Текст книги "Шерлок Холмс и Русская богиня"

Подвергшись страшному моральному насилию, Анна надломилась. Её внутренний мир, сиявший красками любви, поблек и обесцветился. «Что происходит, Анечка? – волновалась её педагог. – Где ваша ангельская легкость и небесная грация?» – «Мне пора танцевать умирающего лебедя», – отвечала Анна со слезами. Она покинула сцену, и Копейкин подчинил её, сделав покорной женой. Её одухотворенная нежная красота получила самую роскошную оправу, о какой только может мечтать женщина, но игра света в её зеленых глазах пропала. Она научилась не грустить, бывала даже весела на людях, покоряя общество своим обаянием, но стоило ей опустить голову на ночную подушку, как ручьи слёз безудержно бежали по щекам, хотя в её душе уже не было острого горя, скорее, пустота. «Ты слишком мало тратишь на себя, – укорял её муж. – Мне будет стыдно сказать, коли спросят, как дёшево ты мне обходишься». – «У меня же всё есть, – отвечала Анна. – Зачем покупать ненужное и тратиться на ненужное?» Всё же две просьбы у неё нашлось. В их загородном доме на Рублевке оборудовали балетную студию с огромными зеркалами и отличным паркетом, а в парке выкопали большой пруд. Лебеди спешили к Анне, завидев её, и брали корм из рук, а ей это «Лебединое озеро» в натуре служило утешением.

Рождение Джеммы пересоздало мир Анны. Дочь стала для неё всем-всем-всем и еще чем-то. Она не только кормила грудью, но и сама обихаживала милую крошку днём и ночью, не доверяя её памперсов и пелёнок нянечке. Ночные бдения у колыбели не доставляли ей ни малейшей досады. Джемма была настоящим ангелочком на вид, но её сильный характер, столь удивлявший многих впоследствии, проявил себя в первом же осмысленном высказывании. «Вот так! – сказала девятимесячная Джемма и повторила категорично: – Вот так!» И только через месяц последовало сакральное «мама». Анна накупила гору игрушек, читала дочери сказки и пела колыбельные, совершенно растворившись в своём материнстве. Расставшись с Джеммой на два часа, она бежала к ней с таким чувством, словно провела в разлуке с дочерью два года. «Вам нужно возвращаться на сцену, – сказала Анне педагог, посмотрев её на занятиях. – Я вижу чудо – к вам вернулось даже больше, чем было потеряно». Анна разрыдалась…

Копейкин ездил, как королевская особа, на «Роллс-Ройсе», а его охрана могла дать фору службе безопасности президента. Теперь бывший участковый, на халяву отнимавший у нищей старушенции пучок редиски, в качестве гуру деловой этики бухтел с телеэкранов и на различных экономических форумах про «высокие этические стандарты нашей экономики и демократии». Столь значимые стандарты не мешали ему всячески уклоняться от налогов и – натуру не перешьёшь – купленный Копейкиным телеканал занимался диффамацией и шантажом, торгуя собранным компроматом. Полицейское прошлое ввело в различные советы и комиссии по борьбе с криминалом, где Копейкин со знанием дела подавал советы, а когда очередная банда отправлялась в места не столь отдаленные… о, да! её владения тут же оказывались под пятой Сулеймана, которого в знак его положения в криминальном мире теперь прозывали Дедом Сулейманом, хотя «деду» не было и сорока лет. Сулейман честно делился гешефтом… Особая гордость Копейкина заключалась в тонко проведенной монополизации подъёмных кранов на строительном рынке – став собственником большинства кранов и других видов строительно-подъемной техники, он взвинтил тарифы так, что ценник строительства в столице вырос вдвое. Теперь ему мечталось о приватизации лифтов и введении платы за пользование «вертикальным метро» в жилых домах по всей Москве, что требовало определенных усилий по перемене законодательства, но Копейкин всё просчитал и уже начал готовить почву… Эх, кабы не судьба-злодейка!.. Плата за каждую поездку на лифте обещала принести безумную прибыль, просто безграничную!..

