Текст книги "Сделать жизнь"

В посольстве работала школа для начальных классов, и автобус собирал детей по утрам, а в обед развозил по домам. Профессиональных учителей не было, работали жёны сотрудников. Дети старших классов оставались в Союзе с бабушками, а у кого не было бабушек – в специальных пансионатах. Летом в Токио было очень душно и влажно, и мы каждый год отправляли ребёнка в начале июня в Москву к бабушкам. Туда он улетал прямым рейсом с кем-нибудь из посольских сотрудников, которым разрешалось летать самолётом, а обратно – в октябре с нами описанным маршрутом.

Ещё в Москве с помощью директора конторы «Энергосила» Мачильским И. В., с которым я подружился во время наших вояжей в ФРГ и Англию, и с которым я до сих пор иногда встречаюсь, и мы вспоминаем минувшие дни, я сделал небольшое нарушение. Он по моей просьбе вписал в контракт с японской фирмой «Сумитомо» условие, по которому фирма предоставляла мне в Японии на всё время моего пребывания там автомобиль с полным обслуживанием, включая расходы на бензин. Японцы выполнили свои обязательства в полном объёме.

В Японии левостороннее движение, и чтобы получить местные права, надо было откататься с японским инструктором определённое количество часов. Кроме того, машина была с автоматической коробкой, и к этому тоже надо было привыкнуть. Но после нашей славной «Волги» вождение «Тойоты» было одно удовольствие, и я быстро освоился. Значительно большей проблемой было привыкание к жёсткому автомобильному трафику и ориентация в городе. Уже в то время движение в городе было таким, как сейчас в Москве. Ошибёшься с поворотом и можешь потерять час. Можно сказать, что архитектура в Токио никакая. Смесь старых убогих домов и новых современных зданий и сплошное украшение первых этажей рекламой делало улицы города похожими одна на другую. Надписи и указатели на дорогах были только на японском языке иероглифами. Это потом, и то с помощью моего сына, я выучил некоторые из них и узнавал на дорогах хотя бы направление движения, а так иногда ориентировался только по солнцу. Хорошим ориентиром служили также автомобильные платные дороги, которые в виде эстакад изуродовали многие улицы Токио, но и они в часы пик не спасали от часовых пробок. Иногда скорость движения, особенно в центре, в районе Гинзы, составляла не более трёх километров в час.

Наличие машины и свобода передвижения значительно расширяли возможности моей семьи в отдыхе. По воскресеньям зимой мы уезжали далеко в горы и там катались на лыжах или гуляли, а летом уезжали на океан купаться, по пляжу била крутая и чистейшая океанская волна, а жена и ребёнок купались в тихих прибрежных лагунах. Кроме нас там из наших сотрудников никто не бывал. Летом мы также любили уезжать высоко в горы к подножию Фудзиямы, где на высоте 1800 метров располагались пять чистейших озёр с хрустальной водой, потому что они образовались в чашах из застывшей лавы. Ни глины, ни песка, ни водорослей. Или ездили в горы на маленькие горные речки, где тоже никого не было, и купались голяком в ледяной воде, а потом ели речную форель на ближайшей форельной ферме. А в Токио было жарко и душно.

Такие поездки были возможны только благодаря моему начальнику, он нам негласно разрешал, надеясь, что с нами ничего не случится. Мы были очень осторожны. Нам не разрешалось только оставаться ночевать в гостиницах. Он боялся, что наше пребывание вне дома в ночное время могут проверить наши же спецслужбы. В Японии работала как наша разведка, так и контрразведка. Парадокс заключался в том, что меня многие сотрудники торгпредства, по-моему, долгое время подозревали в моей причастности к спецслужбам. Все признаки были налицо: жил свободно в городе вне стен торгпредства, имел персональную машину с полным обслуживанием (рядовые сотрудники торгпредства имели одну машину на двоих и оплачивали половину стоимости бензина), ну а когда мою жену взяли на работу в посольство, да не куда-нибудь, а в довольно секретный отдел переводчиков, тут уж точно у многих развеялись всякие сомнения, и ко мне относились с большим почтением. Мол, мало ли что, а вдруг заложит.

