Текст книги "Шерлок Холмс и Русская богиня"

– Эу! – воскликнул Ватсон подобно архиепископу Кентерберийскому. – Никогда бы не подумал, что ангел явится в образе паучонка.

Воистину, у Ватсона словно свалилась гора с плеч! Поверье, которое ему мигом вспомнилось, гласило, что паук в чашке знаменует удачу, главное, чтобы паук не был чёрным. А в чашке болтался серенький паук, почти неразличимый на фоне молочного чая, что и требовалось доказать! Наверное, он свалился с потолка, пересекая его просторы, как ковбой пересекает просторы прерии где-нибудь в Оклахоме или Небраске… ну, в той стране, куда путь теперь был открыт! Весы в голове Ватсона быстренько перекосились, и чёрный Хугин с осколками опустился долу, а воротник, три монашки и блондин-паучок вознеслись горе́. Ах, Ватсон, Ватсон! Как же можно было провалить всю игру, имея на руках чистый флеш-рояль? Сколько раз Холмс учил друга, что эмоции затмевают разум и что лишь холодная отстраненность спасает нас от роковых ошибок! Но перековать себя в бесстрастного рационалиста доктор Ватсон так и не сумел, а ведь в делах суеверных, как в любви, самый ничтожный нюанс способен повергнуть нас в бездну отчаяния и даже в бездну погибели. Что́ и произошло с Ватсоном, который на радостях нарушил самое главное правило кодекса суеверий – полностью, до самой последней мелочи соблюдать ритуал. Ритуал же требовал от Ватсона извлечь паучка из чашки и выкинуть его за дверь на улицу. Всё! И примета получила бы необратимый ход, и вся эпопея «Титаника» сложилась бы иначе – совершенно благополучно… Но Ватсон то ли не знал этой последней мелочи, то ли запамятовал… Он позвал кухарку, кухарка, качая головой, взяла чашку с чаем, отнесла её на кухню и вылила в помойное ведро вместе с ангелом-пауком. Флешь-рояль рассыпался, как не бывало, но Ватсон об этом даже не подозревал. Он заправил молоком другую чашку чая и выпил её с таким чувством, будто пил бокал шампанского по случаю славной победы. Теперь события, увы, окончательно обрели свой необратимый зловещий характер. Как говорил в подобных обстоятельствах совсем другой автор, знавший толк в делах магии и суеверий, Аннушка уже разлила масло…

– Признаться, Ватсон, я не вполне был уверен, что увижу вас здесь, – сказал Холмс, расплываясь в нехарактерной для него улыбке при виде друга, спешившего по длинному перрону вокзала Ватерлоо с саквояжем в руке. – Мне показалось позавчера, что лопнувшее стекло произвело на вас слишком сильное впечатление.

– Что было, то было, – не стал отпираться Ватсон. – Сначала зловещий Хугин…

– Суеверия, мой друг, суеверия! Не стоит видеть руку дьявола там, где всё устроено гораздо проще.

– Как именно?

– Дьявол не станет бить оконные стекла, для него это унизительно ничтожно. Взглянув на ситуацию отстранённо, я понял, что всему виной резонанс, самое обычное физическое явление. Хугин бил клювом в окно так сильно, что оно где-то треснуло, но ещё держалось. А рассыпалось оно от боя часов, когда акустические волны вошли в резонанс с его микроколебаниями. Оперные певцы очень гордятся, когда им удается силой собственного голоса разбить за счёт резонанса стеклянный бокал или хрустальную люстру, и никто при этом не апеллирует к дьяволу. Вы сами знаете, Ватсон, что экономная миссис Хадсон приобрела эти напольные часы в какой-то лавке старьевщика за смешные деньги и не удосужилась ни разу пригласить часового мастера, чтобы он отладил механизм боя. Часы бьют слишком громко и сильно, как лошадь копытом, но все мы давно привыкли к их особенностям и даже не слышим аномалии. Позавчера ослабленное стекло получило от боя часов последний импульс энергии и рассыпалось! Вот и весь фокус, Ватсон!

– Ваша логика, Холмс, как всегда, безупречна. Надеюсь, что так и было, – сказал доктор не вполне уверенно. – Не пора ли нам зайти в вагон, а то поезд отправится без нас?

