Текст книги "Не умирай в одиночку"

– А тяжело научиться за себя постоять?

– Вовсе нет, – просто ответила Лариса. – Главное – техничность, ну и реакция, естественно. Хочешь, я тебя кое-чему научу?

Надо сказать, что я девушка совершенно неспортивная. Даже в школе уроки физкультуры я прогуливала с завидной регулярностью, а в выпускном классе и вовсе соорудила себе липовую справку о серьезном легочном заболевании. Единственный вид спорта, который я признавала, был бадминтон. Даже теннис я не любила из-за излишней беготни, а в волейболе у меня никогда не получались подачи, хотя отбивать мяч я все-таки научилась, пожертвовав всего-то парой ногтей. И еще пару дней назад на предложение Ларисы я ответила бы вежливым отказом, а тут меня как будто черт под руку толкнул.

– Хочу, – решительно сказала я.

В зале было малолюдно. В основном тренировались дети, причем не имеющие к самбо никакого отношения. Они ловко делали колесо и с помощью тренеров прыгали через четвероногий снаряд, именуемый козлом. Скинув куртку на скамью и сняв сапоги, я пошла вслед за Ларисой.

– Значит так, – серьезно произнесла она. – Предположим, что на тебя нападают спереди. Нападай!

Я напала. Нелепо и очень по-женски, выставив перед собой руки. И сразу же очутилась на ковре, лежащей на спине с самым глупым видом.

– Ну, как? – спросила Лариса. – Не больно?

– Терпимо, – скривилась я и поднялась. – Только очень быстро. Я ничего не поняла. Покажи медленно.

Лариса показала медленно, и я снова оказалась на ковре в той же позе. Лариса подняла меня и начала доходчиво показывать, как нужно стоять и куда девать руки. Я постаралась повторить ее движения и перебросить Ларису через бедро. Получилось так себе. Взвалив на себя не очень легкую самбистку, я рухнула на ковер вместе с ней.

– Уже лучше, – кривя душой сказала она. – Давай еще раз.

Я попробовала еще раз. Получилось так же отвратительно. Лариса подбадривала меня, давала ценные советы. Где-то на восемнадцатый раз я как-то легко потянула ее на себя и резко дернула. В воздухе мелькнули пятки Ларисы, и она оказалась на ковре в той же позе, в которой еще так недавно валялась я.

– Молодец, – похвалила она. – Еще раз?

Я хотела было согласиться, как вдруг у меня гнусаво завопил мобильник. Пока я вытаскивала его из сумочки, он замолчал. Посмотрев на дисплей, я застонала. На занятия самбо я потратила полтора часа и сейчас должна была пулей лететь к Валерию, то бишь Мастеру, чтобы согласовать с ним статью.

– В другой раз, Лариса, – улыбнулась я.

– Заходи, – дружелюбно сказала она, – я каждый день тут, кроме выходных. Ты мне понравилась, смелая.

– Спасибо, ты тоже, – вернула я ее комплимент и вприпрыжку понеслась к выходу. Вахтерша на выходе одарила меня недобрым взглядом, но мне было все равно. Засунутый в карман мобильник, снова завозился и мелодично зачирикал.

– Алло, – послышался в трубке недовольный голос Никиты, – где тебя черти носят?

– Материал готовила, – ответила я. – Что случилось?

– Ничего. Я выяснил, где родилась Наргис. Пожалуй, я туда съезжу, поговорю с ее родными, сослуживцами и все такое. Сашка ехать отказался, сказал, у него и тут дел по горло. Так что я еду. Ты не хочешь со мной?

– Я то хочу, – саркастически ответила я, – да только кто меня отпустит?

– Ага, – вяло согласился Никита. – Ладно, надумаешь, звони.

– Кстати, где она родилась?

– В Астане.

– Где? – поперхнулась я.

– В Астане, – удивленно повторил Никита. – Это столица Казахстана, чтоб ты знала. Ты так реагируешь, будто это на краю света. Между прочим, до Астаны идет от нас прямой поезд. Двадцать часов и ты там.

– Далековато, – задумчиво протянула я.

– Можно подумать, Наргис жила в Индокитае, – фыркнул Никита и отключился. Я тоже сунула телефон в карман и побрела к остановке. Съездить с ним? Теоретически возможно, если мы завтра вовремя сдадим номер.