Моя жена не случайно попала на работу в посольство. В Москве после окончания МГИМО она работала во внешнеторговой организации «Союзнефтеэкспорт» (система МВТ), торговала нефтью с поставками на Японию и была хорошо известна многим крупнейшим компаниям Японии. В торгпредстве работал представитель «Союзнефтеэкспорта», который хорошо знал мою жену по совместной работе в Москве и который имел хорошие связи в посольстве. Он-то и рекомендовал мою жену на работу в посольстве. Она хорошо знала английский язык.

В Японии для наших женщин было очень много соблазнов. Не на до забывать, что все они приехали из страны с крайне бедным выбором товаров в магазинах и постоянным дефицитом. А в Японии было для них всё: и нитки натурального жемчуга, и наряды, и изысканная парфюмерия и даже женское бельё, о котором в Союзе не знали и не мечтали. А для мужчин Япония была Меккой для всякого рода техники, и это были не только автомобили, аудио– и видеотехника, но и многое другое, как, например, холодильники, стиральные машины, инструменты и так далее. В общем то, что сейчас есть в наших магазинах, тогда в 1981–1985 годах в Японии было в полном ассортименте и в изобилии. Хотелось купить многое. Естественно, что в каждой семье возникал вопрос и даже споры, как использовать семейный бюджет. Поэтому все женщины стремились получить любую работу в торгпредстве или посольстве, чтобы иметь свой бюджет на свои нужды, не выпрашивая лишних денег у мужа. Между прочим, как показывает опыт, этот вопрос был весьма серьёзным. В МВТ нередко наблюдались разводы семейных пар после возвращения в Союз. Соблазн приобретательства разрушал семьи. Женщины работали уборщицами, дежурными на воротах, телефонистками (у торгпредства и посольства был свой внутренний коммутатор), учителями, врачами, обслугой на приёмах и так далее.

Платили женщинам немного, не более 10 % от нашей зарплаты и, за редким исключением при высокой квалификации, до 20 %, как моей жене. За четыре года пребывания в стране мы с женой решили все свои материальные проблемы, обновив машину, капитально отремонтировав московские квартиры и обставив их новой мебелью и техникой. На всё хватило. Минвнешторг вполне рассчитался со мной за тринадцать лет нищенской зарплаты. Всё, что закупалось в стране в течение года, складировалось нами, а потом перед отпуском мы вместе с другой какой-нибудь нашей семьёй заказывали грузовой маленький пятитонный контейнер, загружали вещами. Контейнер отвозили в Иокогаму на наш сухогруз до Находки, а оттуда через всю страну его везли по железной дороге до Москвы, где мы его и получали после прохождения таможенного досмотра. Самое смешное было, когда таможенники взвешивали наше виски, складывая его в авоську. Спиртного разрешалось ввозить не более пяти литров. Если больше, надо было делиться с таможней или платить жуткий налог.

Нашу культурную жизнь нельзя было назвать богатой. В Токио было несколько кинотеатров, где демонстрировались фильмы на английском языке. Иногда ходили, хотя американский сленг английского языка плохо понимали. Помню, там посмотрели впервые довольно знаменитый фильм «Почтальон звонит дважды». Иногда нам давали пригласительные билеты на посещение театра, где выступала наша театральная труппа в гастрольной поездке. Японцы приглашали иногда на бейсбольные матчи. На телевидении был один канал на английском языке для американцев, живших на военно-морской базе в Иокогаме, остальные каналы были, конечно, только на японском языке. Также пара газет выходила на английском языке. Мы все аккуратно подписывались на наши газеты и литературу, которые довольно оперативно доставлялись нам самолётом.