Глава 2
Титаническое невезение

– Приятного путешествия, господа! Не отказывайте себе напоследок ни в каких удовольствиях на борту лучшего корабля нашей лучшей в мире пароходной компании!

Стюард в ливрее, учтиво поклонившись, вышел, оставив друзей в каюте, которая с первого взгляда поразила Ватсона роскошью убранства и отделки. Стены сияли полированными панелями из красного дерева, массивные дубовые кровати были застелены шёлковым бельем, живые цветы в вазах гармонировали с разноцветными драпировками, мраморный умывальник сиял благородной белизной, а огромное овальное зеркало над ним в бронзовой раме было достойно графского будуара.

– Такую роскошь нечасто видишь даже в Кенсингтоне, – сказал Ватсон, практиковавший много лет в этом аристократическом районе Лондона и повидавший немало богатых домов. – А что такое ляпнул этот стюард, Холмс, или я ослышался? Мне показалось, он сказал напоследок … В каком таком смысле напоследок?

– Пустая оговорка, не ломайте голову, дорогой Ватсон. По-моему, он вообще плохо понимает, что говорит, потому что он не англичанин. По произношению я бы принял его за немца, который недавно взялся учить английский и складывает каждое слово из отдельных звуков, как будто стену из кирпичей.

– Странный тип! На вид толстяк с кошачьей рожей, и кажется, что свою рожу он никогда не брил. Мне на секунду даже показалось, что это жирный кот в ливрее, которого хозяин выучил ходить на задних лапах.

– Вам бы романы писать, дорогой Ватсон, или сказки в духе Гофмана. В Лондоне можно встретить и не такие рожи! Мужчины с мордами бульдогов, мопсов, гиен, горилл, женщины-мартышки и женщины-цапли с оттянутыми до подбородка носами… Одну мясную лавку в Ист-Энде держит дама – чистый бегемот в чепчике, я не мог поверить своим глазам, что бывают такие уродства. А взгляните на парламент, сколько там жабьих морд – пучеглазые старцы с отвисшими щеками!

– Бог с ними, – сказал Ватсон. – Мы ведь на «Титанике», и вы обещали раскрыть…

– Время пришло! – подхватил Холмс. – Я готов, дружище, посвятить вас в тайну Майкрофта и всего Вестминстера, которая привела нас сюда. Теперь я спокоен: если тайна всплывет где-нибудь за пределами «Титаника», я смогу ручаться, что мы с вами не имеем к этому никакого отношения. Но будет проще показать её вам, чем долго излагать на словах, которым вы всё равно не поверите. Идёмте!

Они спустились вниз по множеству трапов в недра огромного судна и долго шли по коридору грузового трюма, оставляя по обе стороны от себя двери складских помещений и корабельных кладовок. Электрические лампы прекрасно освещали стальной коридор, но воздух в нём был чем-то похож на воздух в горящей угольной шахте. Откуда-то тянуло гарью и жаром, тяжёлый запах машинного масла тупо давил на обоняние, в горле першило.

– Это с непривычки, дорогой Джон! – сказал Шерлок. – Другой конец коридора ведёт в машинное отделение и в кочегарки, где пышут пламенем топки корабельных котлов. Там настоящий ад! Но мы туда не торопимся. Нам нужен форпик[5]5
   Форпи́к (нидерл. voorpiek, англ. forepeak) – отсек основного корпуса судна между форштевнем и первой («таранной») переборкой, крайний носовой отсек судна. Обычно служит для размещения грузов или водяного балласта.


[Закрыть] – грузовое помещение в носу этого гиганта, самый первый отсек сразу за форштевнем.

– Стоять! Дальше ни шагу! – услышали друзья сильный голос и увидели мощного полицейского в чёрной каске с кокардой, стоящего у глухой поперечной переборки.

– Констебль, я Шерлок Холмс! Пароль – три башни! Отзыв?

– Отзыв – львиная грива! Мы вас уже заждались, сэр!

– Вас должно быть три человека, чтобы меняться на посту.

– Так и есть. Мы меняемся через каждые четыре часа, больше в этой чёртовой душегубке не продержаться.

– Всех вас представят к награде, констебль, когда дело будет закончено. Когда мы все вернемся в Лондон, я напомню об этом вашему начальству в Скотланд-Ярде. Теперь приступим к осмотру и проверке. Никто не пытался проникнуть туда до меня?