Копейкин набрал такой вес в административном закулисье, что его прочили в вице-премьеры по финансам и экономике. Уровень министра был для него пройденным этапом, поскольку министрами в правительстве сидели его старые ополченцы-назначенцы, которым он когда-то покупал должности. Копейкинское лобби упирало на то, что в его лице Россия получит такого эффективного менеджера, какого страна ещё не видывала… В администрации президента уже был готов проект указа о назначении Копейкина вице-премьером, оставалось день-два подождать, пока Хозяин завизирует. Эх, кабы не судьба-злодейка!.. Но жизнь учит – на всякий непотопляемый хитрый «Титаник» найдется свой айсберг с левой резьбой.

Британский посол в России сэр Родерик Б*** подорвался на противопехотной мине в лесном массиве, окружавшем имение Копейкина в Подмосковье, и это чрезвычайное, беспрецедентное событие поставило крест на его, Копейкина, великих амбициях. По крайней мере, в обозримой перспективе. Как всё было?

Сэр Родерик Б*** ехал по Рублевке в направлении госдачи, где его ждали для важнейших неформальных консультаций о путях улучшения российско-британских отношений, скатившихся на самое дно после событий в Солсбери, где впервые прогремела всемирная слава русских суперагентов Петрова и Боширова, неуловимых для MI‑1, MI‑2, MI‑3, MI‑4, MI‑5, MI‑6, MI‑7 и MI‑8, вместе взятых… как вдруг в один неподходящий момент ему приспичило. «Стой!» – скомандовал сэр Родерик. Посольский «ягуар» тормознул на обочине, и сэр Родерик устремился в лес мимо столбика с табличкой «Частное владение. Проход запрещён. Сбор лесопродуктов запрещён». Ах, господин посол! Не такое это простое дело – сходить за кустик в России! Сам слыхивал от шоферни, как в брянском лесу волки насмерть загрызли двоих, решивших сходить до ветру. А Сибирь? Там топтыгин что ни год раздирает в лохмотья автомобилистов, справляющих большую и малую нужды. А клещи? Эти твари – подносчики менингита, разносчики бруцеллеза и энцефалита – они везде, под листиком и на травинке, и везде они на низком старте, как спринтеры на олимпийской дорожке. А змеи и всякие змеюки? На юге страны запросто может тяпнуть гюрза, в средних и северных широтах водятся разнообразные виды гадюк, в Поволжье, Сибири и на Дальнем Востоке в первобытном нужнике близ автострады легко заполучить укус щитомордника в задницу. А уж случаев, когда людей, присевших на обочине, сметало проезжающей фурой, вообще не счесть. Кто мешает подумать головой о своей заднице и заранее справить нужду на любой заправке, где есть чистые, иногда даже хорошо пахнущие туалеты, рукомойники с водой, мыло и бумажные полотенца для рук? Но сэр Родерик не мог унизиться до общественного отхожего места. «Гадкий поваришка! – бурчал он под нос. – Ростбиф на завтрак сегодня был хуже некуда, будто коровье копыто в жидком навозе. Это уже третий повар на моей миссии, и каждый новый хуже прежнего! Буду звонить министру и требовать четвёртого! Ещё Наполеон говорил, что хороший повар удваивает силу дипломатии, а нашим тупицам из Форин-офиса до сих пор невдомёк. Китайцы и русские дают нам сто очков форы в кулинарной дипломатии, от этого…». Присев за кустиком, под роскошной сосной, сэр Родерик с огромным облегчением расслабил сфинктер… потом ангелы подхватили его бессмертную душу и в темпе аллюр три креста доставили в эмпиреи.

– Где твоя задница, бедный Родерик? – удивился апостол Петр.

– А зачем мне задница в раю? – удивился сэр Родерик. – Тут и голова-то не нужна.

– Вот как?!! Что же нужно?

– Большой хобот, – отвечал сэр Родерик, – как у элефанта.

– Какой-какой хобот? – ещё сильнее удивился Петр.

– Которым блаженноспасённые пьют райскую амброзию и трубят славу Господу!

Ответ понравился апостолу – сэр Родерик без промедления был облачён в райскую сорочку с крылышками и впорхнул в райские врата.

