Текст книги "Сделать жизнь"

Вечером мы так долго провозились с жерлицами и ужином, что рыбалку решили отложить на утро. Рано утром, проснувшись, я пошёл проверить жерлицы. На них сидело пять щук. Я их собрал, потом мы сели в байдарку, Толя грёб, я кидал спиннинг. Скоро пошли поклёвки. Мы медленно бороздили по озеру, и я кидал блесну под камыши. Поклёвки следовали часто, и я вытаскивал одну щуку за другой. Толя помогал мне. Когда я подводил щуку к лодке, он опускал в воду подсачек и подводил его в воде под щуку. Это был самый ответственный момент.

Пока ловились щучки относительно небольшого размера, то есть по весу на килограмм или полтора, всё шло хорошо. Но вот зацепилась хорошая, я бы сказал, очень хорошая щука килограмма на три-четыре, и всё пошло не так. Во-первых, я долго её вываживал. Щука сопротивлялась отчаянно. Наконец её огромная голова показалась из воды, и я стал осторожно подтягивать рыбу к лодке. Казалось, что щука устала и обессилела. Я дал команду Толе опустить подсачек в воду и подвести его под водой к щуке. Рыба была в метре от лодки. Но как только подсачек коснулся рыбы, она моментально взвилась и нырнула под лодку. Катушка, поставленная на тормоз, отчаянно затрещала, леска, несмотря на тормоз, резко разматывалась, уходя всё дальше под лодку, и начала тереться о дно лодки. Я опустил конец спиннинга в воду в надежде отвести леску от днища лодки. Но всё было напрасно. Леска перетёрлась о дно лодки, и щука ушла.

Мы ещё половили с полчаса, но клёв кончился. Солнце стояло высоко, нам пора было собираться и уезжать. Потом в течение ряда лет я несколько раз приезжал на Валдай, в эти благодатные места, порыбачить, но ни там, ни где-либо более я не ловил столько щук за одну рыбалку. Нет, я ловил рыбы много больше и на Волге, и в Баренцевом море, и в Северной Атлантике, но только не щук. У нас с собой была корзина. Мы бережно уложили рыбу в корзину, перекладывая каждый ряд крапивой, чтобы сохранить рыбу до Москвы. Корзина весила не менее пятнадцати килограмм.

В августе того же года я решил повторить свою поездку в Крым, но на сей раз на автомобиле. В те далёкие времена многие, у кого были автомобили, ездили на юг так называемыми дикарями. Набивали машину палаткой, спальными мешками, раскладными стульями и столом, провизией на недели, примусом и домочадцами. Половина багажа ехала на крыше автомобиля на багажнике. Моторы машин от перегрузки и жары грелись и кипели, шины сдувались, и тогда вся машина разгружалась для ремонта. Никаких придорожных гостиниц не было. На ночлег останавливались где придётся, прямо в степи за придорожной лесополосой. На дорогах было спокойно. Люди ничего не боялись, но иногда кучковались двумя-тремя машинами для обмена информацией. Кто не спешил, выбирал места у речек или ручьёв, в лесочках. Ужин готовили там же на примусах.

Дороги были свободны, и только на длинных затяжных подъёмах, где-то в районе Курска и Белгорода, на которых асфальт плыл от жары, превращая шоссе в непрерывные бугры, скапливались караваны отпускников. Но потом они быстро рассасывались. Я ехал один, как пижон. Мой багаж весь умещался в машине. Точно не помню, но, по-моему, с одной ночёвкой в степи я достиг Крыма. Моя цель была посмотреть Крым, поэтому, въехав в Крым, я повернул налево и через Джанкой по степному шоссе, не спускаясь к морю, поехал в сторону Феодосии. Моя первая цель была Коктебель. Я очень много слышал об этом уютном курортном месте. В первую очередь оно было известно домом литераторов (дом Волошина). Там побывали многие известные литературные художники. Осмелюсь привести здесь фрагмент из статьи Галины Лукас о Коктебеле:

Коктебель – это уютная живописная бухта, бирюзовое море, древнейший вулкан Карадаг, мыс Хамелеон, степь с засохшей травой, терпкий запах горькой полыни и… романтика. Коктебель – это поэт Волошин. Дом поэта, его друзья-обормоты, соседи – русские интеллигенты, искусство Серебряного века, дух творчества и страсти. Коктебель – это особый стиль жизни, общения, мировосприятия и широкие объятия гостеприимства. Коктебель – это атмосфера, это состояние души, это легенда. Ушедшая легенда. Повезло тому, кто застал хоть вскользь, хоть как-то тот, настоящий Коктебель, кто запрыгнул на подножку уходящих 80-х, потому что потом было уже поздно, дух времени Серебряного века улетучился. И было уже всё не так, и всё не то.

Несмотря на то, что шёл всего лишь 1964 год, настоящего Коктебеля я, к сожалению, не ощутил.

Остановился я в так называемом летнем кемпинге, а попросту это была автомобильная дикая стоянка под открытым небом. Машины ставились рядом друг с другом, тут же разбивалась палатка, и под тентом устраивалась импровизированная кухня. На площадке была вода и жуткий туалет. Но пляж галечный был хороший, море чистое, красивая бухта. Особенно красивая правая часть бухты, где расположены знаменитые Сердоликовые бухточки. Их там три. В первую и вторую ещё можно с трудом пройти пешком. В третью, последнюю, можно только добраться вплавь. Название бухточек связано с камнем сердолик, который туристы находили в этих бухточках.

Коктебель находится у подножья горы Карадаг, который обрывается крутой каменной скалой в море. Наивно полагая, что скала, уходящая в море, по ширине не очень большая, я решил проплыть из последней бухточки в открытое море вдоль скалы и заглянуть за скалу. За скалой я надеялся увидеть, как далеко находится по берегу Судак и в первую очередь – знаменитые скалы, известные под названием Золотые ворота. Проплыв метров двести и достигнув края скалы, я увидел, что вертикальная стена скалы дугой уходит дальше в море и конца её не видно. Между тем волна в открытом море оказалась значительно сильней, и плыть стало тяжело, вдобавок я плыл в кедах. Я же полагал, что за скалой я выйду на берег и пойду по берегу в сторону Золотых ворот. Я стал замерзать. К счастью, в вертикальной каменной стене я обнаружил неглубокую нишу, куда я и взобрался. Стоя в нише, я ничего не видел, кроме открытого моря и серой стены вертикальной скалы над моей головой. Подо мной была из-за большой глубины тёмно-синяя вода. Мне стало жутковато. Кругом ни души. Именно тогда я понял, какой безумный поступок я совершаю. Ведь никто не знал, куда я ушёл и куда я поплыл. Мои родные в Москве знали только, что я уехал в Крым. И всё. Телефонов мобильной связи тогда не было. Соседям по кемпингу я тоже ничего не сказал. Утони я, где меня искать, не знал никто.

У меня это был второй случай в моей жизни, когда я мог по своей глупости погибнуть безвестно. Первый произошёл в Назарово, на Назаровской ГРЭС в Сибири. Дело было так. Внутри котла, а это сооружение с десятиэтажный дом, в самом его верху на вертикально висящих ширмах пароперегревателя были установлены наши экспериментальные врезки в трубы пароперегревателя. О них я уже писал выше. Я решил проверить их целостность. Котёл был в простое, и люки, позволяющие влезть внутрь котла, были открыты. Эти люки были специально установлены по всей поверхности котла с целью осмотра состояния котла. Во время работы котла, когда в топке бушевало пламя, люки плотно задраивались наружными замками-задвижками, и отпереть такой люк изнутри невозможно. От люка до трубы, на которой была установлена наша экспериментальная врезка, было около двух с половиной метров.