– Нет, сэр. Последняя живая душа, которую мы здесь видели, был сэр Майкрофт, запечатавший эту дверь своей личной печатью. Вот она, совершенно целая. Согласно данной мне инструкции с этого момента, господин Холмс, мы переходим в ваше подчинение до прибытия в Нью-Йорк и сдачи груза. Прикажете открыть помещение?

– Валяйте! Господин Ватсон со мной, это мой помощник, который имеет право доступа в помещение.

– Да, нам об этом сказали, сэр!

Констебль сорвал печать и с помощью двух ключей вскрыл замки стальной двери, повернувшейся в петлях с ужасающим скрежетом. Ватсон почувствовал, как по хребту у него побежала струйка пота, а по коже поползли мурашки. В проёме было темно, но Холмс уверенно нырнул в черноту и через пару секунд включил освещение. Ватсон зашел в помещение, и констебль сразу захлопнул дверь за его спиной, оставшись снаружи.

– Как вам это, Ватсон? – Холмс широким жестом воздел правую руку снизу вверх, принимая величавую позу, достойную древнего римлянина.

Ватсон помолчал, разглядывая представшую его взору картину, потом с некоторым недоумением произнес:

– Очень смешно, Холмс! Мы что, везем в Америку артиллерийские снаряды? Даже в голову такое не могло прийти. Я отлично помню эти зелёные снарядные ящики полевой артиллерии, которые таскались с нашими войсками повсюду в Индии и Афганистане. На что вы подрядились, Холмс? Чёрт побери, тут хватит снарядов на целое сражение! Тут сотни ящиков, если не тысячи!

– Откройте один ящик, любой. Могу поручиться, что такие снаряды в королевской артиллерии вряд ли кто видел.

– Это же золото! Холмс! Тут слитки золота!!! Мы перевозим золото в снарядных ящиках? Что за бред? И все эти ящики с золотом, Холмс, все-все? Сколько его?!?! Тут же тонны золота! Такого не может быть! Не может быть… Ущипните меня, Холмс, я хочу проснуться!

– Щипать вас бесполезно, Ватсон, щипать нас нужно обоих. Даже я впечатлён, хотя, конечно же, о золотой начинке этих ящиков я знал от Майкрофта с самого начала. Хотите пересчитать их? Не трудитесь, всё сосчитано. Тут ровно семь тысяч триста ящиков! В каждом из них пятьдесят килограммовых слитков золота высшей пробы. Видите клейма? Рыцарский замок с тремя башнями и геральдический британский лев на каждом слитке. Это клеймо Банка Англии.

– Погодите, Холмс! Я пытаюсь сосчитать, сколько золота перед нами…

– Триста шестьдесят пять тонн золота! Ни унцией меньше! В документах именно такой вес.

– В голове не умещается.

– Мы возвращаемся, Ватсон. Закройте ящик и раскройте глаза, тут порожек, не зацепитесь. Остальное я вам доскажу в каюте.

Друзья покинули форпик и очутились снова в коридоре. Несколько минут у Холмса ушло на замену печати Майкрофта своей собственной.

– Констебль, пароль на завтра будет действовать с ноля часов, – сказал Холмс. – Пароль, запоминайте, архиепископ Кентерберийский, отзыв – герцогиня Манчестерская. Повторите и передайте своим товарищам. И последнее. Если со мной что-нибудь случится, например, окажусь за бортом, вы переходите в подчинение доктора Ватсона, как указано в инструкции.

* * *

Едва Ватсон и Холмс добрались до каюты, как в дверь постучали и толстый стюард с кошачьей физиономией, заросшей диким волосом, предстал перед друзьями. В руках у него была бутылка коньяка, укутанная белоснежной салфеткой.

– Пароходство делает презент, господа! Все пассажиры напоследок смогут повеселиться от души и испытать все удовольствия, какие только есть на этом судне, – сказал стюард, помещая бутылку на столик.

– Как это понимать напоследок? Что вы такое заладили, уважаемый? – вскинулся Ватсон. – Я полагал, что ослышался в прошлый раз!