Тем временем на земле царила грандиозная суматоха и полыхал скандал. Лондон обвинил Москву в убийстве своего посла и нарушении Женевской конвенции, Венской конвенции, Парижского договора и ещё бездны священных дипломатических хартий, а также в применении запрещённых противопехотных мин в террористических целях. Сэр Родерик стал очередной невинной жертвой страшных русских суперагентов Петрова и Боширова! – скандировала западная пресса. После взрыва в лесу посольский водитель и охранник видели, как вдалеке выскочили на дорогу и побежали куда-то две толстых бабы в сапогах и фуфайках, размахивая на бегу корзинами. Сомнений не оставалось – Петров и Боширов! Кто же ещё? Это они, они отправили на кладбище половину Солсбери и это они, они взорвали все чешские арсеналы! А теперь, теперь… Боже, бедный, бедный сэр Родерик!.. Ошарашенная Москва слабо отбивалась. На Смоленской площади заявили, что ноги, то бишь мины, растут из Афганистана. Архивный заводской учет показал, что мина, на которой подорвался британский посол, была произведена во времена СССР и тогда же отправлена в Афганистан, где её после вывода советских войск захватили моджахеды. Поэтому дипломатическое ведомство намекало на причастность афганских террористов к смерти сэра Родерика, которому афганцы отомстили за участите британского принца Гарри в боевых действиях в провинции Гильменд и под Кандагаром. Но остервенившийся Джон Буль требовал проведения международного расследования под эгидой ООН и учреждения очередного Гаагского трибунала, а также новых санкций, контрибуций, репараций и капитуляций. Всё это порядком взбесило Кремль, который потребовал от спецслужб и силовиков без промедления доискаться до истины – хотя бы для внутреннего употребления.

Там и искать-то было нечего! Местность вокруг усадьбы Копейкина в окру́ге иначе как Заминированным лесом не называли, потому что каждый год там кто-нибудь подрывался. Начальник охраны Упырёв приволок с чеченской войны несколько ящиков противопехотных мин, срок годности которых был на исходе, а вокруг усадьбы шлялись не только грибники и рыболовы-охотники, но и всякие тёмные личности неведомой масти, которые залезали на деревья, чтобы пошарить взглядами за шестиметровой оградой… вот оно и пригодилось! Ну, чтобы добро даром не пропадало… «Какой-нибудь дурак подорвется, остальные уже не полезут», – рассудил бывший спецназовец Упырёв со своей колокольни. Касательно общего замысла всё было прекрасно, как на картах Генштаба, но вот касательно деталей, будь они неладны – народ опять огорчил планирующую инстанцию… Дураки-то и впрямь подрывались, но переводиться – нет, никак не переводились. Бум!.. да бум!!. да бум!!! В Заминированном лесу им было будто мёдом намазано. Округа полнилась слухами, что там вода мокрее, грибы белее, ягоды-орехи слаще… Охрана усадьбы твёрдо знала, что́ делать, когда слышался новый бум: соскребали ошмётки и грузили останки в покойницких мешках на пикапчик, который отъезжал по просёлкам километров на двести и там – концы в воду. Через неделю обычно возникал участковый, который получал свою мзду и не обнаруживал никаких следов происшествия. Однажды охране пришлось паковать в мешки двух умников со слесарным инструментом, которым приспичило разобрать обнаруженную мину прямо на месте… «Что за народ! – скрипел зубами Упырёв. – Ну, что за дикий народ!» Он бы давно разминировал лес, дабы исправить ошибку, но сгоряча установил мины на неизвлекаемость, так что оставалось только ждать, пока все мины подорвутся до последней. Подрывались, слава богу, не только люди, но и лоси, кабаны, даже один бродячий пес, так что разминирование территории продвигалось успешно. В лесу оставалось не больше десятка мин, когда появился сэр Родерик и неудачно присел в ненужном месте…

Англичане аж присвистнули, как услышали фамилию Копейкина. «Он же агент якудзы, Бу Самурайссон! – заявил временный поверенный, заместивший сэра Родерика и державший руку на пульсе событий. – Наши спецслужбы никогда бы не допустили столь опасного человека владеть усадьбой на правительственной трассе». Никто ему не поверил, зная манеру англичанки гадить, но следственная группа начала копать и быстро докопалась до старого посольского особиста, который вспомнил про шесть кофров с кокаином от якудзы… и пошло-поехало! Славный боевой путь Копейкина-Самурайссона стал проявляться с каждым днем всё яснее, а его личность – обретать всё более зловещие очертания. Следователь по особо важным делам Зацепов энергично раскручивал дело. Досье пухло, а вместе с ним пухла голова у начальства: «Что скажет Хозяин, когда узнает про все эти художества Самурайссона и про то, что криминальный олигарх едва не был назначен вторым, в сущности, человеком в правительстве?» Должны были полететь головы вместе с погонами и креслами… Однако Хозяин не стал требовать крови тех, у кого тряслись поджилки.