Японские крупные торговые компании иногда приглашали нас с семьями в горы покататься на горных лыжах. Однажды я ездил на морскую рыбалку, ловили глубоководных тунцов. Мы, советские служащие, и сами организовывали туристические поездки по стране. И здесь, я полагаю, следует более подробно рассказать о восхождении на Фудзияму. Все видели фото вулкана Фудзи, гора классической формы. Высота горы, если мне память не изменяет, составляет 3760 метров. Восхождение на гору разрешалось только в июне, июле и августе. В остальное время года вершина горы покрыта снегом, и восхождение не разрешалось. Все знают, что для японцев гора Фудзи является священной и каждый японец считает своим долгом хоть раз в жизни подняться на гору.

Восхождение начинается с уровня 1800 м, так что пешком до вершины надо было преодолеть почти 2 км вертикально вверх. В Японии я был в блестящей спортивной форме, по утрам перед работой бегал каждое утро на стадионе, по субботам играл в большой теннис в посольстве. Я поднимался на вулкан три раза. Первый раз поход был организован и возглавлялся японской фирмой, группа состояла из сотрудников посольства, торгпредства и приёмщиков оборудования. Классически японцы поднимаются на гору ночью, чтобы встречать на вершине восход солнца, которое встаёт из океана.

Мы тронулись в поход в восемь вечера, в темноте. На горе проложена тропа, не очень крутая, но узкая, идут в один ряд, друг за другом. Каждому дают фонарик, который крепится на голову. Живая змея из огоньков медленно движется по горе. Некоторые самые трудные места освещаются стационарно. После высоты в 2500 м на пути расположены бараки, где можно отдохнуть, попить чаю или лечь и поспать. В двенадцать ночи, где-то на высоте 3000 м наша группа тоже заночевала в таком бараке. Помню, идёшь по узкому проходу, а справа и слева торчат чёрные головы, как бы не наступить. Ищешь свободное место между двумя людьми и ложишься, все вповалку, без разбора, кто рядом, мужчина или женщина. Встали часа в три ночи, помню, все разбитые: сказывалось и пониженное атмосферное давление, и кислородное голодание, и физическая усталость.

Последние 800 м по высоте поднимались часа два, было уже очень холодно, дул неприятный ветер, и было абсолютно темно. На вершину все пришли измотанные, невыспавшиеся и продрогшие. Примерно в шесть-семь часов утра начало светать, но солнца мы так и не увидели, весь океан был закрыт сплошной облачностью, в Японии начался сезон дождей. Дорога вниз была более широкой, и было светло, но наши ноги утопали по щиколотку в вулканическим пепле, размельчённом до состояния крупного песка сотнями тысяч ног годами спускающихся с Фудзи туристов. Вернулись в Токио автобусом к обеду.

И тут разразился страшный скандал: пропал мальчик, старшеклассник, который приехал из Союза в посольство к родителям на каникулы. Такое разрешалось. В группе восхождения он был один, без родителей, никто его не знал, все страшно устали, и никто не заметил отсутствие мальчика на обратном пути на спуске с горы и в автобусе. У родителей началась истерика. Сообщили в полицию. Та связалась со спасателями, и его нашли на вершине горы в бараке. Он замёрз, устал, в бараке согрелся и уснул.

На последующие годы я взял инициативу в свои руки и лично возглавлял восхождение каждой группы. При организации восхождения я проверял состояние людей путём прохождения медосмотра у нашего врача. Я требовал, чтобы люди покупали для восхождения специальные туристические ботинки и имели с собой тёплые ветровки. Далее я подумал, что гора Фудзи для нас не так священна, как для японцев, и нам будет гораздо комфортнее совершать дневные восхождения. Мы снимали кемпинг на озере у подножия Фудзи, там в субботу утром оставляли жён и детей и шли на восхождение. Мой расчёт оправдался: днём подыматься было гораздо приятнее, и тропа хорошо видна, и виды открывались по мере восхождения всё более и более впечатляющие, и наконец мы поднимались выше облаков. Просматривались другие вершины и горные хребты. Мало кто знает, а ведь Япония – горная страна, 85 % поверхности островов составляют горы, и только 15 % – долины, где проживает всё население.