– О, сэр, не гневайтесь, я могу случайно произносить не совсем те слова, которые нужны. Английский для меня неродной, язык плетёт что-то сам по себе, простите, сэр. Я хотел сказать, что судно покидает Европу, куда многие пассажиры уже не вернутся, поэтому для них всё происходит напоследок.

– Ты немец?

– Как вы проницательны, сэр! Я надеялся, что уже избавился от акцента, но это, видимо, не так.

– Как тебя зовут и как ты попал в Англию?

– Нильпферт[6]6
    Nilpferd (нем.) – Бегемот.


[Закрыть], ваша милость, Ганс Нильпферт, к вашим услугам! Я родом из Саксонии. В Германии я получал бы вдвое меньше за свою работу, чем в Англии, поэтому я всегда нанимаюсь на английское судно, чтобы кормить свою обширную семью.

– Твоя вера позволяет тебе бриться? Или ты состоишь в секте небритых стюардов, которые пугают детей своей щетиной?

– Да, сэр, позволяет, но если я побреюсь, простите, пугаться будут не только дети, но и родители. В юности я заболел оспой и чудом остался жив. Мое лицо изрыто ямами и шрамами, которых люди пугаются, а многие боятся даже заразиться оспой. Я ношу бороду, чтобы никто не терзался пустыми страхами, сэр! Позвольте налить вам коньяк, господа?

– Нет, Ганс, ты свободен.

– Вот здесь кнопка для вызова стюарда, буду рад вам служить. «Титаник» целиком в вашем распоряжении! На нём есть все, чтобы порадоваться жизни напоследок, господа!

– Уж с этим мы сами как-нибудь разберемся.

Ливрея Ганса растаяла в дверном проеме.

– Я поражён, – сказал Холмс. – Наш небритый саксонский гость исправил свое произношение за минувший час, теперь он может сойти за коммивояжера из Сохо. Гладкая речь, убаюкивающая интонация…

В дверь снова постучали. Рассыльный принес радиограмму на фирменном корабельном бланке, адресованную Холмсу. В ней значилось: «Атмосфера успокаивается. Контора Черчилля обнулила ставки на заезд. Все лошади в конюшнях. Попутного ветра «Титанику»! М. Крофт».

«Титаник» тем временем покинул гавань Саутгемптона и держал курс в открытое море. Береговая полоса тянулась по правому борту белой линией меловых поднятий, постепенно понижаясь и подёргиваясь дымкой. Ветер наполнился силой и свежестью, а волны выросли и покрылись пенными гребнями. Любое другое судно уже бы начало качать, но исполинский «Титаник» шёл по идеальной прямой, как по нитке, рассекая волны громадой чёрного форштевня. Открытые палубы были полны публикой, переживавшей коллективную эйфорию романтического прощания с Европой. Кто-то даже нервически плакал…

– Прекрасная новость, – сказал Холмс, прочитав радиограмму вслух. – План Майкрофта, похоже, удался и атмосфера действительно успокаивается. Ватсон, теперь я расскажу вам нечто невероятное, но всё, что вы услышите, истинная правда. Что вы хотите узнать в первую голову?

– Всё!

– Тогда начнем с золота. Сказать, чьё оно? Моё, Ватсон! Ваш покорный слуга в это мгновение может считаться богатейшим человеком Англии, если только не всей Европы! Если отпустить вожжи и предаться фантазиям, я могу почувствовать себя царем Соломоном, Крезом или египетским фараоном, восседающим на золотой горе. Давайте выпьем коньяку по столь торжественному поводу! Груз, который охраняют в форпике доблестные констебли Скотланд-Ярда, в судовых документах принадлежит Уильяму Шерлоку Скотту Холмсу, эсквайру. Я волен распоряжаться им как мне заблагорассудится, ибо я собственник этих сокровищ вплоть до особого момента. Впрочем, в документах нет слова золото, там написано про груз меди, который принадлежит мне, но это не меняет сути. Итак, триста шестьдесят пять тонн… меди, мой друг! Груз золота вызовет ажиотаж при оформлении и массу слухов, которые мгновенно разлетятся по обе стороны Атлантики, а груз меди никого не волнует. Из него наделают посуды, электрических кабелей или трубок для паровых котлов.