– Почему он до сих пор не арестован? – спросил Хозяин, ознакомившись с материалами.

– Не успели. Копейкин залёг на дно, господин президент, как только стало известно о гибели посла, теперь ищем… уже скоро возьмем!

– Дело политическое, международное. Такого ещё не бывало. Тут думать надо!.. Копейкина искать, но англичанам не сдавать. Они кого-нибудь нам сдали по нашим запросам? Там, в Лондоне, сидят сотни наших беглых олигархов и коррупционеров, каждый может утереть нос Копейкину по части криминала, но нам говорят, что с Темзы выдачи нет. А с Москвы-реки есть? Мерзавца поймать, остальное решать будем потом. Работайте!

* * *

Разумеется, в досье, которое читал Шерлок Холмс, ничего не было ни про прения сэра Родерика с апостолом Петром у райских врат, ни про временного поверенного, ни про Хозяина. Там были представлены свидетельские показания, сухие факты, результаты экспертиз, но весь этот материал оживал в воображении Холмса и складывался в связную картину.

– Ватсон, нам предстоит потягаться с выдающимся негодяем и очень умным преступником, – сказал Холмс, отодвигая папку. – Я бы сравнил его с Мориарти, но боюсь, что Мориарти до него далеко. Самурайссон – невероятный планировщик, который видит ситуацию на три хода вперед и никогда не рискует, если не уверен на сто процентов. Тут, правда, нет английского кейса, который важнее всего для королевы, но и того, что есть, достаточно, чтобы понимать, что шансов затравить такого зверя у нас почти никаких. И даже экстрасенсы из «Призмы» едва ли чем смогут помочь, потому что Самурайссон знает об их существовании и наверняка принял меры для маскировки. Экстрасенсы не видят его и не увидят! Зацепову он тоже едва ли по зубам, потому что Самурайссон знает все методы следствия и пределы его возможностей. Он пройдет между капель дождя.

– Тогда зачем мы теряем время в Москве? – спросил Ватсон. – Летим в Лондон!

– Я не сказал, что шансов нет. Я сказал, что их почти нет, а это разные вещи. Спланировать можно всё, кроме случайности. В этом самым трагическим образом убедился мой братец Майкрофт, то же самое произошло и с Самурайссоном за пять минут до его полного триумфа. Сто́ит подождать новой случайности, которая сломает Самурайссону всю игру. Но мы не знаем, друг мой, когда она случится, и случится ли вообще. Хотите почитать это жизнеописание акулы в человеческом обличье?

– Нисколько, – отвечал Ватсон. – Самое главное вы мне сообщите, а детали меня утомят или собьют с толку.

Тем часом Зацепов пребывал в начальственном кабинете.

– Не нравится мне эта визитация, – говорил Полуян Поливанович Самсытин. – Никогда бы и близко не подпустил Скотланд-Ярд к нашей кухне, когда бы не слезы наших дипломатов – на Смоленской площади умоляют создать позитивное впечатление в Лондоне о нашей готовности к сотрудничеству в расследовании. Какие ваши предложения, Прохор Петрович?

– Да невелика беда, Полуян Поливанович! Как спровадили комиссию Интерпола, так и Скотланд-Ярд упакуем и спровадим. По той же схеме.

– Боюсь, не сработает. Это же великий Шерлок Холмс – козырный туз Скотланд-Ярда, а за ним ещё маячит королева.

– Это в Лондоне Холмс великий, а в Москве он даже не холм, а просто холмик. Упакуем и спровадим, не беспокойтесь! У меня все наработки по Интерполу сохранились. Я тут по мотивам прикинул «План совместных оперативно-следственных мероприятий в период обеспечения взаимодействия с делегацией Скотланд-Ярда по розыску подозреваемого гражданина Копейкина Б. Б.». Гляньте, пожалуйста, Полуян Поливанович, и завизируйте, если нет возражений, а то бухгалтерия мне смету не утвердит.

– Ну, ты сам давай! Я со слуха лучше пойму, а то глаза у меня от бумаг уже болят сегодня.

– Ознакомление делегации с Москвой криминальной предлагаю начать с Большого театра. Сначала балетный спектакль, потом балерины по списку номер три.