Начинали подъём в девять утра и уже в темноте в восемь вечера спускались к автобусу. На вершине отдыхали пару часов, и самые резвые обходили вокруг кратера глубиной пару сотен метров. На дне кратера всегда лежал снег. Несмотря на мой предварительный контроль, с одной из женщин случилась горная болезнь, и, выделив двух молодых мужчин, я организовал её спуск вниз. Тропы для подъёма и спуска с горы были разные и не объединялись. Поэтому спускать пришлось по тропе, предназначенной для подъёма, которая гораздо сложнее. Тем не менее всё прошло благополучно, и в Токио я за спасение жены журналиста был удостоен её мужем подарком в виде золотой звезды Давида. В лагере мы отдыхали, купались, ночевали и на следующий день уезжали в Токио. На последнее восхождение я взял с собой сына, и он справился с этой задачей, а на память он унёс с вершины кусочек лавы и японский флажок, поднятый им на вершину Фудзи. Этот флажок до сих пор стоит в нашей квартире в Москве.

Настал 1985 год. В августе улетела в Союз жена с сыном, а я – в сентябре. Окончательное возвращение в Союз почему-то разрешалось самолётом.

В заключение этой главы мне хотелось бы сказать несколько добрых слов о людях, которые населяют эту страну. Я всегда буду перед ними преклоняться. Страна, которая не имеет практически ничего из природных ресурсов, только своим трудом создала всё своё национальное богатство и процветание. Причём в быту японцы живут очень скромно, но трудятся с утра до вечера, что на рисовых полях, что на заводах или учреждениях. Мы никогда не достигнем того же отношения к труду, к жизни и друг к другу, как это имеет место в японском обществе. Это совсем другая культура и совсем другая философия жизни. Поэтому, когда наши сотрудники, подвыпив, спрашивали у японцев, когда мы, по их мнению, догоним их, они, не понимая юмора вопроса, подумав, серьёзно отвечали: «Никогда».

Фудзияма и автор

Цветение сакуры. Автор с семьей

На вершине Фудзи, автор

Сад камней, место сосредоточения и размышления

Переговоры

Токио. У могилы Зорге

Второе покорение Фудзиямы, 3760 м.

Япония, горные лыжи

Япония. На приеме у фирмы

Посещение завода, автор в белом халате, Япония

Восхождение на Фудзи

Глава 6
Время собирать плоды

Давно известно, что жизнь чередуется светлыми и чёрными полосами. Так было и у меня. Что и говорить, живя в Японии в достатке, спокойствии, в умеренном труде, в красивой, спокойной и культурной стране, я и моя семья расслабились и немного подзабыли, что такое Россия и какова жизнь на Родине. По возвращении в Россию настала самая чёрная полоса моей жизни.

Началось с того, что ещё до отъезда в Японию я повредил себе глаз сорвавшимся эспандером, возникла так называемая посттравматическая глаукома, которая начала убивать глазной нерв. По возвращении из Японии наши врачи предложили мне удалить хрусталик, надеясь, что он, хрусталик, подвывихнутый от удара ручкой эспандера, и является причиной глаукомы. Хрусталик удалили в клинике Фёдорова, но глаукома осталась. Тогда стали мощным лазером долбить глаз, пытаясь пробить проходы для оттока глазной жидкости, ничего не помогло, глаукома осталась, и во время сеансов с лазером занесли жуткую глазную инфекцию, мне грозила слепота на оба глаза. Лечили долго.

В общем, вернулся в Союз в сентябре 1985 года, а вышел на работу в мае следующего года, но один глаз врачи мне спасли. Вышел, чтобы присутствовать на похоронах моего любимого шефа и умнейшего человека Ю. М. Тер-Саркисова, который в расцвете сил скоропостижно скончался от сердечного приступа. Но он успел насчёт меня оставить распоряжение, и меня назначили на должность замначальника отдела конъюнктуры и цен «Машиноимпорта».