В автобусе, когда я уже подъезжала к книжному магазину, я снова услышала звонок. Судя по тому, что сотовый наигрывал хит Глюкозы «Швайне», звонили с работы.

– Юлька, дело труба, – раздался безрадостный голос Аньки, – ты сидишь?

– Сижу. Что случилось.

– Ты только не психуй. Но, кажется, тебя увольняют. Андрей только что провел собеседование. На твое место метит какая-то соплячка, судя по всему подружка учредителя. Уж больно он с ней любезен.

Если бы я не сидела, то ноги у меня точно бы подкосились.

– Ты уверена?

– Уверена, я их разговор подслушала. Они введут ее в штат как твою помощницу, типа заместительницы, а потом, когда ты ее всему обучишь, тебя пинком под зад. Бреев только что был, они курили с Андреем около туалета, и я все слышала. Андрей сказал, что ты слишком борзая стала и много воли взяла. А этот урод его поддержал. Брееву же без разницы, кому вылизывать зад.

Я молчала. Чувства, которые меня переполняли, нельзя было описать: ярость, обида, желание немедленно влететь в кабинет к учредителю и учинить там разгром, страх остаться ни с чем… Однако преобладала все же злость и какое-то непонимание и разочарование, как будто копав в пустыне яму, наишачившись как сотня негритосов, вместо желаемого источника влаги на дне, натолкнуться на бурую жижу со зловонным запахом.

– Юль, ты меня слышишь? – обеспокоено сказала Анька в трубку.

– Слышу, – буркнула я.

– Ты там плачешь?

– Вот еще, – фыркнула я. – Тоже мне, повод для слез… Ладно, спасибо, что предупредила. Бреев полосу сдал?

– Не знаю, но кажется сдал, сейчас у Ромки спрошу… Да, сдал, как ни странно. Ты сейчас куда?

– Да насчет статьи заеду. Я ж теперь птичка вольная. В редакцию я сегодня уже больше не вернусь, передай Ленке и Ромке. А завтра заеду с утра за вещами. И пускай новый номер эта овца составляет.

– Не переживай, – попыталась успокоить меня Анька, но я не стала слушать и выключила телефон. Ситуация складывалась препоганая. Обидно было до слез. Ведь нашу газетенку я вытащила буквально из грязи. Когда я пришла туда, ее тираж был таким микроскопическим, что даже смеяться над ним не хотелось. За год работы я сумела подыскать и грамотных сотрудников, и изменить внешний дизайн издания, и, что немаловажно, привлечь огромное число рекламодателей. Тираж возрос, газету стали узнавать в лицо. Даже сейчас я, раздавленная свалившейся на меня бедой, ехала к рекламодателю, который обещал заплатить за мой труд…

Минуточку…

Ядовитая усмешка, исказившая мое лицо, отразилась в стекле, отделявшем кабину водителя от пассажирского салона. Какая же я честная, какая порядочная, аж плюнуть охота…

Не получит моя уже теперь бывшая редакция, эту статью. Беликов дает у нас рекламу в виде двух огромных модулей, и я буду не я, если мне не удастся убедить его, насколько малоэффективна реклама в этом издании. А это порядочная сумма. И пусть Андрей и Бреев, вкупе с новой редакторшей побегают, когда у них освободится целых шестьсот квадратных сантиметров рекламы.

Я решительно встала с пассажирского кресла и направилась к выходу, услужливо распахнувшему передо мной раздвижные двери. Ну, ребята, вы еще не знаете, кто такая Гюрза…

Хирург

В одном мультфильме я услышал очень мудрую фразочку…

Держаться нету больше сил…

Как раз про меня, про мое настоящее состояние.

Не было сил, не было желания сопротивляться соблазну. Только эта всепоглощающая страсть, эта мания, эта… эта…

Пламя жжет изнутри каждый день. Уже не утешает ее фото. И в объятиях жены ты уже не можешь представить себе, что ласкаешь и целуешь ее… Другую. Непокорную. Ядовитую.

Гюрзу…

Желание обладать ею, с ее роскошной копной черных, как смоль волос, с этими восточными миндалевидными глазами, с точеной фигуркой и ленивой, но такой опасной грацией томных, но таких рассчитанных балетных движений…

Она издевалась надо мной. В ее виртуальном дневнике появилась короткая видеозапись, где она валяется на каком-то ковре и ест виноград. Качество записи оставляло желать лучшего, но этого мне хватило, чтобы опозориться перед самим собой.

