Текст книги "Шерлок Холмс и Русская богиня"

«Большому человеку – большой трындец! Афоня, мерчендайзер».

«Земную жизнь пройдя до половины, ты очутился в сумрачном лесу… Типичный кризис среднего возраста с нетипичным финалом. Студент Б. Загашник».

«У нас на Магадане такого бы не произошло! Нет у нас такой мазы… Приезжайте, англичане, я вас сёмгой угощу! Карапет с Колымы».

«Куда послали, туда и посол! На что годится страна, которая проигрывает в футбол Исландии????? Дальнобойщик».

«Вне подозрения только пингвины в Антарктиде, а международный терроризм на то и международный, что у него нет национальности. Британия четыреста лет грабила весь мир, поэтому ответка могла прилететь откуда угодно. Вот только не надо поливать грязью наше отечество! Сёма Горбунков, ученик 3‑го Б класса».

«Террорист ты или баянист – плохих людей не бывает! Бывают неправильные общественно-политико-экономические отношения, из которых частная собственность самое большое зло. Нужно всё отнять и попилить, потом слить в общак, тогда никакого зла в мире не останется. Главный экономист».

«Не пытайтесь! Мы работаем слишком тяжко. Мы стараемся слишком сильно. Не пробуйте. Не работайте. Всё здесь. Оно смотрит прямо на нас и страстно стремится вырваться из закрытого лона. У нас слишком много руководств. Всё это свободно, нас не нужно этому учить. Учёба? Она для задниц. Написать поэму так же просто, как подрочить или выпить бутылку пива… Ах, да, соболезную! Писатель, чьё имя слишком известно, чтобы его называть».

«За прошлый год в энтим лесе всякие ханурики устроили четыре пожара от непотушенных костров, а браконьеры настреляли х… тучу запрещённой птицы и лесных зверей, включая корову Глашку из Гадюкина. Пока начальство не дозволит отстрел этих гадов с вертолета из пулемета, никакой безопасности в энтим лесе не будет. Тутошный лесничий».

«Всё, что тебе нужно, это свободная любовь! Че Гевара».

«Проезжая мимо на машине и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа и закатилась досюда. Скажу жене, чтобы подшила тесёмку. И. Ярмонкин».

«Судьба лучший конвоир, от неё не сбежишь. Коль скоро приключилась с мужиком такая планида, значит, она ему на роду была написана толстыми буквами. А господину послу прежде чем замуж выходить, следовало свою планиду узнать, на то всякие способы есть. Гадаю по картам Таро с гарантией по доступным ценам. Телефон…».

«Не, парни, это не мы!.. По чесноку… Петров и Боширов».

И много ещё чего чудного, странного понаписывал соболезнующий народ.

– Этот кенотаф тут до осени простоит, чтобы народ, значица, осознал своё впечатление, – сказал Зацепов. – Потом посольство его демонтирует и книгу соболезнований передаст в музей на вечное хранение. Не желаете своего добавить, коллеги?

Холмс изобразил вежливое сожаление, зато Ватсон подергал себя за ухо и написал по-английски: «Так лучше, чем от джина и от обид… Доктор Ватсон».

«Крузак» помчался в Москву.

– Надеюсь, коллеги, все ваши опасения и подозрения развеялись, – сказал Зацепов, разглаживая бороду. – Никаких следов тайного пребывания Самурайссона в его усадьбе я не обнаружил, в чём, собственно, не сомневался с самого начала. Не стоило и приезжать, но, вы, быть может, углядели что-то интересное, что я пропустил?

– Наш визит хотя бы избавил мисс Джемму от полицейских дронов, что уже неплохо, – сказал Холмс. – Мне она показалась очень искренней и честной девушкой, которой можно верить. А что касается Самурайссона, то он намного хитрей Мориарти, его игра мне пока не очень понятна. Тупо прятаться и бегать от следствия он не будет, потому что пассивная оборона ведёт к поражению, думаю, он готовит нам большие сюрпризы. Вопрос в том, как скоро они обнаружатся и в чём будут заключаться?