Ширма представляет собой пакет У-образных труб диаметром не более ста миллиметров, собранных в одной плоскости пакетом и подвешенных вертикально к потолку котла. Ширм, подвешенных к потолку параллельно друг к другу, много, примерно, пятнадцать, по всей ширине котла. Расстояние между ширмами составляет около метра. Вот в эту щель между ширмами, держась за трубы, я решил втиснуться, чтобы осмотреть вставки и целостность термопар, отходящих от них. При этом ноги опирались на небольшие выступы от креплений, стягивающих пакет труб в одной вертикальной плоскости. Я добрался до наших врезок. Когда я посмотрел вниз, подо мной зияла пропасть высотой с десятиэтажный дом, и никакой страховки. Дрогни я – и полетел бы вниз. Но я не дрогнул и благополучно вернулся к люку.

Но была в этом случае и другая опасность. По правилам техники безопасности я обязан был на пульте управления котлом оставить записку дежурному инженеру о том, что я собираюсь проводить работы внутри котла. А я этого не сделал, то есть залезал внутрь котла инкогнито. Если бы случилась ситуация со срочным запуском котла, дежурный механик, будучи уверенным, что внутри котла никого нет, мог быстро, не заглядывая внутрь котла, закрыть мой люк и не услышать моих криков о помощи, так как люки были чугунные, толстостенные и очень плотные. Тогда оставалось сгореть заживо. Но мой ангел-хранитель меня сохранил, я благополучно вылез из люка.

И тогда в Коктебеле, плотно прижавшись спиной к скале, я отогрелся на солнце, отдохнул и снова нырнул в морскую пучину. Грёб изо всех сил. Но волна теперь била мне в спину, и плыть было легче, а когда я завернул за край скалы, волна стихла, и я благополучно добрался до крайней Сердоликовой бухты. Но всё-таки на берег вышел обессиленным.

В доме Волошина был устроен Дом отдыха, и туда просто так не пускали. В посёлке работала столовая. Пробыв в Коктебеле три дня и накупавшись вдоволь, я поехал в сторону Судака. По горной дороге, которая огибала Карадаг большой дугой, я заехал в большое село Старый Крым. В этом затерянном в горах селе когда-то провёл свои последние годы жизни необыкновенно чистый русский писатель-мечтатель Александр Грин, автор повести-сказки «Алые паруса», «Зурбаган» и других. Там находился дом-музей писателя. Им заведовала миловидная пожилая женщина, вдова писателя. Дом был стандартный, небольшой, чистенький, выкрашенный снаружи белой известью. Внутри дома тоже спартанская обстановка: стол, стул, кровать, несколько книг на полке. Жена не проживала в этом доме в настоящее время. Она протянула мне книгу посетителей, я расписался, но написать несколько тёплых слов моему любимому писателю почему-то духа или ума не хватило, о чём я до сих пор сожалею.

Дальше был Судак. Судак поразил меня Генуэзской крепостью. Я впервые увидел настоящую, не реставрированную крепость постройки XIV–XV века, расположенную на скале, обрывавшейся круто в море. Это была база и опорная точка торговли генуэзцев. Потом она завоёвывалась многими другими народами. Я проползал по ней полдня. От местных обитателей я узнал, что из Судака имеется тупиковая дорога на Новый Свет. Мне очень посоветовали туда съездить. На следующее утро я отправился в дорогу. Дорога была грейдер, без асфальта, двадцать километров пыли. Но по приезде я не пожалел. Бухта абсолютно идеальной формы и библейского райского вида с абсолютно чистой и прозрачной водой. Бухта окружена амфитеатром гор, покрытых внизу виноградниками, а вверху – соснами. Здесь растёт виноград, из которого делают знаменитое шампанское «Новый Свет» на местном винзаводе. Людей, я имею в виду отдыхающих, не было видно. Место не было курортным. И это придавало бухте дополнительную прелесть. Я купался в заливе весь день в полном одиночестве. На берегу не было каких-либо точек питания, и я к вечеру вынужден был вернуться в Судак.

На следующий день я двинулся дальше. Я проехал почти без остановки до Ялты, где меня ждали друзья. Остановился только в Алуште, чтобы перекусить. Ялта на меня произвела жуткое впечатление. Началось с того, что у моих друзей не было дополнительного места, чтобы разместить меня. Со стоянкой для автомобиля тоже оказались большие проблемы, и не потому, что автомобилей было много, а потому, что на узких улочках города совсем не было мест для парковки. В отчаянии я оставил автомобиль на ночь на чужом, но просторном дворе. Утром пришёл, у каждого колеса было прислонено к шине по огромному гвоздю, готового воткнуться в шину при малейшем движении автомобиля. На пляже тоже, как говорится, яблоку не было места, куда упасть. Покрутившись пару дней, я решил возвращаться в Москву.