Летом 1986 года мы сняли дачу у моего родственника под Звенигородом, и сын стал просить купить ему мопед. Я полагал, что мопед – это просто велосипед с моторчиком (как это выглядело во времена моей юности), и согласился при условии кататься только на полевых дорогах у посёлка. Когда же я увидел мопед вживую, я понял, что это есть мини-мотоцикл, который может развивать скорость до 60 км в час. Но сын вцепился в него мёртвой хваткой, и отступать мне было уже поздно. Трагедия случилась летом следующего 1987 года. Огромный трактор «Кировец» поворачивал с дороги налево, чтобы съехать в поле. И тракторист, как потом он утверждал на суде, не заметил маленькую фигурку подростка на мопеде, ехавшего ему навстречу. Его объяснению никто не поверил: дорога была пустая, ровная и видимость была идеальная. Был полдень яркого солнечного июльского дня. Тракторист нарушил правила, не пропустив двигавшееся навстречу ему в прямом направлении транспортное средство, его осудили, а нашего единственного сына мы с женой похоронили. Степень нашего горя может понять только тот, кто сам потерял ребёнка. Мне помогло то, что я, как за спасательную палочку, ухватился за идею спасти жену, ибо женщине, родившей, выкормившей, выпестовавшей и потерявшей единственного ребёнка, было тяжелее вдвойне.

Но время лечит всё. Мы постарались уйти с головой в работу. В эти годы начиналась эпоха великой компьютеризации, и «Машиноимпорт» активно включился в этот процесс. Все понимали, что электронная техника принесёт огромное облегчение в том гигантском бумажно-документальном обороте, объективно необходимом для обеспечения внешнеторговых операций в громадном, на сотни миллионов рублей и долларов, объёме. В «Машиноимпорте» одно машбюро состояло более чем из десяти машинисток. Был создан отдел АСУ, который был укомплектован специалистами по вычислительной технике. В отделе конъюнктуры и цен было много своих специфических проблем, которые мы надеялись решить с помощью вычислительной техники. Например, нам крайне необходимо было создать базу цен (цены в контрактах и предложениях с описанием машин и поставщиков) и систему автоматического поиска в ней данных на конкретную машину. До этого у нас была примитивная картотека данных, а поиск осуществлялся вручную, как в любой библиотеке тех лет. Кроме того, при любых расчётах цен товара удобно было пользоваться математическим аппаратом, заложенным в ПК.

Конечно, первые компьютеры были очень маломощные и примитивные и вначале использовались как пишущие машинки, но каждый год их нам заменяли на более мощные, и мы продвигались вперёд. С появлением ПК модели 386 и программы Excel мы смогли осуществлять расчёты цен с применением математических программ ПК. Я принимал в этом процессе самое активное участие, привлекая молодых талантливых ребят (старые опытные работники не хотели или не могли этим заниматься) из оперативных контор. Я организовал тяжёлую, но крайне необходимую работу по созданию методик по расчёту цен на стандартное оборудование, регулярно закупаемое по импорту. Например, МИ из года в год закупал в больших количествах лифты в Финляндии у фирмы КОНЕ. Каждый лифт – машина с индивидуальными характеристиками: количество этажей и остановок, грузоподъёмность, скорость подъёма и плавность торможения, размер кабины и вид её отделки и дверей и так далее. Раньше цена на каждый лифт рассчитывалась вручную и занимала много времени. Нам удалось создать единую методику, которая после введения всех необходимых данных конкретного лифта в автоматическом режиме выдавала цену. Мы пошли далее и согласовали эту методику с КОНЕ. Размещение заказов на лифты перешло в полуавтоматический режим.