– Мисс Джемма феноменальная красавица, – сказал Ватсон. – Своим умом, красотой и талантами она затмит любую маркизу-графиню или принцессу-герцогиню. Англии стоило бы украсть её у России! Мы же обожаем красть драгоценности у всего мира, а Джемма (Gemma) по-латыни означает именно «Драгоценный камень».

– Мисс Джемма, по-моему, и так уже в бо́льшей степени англичанка, чем русская, – высказался Зацепов. – Русская девушка не станет предавать отца, в чём бы его ни обвиняли! Мне, конечно, при её содействии будет проще контролировать поляну, но контроля над ней и так с избытком. Будь у меня дочь, я бы очень сильно подумал, стоит ли отдавать дело её воспитания в руки иностранцев. Отдаёшь родного человека, а оттуда получаешь чужого, так выходит? Да ещё с тебя тянут большие деньги за эту подмену.

Часть четвёртая
Браки заключаются на небесах

Я сказал себе: я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на неё, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее и нежнее. В вас как будто бы воплотилась вся красота земли…

А. Куприн. «Гранатовый браслет»

Глава 1
Ключи к поднебесью

В гостинице в ожидании ужина Холмс неприкаянно скитался по номеру из угла в угол, перебирая воздух пальцами.

– Как не хватает скрипки, – пожаловался он.

– И чем вас так прошибло, друг мой? – поинтересовался Ватсон.

– Ирэн вернулась! Ирэн Адлер! Она вернулась, чёрт возьми! Вы помните, дорогой Ватсон, в каком году она покинула Англию?

– Примерно в тысяча восемьсот девяностом, если не путаю.

– В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом! Без малого сто сорок лет назад! Ей было тогда тридцать, значит, на сегодняшний день ей без малого сто семьдесят. Как может леди её возраста обрести вид восемнадцатилетней девушки?

– Вы про Джемму, Холмс? Простите, в отличие от вас я видел Ирэн всего несколько секунд и не особо запомнил, как она выглядела.

– Я сорок минут находился с Джеммой лицом к лицу и всё время твердил про себя: «Ирэн, как вы очутились в России?»

– Так же, как и мы, – легко нашелся Ватсон. – Через Бермударий.

– Эту версию я уже отвёл. Чтобы переместиться во времени через Бермударий, необходимо сначала обыграть Воланда и его казино. С этой задачей, как мы слышали, до нас справился только Пифагор. Если бы Ирэн сподвиглась на такое, а я вполне допускаю, мы бы услышали её имя, но оно не прозвучало.

– Быть может, мы что-то упускаем из виду в событиях восемьдесят восьмого года или в личности самой Ирэн?

Для справки. Восемьдесят восьмой год был в Англии особенным во многих отношениях. Джек Потрошитель занялся истреблением проституток и навёл ужас на весь Лондон. Необъяснимое событие, известное как Великая овечья паника, сотрясло южную Англию. Тёмной осенней ночью многие тысячи овец, как по команде, ринулись бежать сломя голову из овчарен, снося ворота и ограждения скотных ферм и дворов, растекаясь по полям и лесам, так что к утру оказались в нескольких милях от своих прибежищ. Множество животных погибло то ли от изнурения на бегу, то ли от мощного стресса. Уцелевшие овцы имели жалкий вид, они жались друг к другу и испуганно блеяли. По отчетам полиции было подсчитано, что овечья паника охватила территорию в 550 квадратных километров, что исключало версии о чьём-то злонамеренном покушении. Однако никакой вменяемой причины овечьей паники ни полиция, ни лендлорды, ни ветеринарная служба так и не представили. Только нет ничего тайного, что не стало бы явным. Толцыте, и отверзется вам!.. Самые проницательные умы Соединенного Королевства сошлись, в конце концов, во мнении, что в этом таинственном деле хайли лайкли замешаны Петров и Боширов, распылившие с аэроплана очень нервный газ «Старичок», подорвавший в овечьих массах любовь к оседлости. В том же году родился бич Османской империи Томас Лоуренс, внебрачный сын гувернантки и баронета, будущий археолог, полковник и герой арабско-турецких войн – Лоуренс Аравийский. Однако в памяти Шерлока Холмса все эти и иные события года сохранялись, как пересохшие бесцветные листочки и травинки школьного гербария на фоне неувядающей буйной зелени – незабвенного явления Ирэн.