Миновав Симферополь и проехав по мосту над Чонгарским проливом, я въехал на территорию Украины. Примерно через пару километров я свернул с основного шоссе направо на Гениченск. Мне советовали посетить этот городок. Был полдень. Жара градусов под тридцать. Городок спал. Все ставни в маленьких хатках были закрыты от жары. На центральной площади, которая одновременно была рыночной площадью, большинство лавок было закрыто. С Сиваша тянуло сильным запахом гниющих морских водорослей. В тех лавках, которые были открыты, торговали оптом, то есть ящиками. Я набрал ящик местного мелкого винограда сорта «шасла», ящик отборных помидор, ящик слив и груш. Всё стоило копейки. Машину загрузил по максимуму. Пока я паковал груз в кабине, на площадь въехал самосвал и прямо на асфальт без всякой подготовки вывалил тонну рыбы. Она ещё была живая, трепыхалась. И чего там только не было! Огромные сазаны, лещи, судаки, щуки, караси и что-то ещё. Рыбу брать со собой я не решился. Было слишком жарко, и я боялся, не довезу. Но впечатление осталось на всю жизнь. Такого количества рыбы в одном развале я не видел никогда. Фрукты и овощи я отвёз в Москву в подарок моим родственникам, двум тётушкам. Моих родителей в Москве, как всегда, не было.

Следующее путешествие на «москвиче» состоялось сразу после моего возвращения из Индии в Москву в начале июля 1966 года. На сей раз мои родители, я имею в виду маму и отчима, были в Москве. У отчима был большой двухмесячный отпуск, и у меня тоже. Отпуск в два месяца полагался всем, кто работал в тропических и жарких странах. Отчим тогда работал в должности торгпреда в Индонезии, и ему тоже полагался двухмесячный отпуск, включая месяц в санатории системы ЦК. В августе родители уезжали в Крым, в лучший санаторий системы ЦК «Нижняя Ореанда». В июле родители были свободны, и я предложил им поездку на автомобиле по Прибалтике. Отчим через «Интурист» заказал номера в гостиницах Ленинграда, Таллина и Риги. Было решено, что я передвигаюсь на автомобиле до Ленинграда, а родители едут в Ленинград поездом, оттуда – в Таллин, а потом в Ригу мы едем вместе на автомобиле. Из Риги родители уезжают в Москву поездом, а я возвращаюсь на автомобиле. План был выполнен.

В Ленинграде мы с отчимом съездили на Карельский перешеек под городок Белозёрск на рыболовную базу. Порыбачили, наварили на костре ухи, а потом из ягод земляники и черники сварили вкусный компот. Природа в тех краях в то время была ещё первозданная. Один день мы посвятили поездке на машине в Петергоф. Я, вернее, все мы побывали в Петергофе впервые.

Очень впечатлило, но знаменитый фонтан с фигурой Самсона ещё не был восстановлен. Этот фонтан я увидел много позже.

Вспоминая красоту самого Ленинграда, ныне СанктПетербурга, и всех его окрестностей, оставленных нам в наследство для того, чтобы мы могли ими восхищаться и наслаждаться их созерцанием, приходят на ум странные мысли. Ведь всё это построено на костях крепостных крестьян, полурабов. Известно, что на строительстве Питера были загублены сотни тысяч крестьян. Безжалостно. Допустим, Пётр Первый не сделал бы этого, позволил бы крестьянам прожить нормальную хлебопашескую жизнь. Что осталось бы после них? Да ничего, кроме жалких хат. А здесь память на века. То же самое можно сказать про многие ныне даже исчезнувшие цивилизации. Египет и пирамиды, Рим и Колизей, люди солнца: майя, ацтеки, инки, оставившие после себя знаменитые сооружения. Всё это и многое другое построено на рабском принудительном труде, но иначе мы никогда и ничего о них не узнали бы. Вопрос: может быть, всё-таки правы были жестокие правители? Угнетать народ и создавать шедевры, или позволить народу прожить тихо и скромно, и дать уйти, ничего не оставив после себя будущим поколениям? Вот вопрос. Стоит поразмышлять.

