Текст книги "Звезда надежды"

Керис неохотно обернулась. Действительно, поток был спокоен и почти бесцветен. Прямо против того места, где они сидели, он стал заметно уже, чем раньше.

– Так произошло потому, что энергия леу ушла на материализацию Разрушителя, на то, чтобы сделать Квирка меченым, на то, чтобы вызвать Дикого, который отвлек меня, пока Карасма совращал Берейна. Если Разрушитель слишком многих сделает мечеными, слишком многих растлит, потоки леу начнут иссякать.

– Я думала, что потоки леу для того и существуют, чтобы губить и уродовать людей.

Даврон улыбнулся, но в глазах его затаилась тревога.

– Нет. У леу есть и иное назначение, более важное для Карасмы. Леу возникает, когда мир распадается, и его тогда можно использовать для дальнейшего разрушения. – Даврон пристально взглянул на Керис, и огонь костра отразился в зрачках его черных глаз. – Необходимость сохранять леу для этой цели и есть причина того, что Приспешники нечасто используют ее для убийства: они предпочитают ножи и другие более традиционные средства – или используют силу своих Подручных. Но не считай себя в безопасности, Кейлен: Карасма вполне может сообщить своим слугам, что особой любви к тебе не питает; для Приспешников такого намека будет достаточно. Впредь старайся ни к кому не поворачиваться спиной – и надейся, что Карасма предоставит мне самому заботиться о своей безопасности.

– Так почему же ты меня не прикончил?

– Неужели ты в самом деле думаешь… – Даврон вытаращил на девушку глаза. – Клянусь Создателем, такого я от тебя не заслужил.

Керис ничего не ответила.

– Мы проведем здесь остаток дня и ночь, – наконец сказал Даврон. – Завтра присоединимся к остальным. Надеюсь, Квирк уже достаточно придет в себя, чтобы быть в силах пересечь поток.

Керис заставила себя спросить:

– Мы присоединимся к остальным?

– Они нас дождутся.

Даврон протянул руку за кружкой девушки, и они снова встретились глазами. Проводник, должно быть, прочел во взгляде Керис мысль, которую она сама еще не вполне осознала, ужасную, терзающую душу мысль… Следующие его слова заставили девушку взглянуть правде в глаза.

– Ты гадаешь, не следует ли тебе меня убить, чтобы не дать выполнить приказ Карасмы. – Горечь, прозвучавшая в его голосе, смягчалась покорностью судьбе. Даврон вытащил из-за пояса нож и вложил его в руку Керис – как недавно она пыталась вложить свой нож в его руку. – Ну так сделай это. Сделай сейчас. Я предпочту умереть немедленно, чем лежать всю ночь без сна, ожидая, когда же ты меня убьешь. Может, так и правда будет лучше всего… Может быть, ты права, а я ошибался, и мне не следовало цепляться за жизнь.

Керис прочла в его глазах готовность умереть; сам он, возможно, и не покончил бы с собой, но от нее принял бы удар, не сопротивляясь. Но хуже всего оказалась его неуверенность: он явно не знал, воспользуется она возможностью или нет, – и это лишило Керис решимости. Одна мысль о том, что Даврон готов позволить ей нанести удар, готов ждать, когда она вонзит клинок ему в горло или в сердце, лишила ее всякого желания привести намерение в исполнение.

Нож выпал из ее пальцев, и Керис заметила, как изменилось выражение глаз Даврона: вместо неуверенности и боли она прочла неутоленное желание. На какой-то безумный момент ее сердце быстрее заколотилось в ответ, кровь быстрее потекла в жилах. Потом в ужасе девушка отвернулась.

Он – раб повелителя зла, символ всего, что ее учили презирать и ненавидеть. Так как же может она желать такого человека?

ГЛАВА 12

«Если последний гвоздь вбит криво, то сапожник не может считаться мастером, даже если башмак сшит по размеру».

«Если в воду вылит яд, но рыба годна в пищу, то стоит ли жаловаться покупателю?»

Изречения времен древнего маркграфства

Керис пришлось вечером разбудить Квирка, чтобы накормить ужином. Он приподнялся, не вполне проснувшись, когда девушка положила руку ему на плечо, но тут взгляд несчастного упал на его освещенное светом фонаря тело. Худые руки лежали поверх одеяла, и кожа была такого же коричневого цвета, как и грубая шерсть, а там, где на одеяле были пятна, такие же пятна виднелись и на руках.