Сначала на Бейкер-стрит возник инкогнито, брезгливо поджимавший губы и скрывавший лицо под чёрной маской. Он представился графом, но Холмс легко узнал в посетителе короля Богемии, великого князя Кассель-Фельштейнского Вильгельма Готтсрейха Сигизмунда фон Ормштейна. Их величество пребывали в затруднительном положении по весьма деликатному вопросу. На носу была помолвка с барышней голубой крови, Клотильдой Лотман фон Саксен-Менинген, однако некто Ирэн Адлер, метресса, получившая по такому случаю отставку, шантажировала короля их совместной фотографией, угрожая отправить её родителям невесты, как только помолвка состоится. Ормштейн рыдал: «Быть может, вы знаете строгие принципы этой семьи. Сама Клотильда – воплощенная чистота. Малейшая тень сомнения относительно моего прошлого привела бы к разрыву». «У неё железный характер, – описал король шантажистку. – Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины. Она ни перед чем не остановится, лишь бы не дать мне жениться на другой». Ирэн отвергла большие деньги, предложенные за фотографию, потом отвергла очень большие деньги, а пять обысков в её доме и вещах, устроенные агентами короля, не принесли результата. В картотеке Холмса нашлись некоторые сведения об Ирэн, особе весьма и весьма сомнительной репутации.

– Гм! – сказал Холмс. – Родилась в штате Нью-Джерси в 1858 году, американка. Контральто, гм… Ла Скала, так-так!.. Примадонна императорской оперы в Варшаве, да! Покинула оперную сцену, ха! Проживает в Лондоне, на вилле Брайони-лодж, улица Серпантайн-авеню, район Сент-Джон-Вуд. Это очень кстати! Нас отделяет от этой особы только Риджентс-парк.

Холмсу пришлось сочинить, срежессировать и разыграть целый спектакль, начавшийся уличной дракой и закончившийся небольшим пожаром, чтобы заставить умную и осторожную Ирэн выдать место хранения фотографии. Но сначала он стал, сам того не ожидая, официальным свидетелем на венчании Ирэн с её новым возлюбленным юристом Нортоном в церкви святой Моники в Хокстоне.

Лондон. Церковь святой Моники в Хокстоне.

«Меня чуть не силой потащили к алтарю, и, ещё не успев опомниться, я бормотал ответы, которые мне шептали в ухо, клялся в том, чего совершенно не знал, и вообще помогал бракосочетанию Ирэн Адлер, девицы, с Годфри Нортоном, холостяком.

Всё это совершилось в одну минуту, и вот джентльмен благодарит меня с одной стороны, леди – с другой, а священник так и сияет улыбкой. Это было самое нелепое положение, в каком я когда-либо находился; воспоминание о нём и заставило меня сейчас хохотать. По-видимому, у них не были выполнены какие-то формальности, и священник наотрез отказался совершить обряд бракосочетания, если не будет свидетеля. Моё удачное появление в церкви избавило жениха от необходимости бежать на улицу в поисках первого встречного. Невеста дала мне гинею, и я собираюсь носить эту монету на часовой цепочке как память о своём приключении». (А. К. Дойл. «Скандал в Богемии»)

В тот день Холмсу представлялось, что он принимал участие в отличной комической сцене, такой, какие редко скрашивают сыщицкую рутину, но с годами комический дух выветрился и осталось главное – сияющее счастьем и нежностью бесконечно прекрасное лицо Ирэн. Любая женщина хорошеет от счастья, что же сказать про Ирэн – писаную красавицу с точёной фигурой и обворожительными манерами? Она стояла под венцом воплощённым ангелом с флердоранжем! Но Холмс был, естественно, всего лишь созерцателем чужого счастья, не признаваясь даже себе в том, что червячок зависти шевельнулся в его душе.

Досталась роль в уличном спектакле и Ватсону. Он бросил дымовую ракету в окно гостиной Брайони-лодж, где Холмс в одеянии священника изображал прохожего, раненого хулиганами в уличной драке.

