Текст книги "Сделать жизнь"

Для иллюстрации картины разрушения приведу только два примера, свидетелем чему я был сам. Правда, первый случай засвидетельствовал мне Борис Антошин. После того как государство прекратило кредитование строительства энергетических объектов во Въетнаме, Борис вернулся с Москву, попал под сокращение штатов в ГКЭС и нашёл работу в торговой компании нового разлива. Так вот, первое, что ему поручили осуществить, – это демонтаж и вывоз всего оборудования шарикоподшипникового завода ГПЗ № 1 на металлолом. А там были уникальные высокоточные станки и целые автоматические линии по изготовлению и сборке подшипников.

По свидетельствам немцев, когда англо-американцы начали наносить в 1944 году массовые бомбовые удары по Германии, они начали это дело с уничтожения шарикоподшипниковых заводов Германии. Почему? Потому что шарикоподшипник – основа современного машиностроения. Без него невозможно построить ни одного двигателя, ни одного транспортного средства, станка, механизма и так далее. А мы сами своими руками уничтожали своё богатство. Почему? Причина была проста. Торговая компания купила завод за рубль и ей не нужны были станки и производство, ей нужны были только заводские здания под склады товаров. В Москве было два ГПЗ. Теперь ни одного. Осталось только название улицы: Шарикоподшипниковая.

Производство падало, а торговля бурно развивалась. Причина опять банально проста. По законам экономики вложение капитала в промышленное производство даёт прибыль в размере 10–20 % в год, то есть вложенный рубль обратно к хозяину вернётся в полном размере только через пять-десять лет. А в торговом капитале оборот средств «деньги – товар – деньги» без присутствия производства ускоряется во много раз. Утром товар купил, к вечеру продал и так далее. За месяц капитал можно удвоить или удесятерить и даже более. Наши новоиспечённые нувориши не хотели ждать пять-семь лет, и поэтому все кинулись в торговлю. В стране постепенно появилось всё, но на 70–80 % импортного производства. Только сейчас правительство с гордостью объявляет, что уровень промышленного производства в России достиг уровня 1989 года. Ну, поистине не можем ничего нового построить, прежде чем не уничтожим старое. А ведь были иные пути преобразований. Многие серьёзные экономисты продолжают утверждать это и сейчас. И далеко ходить не надо. Китайцы ясно доказали, что можно построить новую экономику, не разрушая старой.

Второй пример про сельское хозяйство. В 1990 году, как только колхозникам разрешили продавать дома, я купил дом в деревне, расположенной в 160 км от Москвы, в Ярославской области. Там в виде морской звезды на расстоянии километра друг от друга были расположены три деревни, объединённые в один колхоз. В каждой деревне было примерно по сто домов, своя молочная ферма на сто голов скота. В нашей деревне была ещё ферма с телятами. Была общая машинно-тракторная станция, конюшня и маленький, но свой молокозавод. Вокруг деревень были обширные поля, засеянные льном, овсом, рожью и картофелем. Была своя школа и медпункт. Было очень красиво, особенно когда цвёл лён. Поля окрашивались в нежно-голубой цвет. Каждый день в полдень вдоль деревни и мимо моего дома ехала телега, полная бидонов с молоком от молочной фермы, и возница по дороге подбирал ещё бидоны с молоком от частных коров в деревне. Никто ничего не охранял, да и замков на домах почти не было. Молоко везли на свой молокозавод.