Квирк осторожно ощупал одну руку другой, словно желая убедиться, что это его собственная плоть. На ощупь кожа была обыкновенной человеческой кожей, а остальное – иллюзией, игрой света и окраски. В ужасе Квирк принялся осматривать остальное тело. Одежды на нем не было – Даврон и Керис уложили его в постель так, как нашли на берегу потока, – но в панике Квирк не обратил внимания на присутствие девушки.

Форма тела не изменилась: оно оставалось тощим и слабым, ребра все так же торчали сквозь кожу. Но цвет… цвет стал другим. Нижняя часть тела сливалась с одеялом, на котором Квирк лежал, а верхняя была такой же зеленой, как и палатка, к стенке которой он прислонился. Когда парень положил руку на землю рядом с постелью, его пальцы на глазах словно растворились в почве, которой касались. Керис пришлось внимательно присмотреться, чтобы удостовериться: у Квирка по-прежнему есть рука.

– Так я теперь меченый, – в ужасе прошептал Квирк. – Меченый, да? Это все-таки случилось… Керис кивнула. Квирк провел рукой по груди и животу.

– На ощупь я все еще остаюсь собой… – Внезапно осознав свою наготу, он поспешно завернулся в одеяло и тут же изумленно вытаращил глаза: там, где ткань коснулась его тела, она тоже стала такого же цвета, как подстилка, словно заразившись от Квирка этой особенностью. Мгновение парень тупо смотрел на одеяло, потом понимание обрушилось на него как удар: значит, теперь любая одежда будет вести себя так же, как и его собственная кожа. Его передернуло; потом он поднял глаза на Керис и спросил: – На что… На что похоже мое лицо?

– Мы поговорим об этом утром. – Девушка нагнулась и протянула ему миску. – А пока лучше ешь свой ужин.

– Не помыкай мной, Керис.

Девушка удивленно подняла голову: Квирк впервые проявил напористость, – и покраснела, поняв, что вела себя неправильно.

– Прости меня. Ты выглядишь… О Создатель! Квирк, леу изменила… изменила твои глаза. Я сейчас принесу зеркало.

Она сбегала в свою палатку и протянула Квирку зеркальце, стараясь не показать, с каким ужасом ожидает его реакции. Лицо парня оставалось вполне человеческим, за исключением глаз: они теперь выступали вперед на подвижных стебельках, окруженных складками кожи, как у хамелеона, так что могли поворачиваться в стороны, вверх и вниз, даже когда голова оставалась совершенно неподвижной. Черная щель – зрачок – ярко выделялся на желтой радужке.

Квирк долго смотрел на свое отражение, потом вернул зеркало Керис.

– Пожалуй, я догадывался, – сказал он наконец. – Ощущение, когда я моргаю, теперь другое. И вижу я все по-другому. Я понял, что что-то не так. Я теперь вроде ящерицы, правда? Вроде… хамелеона, который меняет окраску в зависимости от окружения. И даже более того: я рептилия, которая меняет цвет всего, что касается ее кожи.

Керис охватила ярость.

– Ты человек, Квирк! Человек и мужчина, а не какой-то проклятый хамелеон! Парень вздохнул.

– Замаскированный человек, которому предстоит провести остаток жизни в местах, которые способны напугать и храбреца. Керис, я же теперь никогда не смогу вернуться в Постоянство! С этого момента я один из отверженных. Что мне теперь делать?

– Жить дальше, – раздался от входа в палатку голос Даврона. Он вошел внутрь и уселся рядом с Квирком, окинув того одним быстрым взглядом. – Ты привыкнешь. Самое худшее уже позади, Квинлинг. – Керис сочла Даврона бесчувственным и сердито посмотрела на него, но тот не проявил ни малейшего раскаяния. – Как ты себя чувствуешь?

– Настолько хорошо, насколько это возможно… – неуверенно протянул Квирк, подумав; Керис уловила его прежнюю насмешку над собой. – Знаешь, кажется, превращение излечило меня от насморка. Тут открываются определенные возможности, не правда ли?