– А почему не по списку номер два?

– Обойдутся! До списка номер два они ни чином, ни рылом не доросли.

– Не чувствую у вас, Прохор Петрович, широты подхода. Хозяин сказал, напомню, что дело политическое, международное… Лучше перекланяться, чем недокланяться! Укажите список номер два, но сам Большой театр отнесите в конец плана. Так сказать, финальный акт симфонии, полнейшее атанде и крещендо!

– Сделано! Тогда начнем сегодня с ресторана «Полный марафет», думаю, он им отключит мозги на целые сутки…

Согласовав весь план по пунктам и получив магическую резолюцию «Утверждаю. П. Самсытин», Зацепов навестил бухгалтерию, где ему выдали аванс на оперативные мероприятия под отчёт, и вернулся в свой кабинет в весьма приподнятом расположении духа.

* * *

Ресторан «Полный марафет» принадлежал сливкам общества.

Тут тусовались тугие кошельки и охотницы за ними. Сюда, впрочем, заглядывали и случайные гости, которым хотелось посмотреть на знаменитое место, чтобы потом невзначай обмолвиться перед своими про то, как славно посидели в «Полном марафете» на большие тысячи… Особым шиком было не просто посидеть, но и разбить по пьяни большое зеркало, лучше – два, чтобы персонал тебя зауважал. Но до битвы с зеркалами нужно было ещё созреть.

– Вустрицы свежайшие, господа, ещё утром плескались в океане! Не упустите этакое наслаждение! – промурлыкал официант.

Зацепов, Холмс и Ватсон заняли столик, откуда хорошо просматривалась входная дверь. «Если мы увидим Копейкина, он не успеет сбежать», – пояснил диспозицию Зацепов. По его словам, «Полный марафет» был любимой ресторацией Копейкина, поэтому приход сюда давал возможность организовать засаду и самим чуть-чуть расслабиться – для скрепления профессиональных контактов!

– Неужели такой осторожный Копейкин сунется в ресторан, где его знает каждая собака? – усомнился Ватсон.

– Ручаться не могу, а примеры тому знаю, – сказал Зацепов. – Было дело, ловили Мишку Камчатку. Тогда ещё «Призмы» не было, запеленговать его по мозговому излучению не могли, искали, как при царе Горохе, методом визуального обнаружения. Вроде бы знали все его лёжки, явки и малины, знали, что из Москвы никуда не делся, а толку нет. Два месяца в стойке! Один оперативник хватился и говорит: «Мишка сам не свой от палтуса под гранатовым соусом и крабового супа на рябчиковом бульоне. Он всегда ходил в «Прагу», где делают лучший крабовый биск с каперсами. Надо там посмотреть». Смотрим ещё три недели – Мишки нет. Оперативник обратил внимание, что каждый день приходит в «Прагу» обедать толстый негр, который заказывает как раз эти блюда. Сделали снимки, убрали черноту, сняли парик и ахнули – Мишка Камчатка! Только он обычной комплекции, а тут негр с брюхом. Но это пустяки – накладная подушка. Всё, скрутили на входе, он потом обижался, что не дали последний раз пообедать по-человечески, ха-ха! Могли бы подождать, говорит, мне теперь десять лет хлебать лагерную баланду. А Копейкин в сто раз умнее Камчатки, он и не такое может придумать, если приспичит!

Официант был проворным, вертлявым человеком, очень подвижным и быстрым, сообразительным и болтливым. К устричному аперитиву он присоветовал консоме из осветленного говяжьего бульона, затем отварного лосося под соусом муслин… Затем Холмс и Ватсон уже своим разумением заказали соте из цесарки с фаршированными кабачками и ягненка с мятным соусом, жареных рябчиков со спаржей, медальоны Россини с фуа-гра и чёрным трюфелем, а на десерт приглядели белый шоколад с осетровой икрой, персики в желе из ликера «Шартрез» и кофе по-турецки.