Перед лицом этой женщины я терялся как ребенок, да и мой организм реагировал соответственно. Только когда запись (ах, эта короткая двенадцатисекундная запись) закончилась, я перевел дыхание и обнаружил липкую и теплую мокроту с собственном белье. Позорище…

Двенадцать секунд, которые изменили жизнь…

Расскажи кому – не поверят. Если бы в этом коротком ролике она занималась сексом, или хотя бы просто была обнажена, мое состояние было бы вполне объяснимо. Но она просто лежала на спине, смотря вверх, в объектив того, кто имел такое счастье снимать ее, и ела ягоду за ягодой, улыбаясь соблазнительной, но какой-то недоброй улыбкой. На ней была черная кофточка с узкими бретельками, почти открывшая ее грудь и какая-то немыслимо-красная юбка. Это одеяние делало ее похожей на Кармен. Длинные черные волосы были разбросаны по ковру, и казалось, что они шевелятся, как локоны Медузы, столь же опасной, столь же прекрасной.

Держаться нету больше сил…

Она безжалостно отклоняла мои приглашения на свидание, даже не пытаясь скрыть свою грубость. Я был неинтересным собеседником для нее и ее друзей. Они не принимали меня в свой круг, за каким бы масками я ни прятался. Даже моя излюбленная личина мне не помогала. Одна из ее подруг сразу поняла, что тут дело нечисто и на весь чат объявила причины недовольства мной. Где-то я прокололся… Что-то было не так, неправильно. Но она была взрослой женщиной, а Гюрза, моя и только моя Гюрза была еще молода и по нашим, восточным поверьям, просто не имела права на какой-то ум…

Держаться нету больше сил…

После публикации этого ролика стало только хуже. Я тянулся к ней, словно притянутый магнитом. И, господи боже, ревновал. Кто поверит, что можно ревновать поток разноцветных букв и символов к такому же разноцветному потоку?

А оказалось можно.

Она, словно в насмешку, устроила показательный вирт с ее так называемым мужем Бахусом у всех на глазах, не стараясь как-то скрыться в приватной комнате. Надо отдать должное, что ни она, ни он не сказали ни одного грубого слова, не обозначили ни одного своего действия… Впрочем, Бахус только покряхтывал, а она старалась вовсю.

Ни одного лишнего слова. Намеки и многоточия. Кто бы мог подумать, что многоточия могут возбуждать гораздо сильнее самой изощренной порнографии?

Четыре дня я ходил, как в лихорадке, а потом понял, что должен ее увидеть. В конце концов, я знал ее имя, фамилию и профессию. Не так уж много в городе было печатных изданий, где могла работать девушка с именем Юлия Быстрова. И потом, я уже так поднаторел в поисках, что мог найти кого угодно, было бы желание. А оно было…

Я отпросился с работы, сказавшись больным. Мне и правда было нехорошо. Как-то лихорадило, потрясывало. Колени тряслись, даже скорее не тряслись, а ходили ходуном. Я сам себе напоминал марионетку, а мой кукловод безжалостно обрезал нитку за ниткой, заставляя биться в конвульсиях, но при этом исполнять прощальный танец. По дороге я купил пять нежно-розовых роз и торт. Подумав, я завернул в магазин и купил бутылку коньяка и бутылку шампанского. Я ведь совсем не знал ее вкусов. В конце концов, пятница, конец рабочей недели. Можно немного расслабиться.

Редакция газеты поразила меня своей пустотой. Я наивно предполагал, что в таких организациях просто человеческий муравейник, копошащийся в первобытном хаосе. Однако помещения отдавали гулкой пустотой. Пахло плохими сигаретами, перегревшейся оргтехникой. От сортира нестерпимо разило мочой. Помимо редакции в здании была еще куча организаций, видимо, поэтому в коридорах было грязно и мерзко. И в этом убожестве работала моя мечта?

В приемной, совмещенной видимо с бухгалтерией и чем-то еще, сидела парочка. Девица лет двадцати с грязными светлыми волосами, капризным лицом и длинным носом, и красавец-блондин с широкими плечами, челюстью хоккеиста и мощными руками. Парочка беззастенчиво обнималась. При виде меня девушка стукнула парня по рукам и оправила свитер.