«Пожарная тревога была отлично разыграна. Дыма и крика было достаточно, чтобы потрясти стальные нервы. Ирэн поступила точно так, как я ждал. Фотография находится в тайничке, за выдвижной дощечкой, как раз над шнурком от звонка. Ирэн в одно мгновение очутилась там, и я даже увидел краешек фотографии, когда она наполовину вытащила её. Когда же я закричал, что это ложная тревога, Ирэн положила фотографию обратно, глянула мельком на ракету, выбежала из комнаты, и после этого я её не видел. Я встал и, извинившись, выскользнул из дома. Мне хотелось сразу достать фотографию, но в комнату вошел кучер и начал зорко следить за мною, так что мне поневоле пришлось отложить свой налёт до другого раза. Излишняя поспешность может погубить всё». (А. К. Дойл. «Скандал в Богемии»)

Вплоть до этого момента инициатива принадлежала Холмсу, он уверенно вёл шахматную партию к выигрышу, но совершенно внезапно доска перевернулась и белыми фигурами в эндшпиле блистательно сыграла Ирэн. Переодевшись в мужскую одежду, она проследила за «священником» до дверей дома на Бейкер-стрит и убедилась, что имеет дело с тем самым знаменитым сыщиком Холмсом, которого, ясен пень, отправил на охоту за фотографией король Богемии. Следующим утром Холмс, Ватсон и король уже в восемь часов были на пороге виллы Брайони-лодж, намереваясь забрать опасную фотографию из рассекреченного тайника, но их ждал невероятный конфуз. Ночью Ирэн собрала вещи и, прихватив мужа, уехала на континент с Черингкросского вокзала.

«Холмс бросился к шнурку звонка, отодвинул маленькую выдвижную планку и, засунув в тайничок руку, вытащил фотографию и письмо. Это была фотография Ирэн Адлер в вечернем платье, а на письме была надпись: «Мистеру Шерлоку Холмсу. Вручить ему, когда он придёт».

Холмс разорвал конверт, и мы все трое принялись читать письмо. Оно было датировано минувшей ночью, и вот что было в нём написано:

«Дорогой мистер Шерлок Холмс, вы действительно великолепно всё это разыграли. На первых порах я отнеслась к вам с доверием. До пожарной тревоги у меня не было никаких подозрений. Но затем, когда я поняла, как выдала себя, я не могла не задуматься. Уже несколько месяцев назад меня предупредили, что если король решит прибегнуть к агенту, он, конечно, обратится к вам. Мне дали ваш адрес. И всё же вы заставили меня открыть то, что вы хотели узнать. Несмотря на мои подозрения, я не хотела дурно думать о таком милом, добром, старом священнике… Но вы знаете, я сама была актрисой. Мужской костюм для меня не новость. Я часто пользуюсь той свободой, которую он дает. Я послала кучера Джона следить за вами, а сама побежала наверх, надела мой костюм для прогулок, как я его называю, и спустилась вниз, как раз когда вы уходили. Я следовала за вами до ваших дверей и убедилась, что мною действительно интересуется знаменитый Шерлок Холмс. Затем я довольно неосторожно пожелала вам доброй ночи и поехала в Темпл, к мужу.

Мы решили, что, поскольку нас преследует такой сильный противник, лучшим спасением будет бегство. И вот, явившись завтра, вы найдете гнездо опустевшим. Что касается фотографии, то ваш клиент может быть спокоен: я люблю человека, который лучше его. Человек этот любит меня. Король может делать всё, что ему угодно, не опасаясь препятствий со стороны той, кому он причинил столько зла. Я сохраняю у себя фотографию только ради моей безопасности, ради того, чтобы у меня осталось оружие, которое защитит меня в будущем от любых враждебных шагов короля. Я оставляю здесь другую фотографию, которую ему, может быть, будет приятно сохранить у себя, и остаюсь, дорогой мистер Шерлок Холмс,

преданная вам

Ирэн Нортон, урожденная Адлер».

– Что за женщина, о, что за женщина! – воскликнул король Богемии, когда мы все трое прочитали это послание. – Разве я не говорил вам, что она находчива, умна и предприимчива? Разве она не была бы восхитительной королевой? Разве не жаль, что она не одного ранга со мной?