Безотказное лекарство Квирка Квинлинга: ползолотого за излечение от насморка навсегда… – Когда никто не засмеялся, настроение Квирка переменилось. – Такое со мной сделал Разрушитель, верно? Это не было просто случайным воздействием леу – он все хорошо продумал. У этого подонка жестокое чувство юмора. Даврон удивленно взглянул на Квирка:

– Что ты имеешь в виду?

– Я видел его, когда катался по земле, чувствуя себя так, словно выворачиваюсь наизнанку… Хаос, до чего же было больно! Я видел его и понял, кто это. Он смеялся. Он смеялся, потому что я был ничем, а он сделал меня еще более незаметным. Теперь я не имею даже собственной внешности, мне предстоит всегда… быть расплывчатым. Неощутимой тенью… – Квирк помолчал, потом выругался: – Да будет он проклят! Я больше, чем он думает! Ты права, Керис: я человек, а не проклятая разноцветная игуана, и я собираюсь бороться с этим подонком и его прислужниками, даже если придется расплатиться жизнью. – Квирк криво улыбнулся, застенчиво подсмеиваясь над своей горячностью. – Как оно, конечно, и случится – Разрушитель прикончит меня, имею я в виду.

«Он прав», – подумала Керис. Карасма намеренно совершил такую жестокость. Эта дьявольская перемена была предназначена для того, чтобы высмеять человека. Девушка с трудом удержалась от того, чтобы бросить на Даврона взгляд, полный ненависти. Как может он даже думать о том, чтобы служить твари, наслаждающейся подобными пытками?

На другом берегу потока леу наставник Портрон лежал в своей палатке и пытался не вспоминать то, что видел. Чудовище, вырвавшееся из клубов леу, беспорядочное движение фигур, опутанных туманными лентами цвета… Скоу, хватающий его за руку и оттаскивающий в безопасное место… Слова Мелдора о том, что в потоке – Разрушитель… «Мы ничего не можем сделать, – сказал тогда отверженный. – Там, где появляется сам Карасма, мы бессильны. – Потом более мягко он добавил: – Даврон сделает для нее все, что сможет».

Однако наставник не доверял Даврону. Как можно доверять человеку, причастному к скверне леу?

И то последнее видение: Керис – обнаженная, обвитая вихрем цвета… Это зрелище поразило его, как удар в живот. Да помилует и защитит ее Создатель!

Портрон снова вспомнил Мейли. Керис так на нее похожа – на Мейли, когда ее знал Портрон. Такое же странное смешение невинности и мудрости, проницательности и доверчивости. Мальчишеская фигура, полная удивительной силы… Незаметное лицо, волосы неопределенного цвета – в Керис не было ничего, привлекающего внимание, но все же почему-то ее невозможно было забыть, как невозможно Портрону оказалось забыть Мейли, как он ни старался. А он и в самом деле старался вот уже двадцать лет; иногда ему это удавалось, но стоило какой-то мелочи привлечь его внимание – такой же, как у Мейли, поворот головы встречной женщины, или манера закусывать губу, или такая же задиристая интонация, – и воспоминания возвращались. А теперь перед ним была Керис, все время возвращавшая его мысли к той, с кем он пробыл так недолго и так давно.

Девять месяцев двадцать лет назад… Это все, что им было отпущено.

И сейчас Портрон снова ехал, чтобы встретить женщину и дать жизнь ребенку, как это было двадцать лет назад. Он вовсе не надеялся, что к нему вернется его драгоценное прошлое: его отнял у него Закон. Кем бы ни была та, к кому он ехал, это не будет Мейли. И ребенок тоже не будет дочерью Мейли.

Девять месяцев и младенец, которого они никогда не видели: вот и все счастье целой жизни. Этого было так мало… да и не могло оказаться достаточно.

«Ах, Керис, пожалуйста, уцелей! Только уцелей! Да дарует тебе Создатель мужество, чтобы выстоять!»

Чтобы пересечь на следующее утро поток леу, Керис понадобилась вся ее храбрость. Во рту у нее пересохло, к горлу подступила тошнота. Она отказалась от предложения Даврона сначала перевезти Квирка, а потом вернуться за ней.

– Мы можем отправиться все вместе. Если что-нибудь случится, я могу сама о себе позаботиться, а ты присмотришь за Квирком, – сказала она проводнику.