– Здравствуйте, что вы хотели? – спросила она немного гнусавым голосом. Парень посмотрел на меня с подозрением. Видимо, торт и букет в моих руках ему не понравились.

– Здравствуйте, – вежливо ответил я. – Мне нужна Юлия.

Парочка переглянулась со странным выражением на лицах, которое сразу же заставило меня напрячься.

– Ее нет, – быстро ответил парень.

– А когда она будет? – столь же вежливо осведомился я. Напряжение росло. Возникла неловкая пауза.

– А она здесь больше не работает, – наконец ответила девица и посмотрела на парня, как будто ждала защиты. Он придвинулся ближе и стал за ее спиной, словно телохранитель. Смотрел парень хмуро и неприветливо.

Эта новость мне не понравилась.

– Как – не работает, – не понял я. – Еще вчера она здесь работала.

– А сегодня уже нет, – грубо ответил парень. – Уволилась.

– Куда же она ушла работать?

Парочка застыла, словно сфинксы.

– Не знаем, – злобно ответил парень.

Я хотел почесать затылок, но в руке что-то мешало. Предметом, мешающим мне осуществить задуманное, оказался торт. Я поставил его на стол и почесал таки затылок.

– Подскажите, пожалуйста, ее телефон, – тихо попросил я. Однако уже в процессе выговаривания этой фразы я понял, что получу отказ. Так и вышло.

– Мы не даем телефоны сотрудников, – холодно ответила девица.

– Насколько я понял, Юлия здесь больше не работает, так что не является вашей сотрудницей, – ядовито вымолвил я, откровенно нарываясь на скандал.

– Тем более, – отрезала девица. – Здесь не справочное бюро. Нужна вам Юлия – ищите ее через справочный стол.

Я предпринял еще пару попыток выведать телефон моей богини, но девица стояла насмерть. Пришлось ретироваться. Однако по дороге мне захотелось в туалет. И хотя торт и букет меня страшно стесняли, да и не место им было в сортире, я отправился туда.

– Юлька, – донесся до меня капризный голос девицы, – тут к тебе мужик какой-то приходил, по-моему, женится хотел.

Я замер. Голос доносился из коридора. Очевидно, вредная девица вышла удостовериться, что я убрался, и тут же позвонила Юле.

– Нет, без смокинга, – раздался голос девицы, прерываемый коротким смешком, – зато с букетом и тортом. И еще чего-то у него в пакете звенело, на бутылку похожее.

Не знаю, что ответила Юля, но голос девицы стал презрительным.

– Ой, да так себе. Какой то тощий, несуразный. Походка дерганая, как будто сразу в четыре стороны идет. Нерусский какой то. Я даже подумала, может, родственник твой какой-то, но уж больно он зачуханный. Нет, не представился. Телефон просил, но я не дала.

Возникла пауза. Судя по всему, девица слушала Юлин ответ.

– Ага. Ага. Ну, я тоже так подумала. Надо будет – найдет. Наверное, из-за статьи какой-то, благодарность решил выразить. Ты как там? Переживаешь? Ну и правильно… Ага… Нет… Никого нету. Я, Ромка и Ленка. Остальные ушли куда-то. Ну и чудненько. Ага… Ага… Ну забегай… Пока…

Цоканье каблучков дало понять, что девица удалилась. Я слез с унитаза и только потом понял, что все время сдерживал дыхание, словно герой романтических романов, подслушивающий заговорщиков в альковах королевы. Хотя… Не тянул я на романтического героя, да и антураж тоже не соответствовал. Тоже мне, роковая тайна, подслушанная на унитазе…

Девица явно не пришла от меня в восторг и немедленно донесла о моем приходе Гюрзе. Та тоже не обрадуется моему визиту, это как пить дать. Не знаю почему, но вдруг внутри меня заклокотала вулканическая ярость. С одной стороны я мог откровенно сказать, что никогда не знал отказа у женщин. С другой, если быть честным по отношению к самому себе, не так много их и было: жена и еще пара-тройка сотрудниц, замордованных семейным бытом, пьющими мужьями, детьми-неслухами, злобной свекровью… И никогда среди них не было такой как эта… Такой красивой и такой жестокой…

Я злобно посмотрел на уныло стоящий на подоконнике торт, на неуместный в туалете букет розовых роз, а потом с яростью швырнул это кремово-бисквитное безумие на пол и стал с яростью топтать, не обращая внимания на то, что крем размазался не только по полу, но и по моим ботинкам и брюкам. Растоптанные розы на мгновение вызвали у меня приступ жалости к ним, к себе, к моей никчемной судьбе, которой нет места в жизни холеной красавицы.