Продал я этот дом в 2003 году. Картина была следующая. Колхоз исчез. Домов с местными жителями осталось по тридцать-пятьдесят на деревню, в которых жили одни старики. Остальные дома были проданы дачникам или стояли заколоченные. Исчезли все фермы (даже кирпичные стены растащили), конюшня, лошади и трактора. Молодые парни поголовно спились от безделья и безысходности, половина сидела по тюрьмам за мешок украденной картошки. На огороде нельзя было оставить лопату или банку из-под молока: украдут. Молодые женщины подались в большие города искать личного счастья или толпами стоять на Ярославском шоссе в ожидании состоятельных клиентов. Поля стояли непаханые, на них поднимался густой молодой подлесок, где в огромных количествах росли подберёзовики. Деревня погибала. Дом, в котором был человек, получающий пенсию, считался богатым. Пенсии хватало на закупку хлеба, соли, спичек и круп, остальное от своего приусадебного участка, домашнего скота и птицы. Вот такие результаты перестройки были на селе. Повторяю, я сам являюсь живым свидетелем этого страшного процесса. Процесс возрождения России начался только с приходом к власти Путина в 2002 году.

Время в работе и хлопотах идёт незаметно и быстро. Заканчивался 1995 год. За минувшие пять лет внешняя торговля по инерции катилась по законам и правилам Минвнешторга. Но постепенно руководство «Газпрома» приходило к осознанию того, что более не существует каких-либо контрольных органов вне концерна, которые могли бы проверить закупочные цены и наказать за переплату. Поэтому руководители крупных подраздений «Газпрома» поставили вопрос о передаче импорта для их подразделений в их руки. Зарождалась эпоха самостийной торговли и откатов. В конце 1995 года по «Газпрому» вышел приказ, по которому весь импорт изымался из «Газэкспорта» и передавался в главки «Газпрома» в соответствии с их производственным назначением.

Соответственно, мой отдел упразднялся, но всем предложили альтернативные варианты трудового устройства с правом выбора. Мне предложили два варианта: первый – замдиректора конторы по импорту газовых турбин и компрессоров в подразделении «Газпрома» под названием «Газкомплектимпэкс», и второй – замдиректора конторы по учёту и распределению газовых потоков в странах СНГ в «Газэкспорте». Но у меня было и третье предложение. От итальянской фирмы «Нуово Пиньоне», которая к этому времени была куплена американской фирмой «Дженерал электрик». Фирма «Дженерал электрик» является самой крупной машиностроительной трансконтинентальной компанией в мире. Число рабочих и служащих составляет более 350 тысяч человек, а её заводы, кроме США, раскинуты по всему миру.

И опять, в который раз по жизни, передо мной встал вопрос о выборе дальнейшего пути. Оставаться в «Газэкспорте» и заниматься скучной учётной работой мне не хотелось, хотя пара сотрудников моего отдела остались.

Идти на оперативную работу в «Газкомплектимпэкс» тоже было рискованно. Мне шёл пятьдесят девятый год, пенсия не за горами, и, если я не сработаюсь с новым начальством, меня спокойно и с полным основанием могли отправить на пенсию, такие прецеденты у нас уже были, тем более что я не был кадровым работником «Газпрома». Фирма «Дженерал электрик» предложила мне сказочные условия: оклад в твёрдой валюте в четыре раза выше газпромовского, медобслуживание в лучших клиниках Москвы, автомобиль с полным обслуживанием за счёт фирмы и, наконец, удобное место в офисе в центре Москвы и со своим рестораном. В общем, жить можно.

Контракт на четыре года. Чем я должен был заниматься? Мне была поставлена простая задача: закупать в СНГ материалы, детали и изделия для заводов фирмы «Дженерал электрик». Задача была благородная, потому что большинство наших заводов в то время влачило жалкое существование в отсутствие заказов и полной экономической разрухи в стране. Вот всё это вместе и подвинуло меня принять решение в пользу «Дженерал электрик». Дальнейшие события показали, что я был довольно наивным человеком в своих надеждах продвинуть зкспорт из СНГ.