Холмс закурил любимую вересковую трубку, выпустив толстые кольца сизого дыма, и отхлебнул коньяку. «А он весьма недурен, Ватсон, составьте мне компанию». Его распирало то ли от гордости, то ли от смеха, который лился из его глаз – напряженное молчание друга заметно веселило Холмса.

– На самом деле, Ватсон, золото принадлежит Банку Англии, проще говоря, государственной казне. Британская империя перевозит золото в Америку, а мы с вами маскируем этот момент, не давая обрушиться мировым биржам и фондовым рынкам на волне паники.

– Паники? Я ничего не понимаю, Холмс. Разве Банк Англии не вправе проводить операции с золотом? Если это его собственность, что страшного в его перевозке? Хозяин – барин, и пусть все заткнутся. Купил-продал, привёз-отвёз… Это же не воровство?

– Нет, конечно. Это не воровство, а политика. Большая политика! Очень большая политика, в которой нет места житейской логике. Я сам задавал брату Майкрофту подобные вопросы, поскольку в Суссексе, в деревенском захолустье, тебе кажется, что самое важное, что происходит в мире, это цветение вишни, дожди и разлив рек, которые делают непроходимыми суссекские глинозёмы, или пропажа овцы у соседа. Этот мир мы считаем незыблемым, но он очень хрупкий и ломкий. Его не станет с одного удара! А вот случится этот удар или нет и когда именно он случится, это уже зависит от большой политики, которую, признаться, я на дух не переношу, а братец Майкрофт только ею и живет. По его словам, мир большой политики воспримет перемещение английского золота за океан однозначно – как сигнал к войне. Банк Англии, разумеется, вывозит лишь часть золотого запаса, но триста шестьдесят тонн – это масса золота со стратегическим смыслом. Она пойдёт не на ювелирные украшения, а на обеспечение военных займов и контрактов – для больших финансов и большой политики тут очевидная истина. Вас не удивило, Ватсон, что золота случилось ровно триста шестьдесят пять тонн – по числу дней в году?

– Э-э… А что?

– По подсчетам финансистов один день большой войны будет стоить Англии примерно тонну золота. Отсюда элементарное следствие – «Титаник» везёт в трюме золото, которого хватит на целый год боевых действий. Это страховка на случай неблагоприятного развития событий на континенте или же полного истощения золотого запаса в Банке Англии.

– В Европе? Мы что, вступаем в европейскую войну, Холмс? Очнитесь, друг, кругом мир и благоденствие! Какая война на континенте? У Вестминстера с Уайт-холлом поехала крыша, а ваш братец Майкрофт, похоже, спятил от умственных перегрузок. Такое бывает и с очень умными людьми, я не хочу никого обидеть.

– Как вы милы, дорогой Ватсон! Мы с тобой одной крови, как выражаются зверюшки у Киплинга… Месяц назад я высказывал Майкрофту почти то же самое, когда он приехал ко мне в Суссекс со своим сногсшибательным предложением. С кем и зачем нам воевать, удивлялся я. Англия процветает, как никогда прежде. Английский рабочий получает в десять раз больше русского рабочего, вдвое больше немецкого или французского. Буржуазия стрижёт рекордную прибыль, а величие и могущество империи стоит на небывалой высоте. Мы живем в новом золотом веке Августа Октавиана, говорил я тогда. Но вы слышали, Ватсон, что сказал наш щетинистый Ганс из Саксонии? Он нанимается на британские суда, потому что в его фатерлянде за ту же работу платят гораздо меньше. Это и есть casus belli – посыл к войне, точнее говоря, её зародыш! По одной капле воды человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада – имя таким гансам легион! На низшем уровне они завистливы и бессильны, но на высшем уровне их сила, помноженная на зависть, призывает войну. Богатство Англии бесит остальной мир, а делиться с ним своим добром мы не собираемся. Мы собираемся его защищать! Джон Буль будет рвать глотки…

– … а может и пинка получить под зад! Не буди лихо, пока оно тихо. Кто мог подумать, что нашу бесподобную армию, одолевшую Наполеона, измотают в кровавых боях и попрут вон из Афганистана полудикие пуштуны? Мы и впрямь собираемся драться со всей Европой? Тогда я остаюсь в Америке.