Квирк отнесся к переправе с безразличием, спокойно последовав за Давроном, словно вышел на вечернюю прогулку.

– Конечно, я боюсь, – сказал он Керис перед отправлением, – но хватит мне умирать от страха. Мастер Сторре прав: самое ужасное из всего, что могло случиться, уже случилось. Что еще мне терять?

Керис не была так равнодушна: к тому времени, когда они добрались до противоположного берега, с нее градом лил пот, а колени так дрожали, что, спешившись, она должна была ухватиться за седло. Скоу с улыбкой приветствовал ее:

– Уж не поразил ли тебя артрит в таком молодом возрасте? – и протянул ей бурдюк с водой.

– Заткнись, – буркнула она, выпрямляясь и стараясь держаться уверенно, но бурдюк взяла и напилась, радуясь возможности смочить пересохшее горло.

Она искоса взглянула на Даврона, стоявшего лицом к лицу с Мелдором; это было именно противостояние, Керис была уверена в этом, хотя слова Даврона прозвучали достаточно мягко.

– Мне не помешала бы помощь, – сказал он, спешиваясь. – Ты, должно быть, знал, что там был Карасма. Мелдор кивнул:

– Да, я знал. Я просто не думал, что сейчас следует привлекать к себе внимание.

– А как насчет нас? Один стал меченым, Мелдор, и еще один не устоял перед соблазном и стал Приспешником. Это высокая цена. И мы могли потерять Керис, как и Берейна, если бы у нее не хватило сил сопротивляться. А кроме того, ты не мог знать, чего еще захочет Карасма.

– Я знал, что тобой он не заинтересуется, – спокойно ответил Мелдор. – И время, и место неподходящие. Это было просто напоминание, способ ослабить тебя, если бы ты такое допустил.

Даврон мрачно взглянул на старика.

– Клянусь Создателем, Мелдор, надеюсь, что когда твоя помощь мне действительно понадобится, ты не решишь, будто «время неподходящее», и не повернешься ко мне спиной. – Проводник пошел прочь, ведя в поводу своих лошадей; Керис заметила, какими напряженными остаются его плечи.

– Эй, – обратился к Керис, которая все еще дрожала, Скоу, – теперь уже все в порядке. Ты держалась просто молодцом. Ты должна гордиться, раз Разрушитель явился тебе и ты устояла.

– Угу. Я горжусь, хоть чуть не окаменела от страха. Разрушитель не так уж обрадован моим отказом. Расправа просто отложена. – Керис поморщилась. – А как твоя нога?

– Гораздо лучше, спасибо.

– Керис, деточка! – К ней спешил Портрон, на лице которого было написано отеческое беспокойство. – С тобой все в порядке? Мелдор сказал, что явился Разрушитель…

Керис резко оборвала наставника:

– Мы поговорим об этом позже.

– Пора в путь, – распорядился Даврон. – Не стоит задерживаться у потока леу дольше, чем необходимо.

С трудом садясь в седло, Керис краем глаза заметила странное выражение лица Гравала. Тот смотрел на Квирка, который пытался сесть на лошадь Берейна и никак не мог с ней справиться. Конь явно не собирался мириться со странностями нового всадника и в панике пятился от него. Когда Квирк случайно коснулся шкуры коня голой рукой, тот почувствовал ожог, что тоже не улучшило его настроения.

Гравал явно развлекался зрелищем неравной борьбы между щуплым парнем и решительно настроенным конем; к тому же Квирк и его одежда все время меняли цвета, как только менялся фон.

– Проклятие Хаосу, – пробурчал Гравал, – ты похож на калейдоскоп: стоит повернуть, и вот вам пожалуйста: новый человек!

«Ах ты, недоносок!» – с возмущением подумала Керис и отправилась помогать Квирку.

* * *

За несколько следующих дней Керис постепенно научилась смотреть на причудливое окружение – скалы, скрученные в невероятные спирали, неожиданные перемены погоды, странные оттенки, в которые был окрашен ландшафт, напавшего на путников и убитого броском ножа Даврона трехголового зверя, клубящиеся полосы тумана, появляющиеся ниоткуда и мгновенно исчезающие, испугав коней и оставив после себя странный запах, – как на нечто обычное и нормальное.