Нью-Йорк, 1994. Лангусты

Милан, 1992

Рим, 1993

Париж, Ноттердам, 1992

Италия, Рим, 1993

Финляндия, 1993. Подписание контракта

Глава 8
«Дженерал электрик»

Шёл 1996 год. Осваиваясь на новом месте и в новой ипостаси (менеджер по закупкам в СНГ в московском представительстве фирмы «Дженерал электрик»), я встретился с целым рядом проблем, о которых, конечно, имел какие-то представления, но, как оказалось, весьма отдалённые. Несмотря на то, что высшее руководство «Дженерал электрик» и «Нуово Пиньоне» (именно эта фирма в составе «Дженерал электрик» наиболее заинтересована в дешёвых технических продуктах из России) было искренно заинтересовано в развитии торговли с Россией, средний технический персонал исполнителей на местах в Италии отнюдь не горел желанием работать с Россией. Языковой барьер, разница в стандартах, неизвестность в надёжности поставок, неуверенность в качестве товаров и многое другое представляли головную боль для исполнителей на местах. Поэтому я встретился со своего рода итальянским саботажем. Они высылали мне технические требования, чертежи и спецификации на якобы интересующие их изделия, но в подавляющем большинстве случаев они не отвечали мне на мою ответную информацию.

Много тяжёлых проблем было и с нашей стороны. Во-первых, разница в технических стандартах. Приходилось ограничиваться теми производствами, которые имели сертификаты на производство товара по западным стандартам, а таких были единицы, или видами товаров, которые не требовали сертификации. Во-вторых, техническая отсталость ряда наших производств. Например, одно из подразделений фирмы «Нуово Пиньоне» искало изготовителя и поставщика литых корпусных деталей для швейных машинок. Однако я так и не сумел найти технически приемлемого поставщика из России. Наше производство прецизионного литья под давлением серьёзно отставало от технического уровня Запада. В-третьих, как это ни парадоксально звучит, при наших мизерных зарплатах в промышленности предложения заводов по цене изделия иногда оказывались неконкурентоспособными.

Например, итальянцам требовались в огромных количествах (десятки тысяч) обыкновенные асинхронные электродвигатели небольшой мощности. Ничего хитрого в них не было. Казалось бы, флаг в руки. Я нашёл небольшой завод в городе Коврове, специализировавшийся на выпуске таких двигателей. Не договорились по ценам. Крайне низкая производительность труда, плохая организация производства и снабжения, немыслимо дорогие кредиты не позволили заводу выиграть этот заказ.

Надо признать, что в низкой конкурентоспособности наших заводов значительную роль играла также крайняя слабость нашей финансовой системы. В период экономической разрухи у заводов не было своих оборотных средств, а наши банки если давали деньги, то под совершенно грабительские проценты, которые лишали займы всякого экономического смысла. Заводы просили у меня согласиться на авансовые, хотя бы частичные, предоплаты для закупки исходного сырья. Но тут упирались мои иностранцы. На Западе предоплата не была популярна, и они категорически отказывались от неё, до конца не понимая, в какой тяжёлой ситуации находится наша промышленность.

Конечно, на совещаниях и в докладах я пытался разъяснить ситуацию и убедить руководство, но мои доводы не возымели действия. По этой же причине не состоялась очень хорошая сделка на изготовление мощного электрогенератора для электростанции. Мы договорились по ценам и всем техническим условиям и срокам поставки, но у завода, если я не ошибаюсь, «Электросила» в Питере не нашлось средств на закупку меди и других исходных материалов, а «Дженерал электрик» не дала им этих средств.

Примерно через год я стал опасаться, что ничего у меня не получится. Однако, как говорится, вода камень точит. На одном из предприятий «Газпрома» наладили производство лопаток для силовой части двухвальных газовых турбин фирмы «Дженерал электрик». Наладили для себя, так как в «Газпроме» эксплуатировалось много ГТ мощностью 10 и 25 МВт, и они требовали ремонта. Но ДЭ стали закупать их и для своего производства.