– Насколько я узнал эту леди, мне кажется, что она действительно совсем другого уровня, чем ваше величество, – холодно сказал Холмс. – Я сожалею, что не мог довести дело вашего величества до более удачного завершения.

– Наоборот, дорогой сэр! – воскликнул король. – Большей удачи не может быть. Я знаю, что её слово нерушимо. Фотография теперь так же безопасна, как если бы она была сожжена.

– Я рад слышать это от вашего величества.

– Я бесконечно обязан вам. Пожалуйста, скажите мне, как я могу вознаградить вас? Это кольцо…

Он снял с пальца изумрудное кольцо и поднёс его на ладони Холмсу.

– У вашего величества есть нечто ещё более ценное для меня, – сказал Холмс.

– Вам стоит только указать.

– Эта фотография.

Король посмотрел на него с изумлением.

– Фотография Ирэн?! – воскликнул он. – Пожалуйста, если она вам нужна.

– Благодарю, ваше величество. В таком случае, с этим делом покончено. Имею честь пожелать вам всего лучшего.

Холмс поклонился и, не замечая руки, протянутой ему королем, вместе со мною отправился домой». (А. К. Дойл. «Скандал в Богемии»)

Холмс впервые был разгромлен соперником, чей выдающийся ум сквозил в каждом его слове и действии. И в то же время душевная грация и благородство характера такого противника вкупе с исключительной женской красотой глубоко поразили Холмса. Для него Ирэн навсегда осталась «Этой Женщиной». Ватсон редко слышал, чтобы он называл её каким-либо другим именем. В его глазах она затмевала всех представительниц своего пола. Золотую монету, подаренную Ирэн, Холмс два года проносил на часовой цепочке, носил бы и дальше, но её срезали в одном из притонов, после чего Шерлок навсегда прекратил свои периодические опиумные погружения. Фотография Ирэн Адлер не меньше года украшала интерьер его спальни, но однажды отправилась в архивную папку: так Холмс отвоевал себе освобождение от горько-сладостного наваждения. Письмо, написанное Ирэн в ночь перед отъездом, Ватсон выпросил у Холмса для работы над рассказом «Скандал в Богемии», но потом оно затерялось, вероятно, при переезде на новую квартиру. Иногда Холмс позволял памяти вернуть на минуту-другую образ Ирэн в луче света, но затем образ всё же отдалился и стал меркнуть. О чете Нортонов, уехавшей на континент, в последующие годы не было никаких известий. Будь в том необходимость, Холмс, разумеется, отыскал бы их в Европе, но внешнего импульса к такому розыску не возникало, а свои внутренние импульсы Шерлок гасил. И вот по прошествии целой бездны времён – Джемма!..

Он узнал в ней Ирэн сразу, с первого взгляда, как только она повернулась к гостям на стрельбище и освободила голову от бейсболки. Этот золотисто-гранатовый оттенок волос, вспыхнувших, как предзакатное солнце, он видел на вилле Брайони-лодж, когда изображал пострадавшего священника. Когда Холмса уложили в гостиной на диван, леди Ирэн склонилась над ним, чтобы поправить голову на подушке, и в этот момент что-то случилось с заколкой, державшей массу её волос в собранном виде. Волосы освободились и заструились вниз по плечам и груди, вспыхнув, как чистое пламя, в лучах ярко горевших ламп. Этот момент не раз возникал в памяти Холмса в последующие времена. Оставшись с Джеммой наедине в корзине аэростата, Холмс неустанно боролся с искушением обратиться к ней леди Ирэн и посмотреть, что будет. Зрительная память не могла обмануть – Джемма и Ирэн наружно ничем не отличались, исключая, разумеется, естественной разницы в одежде и манерах. Они сошли бы за сестёр-близняшек, которых путают даже родители, случись им оказаться рядом, но Холмс не понимал, как такое вообще возможно: «Ирэн, вы как очутились в России?»