Товарищество преодолело три узких потока леу: они находились именно там, где их указывали карты Пирса, – и еще один, успевший переместиться. Там, где он был раньше, простиралась серая выжженная пустошь; на то, чтобы ее пересечь, ушло полдня.

Попадались глубокие поросшие лесом ущелья, пропитанные леу; Скоу сказал Керис, что такие места называются трясинами леу. Это всегда оказывались темные расщелины, со зловонной грязью на дне, со странными живущими в них существами, поросшие узловатыми корявыми деревьями, полные разноцветных испарений, обжигавших горло. Леувидцы с легкостью обнаруживали и объезжали эти мерзкие впадины, и Керис поражалась тому, как отличаются они от потоков леу. Потоки были опасны, кипели энергией; трясины же казались просто средоточием зла, точнее, как пришло ей на ум, порчи.

– Я не вижу особой разницы, – сказал Портрон, когда Керис спросила его, чувствует ли он различия между двумя видами леу. – И потоки, и трясины несут проклятие всем, кто служит Создателю.

Даврон не согласился с ним.

– Конечно, разница есть. Трясины – это логова, которые облюбовали Приспешники и их Подручные. В таких местах полно зловредной леу, и в них часто поселяются очень древние Приспешники, те, кто совсем утратил сходство с людьми за столетия службы Разрушителю.

– А та леу, что образует потоки? – спросила Керис. Даврон пожал плечами:

– Она просто иная.

Керис подумала, что проводник явно мог бы рассказать гораздо больше, но не пожелал этого делать.

Иногда товариществу встречались другие люди: курьер, ехавший им навстречу, остановившийся, чтобы выпить чашку заваренного Скоу чая, и подробно рассказавший Даврону о дороге; купец с караваном мулов, перевозивший товары из Пятого Постоянства в Первое. Торговца сопровождали трое отверженных, ехавших на таких же, как хозяева, меченых конях – массивных животных, покрытых панцирем, с острыми как сабли рогами. Однажды путники миновали целое поселение неприкасаемых, где жило четыре или пять семей – всего человек тридцать, включая детей, родившихся у меченых родителей в Неустойчивости.

Эта община перевозила путешественников на пароме через Струящуюся, зарабатывая таким образом себе на жизнь. Даврон расплатился с ними вяленым мясом из запасов Берейна – мясо было редкостью в Неустойчивости, и те, кто здесь жил, всегда охотно принимали его в качестве платы. Портрон возмутился тем, как небрежно проводник присвоил имущество Берейна, но на протесты наставника Даврон ответил таким ледяным взглядом, что тот счел за лучшее умолкнуть.

Помогая завести лошадей на паром, Керис посматривала на детей, играющих на берегу; ребятишки кидали в воду комья грязи, а потом, когда паром отчалил, переключились на него.

– Я не знала, что меченые могут иметь детей, – выпалила девушка, стараясь не показать стоящему рядом Скоу своего отвращения: в детях, казалось, осталось еще меньше человеческого, чем в родителях. Одной девочке горб на спине не давал выпрямиться, и она бегала на четвереньках. Остальные дети, когда паром оказался уже вне их досягаемости, начали кидать грязью в нее. Керис поморщилась, когда особенно большой комок угодил девчушке в ухо и бедняжка по-звериному взвизгнула.

Скоу обратил на ребятишек печальный взгляд.

– Да, – сказал он, – мы можем обзаводиться детьми, но они почему-то всегда уступают родителям в сообразительности. Они… вырождаются, поколение за поколением, пока семья не вымирает; четвертое-пятое поколение уже не в состоянии как следует ухаживать за потомством. Неустойчивость враждебна детям: если за ними не присматривать, они быстро гибнут от леу или клыков хищников. Ты знаешь, что Приспешники охотятся за людьми и пожирают их, и чем моложе жертва, тем охотнее? – Скоу мрачно посмотрел на Керис. – Я не стану заводить детей в этом проклятом месте.

Девушка молча кивнула: она не находила слов, которые могли бы смягчить эту трагедию.

Даврон Сторре умело пользовался картами Кейлена: в Неустойчивости, где не существовало троп и дорог, он выбирал наилучший маршрут, а его предусмотрительность позволяла избегать проблем, а не преодолевать их. Совсем как Пирс, думала Керис… Интересно, знали ли они друг друга? Она не стала спрашивать Даврона.