Но главный прорыв произошёл тогда, когда замначальника отдела химического оборудования фирмы «Нуово Пиньоне» всерьёз взялся за размещение заказов в России. У фирмы есть небольшой, но хорошо оснащённый завод в городке Пиза (падающая Пизанская башня там). Завод производит различные химические аппараты в виде сосудов, работающих под давлением. В частности, завод специализировался в производстве сосудов-реакторов для гидрокрекинга в процессе производства бензина. Завод собирал (сваривал) корпуса реакторов и начинял их внутренними устройствами. А вот обечайки для производства корпусов завод закупал по всему миру. Обечайки для реакторов представляют собой довольно серьёзное многотонное изделие. Диаметр составляет 4–5 метров, толщина стенки 150–250 мм и высота 3–5 метров. Для изготовления таких корпусных деталей требовалось наличие на машиностроительном заводе очень мощного оборудования (прессы, манипуляторы, термопечи, расточные и обрезные станки для больших диаметров и высокой точности и так далее).

Я получил соответствующее задание из Италии: найти изготовителей обечаек в СНГ. Заводы также должны были быть сертифицированы на производство изделий по нормам ASTM и ASME. Это было обязательное условие. Таких заводов оказалось четыре: «Атоммаш» на Дону, Сумской машиностроительный завод на Украине, Волгоградский машиностроительный завод и Ижорский завод под Питером. «Атоммаш» мне не ответил, Сумской завод я посетил, но на нём можно было производить только обечайки диаметром не более 3 метров. Такая же ситуация была и на Волгоградском заводе. Только Ижорский завод подтвердил свои технические возможности.

Мы с итальянцем, командированным с фирмы «Нуово Пиньоне», посетили завод и ознакомились с его возможностями. Ижорский завод изготовил много корпусов для атомных реакторов ВВЭР, размеры которых были близки к размерам реакторов для гидрокрекинга. Далее меня вызвали в Италию в Пизу на стажировку по производству реакторов и для ознакомления со всеми техническими требованиями к обечайкам. Потом приехала целая делегация от фирмы «Нуово Пиньоне», мы поехали на завод и заключили контракт сначала на одну пробную обечайку. Проба оказалась успешной, и фирма покупала с моей помощью обечайки в последующие два года. Этот бизнес сильно расширился.

С учётом того, что на мне лежала обязанность приёмки готовых изделий и документации на них, мне надоело мотаться туда-сюда из Москвы в Питер (иногда я летал туда без ночёвки на один день), и я снял квартиру в Колпино недалеко от завода. Это решило мои многие бытовые проблемы. Иногда я оставался в Питере на выходные и тогда бродил целыми днями по городу. Город удивительный. В нём есть шарм такой неуловимой прелести, что мне кажется, любой человек, побывав в нём, влюбится в этот город навсегда. И это еще я не говорю о его дворцах или знаменитых исторических окрестностях, как-то: Кронштадт, крепость Орешек, Пушкино, Павловск и так далее.

Работая в Питере, я смог разместить также пробный заказ на изготовление рамы для газоперекачивающего агрегата на Невском заводе, который изготавливал наши отечественные ГПА мощностью 10 МВт. Казалось бы, это довольно простое изделие. На самом деле это было не так. К нему предъявлялись высочайшие требования по прочности, виброустойчивости, коррозионной стойкости, по точности размещения всех устанавливаемых на ней агрегатов. На неё устанавливалась газовая двухвальная турбина мощностью 25 МВт с системой топливоподачи, с маслосистемой, с элементами подвода воздуха и отвода выхлопных газов. С ней стыкуется газоперекачивающий компрессор той же мощности. Стыковка должна обеспечивать абсолютную соосность и температурные расширения обоих агрегатов. Ну и так далее. Объём контроля на изделии по трудозатратам превышал объём трудозатрат по изготовлению. Например, каждый сварной шов проверялся несколькими методами (магнитным порошком, ультразвуком и рентгеном).

Завод сделал одну раму и от дальнейших заказов отказался. Нерентабельно. Опять низкая производительность труда делала завод неконкурентоспособным. В конце 1999 года Ижорский завод получил крупный заказ на изготовление корпусов атомных реакторов типа ВВЭР для Ирана, там цены были выгоднее, и завод стал уклоняться от наших заказов.