Конечно, было много и текущей работы, так как не менее чем половина контрактных цен МИ проходила через моё рассмотрение и утверждение, а также много времени уходило у меня на переговоры по согласованию цен с нашими иностранными поставщиками товара. Например, даже цены на машины, регулярно закупаемые в странах соцлагеря (СЭВ), подлежали ежегодному пересогласованию с нашими иностранными поставщиками из соцстран. В торговле с капстранами контрактные цены на товар согласовывались в каждом контракте при его подписании. Я в качестве замначальника отдела имел право согласовывать окончательную цену контракта с иностранным партнёром, но, конечно, не выше расчётной цены, утверждённой в «Конкурентном листе», о котором я упоминал выше.

Были и крупные заказы на комплектное оборудование. К тому времени руководство и МИ, и Минвнешторга поняло высокую эффективность размещения крупных заказов на сложные технические комплексы при выезде и ведении переговоров в стране продавца. Проведение сложных технико-коммерческих переговоров за рубежом позволяло, во-первых, всему персоналу с нашей стороны отключиться от текущей работы на своей основной работе и полностью сосредоточиться на согласовании всех вопросов по закупаемому комплексу. И это было очень важно, так как с нами выезжали техники на уровне главных инженеров, главных механиков, директоров предприятий, которые в Москве или на своих предприятиях были вечно заняты своей основной текущей работой. Во-вторых, иностранный продавец без проблем обеспечивал присутствие всех необходимых технических специалистов по вопросам, которые возникали в ходе окончательного согласования техусловий и цен. В-третьих, находясь за границей, мы могли легко и быстро получать дополнительную коммерческую информацию для переговоров по ценам, и, в-четвёртых, мы могли легко и быстро пригласить представителей других фирм (конкурентов или субпоставщиков), в то время как для приезда в Москву им требовалась виза, дорогая гостиница и так далее.

Приведу только три примера таких выездов за рубеж. В первом случае мы размещали заказ на проект «Газлифт», закупалось оборудование для новой технологии добычи нефти. Дело в том, что у нас в стране добывают нефть довольно примитивным способом, используя в основном только естественное пластовое давление, поэтому из месторождения забирается обычно только 30–40, максимум 50 % от разведанных запасов нефти в данном месторождении. Существует много технологий увеличения выработки запасов нефти в месторождении. Один из них – газлифт. Попутный газ, поступающий вместе с нефтью, сепарируется, собирается, очищается и снова с помощью мощных компрессоров закачивается в нефтесодержащий пласт. Газ, смешиваясь с нефтью, облегчает вес столба нефтяного потока в скважине, глубина которой (а, следовательно, высота столба) обычно составляет четыре-пять-шесть км, и таким образом облегчается подъём нефти вверх по скважине.

Для привода компрессоров требовались мощные газовые двухвальные турбины. В то время я был в МИ одним из ведущих специалистов в области рынка газовых турбин и компрессоров, и поэтому вместе с директором конторы нефтеаппаратуры Логиновым я возглавил эти переговоры. Это был беспрецедентный случай. Из-за многих неопределённостей технического характера нам разрешили выехать без утверждённой руководством цены заказа. Мы должны были разобраться на месте с помощью техников с окончательным вариантом конфигурации объёма закупаемого оборудования, рассчитать на месте в Германии цену, составить на базе полученных данных конкурентный лист с обоснованием величины расчётной цены и выслать его в Москву срочной диппочтой для его утверждения на конъюнктурном совещании. При этом все понимали, что эта процедура – всего лишь дань существующему порядку, а на самом деле с одной стороны нам (группе на выезде) оказывали полное доверие, а с другой – мы понимали, что принимаем на себя огромную ответственность. К тому времени мой авторитет в объединении позволял руководству принять такой вариант.