В Таллине мы провели один день и две ночи. Бродили по старому Таллину. Посмотрели фильм «В джазе только девушки» с Мэрилин Монро. Очень смеялись. В Москве этот фильм в то время не демонстрировался. В Риге родители устроились в гостинице, а я уехал в Сигулду в кемпинг на берегу моря. Стояла жара, и мне хотелось купаться и загорать. Я проводил на поезд моих родных и стал думать, что делать дальше. Мне не хотелось возвращаться в Москву прежним путём через Псков и Новгород. Времени у меня было полно, и я решил завершить путешествие по Прибалтике, то есть проехать всё балтийское побережье до Калининграда. Но одному скучновато. И тут я вспомнил, что в Риге живёт гид, которая показывала мне Ригу во время моего первого посещения Риги. Память у меня была молодая, адрес я помнил. Чем чёрт не шутит? Нашёл. Она несказанно обрадовалась моему появлению, так как как раз собиралась ехать в Москву навестить родную тётю и не возражала заехать в Москву не через Псков и Новгород, а через Калининград и Минск. Замечу, что тогда прямой автодороги «Москва – Рига» не было.

Может, кто-то, читая эти строки, осудит меня, но не надо забывать, что мне было всего двадцать девять лет и в Индии у меня было полное воздержание, что очень плохо отражается на мужском здоровье, а гид была стопроцентно симпатичной и спокойной блондинкой. Она быстро оформила отпуск, и мы покинули Ригу в направлении Балтийского моря. К морю мы выехали в районе знаменитого курорта Паланга и далее, следуя вдоль побережья, достигли Клайпеды. Морской порт, приятный старинный город. Там пообедали. Надо сказать, что в Прибалтике с питанием не было никаких проблем. Сохранилось ещё с капиталистических времён множество симпатичных кафе. Далее погрузили свой автомобиль на паром и переправились через узкий пролив реки Неман на Куршскую косу.

Я много слышал об этой уникальной косе от моих хороших знакомых. Мне было очень любопытно увидеть эти места. Коса представляет собой довольно уникальное природное явление. Она длинная и узкая. Длина составляет тридцать или сорок километров, а ширина – не более двух-трёх километров. С одной стороны – солёное Балтийское море, с другой – Куршский залив реки Неман с пресной водой. Примерно в середине косы находится небольшое курортное местечко Нида. Здесь ширина косы составляет всего двести-триста метров, но высокие песчаные дюны перегораживают перешеек и не позволяют пресным водам влиться в море в этом месте. Зато купаться можно по выбору: хочешь в солёной, а хочешь в пресной воде.

Мы поужинали тем, что захватили из Риги, и устроились на ночлег в лесочке на окраине Ниды и рядом с другими несколькими автомобилями других туристов. Никаких спальных принадлежностей у меня в машине не было, поэтому спали на передних сиденьях автомобиля, откинув спинки сидений в крайнее заднее положение. Не очень удобно, но спать можно, а иначе устроиться в «москвиче» на ночлег невозможно. Мы были молоды, и нам хватало такого сна. Утром, искупавшись напоследок в Балтийском море и поискав на пляже кусочки дикого янтаря, мы стартовали дальше по косе в направлении Калининграда. Материка мы достигли в районе маленького курортного местечка Светлогорск. Обсудив наши возможности по времени, было решено в Калининград не заезжать. У гида был короткий отпуск, всего неделя, и ей надо было побыть у тёти как минимум пару-тройку дней. Поэтому в Зеленодольске я резко повернул налево, и мы попрощались с Балтийским морем, взяв курс на столицу Литвы Вильнюс.