В 2000 году мой контракт с фирмой «Дженерал электрик» закончился и не был продлён по той причине, что четырёхлетний опыт показал малую эффективность импорта изделий из СНГ. Не готова была моя страна поставлять изделия такой высокотехнологически развитой промышленной компании, как «Дженерал электрик». Я ушёл на пенсию, где и пребываю до сих пор. Заработанные на ДЭ и в «Газпроме» деньги я вложил в ценные бумаги, которые стоили тогда копейки, и тем самым обеспечил себе скромную, но достойную старость.

Глава 9
Мои любимые горы и лыжи

В предыдущих главах я в основном писал о своей производственной деятельности и мало уделял внимания остальным аспектам жизни человека. Обо всём трудно рассказать подробно, но умолчать о горах я не могу. После окончания института я старался один день в неделю посвящать себя спорту. Зимой это были походы на беговых лыжах, летом – плавание, одно время – катание на водных лыжах на водохранилище, походы в лес или парки. Было время, когда мы с приятелем Алексеем Сиушевым, которого я привёз с гор, купили в складчину катер и мотор к нему для катания на водных лыжах. Я для этого даже окончил курсы водителя катера. Но беременность жены и родившийся сын прервали все наши с Алексеем планы.

Но ещё до моей второй женитьбы в 1972 году, примерно в 1962 или 1963 году, когда я уже переехал вместе с родителями на новую квартиру в Кунцево, я хорошим зимним днём поехал кататься на лыжах. Наши пять домов в то время были новостройкой, кругом от Белорусской железной дороги в сторону Рублёвского шоссе были одни поля, поэтому прямо у дома я надел лыжи и покатил в сторону Рублёвского шоссе. Тогда это было обычное шоссе, достаточно было снять лыжи, чтобы перейти дорогу. Теперь этого уже не сделаешь. Всё перегорожено. За шоссе на подступах к реке стояла деревенька Крылатское. Ныне от неё осталось только название станции метро. От деревеньки к Москве-реке вели крутые и довольно глубокие овраги. Овраги остались, и на них теперь оборудована горнолыжная станция с несколькими подъёмниками.

А тогда со склонов этих оврагов каталось несколько человек, ловко поворачивая лыжи из стороны в сторону. Я попробовал так же, но тут же упал. Да и страшно, склон крутой. Стал присматриваться, как это другим удаётся. Оказалось, у них совсем другие лыжи: шире, толще, а главное у них другие крепления ботинок. Пятка намертво прикреплена к лыже. Загорелся, очень захотелось так же бесстрашно съезжать с крутых склонов оврага. Помчался в магазин спортинвентаря, но продавец сказал мне, что горные лыжи, горнолыжные ботинки и крепления к ним – страшный дефицит и купить их можно только летом, и то, если при этом ещё повезёт. Сейчас настали другие времена, всего полно, любые бренды на любой вкус и кошелёк. Те времена развитого социализма ушли, но память о них надо оставить, чтобы они не вернулись. Поэтому кратко изложу историю своих мытарств в горнолыжном спорте.

Тогда в магазине, мне вспомнилось, что мой сосед по дому в Волковом переулке предлагал мне когда-то армейские лыжи, доставшиеся ему от отца, который воевал в финскую войну в 1939 году, и оттуда он их привёз. Эти лыжи были шире и толще беговых, а главное на них были установлены крепления с пружиной, которая позволяла фиксировать пятку ботинка, не позволяя пятке отрываться от лыжи, то есть ботинок и лыжа становились как единое целое. Как потом оказалось, такие деревянные лыжи с пружинными креплениями, точно такие, как мне подарили, были первоначальным горнолыжным оборудованием в Европе.