Эта мысль преследовала Холмса даже во сне. Один античный сомнолог, Артемидор Далдианский, писал по сходному поводу: «Я не ставлю здесь вопроса, какой ставил Аристотель, – вне ли нас лежит причина сновидения, исходящая от бога, или же внутри нас имеется нечто, задающее расположение нашей душе и естественным образом устраивающее все, что с ней случается – я просто называю богопосланным всё неожиданное, как это водится в обиходе»[21]21
   Артемидор Далдианский. Онейрокритика. СПб., 1999. С. 28.


[Закрыть]. Я тоже не Аристотель, чтобы задаваться столь мудрёными вопросами, но соглашусь с Артемидором и поведаю о богопосланном Холмсу сновидении.

И приснилось ему той ночью, будто сидит он под кремлёвской стеной на одной из скамеек, поместившись так, что был виден университет. Люди проходили мимо Шерлока Холмса, а он сидел. Девица в сетчатых колготках, привлечённая его добротным английским костюмом и неславянским профилем, присела на кончик той же скамьи и, помолчав достаточное время, заговорила:

– В такой мороз и выпить можно, горячительного…

Но Холмс так мрачно глянул на неё, что девица поспешила вон. И как только она очистила скамейку, на её месте нарисовался Коровьев, быстренько сгустившийся из горячего московского воздуха.

– Приветствую вас, друг мой клетчатый, – сказал Холмс. – Не скажу, что скучал, но рад сегодня повидаться.

– Человек, перемещённый во времени и с эффектом вау-омоложения! – церемонно наклонил голову Коровьев. – Как вам в двадцать первом веке, мистер Холмс?

– Замечательно, гражданин Коровьев, замечательно!

– Зачем тогда взывали к мессиру? Когда всё замечательно, о нём не вспоминают.

– Есть момент… Ну, вы же читаете в моей голове, Коровьев! Вам есть что сказать?

– Охота была читать чужие глупости, – буркнул Коровьев. – Это же не всегда происходит, нужно настраиваться и напрягаться… Так что вываливайте, мистер Холмс, открытым текстом.

– Мои глаза видят то, чему нет объяснения в моей голове. Одна прекрасная особа, которую я знавал в Англии в конце девятнадцатого века под именем Ирэн Адлер, присутствует теперь в России под именем Джеммы Копейкиной. В таком случае возраст особы без малого сто восемьдесят лет, но в действительности ей восемнадцать. Это факт, за который я могу поручиться, но не могу объяснить. Вот почему я воззвал к мессиру с просьбой пролить свет на эту тайну.

– Мы же не справочное бюро, мистер Холмс. С какой стати мессиру отвечать на праздные вопросы вашей милости?

– Нисколько не праздные! Мессир делегировал нас с Ватсоном в Россию и в эту эпоху, если помните, в порядке реализации «Акта о спасении» между мессиром и царствующим домом Великобритании. Моё вопрошание – необходимейшее звено для оценки ситуации и принятия окончательного плана действий. А из-за вашей фанаберии, Коровьев, мессир рискует репутацией надежного партнёра, что вряд ли ему понравится.

– Полегче, мистер Холмс, полегче… С Ирэн Адлер всё в порядке – она давно на кладбище. Но я уже говорил и буду повторять, что вопросы крови – самые сложные вопросы в мире! Придётся начать с того, что Ирэн Адлер была вовсе не американкой, как вы полагаете, а соцветием русской, английской и немецкой кровей…