Но вначале дорога проходила по Калининградской области, которая отошла к нам после войны. До войны область называлась Восточной Пруссией со столицей Кёнигсберг (ныне Калининград), а вообще-то была долгое время основной опорой тевтонских рыцарей, а позже – прусских кадровых военных. Мне было очень любопытно посмотреть, что осталось от немецких родовых имений и вообще от немецкого порядка. Оказалось, что смотреть почти не на что. Война всё стёрла. В Восточной Пруссии бои шли очень жестокие. Наши войска впервые вступили на немецкую землю осенью 1944 года, а последние бои закончились лишь 8–9 мая 1945 года. Немцы отчаянно сопротивлялись и дрались, как говорится, за каждый куст, даже будучи отрезанными от основной части Германии. Они умудрились переправить всё мирное население в Западную Германию. Последние баржи с населением и войсками уходили и 8, и 9 мая. Остатки немецких хозяйств имели жалкий полуразрушенный вид, а новые постройки советской власти выглядели неказисто и имели неухоженный вид. Российская бесхозяйственность средней полосы России проглядывала и здесь. Нет. Это была уже не Прибалтика.

Тем временем дорога снова вернула нас в Литву. В те времена дороги были свободны, никаких ограничений на парковку автомобилей не вводилось, поэтому мы приехали в самый исторический центр Вильнюса: Косую гору с башней Гедимина на вершине её. Конечно, не удержались и полезли вначале на гору, а потом и на башню. Оттуда открылся прекрасный вид на город и его окрестности. Башня является символом города и считается, что её построил князь Гедимин при основании города в XIV веке. Побродив по старой части города и пообедав в кафе, мы тронулись дальше по дороге на Минск. В Минск мы приехали уже на закате дня. Мы въехали в него с западной части и проехали весь город через центр, но так нигде не остановились. Мы спешили выехать из города и найти, пока совсем не стемнело, какое-нибудь походящее место для ночлега. Так в Минске я больше не побывал. Осталось в памяти, что центральная улица была полностью застроена домами новой застройки, вроде киевского Крещатика, но поскромней.

Переночевали мы, выехав за пределы Минска и спрятавшись в придорожных кустах. Помню утром, когда проснулся и пошёл в лесок по нужде, наткнулся на чудесный белый гриб. Наступил август. Мы собрали корзинку белых грибов. Они пошли в подарок тёте гида. Дальше семьсот километров мы мчались без остановки, мелькали Орша, Смоленск, Вязьма и, наконец, Москва. Под вечер я доставил гида по указанному адресу, помню, тётя жила где-то в центре. Больше судьба нас вместе не сводила.

Мои родители были уже на курорте, и они мне сообщили, что отчим договорился с руководством санатория, что я могу приехать в санаторий и жить у них на веранде. Меня это вполне устраивало, так как у меня был ещё месяц отпуска. Мы договорились по телефону, что я приезжаю на машине, так как в разгар сезона с билетами на поезд было очень трудно. Я съездил в ОРГРЭС, уточнил дату своего выхода на работу, а заодно получил назначение на должность руководителя группы на Змиевской ГРЭС, что под Харьковом. Там готовился к пуску новый 150 МВт энергоблок, и мой цех там взялся участвовать в пуске и наладке.

Через неделю я стартовал снова в Крым. Санаторий «Нижняя Ореанда» находится буквально в нескольких километрах за Ялтой, если въезжать в Ялту со стороны Симферополя. Он был построен по приказу Сталина в 1950 году, на месте, где ранее располагался царский дворец. Поэтому вокруг санатория разбит прекрасный парк. Санаторий расположен на горе, а для спуска на пляж работал лифт. По тем временам – диковинка. Кроме того, кто хотел спать непосредственно на берегу моря, мог получить маленький спальный номер в небольшом летнем домике на берегу моря. У моих родителей был прекрасный номер в основном корпусе санатория с большой лоджией, в которой я и расположился на диване. Кормёжка была отменная. Почему-то запомнилось, как официантка приносила суп или борщ в красивых супницах, а в тарелки мы разливали сами, так что добавка была всегда обеспечена.