Зацепов пошёл другим путем, но халява явно возбуждала полёт его гастрономической мысли. Отдав должное устрицам с рюмочкой брусничной настойки, он приступил к филейчику стерляди под винным соусом с белыми грибами и со множеством раковых шеек. За ним последовало сальми из диких уток, обжаренных в оливковом масле, под соусом с кореньями и трюфелями, в сопровождении нежнейшего зеленого горошка. Шато-лафит из ротшильдовских виноградников сопроводил этот деликатес в желудок подполковника, у которого явно губа была не дура. Ему принесли такую спаржу, что загляденье, потом – седло молодого барашка по-нормандски под водочку «Purity 34» и артишоки… Им нанесли столько всякого пикантного добра, что на столе уже и места не оставалось. «У нас сегодня решительно древнеримское пиршество!», – восхитился Зацепов. И чем тяжелее становилось в желудках, тем легче в головах, повитых спиртуозным духом. Зацепов и его гости выпили за здоровье её величества королевы, за мост сотрудничества, соединивший полицейские службы великих стран, за демократию, которая подружила британского льва и русского медведя … ну, и так далее.

– Люблю вас, подлецов! – прорвало Зацепова где-то на шестой рюмке, когда, по русскому обычаю, начинаются излияния чувств. – Тебя, Джон Джоныч, особенно! – полез он к Ватсону целоваться. – Тебя бы первого расстрелял за твой талантище! Кто бы знал его без тебя? Только признайся, свинтус, что наврал с три короба, иначе кто бы тебе поверил?

Опешивший от таких нежностей и комплиментов Ватсон дергал головой, но всё равно Зацепов поцеловал его ухо взасос.

– А тебя, Шерлок Холмсович, люблю ещё сильней, слонище ты эдакий! Мы тут наших мориартей ловим по дюжине в год, никому дела нет, а ты одного отправил на тот свет, и стал великой легендой! Чтоб я так жил! Зови меня в гости, Шерлок, теперь ты мне ближе свата, дороже брата! Давайте, мужики, тяпнем на брудершафт и поцелуемся! Уж я вам помогу изловить этого хитрого беса Копейкина или я не буду Зацепов!

Обескураженные его напором, Ватсон и Холмс пили с Зацеповым на брудершафт и конфузливо челомкались. Что-то было не то, что-то не так во всём происходящем, какой-то намек на подвох, но сообразить, в чём намек, а тем более в чём подвох, британцы будучи подшофе не поспевали.

– Мальчики, привет! Вы только сами с собой целуетесь или как? Девочки вас не интересуют?

– Катись-ка ты подальше, – любезно отвечал Зацепов подошедшей к столику даме бальзаковского возраста в боевом раскрасе, со слишком массивными бусами и височными кольцами африканского калибра, в белом брючном костюме и в очках с тяжёлой тёмной оправой. Её лошадиная челюсть и крупные прокуренные зубы явно не располагали.

– А я не к тебе, пупсик, – отвечала нахальная дама. – Я к этим мальчикам-красавчикам! Я их фанат! Ребята, как насчет селфи за мой счет? Я уже снимаю, делаем чии-и-ииз!

Дама занимала место за столиком неподалёку и уже долгое время опаляла Ватсона и Холмса, как из огнемёта, взорами женщины с трудной судьбой, что-то мучительно соображая. Это была галимая столичная блогерша, стримерша, тиктокерша, хайперша и просто скандальная особа Ксюша Стульчак, поджидавшая свою закадычную подругу Ксюшу Пипихонскую, которая запаздывала из-за пробок. Ксюша‑2 была во всех отношениях поприятней Ксюши, но это не могло убить их великую женскую дружбу, потому что дружили они не по женской части, а по интеллектуальной. Бывалыча, прикупит одна из них ворох нижнего бельишка где-нибудь в Милане, тотчас другая прискачет с инспекцией и начинается экспертная дискуссия.

– Это пёстро, – морщится Ксюша, приятная во всех отношениях.

– Ах нет, не пёстро, – аргументированно отвечает на нападки менее приятная Ксюша.

– Ах, пёстро, пёстро! – гнёт своё Ксюша‑2.

– Нисколько даже не пёстро! – стоит непоколебимо на своём Ксюша.

Столь содержательная дискуссия длится до тех пор, пока оба эксперта не упьются в хлам и не запоют со слезой и надрывом о своём, о девичьем, о заветном: «Вот хтоо-та с гоо-рачки спустилси, наверна, милай мо-ой идё-оот, на ём защитна химнаастёрка, вона с умаа миня свидио-ёт…». Пара драных кошек на заборе не смогла бы отмяучить сей музыкальный опус с бо́льшим чувством.