Путешествуя позже по горнолыжным курортам Европы, я неоднократно встречал в маленьких горных гостиницах подобные лыжи, висящие на стенах и напоминающие об истоках горнолыжного спорта. Ботинки я не смог купить и приступил к катанию в обычных лыжных ботинках. Попробовал скатиться, скатиться можно, а вот поворачивать лыжи на склоне никак не получается. Оказалось, что техника скольжения и поворотов на лыжах – это целая наука, изучать которую мне пришлось весь остаток жизни. Очень хотелось научиться кататься красиво и изящно и с любых склонов и трасс. И я добился этого впоследствии. Многие туристы из моей группы в последние годы высказывали мне восхищение красотой моего катания.

Мы учились по учебникам великих горнолыжников-французов. Например, Жан Клод Килли, катание годилем. Это означало катание «змейкой» и обе ноги держать только вместе. Очень красиво, но почти недостижимо. Но это было позже. А тогда я взял лыжи с собой в командировку в Сибирь, в Назарово. Там я катался по тайге как на обычных лыжах, отцепив пятку от пружины. Но однажды, утоптав склон сопки (метров пятьдесят длиной и шириной метров пять), решил поучиться поворотам на склоне при спуске вниз. Но при первой же попытке поворота из поворота не вышел и с размаху врезался в глубокий снег. А лыжи-то намертво прикреплены к ноге. В коленке что-то хрустнуло и заболело, еле добрался до дома. Наутро нога распухла, но ходить было можно, и я к врачу не пошёл. За месяц всё успокоилось. Это была моя первая травма на горных лыжах. Были и другие, о них позже.

Первая моя поездка в горы состоялась на Карпаты в посёлок Ясиня. Когда я приехал туда, а это был 1967 год, то есть уже после моего возвращения из Индии, единственный бугель не работал, все поднимались на склон пешком. Сил было много, и никто не унывал. Тогда я уже приобрёл настоящие горные лыжи «Карпаты», они были деревянные, но с металлическими кантами, а ботинки были старые, обыкновенные лыжные беговые. Это меня и спасло. Забравшись в очередной раз на бугор, я увидел, что снизу за мной наблюдает стайка молодёжи. Решил показать им, как надо кататься. Полетел вниз, один поворот удался, второй тоже, но скорость спуска возросла, и на третьем повороте мои лыжи скрестились, и я со всего маха полетел вперёд и вниз. А лыжи остались сзади. От перелома ноги спасло то, что ботинок оторвался от подошвы и позволил ноге вывернуться и уцелеть. А подошва осталась на лыже вместе с пружиной крепления. С катанием в тот раз было покончено, пришлось возвращаться домой досрочно.

Но это был для меня урок, и я занялся поиском безопасных креплений и настоящих горнолыжных ботинок. Добыл. Конечно, и то, и другое ещё было очень далеко от современного совершенства. Ботинки были кожаные, на шнурках, и довольно мягкие, но фиксация голеностопа всё-таки в какой-то мере была достигнута. Крепления, у которых при боковом ударе освобождался мыс ботинка и поворачивалась пятка, не спасали от лобового удара и вообще в силу своей примитивной конструкции не были надёжны.

На следующий год я поехал в настоящие горы, на Кавказ, в знаменитое Бакуриани. Добыть турпутёвку туда было нереально, и я с приятелем и сотрудником по ОРГРЭС и по Индии Славой Малявинским поехал туда дикарём, на авось. Мы были тогда молоды, полны сил и ничего не боялись. Добирались до места тяжело. С самолёта на автобус, шедший из Тбилиси в Бакуриани, мы опоздали. Пришлось ехать на электричке до Боржоми, там нам повезло и удалось переночевать в местной гостинице. На утро маленький игрушечный паровозик медленно потащил несколько вагонов высоко в горы в Бакуриани. Молодёжь спрыгивала на ходу, играла в снежки, догоняла и снова садилась в вагон. Утро было солнечное, а кругом крутые горы, покрытые яркой белизны снегом. Красота фантастическая. Только ради этого можно ездить в горы.