– Мы ещё не деремся, Ватсон, и мы не одни – есть Антанта, – покрутил трубкой в воздухе Холмс. – Против нас Берлин, Рим и Вена, за нас – Париж и Петербург. Драка будет трое на трое, и Майкрофт уверен в победе. Вы не заметили, дружище, что ещё несколько лет назад доки и верфи на Темзе были забиты коммерческими судами, а сейчас на всех стапелях одни только военные корабли? Крейсера, миноносцы, подводные лодки, артиллерийские мониторы… Их спускают на воду каждую неделю. Джон Буль наращивает стальные клыки неслыханными темпами! И тот факт, что мы так торопимся, сам по себе говорит о близости большой войны. Хотите посмеяться, Ватсон?

– Валяйте.

– Вчера я посидел в пабе на Уигмор-стрит и убедился, что народ нюхом чует близкую заварушку. Какой-то подвыпивший неджентльмен в бедной одежде, от которой разило собачьей шерстью, клочьями висевшей на его куртке, объяснял бармену, как именно Европа взлетит на воздух, словно пороховой погреб. С его слов выходило, что Австрия полезет на Турцию, дабы оттяпать землицы на Балканах, а Германия, которая с турками заодно, нападет на австрияков. Россия тоже нападет на Турцию, чтобы оттяпать себе черноморские проливы, а Германия обрушится на Россию, чтобы присвоить Польшу. Поскольку у нас союз с Францией, которая с семьдесят первого года точит зубы на Германию, наш флот запрёт Балтийское море, а лягушатники займут все земли до Рейна. Кайзер им накостыляет по первое число, займёт берег Ла-Манша и будет обстреливать Лондон из огромных крупповских пушек. Из столицы все сбегут, и немцы займут её без боя, высадив воздушный десант со своих гигантских дирижаблей-цеппелинов. Все сокровища, собранные в Лондоне, попадают в лапы кайзера… Майкрофт хохотал, когда я ему пересказал этот сюжет, как сумасшедший. Вам не смешно?

– Нисколько. Крупповские пушки вообще-то убивают, а не смешат.

– Старая истина, Ватсон: о чём в королевской спальне тихонько шепчут, о том в пабе горланят во всю глотку. Этот собачник не владеет информацией, которую знает мой братец, но собачий нюх ведёт его в нужном направлении. Дальновидная осторожность! – девиз власти в текущий момент. «Удача колеблется на острие меча!» – сказано ещё Гомером. Превратности войны требуют золотого покрытия, поэтому за бумажные деньги, которые мигом обесценятся, никто не продаст тебе миллион винтовок, пушки и пулемёты. Поэтому Банк Англии везёт золото в Америку, чтобы обменять его на горы оружия, которые потребуются Джону Булю в дополнение к его собственным клыкам. И это значит, Ватсон, что война уже здесь, с нами, в трюме «Титаника», а мы её прячем от лишних глаз. Впрочем, справедливость требует признать заслугу Майкрофта – это его идея! Он осознал, что перевозку такой массы золота на военном корабле или почтовым судном будет невозможно скрыть в силу множества неизбежных процедур, а значит, шило вылезет из мешка. Потеря скрытности лишает смысла всю операцию и открывает ящик Пандоры. И это Майкрофт придумал погрузить золото на «Титаник» не здесь, в Саутгемптоне, где по причалам бродят оравы зевак, а среди них тайные агенты держав, в первую очередь – Берлина. Нет, Майкрофт отправил золото в Белфаст, где «Титаник» достраивали на заводе и там же авральным порядком грузили на него бессчётное множество грузов, используя судовые и заводские краны, сходни и лебедки, уследить за которыми не мог никакой агент. Капитан Смит единственный, кто в курсе реальных событий, ибо без него решить этот вопрос было невозможно. Майкрофт лично опечатал «груз меди» своей печатью и разместил охранников-констеблей в ближайшей каюте третьего класса.

– Скажите, Холмс, с какой стати мы с вами оказались перевозчиками государственного золота? Для меня это самое непонятное. В Лондоне тысячи чиновников! Любой бы почёл за честь сопровождать такой груз!