Может быть, именно в этот момент в моей голове что-то лопнуло и взорвалось, с болью, с яростью, со звоном тысяч осколков волшебного зеркала Снежной Королевы, разящих вокруг себя все и всех, заставляющих замерзать человеческие сердца. Ненависть ко всему миру вдруг всколыхнулась в моей одинокой и, к сожалению, никому не нужной душе. А больше всего я возненавидел ее, любимую уже столько месяцев, которая так напоминала мне ту, другую, чье бездыханное тело я держал в руках.

Я так хлопнул дверью туалета, что она должна была сорваться с петель, но почему-то не сорвалась. Я спускался вниз по лестнице, наверное, с самым безумным видом, потому что люди останавливались и глядели мне вслед. Но мне было все равно. Скользя вымазанными кремом ботинками по каменным ступеням, я дал волю разгорающемуся огню внутри себя, которое обжигало и делало тверже решение, принимающее отчетливую форму булатного клинка.

В этот пасмурный день, когда девчонка из приемной редакции посмеялась надо мной, я принял простое, но очень верное решение, которое освободило бы меня от этой безумной и всепоглощающей страсти.

Я решил убить Гюрзу.

Потому что действительно, держаться сил уже не было…

Шмель

Не знаю, как другие мои коллеги, а вот я перед путешествиями никакого трепета не испытываю и не люблю передвигаться из родной норы. Казалось бы странно, но вот такой я. Нет у меня ни малейшего желания ехать куда-то за тридевять земель для того, чтобы взять интервью у знатного комбайнера или доярки, намолотивших в закрома родины много-много всяческих благ в виде, зерна, молока, золотых рун и прочих предметов первой необходимости. Тоска смертная. Правда, с тех пор как я приобрел своего верного мустанга по имени «Фольксваген», перемещаться стало не так ужасно. Вроде бы и едешь, и в то же время чувствуешь себя как дома.

В этот раз мустанг остался в родном стойле. До Астаны, где прежде жила Наргис-Гюрза ехать было далеко. Нам же с Юлькой требовались свежие головы, посему мы решили поехать на поезде. Историю об ее внезапном увольнении я уже знал и посоветовал не париться. В конце концов, не та это была работа, чтобы за нее держаться клыками и когтями.

Посадку уже объявили, а Юльки все не было. Я уже начал волноваться, решив, что возможно мне придется ехать в Казахстан в одиночестве, но тут я увидел ее, торопливо шагающую к вагону. Меня она не видела, шаря глазами по перрону и одновременно что-то выкрикивая в прижатую к щеке трубку сотового. Я помахал ей рукой, но Юлька меня не заметила и продолжала рыскать по перрону, даже не подумав посмотреть на номера вагонов.

– Юлька! – гаркнул я. Она услышала и завертела головой. Увидев меня, она улыбнулась и подбежала к вагону. Чмокнув меня в щеку, она всучила мне сумку скромных размеров, но довольно тяжелую. Я охнул.

– Что у тебя там? Гантели?

– Да как обычно, – ответила Юлька, кокетливо улыбаясь проводнику, толстому мужичку лет тридцати пяти с глупым лицом, – «Калашников», базука, героин и сто тысяч долларов мелочью…

– Вот таможенники обрадуются, – хмыкнул я и протянул проводнику билеты. Тот взял их недрогнувшей рукой, но смотрел почему то не на их содержание, а на Юлькины ноги. Надо отметить, что сегодня она оделась довольно легко, особенно если учесть, что на улице было прохладно. Юлька взгляд заметила и блудливо ухмыльнулась, одарив проводника взглядом, обещающим неземное блаженство. Я ткнул ее в спину.

– Быстрова, карабкайся уже наверх. Здесь люди ждут.

Юлька, виляя бедрами изо всех сил, стала подниматься по ступенькам. Проводник сделал попытку помочь ей, и даже протянул руки к пятой точке, но натолкнулся на мой грозный взгляд и притих.