В Бакуриани, обойдя несколько турбаз, мы поняли, что дело наше швах, мест не было. И всё-таки нам «повезло». В одной, правда, в одной из наилучших баз нам предоставили отдельный домик без отопления и только с холодной водой, а ночью подмораживало до минус десяти. Нам выдали по три тёплых одеяла, взяли на довольствие в общую столовую. Утром принимали ледяной душ с обтиранием. Жить можно. На 8 марта был устроен в столовой праздничный ужин, а потом – танцы. Двухэтажное здание столовой дрожало от танцевального ритма молодых тел.

В Бакуриани новые крепления спасли меня от травмы. Дело было так, чтобы не стоять в длинной очереди на подъёмник (работа наших отечественных подъёмников и местные нравы – это отдельная история), я пошёл утром к открытию подъёмника, пока вся молодёжь ещё отсыпается. При спуске я выехал на южный склон горы, который днём оттаивает, а ночью замерзает. Утром это был сплошной лёд, и меня понесло вниз с ускорением, лыжи на льду меня не слушались, пришлось присесть и самому упасть на бок, на лёд и попытаться затормозить. Именно в этот момент одна лыжа упёрлась в какой-то бугорок, крепление сработало, и лыжа отщёлкнулась от ботинка. Я лёг на спину, поднял вторую ногу с лыжей над головой, и в таком положении проскользил вниз по склону метров пятьдесят, пока не уткнулся в сугроб. Но ноги были целы.

Вообще говоря, этот вид спорта довольно травмоопасный, даже в настоящее время, когда и горнолыжное оборудование, и подъёмники, и трассы продуманы и устроены на максимум безопасности и надёжности. При каждой поездке в горы я наблюдал, как люди ломали руки и ноги. Секундная потеря контроля над телом – этого достаточно, чтобы упасть с непредсказуемыми последствиями. Но падений не избежать, поэтому специально учился падать на склоне. Надо мгновенно присесть и упасть набок, плотно прижав руки к телу, а лыжи при этом надо успеть поставить поперёк склона, чтобы не унесло вниз. Умение падать много раз спасало меня на опасных участках трассы. Оно спасало меня не раз и при падениях в городе.

Чтобы закончить рассказ о Бакуриани, скажу только, что много позже я приезжал туда ещё раз, но как гость от Госкомспорта СССР. Меня встречали на машине в аэропорту Тбилиси, поселили на закрытой вип-гостинице и возили каждый день к подъёмнику. Вот это был класс! Накатался вволю. Трасса была свободна, так как её закрыли для туристов. Проводились соревнования, но меня пускали с условием не мешать соревнованиям и не выезжать на спортивные трассы. Но всё равно я катался рядом, по краям, и видел соревнования, и видел, как одна девчушка не удержалась на крутом, закрытом скалой повороте, вылетела с трассы и, пролетев метров тридцать, упала вниз в ущелье прямо на срубленное дерево. Пока летела, кричала, как кричат кролики, когда их убивают. Её живой не довезли до Тбилиси.

Но в двух других случаях крепления не спасли меня. Первый был на Кавказе, в Приэльбрусье, на склоне знаменитой горы Чегет. У меня уже были новые лыжи польского производства, сделанные из дерева и алюминия. Они были длиной два метра пятнадцать сантиметров. Они годились только для скоростного спуска, но никак не для любительского слалома. Но других в магазине не было, и я был и этому рад, хотя, как оказалось, напрасно. В то время на Чегете была установлена однокресельная дорога в два подъёма. Первый подъём вёл на середину горы до знаменитого кафе «Ай», где в своём узком кругу пел свои песни знаменитый тогда бард Визбор. Там можно было, но по большому блату, оставаться и на ночлег. Визбора всегда сопровождала шумная компания поклонниц и поклонников. В кафе «Ай» они распивали шампанское. Он был толстый, распаренный от выпитого шампанского и от преодоления тяжёлых горнолыжных склонов.