Коровьев поведал далее, что прапрабабкой Ирэн была русская красавица-дворянка, которая в Англии при дворе короля Георга III была известна как «графиня Джеребцов» – Countess Jerebtzov. Это была Ольга Жеребцова, урожденная Зубова, родная сестра последнего фаворита императрицы Екатерины II графа Платона Зубова, жена действительного камергера Жеребцова, управлявшего дворцовым имуществом императрицы. В Петербурге её любовником был британский посол Чарльз Уитворт, открыто проживавший в роскошном доме Ольги рядом с Зимним дворцом. Уитворт организовал заговор против Павла I, в результате которого Платон Зубов убил императора ударом табакерки в висок. Ольга участвовала в заговоре вместе с братом, поэтому в Петербурге ходили слухи, что Ольга отправилась в Британию, чтобы получить от британского правительства два миллиона рублей за убийство императора. В действительности Ольга уехала из России, чтобы воссоединиться с Уитвортом, который был отозван в Лондон. Смазливый денди, Уитворт, девять лет жил в Петербурге на содержании у своей русской любовницы, как альфонс, но видеть её в Лондоне отнюдь не собирался. Свою русскую пассию он огорошил известием, что женится на богатой английской аристократке, а между ним и Ольгой всё кончено. Взбешённая дама пустилась во все тяжкие при королевском дворе! Она умудрялась поочередно делить ложе с королем Георгом III и его сыном принцем Уэльсским – будущим королем Георгом IV. От этих отношений у Жеребцовой родился сын, но ни король, ни принц не пожелали признавать отцовство, опасаясь усыновить чужого бастарда. Ольга поступила так, как в те времена поступали многие знатные дамы – отправила внебрачного отпрыска в Америку. В Ливерпуле не иссякал поток мигрантов, искавших счастья за океаном. Среди них ждали отплытия и семьи с новорожденными, чьи матери кормили младенцев грудью. Некоторые из них соглашались принять чужого ребёнка и выкормить его, особенно когда за него хорошо приплачивали. Ребёнка увозили за океан, где он вырастал в приёмной семье, не догадываясь о своём происхождении. Мадам Жеребцова нарекла сына Джорджем Нордом и отдала в немецкую семью с фамилией Адлер, уехавшую из Касселя. Адлеры получили вместе с младенцем немалые деньги, которые избавили их от обычных тягот бедности при переселении. Благодаря полученному капиталу семейство Адлер быстро встало на ноги и стало процветать в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Возмужавший Джордж совратил сводную сестру, у которой родилась девочка, а сам сбежал от скандала в Англию. Джордж что-то знал о своём необычном происхождении, поэтому в Лондоне пытался добиться внимания королевской фамилии. Джордж написал несколько писем Георгу IV, обращаясь к нему «отец», но не получил никакого ответа. Он завёл семью и осел в Темпле, переиначив фамилию Норд с французского на английский лад – Нортон. Шестьдесят лет спустя внук Джорджа Нортона адвокат Годфри Нортон женился на красавице Ирэн Адлер, приехавшей из Америки, не подозревая, что она приходится ему троюродной сестрой. Церковь не считает подобные браки кровосмесительными, но уехавшая из Англии на континент, в Германию, чета Нортонов оставалась бездетной. Спустя несколько лет, проживая в Берлине, Ирэн овдовела. Она пребывала в самом расцвете женской красоты, и охотников разделить с ней судьбу и ложе было предостаточно. Прекрасной вдове приходили многозначительные приглашения на дворцовые приёмы от самого кайзера, но Ирэн решила, что с неё хватит монарших впечатлений… Своё предпочтение Ирэн отдала русскому генералу-кавалеристу Семёну Орлову, пошутив, что вернула себе девичью фамилию, поскольку по-немецки Адлер это «орел». Генерал служил управляющим казённого Хреновского конного завода в Воронежской губернии, куда Ирэн и отправилась вместе с мужем. Так судьба вернула в Россию праправнучку Ольги Жеребцовой, хотя о своих русских корнях Ирэн ничего не знала. В России она была счастлива. Ирэн увлеклась конным спортом и стала превосходной наездницей, поражавшей современников мужской посадкой и мужской манерой езды. Она обыгрывала на бегах матёрых заводских жокеев – лучших в России!

Хреновский завод – Мекка русского коневодства. Он был основан графом Алексеем Орловым-Чесменским, фаворитом Екатерины Великой, которому Семён Орлов, муж Ирэн, приходился отдалённым родственником. Орловские рысаки, выведенные здешними коннозаводчиками, отличаются невероятной красотой бега. Знаменитый Холстомер Льва Толстого – орловский рысак, родившийся на Хреновском конном заводе. Толстой не раз приезжал на завод и был знаком с генералом Семёном Орловым. Ирэн пристрастилась к рысистым бегам и сама правила конной запряжкой.