– Ты чего делаешь? – прошипел я, когда мы оказались в тамбуре. – У мужика из штанов уже дым идет…

– Да я развлекаюсь, – фыркнула Юлька. – Имею я право хоть на какие то развлечения? Я же теперь опять в девушках…

– Иди уже, девушка, – подтолкнул ее я. – У нас где-то в середине вагона купе.

В купе кроме нас оказалось двое парней призывного возраста. Судя по их торопливым движениям, витавшему в воздухе аромату селедки и алкоголя, парни вкушали водочку, пока мы не помешали им.

– Здравствуйте, товарищи, – официально заявила Юлька и ткнула пальцем в нижнее место, – мне кажется, это моя коечка?

– Да-да, пожалуйста, – засуетились парни. Один соскочил с места, стукнувшись головой об верхнюю полку. Юлька потянула крышку полки на себя, но та не поддавалась. Я отодвинул Юльку в сторону, поднял крышку и положил в нее обе наши сумки. Юлька отстранила меня и вынула из своей сумки какой-то объемный пакет. Ловко сдвинув со стола всякие бебехи, наложенные туда нашими попутчиками, Юлька мгновенно накрыла на стол, вытаскивая из пакета кучу снеди.

– Ну что, мальчики, – произнесла она, – давайте знакомиться. Ехать, как я поняла, нам долго, и вообще, джентльмены должны представиться даме.

Джентльмены представились, перебивая друг друга. Более мелкого звали Серега, второго Владиком. Они были двоюродными братьями и ехали к родственникам на свадьбу. Кто там у них женился, я, признаться, не расслышал, да и не особо старался. Зато Юлька успевала за двоих, охмуряя парней по полной программе. Парни достали спрятанную на всякий случай водку, я подсел к столу, и мы выпили за знакомство. Надо признаться, что братья пили отменно, мы же с Юлькой сильно не усердствовали, памятуя, что нам предстоит расследование и трезвая голова в этом деле крайне необходима. Однако в какой то момент мы, видимо, тоже потеряли чувство меры. Проснулся я утром на Юлькиной нижней полке. Голова не болела, есть у меня такая особенность организма – не болею я с похмелья. Серега лежал на соседней нижней полке и храпел. Я медленно поднял глаза вверх. С полки надо мной свешивалась Юлькина рука с затейливым серебряным браслетом. С другой верхней полки свисала не очень чистая пятка. Я медленно встал и, стараясь не шуметь, отправился в туалет, захватив полотенца и пакет с умывальными принадлежностями.

В туалете было холодно. Из окна немилосердно дуло и пахло какими-то гадкими сигаретами. Из зеркала на меня хмуро посмотрело мое отражение с темными кругами под глазами и укоризненно покачало головой, мол, хорош, братец.

– На себя посмотри, – невежливо ответил я и начал умываться.

Теплой воды тоже не было, что мне очень не понравилось. Но выбора не было. Да и вообще туалет был грязным, давно толком не мытым, хотя поезд гордо назывался фирменным. Страшно было представить, какие же поезда тогда считаются обычными, если даже в фирменном поезде в туалет лучше входить в антирадиационном костюме, предварительно сделав себе прививку от бешенства.

Когда я вернулся в купе, Юлька уже сидела на моем месте с хмурым лицом и брезгливо кидала объедки в пакет.

– Слушай, или я чего-то не понимаю, или мы за вечер сожрали все мои запасы, – раздраженно сказала она. – Ты с собой брал еду?

– Брал. И, как мне кажется, я вчера ее вытаскивал, когда у нас не хватило закуски. Но могу посмотреть.

– Посмотри, – милостиво разрешила Юлька, – а я пока мусор выкину и умоюсь.

– Там нет горячей воды, – предупредил я. Юлька фыркнула.

– Тоже мне новость. Ее и вчера не было.

Только тогда я заметил, что на ее лице нет макияжа, значит, она вчера еще и умыться умудрилась. Интересно, когда? Юлька вышла, а я поднял нижнюю полку, открыл свою сумку и обнаружил отсутствие пакета, в котором была припасенная в дорогу жратва. Значит, все-таки мы ее съели. Братья спали, похрапывая и постанывая.

– Ну что? – спросила Юлька, входя в купе.

– Предчувствия меня не обманули. Еды нет. Кажется, мы вчера перебрали. Голова не болит?