Мы провели всю работу, добились нормальных цен и вернулись в Москву с успешным результатом. Конечно, как всегда, работали с утра до позднего вечера и мало чего видели, хотя Кёльн становился для меня почти родным городом, общее моё пребывание в нём приближалось к году. Помню только, что при прогулках по вечернему городу я возмущался тем, что по всему городу убирали асфальт и клали брусчатую плитку. Тогда я не понимал, для чего это делается. Оказалось, что в Германии уже тогда осуществлялась программа «Чистый Рейн». Отходы большого города уходили в землю, а не напрямую в реку. У нас в Москве плитку на асфальт стали менять на двадцать пять лет позже.

Позднее мне ещё раз поручили провести переговоры и согласовать цену без утверждённого расчёта цен на полном доверии ко мне. Это случилось при пересмотре цен уже существовавшего контракта с австрийской фирмой «Ханивелл». При выполнении контракта на поставку оборудования для автоматизации отопительной котельной одного из районов Ленинграда выяснилось, что техническое задание было выдано заказчиком неправильно и спецификация поставляемого фирмой оборудования должна была быть существенно переделана. Но как? Фирма с несколькими специалистами пару раз выезжала в Ленинград, но работа со стороны ленинградской проектной организации сильно тормозилась и, можно даже так сказать, саботировалась. Проектанты требовали выезда на фирму для совместного проектирования автоматики котельной, мотивируя свою позицию отсутствием полной информации по предлагаемому оборудованию.

Дело затягивалось, и всем оно надоело во всех инстанциях. Фирма также нервничала, так как исполнение заказа формально висело на ней. Но ситуация, как оказалось, была непростой. В то время уже разрешили первой волне людей еврейской национальности выезжать из СССР. И выезжали они, как известно, первоначально в Вену, в иммиграционный лагерь, причём выезжали с большими трудами и унижениями. Я сам видел неоднократно в Бресте, где поезд, уходящий на запад, менял вагонные тележки для более узкой колеи западных железных дорог и потому стоял несколько часов, как обращаются с отъезжающими из СССР людьми. Их нещадно шмонали таможенники, держали в одной зале чуть ли не под дулами автоматов, запрещая свободное передвижение по вокзалу, люди часами сидели на своих мешках и чемоданах. А теперь мы знаем, через что они проходили, подав заявление о желании иммигрировать.

Так вот, главный офис и проектные отделы фирмы «Ханивелл» находились в Вене. Список специалистов, представленный «Лентеплопроектом», состоял на 100 % из специалистов еврейской национальности. Как потом мне стало известно, КГБ наотрез отказало в разрешении на выезд этой группы в Австрию. Видимо, боялись, что кто-то сбежит. Руководство МИ лихорадочно искало компромисс. Наконец решение было найдено. Переговоры решено было провести в 20 км от Вены, но на территории Венгрии, в маленьком курортном городке. Австрийцы каждый день должны были приезжать на переговоры из Вены, но их этот вариант также устраивал. Я и ведущий эту сделку инженер из МИ были командированы с этой группой для решения всех коммерческих вопросов. Вот тогда мне и дали полный карт-бланш в вопросе согласования цен, лишь бы закрыть вопрос. Наличие у фирмы открытых прейскурантных цен на многие элементы автоматики сильно облегчило мою задачу, так как расчёт цен всё равно должен был быть представлен.

Был и неприятный осадок этой командировки. После завершения технических переговоров группа специалистов «Лентеплопроекта» уехала в Будапешт, а оттуда поездом в Москву. Уехала как-то странно, ранним утром, не попрощавшись с нами, на микроавтобусе, присланном фирмой «Ханивелл». Я и инженер задержались ещё на несколько дней для оформления и подписания нового контракта с фирмой. Представитель фирмы «Ханивелл» на этих последних встречах в частной беседе пожаловался мне, что наши ленинградские техники буквально вывернули им руки в обмен за согласование проекта и потребовали укомплектовать всю группу набором электронной бытовой техники (телевизоры, магнитофоны, видеомагнитофоны, коробки кассет и так далее). Я понимал, что людей сильно обидели, не разрешив им выезд в Австрию, и что в это время в стране господствовал абсолютный дефицит, особенно на электронику, но тем не менее мне было очень стыдно за такое поведение моих сограждан, но я не стал передавать эту информацию дальше.