– Тут сложились, Ватсон, два щекотливых обстоятельства. Во-первых, привлекать любого чиновника к такой операции всё равно, что привлекать целое ведомство. Пишется приказ об откомандировании, сослуживцы начинают разнюхивать что к чему, сам чиновник может сболтнуть лишнего, хуже того, решит продать ценную информацию на сторону… Слишком большой риск! Во-вторых, и это, в сущности, во-первых и в-главных, невозможно поручиться, что отправленный груз – триста шестьдесят пять тонн золота! – вернётся в собственность Англии. Представьте, дружище, мы прибываем в Нью-Йорк, я помещаю золото в хранилище банка «J. P. Morgan & Co» и оформляю его как свою собственность. Последнее звено операции – оформление генеральной доверенности от меня, собственника, который приехал и уехал, моему доверенному лицу, постоянно пребывающему в США, с правом проведения всех финансовых операций, включая продажу золота, его залог, обмен, депонирование в других банках, выпуск золотых монет, погашение векселей и счетов по коммерческим договорам, и ещё чего только не заблагорассудится! Таким доверенным лицом должен стать, когда формальности будут закончены, наш посол в Северо-Американских Штатах сэр Джеймс Брайс, который появится в нужный момент и скрепит подписью документы. Так операция будет завершена и наша готовность к превратностям войны намного возрастет. А теперь, Ватсон, представьте, что человек на моем месте депонирует золото в американском банке как свою собственность… и на этом всё заканчивается. Этот человек остается в США и становится его богатейшим жителем! Он богаче Рокфеллера, Вандербильта, Джона Пирпонта Моргана и Дюпонов вместе взятых! Наш посол не получает никакой доверенности – Англия остается с длинным носом! Как вам такой ход?

– Боже, Холмс, вы способны на такое? Это же последняя гнусность, до которой только можно додуматься!

– Элементарно, Ватсон! Для финансиста это элементарно и самоочевидно! Финансист сразу понимает, какой колоссальный капитал судьба по своей прихоти даровала ему на эти несколько дней, и невозможно ручаться, что он устоит перед невероятным соблазном стать новым Крезом. А Мориарти живёт в душе каждого, только одним хватает силы держать его на цепи, а другим нет. Для того, чтобы заграбастать золото, всего-то потребуется не оформлять ни на кого никакую доверенность! И Англия будет бессильна против этого негодяя!

– Почему? Мы не сможем его повесить?

– Не сможем, потому что Англии не нужен скандал вселенского масштаба. К тому же никаких юридических прав на золото у неё нет. Де-юре Англия не ввозила золото в Америку, поэтому претендовать на него она не сможет! Негодяй это знает лучше нас с вами, к тому же, с его несметным богатством, он наймет лучших юристов, которые выиграют все суды, если только дело дойдет до судебной тяжбы. К тому же получить гражданство США он сможет легко и быстро. Вот почему Майкрофт примчался ко мне в Суссекс и только что не на коленях умолял меня войти в положение бедной империи, в которой не осталось ни одного честного чиновника, на которого можно положиться! Родина требует жертв, Ватсон! Я оказался единственным, на ком свет клином сошелся, а вас, Ватсон, я привлёк по той же причине – мы оба безнадежно порядочны, иными словами, слишком глупы, чтобы обокрасть казну.

– Это комплимент или оскорбление?

– Наверное, и то, и другое. Смотря с какой каланчи оценивать ситуацию.

– Шерлок, стоп! А если посол?..

– Посол?

– Если посол получит от вас доверенность и решит ею воспользоваться в своих собственных интересах?

– Вопрос не бровь, а в глаз, Ватсон! Сэр Джеймс – джентльмен с безупречной репутацией, юрист и путешественник, который отправился на гору Арарат и нашел на ней трухлявую деревяшку в четыре фута длиной. Таких деревяшек в Англии валяется шесть дюжин вдоль любой сельской изгороди, но деревяшка на Арарате, решил сэр Джеймс, отвалилась от Ноева ковчега! С ним согласились немногие ученые мужи, но сомневаться в его честности нет повода. Однако когда под подозрением все – исключений быть не может. Мой гениальный брат Майкрофт предусмотрел и такую невероятную вероятность! Сэр Джеймс примет от меня генеральную доверенность и тут же подпишет акт дарения золота британской короне. Тем самым Банк Англии возвратит свою собственность в своё полное распоряжение. Но если вдруг возникнет заминка с подписанием последнего документа, на всякий случай посла будут сопровождать два агента с особыми полномочиями. Один агент из специального отдела Скотланд-Ярда, который занимается международными операциями, второй – из зарубежного отдела британской секретной службы. Господин посол не сможет покинуть сте́ны банка до тех пор, пока не подпишет дарственную. Впрочем, я не сомневаюсь, что присутствие агентов будет чисто формальным.