– Уже нет. Я проснулась рано, еще темно было, выпила две таблетки и снова уснула. Последнее, что я помню из вчерашнего вечера, так это то, что мы закусывали сухой лапшой и находили, что она почти как чипсы. Я, кстати, спросила у проводника, когда будет остановка, он сказал, что через полчаса, и как-то недобро на меня посмотрел.

– Ну, если я не ошибаюсь, он попросил нас не шуметь, – пожал я плечами, – а ты ему что-то ответила на ухо.

– И что? – заинтересовалась Юлька.

– Понятия не имею. Но оне в лице переменувши, как будто заболевши. Сбег сразу и, как мне кажется, больше нас не тревожил.

– Ну, надо же, совсем не помню, – восхитилась Юлька. – Ну и ладно. Придется нам, как видно, на вылазку, хоть жрачку купим. Ох, и горазды эти архаровцы водку кушать…

Или мне показалось, или на улице еще сильнее похолодало. Юлька зябко поежилась, спускаясь по ступенькам. Мы вышли на перрон и тоскливо огляделись по сторонам. Ни одной бабушки с едой, только два ларька у самого вокзала. Но делать было нечего. Мы отправились к ларькам и отоварились.

– На лапшу уже смотреть не могу, – с отвращением произнесла Юлька, вертя в руках пластиковую коробку с «Дошираком». – Как ее китайцы едят каждый день – не понимаю. Это же сдохнуть можно.

– Вон картошка есть в баночках, – ткнул пальцем я в витрину. – Картошку будешь?

– Не буду. Там крахмал один. Уж лучше эта пакость китайская, чем крахмал. У меня потом воротничок стоять будет как у белогвардейца.

Я хотел было спошлить, что у настоящего белогвардейца может стоять не только воротничок, но, глядя на хмурую Юльку, сдержался. Утрамбовав лакомства в пакет, мы отправились в вагон. Поезд скоро тронулся. В купе было холодно, гораздо холоднее, чем в коридоре. Мы вышли наружу и уставились в окно. Проводник ковырялся неподалеку, делая вид, что прикручивает к потолку отлетевший плафон. Из инструментов у него не было ничего, кроме отвертки. Плафон отваливался и угрожающе скрипел, грозя завалиться прямо на голову проводнику. Мне надоело стоять и я пошел в купе. Со своего места мне было прекрасно видно стоящую у окна Юльку. Проводник неожиданно проявил прыть и подошел к ней небрежной походной пьяного матроса.

– Девушка, у вас случайно не будет плоскогубцев? А то никак не могу починить эту хреновину, – проводник ткнул пальцем себе за спину. Юлька даже не дрогнула в лице. Небрежным жестом, она открыла болтающуюся у нее на плече сумочку и после недолгих копаний вынула из нее маленькие плоскогубцы. Лицо проводника выражало высшую степень обалдения.

– Потом вернете, – промолвила Юлька и шагнула в купе. Проводник долго и тупо смотрел на зажатые в руке плоскогубцы, а потом удалился.

– Господи, откуда у тебя плоскогубцы в сумке? – удивленно спросил я. Проснувшиеся и маявшиеся с перепоя Владик и Серега тоже уставились на Юльку, вытаращив глаза. По их мнению, она наверняка была неземным существом. Юлька вытянула ногу, продемонстрировав ее длину и красоту лакированного сапога.

– Да я ими замки застегиваю, чтобы ногти не сломать, – пояснила она.

– Если выясниться, что пилочкой для ногтей ты взламываешь сейфы, я повешусь, – грозно сказал я.

Остаток дня и вечер прошли достаточно мирно. Мы с Юлькой и вполне оклемавшимся Владиком смотрели на моем ноутбуке кино, а Серега с мутным взором прикладывался к пиву и валялся на полке с бледным видом. Периодически ему приходилось удаляться в сортир, откуда он возвращался с мокрыми волосами и зеленоватым лицом. А на следующее утро мы прибыли в Астану.

Влад и Серега долго прощались с нами, млея от Юлькиной красоты, трясли руки и предлагали присоединиться к празднованию. Однако мы отказали, памятуя, что приехали сюда не развлекаться. Узнав на всякий случай, где поблизости находится гостиница, мы с определенным трудом отделались от наших спутников и с вежливыми улыбками проводили их до автобусной остановки, предварительно расспросив, как проехать на нужную нам улицу. Серега и Влад уехали, а мы остались стоять у уже неработающего фонтана непонятной, если не сказать фаллической формы.