В январе 1902 года настал внезапный конец семейному счастью генерала – Ирэн скончалась при родах, оставив вдовца с двумя девочками на руках. Генерал был безутешен. Он попросил своего брата подполковника Петра Орлова, бездетно проживавшего в Звенигороде с женой Евгенией, приютить осиротевших малюток, чему те были только рады. Девочек звали Любонька и Наденька. Семён Орлов отправился в Маньчжурию, где погиб в Мукденском сражении с японцами.

Круглых сироток, пару ангелочков Любоньку и Наденьку, удочерили в семействе Петра Орлова как родных детей. Девочки выросли в убеждении, что они родились в Звенигороде, а Пётр и Евгения их настоящие родители. Сёстры были очень похожи друг на друга и на мать, каждой из них была присуща врожденная музыкальность, унаследованная от Ирэн. Любонька выросла и стала суперзвездой советского кино – великой и неподражаемой Любовью Орловой, кумиром миллионов. Наденька избрала балет и танцевала на сцене Большого театра. По своему таланту она могла стать солисткой и соперничать с Ольгой Лепешинской, но театральная дирекция не выпускала её из кордебалета. В ту эпоху театральное начальство выживало за счёт глубочайшего политико-административного инстинкта: «А что скажет Хозяин?» Хозяину во время очередного спектакля указали на Надежду Орлову и спросили мнение вождя. «У советского народа уже есть Орлова, две великих Орловых будет перебор, – рассудил вождь народов. – Семейственность в искусстве нам ни к чему, и кордебалет тоже балет, не всем же быть солистами». Надежда Орлова так и осталась на третьих ролях, но её внучка, Анна Орлова, мать Джеммы, покорила балетный Олимп, хотя и на краткий миг. Таким образом Джемма – праправнучка Ирэн Адлер, ставшая как бы вторым изданием своей прапрабабки. Полная репликация генома – такое случается крайне редко!

(На правах автора добавлю: отсюда и смятение Шерлока Холмса, не имевшего представления о долгой череде генеалогических событий и переплетений. Текла в Джемме и королевская кровь – наследие Георга IV, о чём совершенно не подозревали ни принц Арчи, тупо домогавшийся Русской Богини, ни его мать, Старая Молли, пребывавшая в диком ужасе от нахрапистой и распутной, как она полагала, русской парвеню).

– Надеюсь, мистер Холмс, ваше любопытство удовлетворено, – сказал Коровьев, блестя стеклами пенсне. – Мессир получит отчёт о нашей беседе.

Коровьев скрутился в воздушную трубку наподобие мини-смерча, а Холмс очнулся в своей постели.

– Джемма, – тихо сказал он в пространство, – ты даже лучше Ирэн, хотя это невозможно. Ты круче её, но без меня ты погибнешь.

* * *

Пришло время прощаться – в пятницу Холмс и Ватсон в сопровождении Зацепова снова оказались в кабинете значительного лица. Здесь царила прохлада, недоступная для большинства сотрудников, угоравших от летней жары в своих комнатушках.

– О-очень… прео-о-очень, – сказал генерал Самсытин, изобразив улыбку шириной в версту. – Какие впечатления и какие результаты, товарищи британские коллеги?

– Впечатления лучше, чем результаты, – сказал Холмс, – но, надеюсь, скоро они сравняются. Следствием, как мы убедились, приняты все возможные меры к розыску подозреваемого Копейкина, а коллега Зацепов держит под контролем всю поляну, как он выражается.

– Хах-хах! – отозвался генерал.

– В Лондоне ждут подробный отчёт, но уже есть реакция на наш предварительный доклад, – продолжил Холмс. – Я согласовал его с нашим посольством, где мы вчера побывали, поэтому с большим удовольствием ставлю в известность российскую сторону о принятых решениях. Руководство Скотланд-Ярда считает вас, господин генерал, и вас, господин Зацепов, достойными лицами для почётных наград ведомства. Эти награждения согласованы с нашим министром внутренних дел и даже, по неофициальным сведениям, с её величеством королевой. Там рассчитывают на дальнейшее развитие сотрудничества и улучшение отношений с Россией в виду её конструктивной позиции в данном вопросе. Весьма рад довести эту информацию до вашего сведения, господа!