– Майкрофт, кажется, все предусмотрел! В который раз удивляюсь его дьявольски изощренному уму! Но в чём смысл его туманной радиограммы, из которой я понял только то, что скачки не состоятся. Вы, Шерлок, сделали ставку в букмекерской конторе перед отъездом?

– Контора Черчилля вовсе не букмекерская контора, принимающая ставки на победу в заезде. Майкрофт слегка пошутил. Черчиллей в Англии хватает, но в данном случае речь идет о первом лорде адмиралтейства Уинстоне Черчилле, герцоге Мальборо. Майкрофт опасался, что Германия может решиться на крайние меры, чтобы сорвать наши планы, если информация о них всё же просочится и станет достоянием агентуры. Поэтому он попросил адмиралтейство проверить все германские базы на предмет нахождения в них немецких подводных лодок. Проверка показала, что все субмарины находятся в местах постоянного базирования. Поэтому возможность торпедной атаки на «Титаник» можно исключить из перечня рисков.

– Что я слышу – торпедной атаки? На пассажирское судно?! В мирное время?!! Но это же безумие!

– Это не безумие, Ватсон, а первый акт войны, если атака состоится. Майкрофт сказал, что кайзер атакует нас, если Германия сочтёт себя готовой к войне. Как видите, нам ничего не угрожает, значит, последний немецкий солдат ещё не пришил последнюю пуговицу к мундиру. Но может быть, они просто ни о чём не разнюхали, тогда расслабляться не стоит. Стоит прислушаться к собачнику в пабе, который нутром чует, что Европа вот-вот взлетит на воздух, словно пороховой погреб.

– Послушать вас с Майкрофтом, так всем нам осталось жить пять минут.

– Именно за это, Ватсон, я и ненавижу большую политику. Это чистая отрава… которой мы уже отхлебнули! Запейте отраву коньяком, вам полегчает!

На третью ночь путешествия Холмс проснулся от неприятного запаха.

– Какое-то Чикаго! – пробурчал он спросонья. – Чем это воняет?

В Чикаго судьба заносила его в рамках операции внедрения в германскую агентурную сеть в Англии, во главе которой стоял резидент фон Борк. Подобраться к резиденту напрямую было невозможно, поэтому британская секретная служба снабдила Холмса фальшивыми документами на ирландскую фамилию Олтемон и перебросила в Чикаго, чтобы его воспринимали в дальнейшем как американца ирландского происхождения. Оттуда он проник в тайное ирландское общество в Буффало (штат Нью-Йорк), был арестован констеблями в Скибберине (Ирландия) как участник антианглийских волнений и, в конце концов, обратил на себя внимание одного из мелких агентов фон Борка, который рекомендовал «Олтемона» своему шефу как ирландского экстремиста и подходящего человека. На протяжении двух лет Холмс-Олтемон вёл тонкую игру против Борка, которая увенчалась ликвидацией резидентуры и всей агентурной сети. Но собственно чикагский этап операции оставил в душе Холмса весьма неприятный запах – в буквальном смысле слова. Как и все лондонцы, Холмс привык к удушливому смогу и противным городским запахам, но Чикаго в этом плане его потряс. «Разве можно этим дышать?» – спрашивал себя несчастный Олтемон, очутившись на улицах Чикаго. Знаменитые чикагский бойни располагались прямо в городской черте, в год на них забивали девять миллионов голов скота, туши разделывались, а потоки крови и отходы производства сливались в реку, которая впадала в озеро Мичиган под названием Мутный ручей, хотя в действительности это был Кровавый поток. Бойни кишели бесчисленным множеством мух, слепней, крыс, всякой кровососущей нечисти, отравлявшей жизнь горожан. Но главным ужасом был запах, точнее сказать, нестерпимая вонь мясного разложения, стоявшая над городом круглый год. Проснувшись в каюте на «Титанике», Холмс будто почувствовал себя снова на берегах Мичигана и содрогнулся от отвращения. Включив ночник, он осмотрелся.