– Церетелли, – с видом знатока произнес я. Юлька фыркнула.

– Угу. А лепил, я так полагаю, с натуры. Что делать будем? Поедем сразу на адрес или сперва город посмотрим?

– Ехать-то рано, семь утра… Давай вещи кинем в камеру хранения и вперед за мечтой…

Гулять по Астане слишком долго не пришлось. Несмотря на то, что это все-таки столица Казахстана, город был небольшим, все достопримечательности собрались буквально в одном месте. Впечатления от прогулки остались бы самые приятные, если бы не пронизывающий ветер и свинцовые тучи, готовые с минуты на минуту разразиться дождем. Левобережная Астана, разрезанная рекой, выглядела домиком Барби, глянцевым и разноцветным, увенчанным золотым яблочком Байтерека. Где-то поблизости с ним, как нам объяснили, находятся поющие фонтаны и огромные цветочные часы, но, к сожалению, сейчас уже не то время года, чтобы любоваться ими. Надо будет приехать сюда летом.

Родители Наргис жили в небольшом частном доме, почти полностью спрятанного за пожухлыми побегами дикого винограда. Я предварительно позвонил им, представившись и сообщив о цели визита. Поначалу отец Наргис был не в восторге от нашего визита, но быстро сдался, когда я сообщил, что у меня есть кое-какие сведения о гибели его дочери.

Мы встали у калитки, и я нажал на звонок. Юлька недовольно оглядывала грозящее разразиться дождем небо с неудовольствием.

– Тоже мне, Казахстан, – ворчала она. – Я всегда считала, что в это время года здесь еще в майках можно ходить. А это почти что Сибирь.

– Это же не Алма-Ата, – усмехнулся я. – Это там в конце октября ходят в майках. А тут те же климатические условия, что и у нас. Ты поэтому так легко оделась?

– Ну да. Думала, дыни купим, яблоки… Деньги у них смешные, правда? Как фантики… Пестренькие, евро такие же, только поквадратнее.

На звонок никто не спешил выйти, только заливисто лаяла собачонка где-то внутри двора. Я надавил на звонок еще раз и увидел, как в окне дрогнула занавеска. Где-то хлопнула дверь, и надтреснутый старушечий голос что-то крикнул собаке. Та на секунду смолкла, а потом снова заверещала. По дорожке, выложенной резиновыми ковриками, к нам шагала женщина в пестром халате, с махровым шарфом на голове. Шла она неспешно, шаркая и приволакивая одну ногу. Плоское лицо с узкими щелочками глаз не выражало никаких чувств, кроме недовольства. Я придал лицу подобающее выражение и ткнул Юльку кулаком в бок. Она перестала разглядывать небо и повернулась к женщине.

Глаза женщины, обшарив мое лицо, уставились на Юльку, и тут лицо женщины резко изменилось. Челюсть поехала вниз, а глаза, мгновенно перестав быть узкими, едва не вылезли из орбит. Юлька беспомощно перевела взгляд на меня, и тут женщина закричала, как раненная птица. Мгновенно утратив свою неповоротливость, она полетела к калитке, вцепившись в запор, едва не вырвала его с корнем. На ее крик из дома выбежал мужчина и молодая девушка, а старуха кричала, кричала, судорожно дергая упрямую калитку, не желавшую открываться. Мы ничего не понимали из ее гортанных выкриков. Однако, до мужчины и девушки ее слова, видимо, долетели, потому что они, как по команде, вытаращили глаза и на реактивной скорости понеслись к калитке. И только когда уступившая напору калитка распахнулась, а женщина, схватив Юльку за руки, повалилась на землю и принялась с криками целовать ее запястья, я все понял. Юлька вырывалась, пыталась поднять женщину, но та не давалась, голося и хватая Юльку за одежду и руки. Мужчина и девушка, подбежавшие к калитке, уставились на Юльку и на их лицах одновременно пробежала волна чувств: надежда, радость, разочарование и боль. У девушки мгновенно брызнули слезы, уголки губ мужчины поползли вниз. Мгновение они смотрели на нас, замерев, словно столбы, а затем неспешно двинулись к пожилой женщине, мягко, но настойчиво поднимая ее с холодной сырой земли.