Второй подъёмник доставлял лыжников на вершину горы. У подножия горы было построено несколько довольно сносных гостиниц и турбаз, поэтому катающихся на лыжах людей на Чегете было много, а тихоходный однокресельный и вечно ломающийся подъёмник не обеспечивал необходимую пропускную способность. Поэтому у подъёмника скапливались большие часовые очереди. Дело осложнялось тем, что существовала вторая очередь, блатная. В неё пускал сам дежуривший у подъёмника местный горец-механик. Мы с приятелем Алексеем, с которым подружился и познакомился во время первой поездки в Бакуриани, жили частным образом у знакомых Алексея на метеостанции и в число блатных, конечно, не входили. Чтобы не стоять часами в очереди на подъёмник, мы вставали очень рано, завтракали сами и бежали скорей к подъёмнику занимать очередь в первых рядах. В таком случае удавалось в течение первого часа работы подъёмника подняться наверх. Почему в течение часа, потому что сначала пропускали блатных.

И далее мы катались на второй очереди подъёмника от кафе «Ай» до вершины.

Здесь было уже свободнее, так как с вершины спуск шёл по очень крутому и изрытому буграми снега спуску, многие не решались туда подниматься. Тогда о таких машинах, как ратрак, понятия не было. Все трассы были дикими и укатывались самими лыжниками. Естественно, в таких условиях мы катались допоздна, пока работает подъёмник. Так и в тот роковой день я спускался с горы, когда всё уже было закрыто и все лыжники покинули гору. Я благополучно миновал «Ай» и пошёл дальше вниз по южному склону. Примерно в середине спуска по южному склону трасса выходила на длинный, ровный, пологий, но косой спуск почти до самого выезда с трассы. Оказалось, что южный склон за дневное время подтаял и в нём спускавшиеся лыжники наделали длинные, глубокие и параллельные колеи, и, как я ни старался скользить лыжами между колеями, в один прекрасный момент одна лыжа соскочила в колею. Мгновенно застопорилась, а я со всего маха продолжил движение строго вперёд и упал лицом в снег.

Крепление от лобового удара не сработало. По всем законам физики я должен был сломать ногу. Но этого, к счастью, не случилось. Крепление осталось на ботинке, а вот шурупы (три штуки), которыми крепилось крепление к лыже, были вырваны, как говорится, с мясом, и таким образом отсоединили ногу от лыжи и спасли мне ногу. Когда я встал и попробовал сойти с трассы, то тут же провалился по колено в глубокий снег. Наст не держал. А кругом ни души, да и день гаснет. Но я помнил, что на южном склоне есть избушка спасателей, пригляделся и увидел её выше по склону метров триста и в стороне от трассы. На одной лыже, постоянно проваливаясь в снег, я добирался до неё около получаса.

Спасатели были на месте. Они осмотрели мою лыжу. Крепления на лыжи я устанавливал в Москве сам. Оказалось, что отверстия под шурупы в металле лыжи я просверлил диаметром на один миллиметр больше, чем требовалось, и это спасло мне ногу. Спасатели пересверлили мне новые отверстия под шурупы, поставили крепление на место и отпустили. Спускался я уже почти в полной темноте.

На следующий год история с фронтальным падением повторилась. Это было в Армении, в Цахкадзоре, небольшом и единственном горнолыжном курорте Армении. Там всего одна нитка однокресельного подъёмника в три ступени. Последняя вела на самую вершину горы, и оттуда открывался великолепный вид на Арарат, который, казалось, плыл на облаках, расположенных под ним. Всё это на фоне тёмно-синего неба, высота была больше 3000 метров. Но местные механики включали третью ступень редко и крайне неохотно. Приходилось подбирать группу людей, собирать деньги и дополнительно платить механикам, чтобы они включили третью очередь. Поэтому склоны вершины не были укатаны, и мы катались просто по насту. Лыжи нас держали на насте.