В таких условиях отдыха я очутился впервые. Советская номенклатура, впрочем, как и нынешняя, себя не обижала. Публика в санатории была солидная и пожилая. Молодёжь жалась к друг другу и на пляже и вечерами. Так я познакомился с сыном авиаконструктора Туполева. Он был постарше меня, но уже доктор технических наук. Он был человек блестящего ума и образования, и занимал нас своим остроумными рассказами и стихами из Кузьмы Пруткова под сухое крымское вино. Много позже после смерти отца он стал генеральным конструктором фирмы Туполев. Было ещё несколько человек. Они приняли меня в свой круг, и я в свою очередь рассказывал им про Индию.

Была в этой компании и молодая девица. Она отдыхала вместе с отцом и матерью, а её отец был ни много ни мало кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Уровень выше любого министра. Звали девушку Люся Медведева. Она была студенткой четвёртого курса МГУ, изучала чешский язык. Она хорошо плавала, и мы часто вдвоём плавали подальше в море. Как показали дальнейшие события, она, видимо, в меня влюбилась, хотя я не предпринимал каких-либо действий в этом направлении. Она была для меня слишком юная особа. И вообще тогда мне было не до того, чтобы завязывать роман с юной девицей.

Загорая, лёжа на лежаке и наблюдая проплывающие мимо корабли, я подумал вернуться в Москву через Одессу. Я предложил этот вариант отчиму, и он согласился. Я съездил в Ялту в порт и зарезервировал на определённую дату место на палубе пассажирского судна для автомобиля и каюту для нас троих. Судно было круизное и шло из Адлера до Одессы с остановкой в Ялте. Несколько автомобилей оно могло взять на палубу. Мы уезжали чуть раньше, чем остальные, и я обменялся телефонами с новыми друзьями, включая Люсю. Договорились встретиться в Москве. Но на этом Люсин роман не заканчивается. Было продолжение, о чём я напишу чуть ниже.

В день прибытия корабля я и мои родители попрощались с соседями и после завтрака мы отбыли на нашей машине в Ялту. В порту грузчики зацепили «москвича» специальными захватами, и кран поднял автомобиль высоко над палубой и плавно опустил на борт судна. Где-то после обеда судно отошло от пирса Ялты и взяло курс на Одессу. Погода была отличная, мы долго любовались видами Крыма, но в Одессу мы прибыли только ранним утром следующего дня. Мы хотели задержаться в Одессе на пару дней, но в кемпинге, где были места только в холодных фанерных будках без удобств, отчим останавливаться отказался, а в гостиницах мест не было. Мы уехали, так и не повидав города. Обидно.

Наш путь лежал в Киев, шестьсот километров. В Киеве нас ждали родственники. Там жил мой двоюродный брат Толя с женой и ребёнком. Он пару лет назад поменял свои две комнаты на Ленинском проспекте в Москве на двухкомнатную квартиру в Киеве. В Киеве жила и его мать, вдова погибшего в 1941 году моего дяди. Вот к ним в гости мы и ехали. Мы пробыли в Киеве пару дней, погуляли по Крещатику, купили знаменитого украинского сала и отбыли в Москву. Меня информировали, что дорога через Брянск, несмотря на то, что является самой короткой, имеет очень плохое, разбитое покрытие. Поэтому мы поехали вначале по шоссе «Киев – Ленинград», а на пересечении с шоссе «Минск – Москва» у Орши повернули на Москву. В Орше мы остановились на ночлег в очень приличной, чистенькой и абсолютно свободной гостинице. На следующий день мы приехали в Москву. Это было моё последнее большое путешествие на «москвиче». В следующем 1967 году я его продал, вернул деньги отчиму, а сам купил на сертификаты, заработанные в Индии, ГАЗ-21 «Волгу», которая многие годы служила мне верой и правдой. За ней я ездил непосредственно в Горький (ныне Нижний Новгород) на завод ГАЗ.