С меня было достаточно вызова в следственный изолятор КГБ в Лефортово, в 1986 году, а потом и на заседание верховного суда СССР в качестве свидетеля по делу нашего замминистра Сушкова и его помощника Кузьминых, с которым я начинал работу в конторе «Энергосила» в 1968 году. Их осудили соответственно на 7 и 6 лет только за то, что они не сдавали подарки в казну. Я давал показания в поддержку Кузьминых, что, мол, в Японии за две недели командировки можно было купить телевизор на командировочные. Но это не помогло. Слишком много аппаратуры нашли у них при обыске. К слову сказать, случай в Венгрии был единственный случай такого рода в моей практике. Несмотря на нашу поголовную бедность, наши люди вели себя за границей достойно. Некоторые, правда, умудрялись пьянствовать всю командировку, но это была уже другая история.

Третий заказ мне хорошо запомнился по двум причинам: во-первых, это был за многие годы заказ для настоящей большой энергетики. Мы, как всегда, отставали в области автоматизации и контроля в энергетике. Поэтому где-то в верхах зародилась идея закупить показательную современную комплексную систему контроля и автоматического управления для энергоблока мощностью 50 Мвт с широким использованием электроники. В комплект закупки входили и запорная и регулирующая арматура, и датчики, и мини ЭВМ, и дисплеи для БЩУ, и ПК, и вся коммутационная аппаратура, и системы преобразования и стабилизации тока и напряжения и так далее.

Мы запросили ведущих в области тепловой энергетики гигантов: фирмы «Сименс» и АББ (обе в ФРГ), а также небольшого аутсайдера: фирму «Нокиа» в Финляндии. Никто всерьёз не собирался выдавать заказ «Нокиа», так как она не обладала достаточным опытом в области автоматизации тепловых энергетических установок, но нас интересовал уровень цен «Нокиа» в качестве ориентира минимальной цены. Так оно и получилось: АББ и «Сименс» назвали цену в районе 180–190 млн марок ФРГ, а «Нокиа» – 90. Получалась интересная картина для сражения с гигантами. С проверкой и расчётом цен у нас были большие трудности, «Машиноимпорт» не закупал электронику и не обладал ни специалистами в этой области, ни базой цен. Пришлось обращаться в «Машприборинторг» и «Разноимпорт», которые закупали отдельные элементы электроники, но нам это дало возможность проверить цены только на некоторые стандартные элементы системы (например, мониторы) и не давало возможности приблизиться к оценке общего уровня цен в предложениях. Сравнение позиционных цен предложения «Нокиа» с ценами АББ и «Сименс» показало, что самые низкие цены, как и ожидалось, у фирмы «Нокиа». Но её предложение не включало ряд важных элементов системы, например ЭВМ и др.

В общем, на конъюнктурном совещании решили на основании всех проведённых анализов цен, скажем так, под разными углами оценки, что платить за предложенный комплект больше 120 млн марок ФРГ не будем. С этим коммерческая группа во главе со мной и уехала в родной Кёльн, где поселились в нашей общаге на втором этаже, а на первом проводились переговоры. Было удобно, времени на переезды не теряли. Как обычно, мы завершали техническую часть переговоров и готовили технические приложения к контрактам и все основные положения контракта. С этой целью к нам в помощь из Москвы подъезжало по мере необходимости руководство валютного и юридического отделов. Что касается цен, то с самого начала мы решили отказаться от излюбленной тактики переговоров по ценам на отдельные виды оборудования по ряду причин. Во-первых, мы не были специалистами в области электронного оборудования и нам было бы трудно спорить со специалистами, а во-вторых, каждая фирма решала определённые технические задачи несколько отлично от других. Каждая фирма предлагала свою математическую модель контроля и управления процессом, а потому и «металлическое наполнение» у каждой фирмы несколько отличалось от других.