в большой мере соответствует правде. Будучи добрым католиком, автор советует государю обзавестись «Советом совести» для консультаций, всякий раз, когда возникает сомнение в том, что та или иная акция не соответствует католической морали. Он также добавляет, что это естественно, когда принцепс – опирается на дворянство, но опора не должна быть слепой, иначе он потеряет расположение народа, которое не менее необходимо, чем благосклонность знати. Соглашаясь в этом с Макиавелли, он советует суверену сформировать национальную армию, но не наёмную, не иностранную. Этому совету последовал дук Савойи, для которого, как кажется, книга и была написана.

Хотя и более скрупулезный, чем флорентийский секретарь, Ботеро, однако, не всегда готов согласиться на одобрение средств, не во всём соответствующих евангелической морали, в особенности, когда следует бороться против еретиков, которых, как он говорит, в принципе необходимо вести к истинной вере, привлекая их лаской и расположением; хотя к ним нужно применять и насильственные средства, когда утешительные и милостивые средства оказываются неэффективными.

Но там, где Ботеро действительно оригинален и глубок, так это в экономической части своего произведения. Экономический аспект почти напрочь отсутствует в работах Макиавелли. По этому поводу секретарь сан Карло Борромео высказывает соображения, которые отмечают его высокий интеллект и опережают его время. Поистине, с самой большой точностью относясь к экономическим идеям Серры, расхваленного предшественника Адама Смита и Рикардо, который, среди прочего, жил после Ботеро, признаем, что лишь пьемонтский писатель, говорит о том, что национальное богатство не состоит в изобилии драгоценных металлов, но в количестве полезных вещей, которые производятся страной. Поскольку, если нация производит товары универсальной полезности, она сможет благодаря обмену с заграницей обеспечить себя ценными металлами, необходимыми для своих нужд. Если представить, что мы живём в конце XVI в., то есть в экономическую эпоху узкопримитивного меркантилизма, который рассматривал в качестве единственного богатства золото и серебро, должно высоко оценить эти тонкие замечания, подтверждаемые современой экономической наукой. Как практическую иллюстрацию к своим наблюдениям автор приводит пример тогдашней Испании. Она обладала неисчерпаемыми источниками золота и серебра в Мексике и Перу, но оставалась бедной страной с отсталой промышленностью и малопродуктивным сельским хозяйством из-за нехватки рабочих рук, усугубившейся после изгнания мавров.

В работе «Причины величия и процветания государств» с такой же проницательностью Ботеро приписывает прекращение роста населения крупных городов дороговизне, проистекающей из трудностей их снабжения, трудностей, возраставших с увеличением населения. Всё это оставалось истиной во время Ботеро, в то время как сейчас железные дороги, паровые корабли, во много раз снижая стоимость транспорта, счастливо решают проблему продовольственного снабжения больших человеческих масс, делают возможным создание многочисленных метрополий с миллионами обитателей, превратившись в одну из главных причин урбанизма. «Универсальные отношения», наконец, – это трактат политической географии, детальнейший и точнейший с учётом той эпохи, в которую они были написаны.