Поскольку моё повествование потихоньку переползло в 1967 год, думаю, здесь надо дорассказать о Люсином романе. После возвращения из Крыма мы с ней в Москве не виделись, я уехал на работу на Змиевскую ГРЭС, и знакомство как-то само собой сошло на нет. Однако в 1967 году весной Люся закончила пятый курс университета и попала на практику в Словакию, в Братиславу, так как она изучала в университете чешский и словацкий языки. А торгпредом в Словакии в то время был мой отчим. В 1966 году он заболел воспалением лёгких, не смог уехать в Индонезию, а после выздоровления был направлен в родную ему Чехословакию и стал торгпредом в Братиславе. Поэтому Люся много общалась с моими родными.

При отъезде она взяла для меня посылку и письмо. Для вручения посылки я был приглашён в дом, вернее, в квартиру на Кутузовском проспекте. По характеру приёма я понял, что Люся очень заинтересована в дружбе со мной. Мама в своём письме писала восторженный отзыв о Люсе, какая она умная и хорошо воспитанная девушка. Меня начали, как волка, обкладывать со всех сторон. Но я вновь умотал на свою ГРЭС под Харьковом. Подходили ноябрьские праздники (7 ноября – день Великой Октябрьской революции). На большие праздники мы прерывали работы на электростанции и уезжали в Москву к родным и близким. Была также традиция сотрудникам бригады собираться в Москве у кого-нибудь из сотрудников на квартире на праздничную вечеринку. В командировках вдали от дома и семей мы сближались друг с другом, поэтому в Москве в наших компаниях не было проблем в общении. Получались тёплые полусемейные встречи и всегда по-товарищески в складчину. Кто был женат, приходил с жёнами, кто холостой – с подругами.

По приезде в Москву на такую встречу я пригласил Люсю, чтобы поближе её рассмотреть, да и идти мне на вечеринку больше было не с кем. Мне было любопытно, как Люся поведёт себя в довольно разбитной компании в общем-то простых людей. Люсе очень понравилось. Много шутили, много пели, танцевали и смеялись, но пили умеренно. Люся вела себя хорошо и просто. Я ребятам не сказал, кто она, и она тоже не проговорилась. Люсе так понравилось, что в конце вечера она вдруг объявляет, что грядущий Новый 1968 год вся компания встречает у неё дома. Это была для меня полная неожиданность.

После праздника мы опять умотали на ГРЭС, где работали до Нового года. Наступил канун Нового года. Люся не отступила от своего приглашения. Я не мог понять, как она всё устроит. Она жила в четырёхкомнатной квартире, но вместе с родителями и братом. Оказалось, родители уезжали встречать праздник за город (им была положена зимняя дача на Рублёвке), а брат справлял с нами. Своей компании пришлось признаться, в какой дом мы приглашены. Была объявлена парадная форма одежды и призыв пить умеренно. Мы встретились все вместе у метро «Кутузовская» и всей компанией направились в дом 30. Люся нас встречала в роскошном, практически подвенечном белом платье. А я был, как нарочно, в чёрном костюме, ну прямо жених и невеста.

Такого откровенного напора на мою свободу я вытерпеть не мог. И специально стал ухаживать за одной из подружек, пришедшей с одним из моих товарищей. Посмотрим, как у Люси с ревностью. С ревностью у Люси всё было хорошо. Она молодцом держалась весь вечер, но после Нового года больше ни разу мне не позвонила. Я поступил жестоко, наверно, но лучше так сразу, чем растягивать агонию разрыва. Я с самого начала знал, что это не моё. Разница в социальном положении, в возрасте, и, как говорится, душа не легла. Я понимал, что если я женюсь на ней, то буду жить в золотой клетке. Шаг влево, шаг вправо, расстрел. Кем бы я был в семье секретаря Политбюро (правда, секретарём Плитбюро ЦК её отец Медведев стал гораздо позже)? И вообще я не был готов к семейной жизни. Конечно, женись я на ней, многие двери были бы для меня открыты, и я не тянул бы лямку тринадцать лет за 160 рублей. Но какой ценой? Нет, я хотел всего добиться сам и своими руками, и не быть никому обязанным ни в чём. Таков тогда был мой выбор. Но многие мои знакомые тогда меня не поняли. Считали, что мы могли стать блестящей парой, а я мог сделать головокружительную карьеру.