Что удавалось проводнику хуже, так это ладить с людьми. Он не отличался терпением и совсем не переносил тупости. Даврон обращался с Квирком так же, как до его несчастья (что было, пожалуй, мудро), но с Гравалом теперь редко разговаривал вежливо: постоянная неосторожность и бесконечные извинения того явно действовали ему на нервы. Проводник почти оскорбительно игнорировал Портрона, и хотя Корриан иногда его забавляла, резко одергивал женщину, если та начинала намеренно задирать Гравала или Портрона. Впрочем, большую часть времени Даврон казался погруженным в собственные мысли и необщительным. Если он и жалел Квирка, он ничем этого не показывал. Если проводника и беспокоила безопасность его друзей, это невозможно было прочесть по его лицу. Если то, что Берейн выбрал служение злу, и вызывало у него гнев, Даврон никогда не позволял себе ничем это показать, как не проявлял и желания, если и испытывал таковое в отношении Керис. Он просто делал свою работу, и делал ее хорошо, но создавалось впечатление: обрушься на его спутников какое-то непреодолимое несчастье, он просто пожмет плечами и двинется дальше.

Впрочем, Керис теперь знала, что все это видимость. Даврону не было безразлично благополучие его подопечных. Его чувства были достаточно глубоки, чтобы заставлять Даврона рисковать собственной безопасностью ради безопасности других и делать все возможное, обеспечивая им удобства в тяжелом путешествии. Даврон сделал все, что мог, чтобы Квирк не стал меченым, а Берейн не покорился Разрушителю. Керис прекрасно помнила, каким изможденным выглядел Даврон, когда появился из потока леу, не преуспев в этом. И девушка не сомневалась, что проводник испытывает глубочайший стыд из-за своей сделки с Карасмой, – она видела это в выражении его лица, в опущенных глазах, в том, как он краснел. Он не был безразличен к членам товарищества, он просто старался держаться от них на расстоянии. Может быть, именно стыд и заставлял его так себя вести? Керис думала, что так оно и есть, и никак не могла решить, следует ли презирать Даврона… или жалеть.

К ее удивлению, он теперь гораздо больше разговаривал с ней, чем раньше. Керис не могла понять причины этого, потому что Даврон совсем не старался ей понравиться или хотя бы завоевать ее доверие. Более того, иногда ей казалось, что его цель – как раз обратное и что на самом деле он хочет предстать перед ней в самом неприглядном виде.

– Не поворачивайся ко мне спиной, Кейлен, – говорил он ей, когда они оставались наедине. – Никогда не забывай: наступит день, и я должен буду служить Разрушителю. – В другой раз, объясняя ей что-то про Неустойчивость, Даврон добавлял: – Вооружайся знаниями, Керис. Никогда не знаешь, когда они тебе пригодятся. Я научу тебя всему, чему смогу, и кто знает – может быть, в один прекрасный день ты используешь свои знания против меня. – И он улыбался девушке своей насмешливой кривой улыбкой.

Что ж, по крайней мере теперь он ее видел, признавал в ней самостоятельную личность и был готов прислушиваться к ее словам. Керис в определенной мере удалось утвердить себя, но эта мысль не приносила ей удовлетворения. Она по-прежнему не чувствовала себя легко в обществе Даврона, ее смущало знание о его подчинении Разрушителю; беспокоило Керис и то, что Даврон все сильнее привлекал ее.

Она не пыталась говорить о сделке Даврона с Карасмой ни со Скоу, ни с Мелдором. Они знали о ней и ничего не предпринимали, а Мелдор к тому же воспользовался леу для того, чтобы освободить Скоу от желчевика, – все это говорило о том, что оба они или покорны Владыке Карасме, или опасно привержены леу. Керис не хотела иметь с ними дела. Ее даже смущало, что Скоу много времени проводит с Квирком, обучая его умениям, необходимым для выживания в Неустойчивости, объясняя, как можно заработать на жизнь, оказавшись изгнанным из Постоянств, помогая примириться с превращением в меченого.

Квирк день ото дня казался все более уверенным в себе; может быть, в этом была заслуга Скоу. Парень начал находить радость в своих способностях делаться невидимым и часто бродил по лагерю, предлагая остальным поспорить, что они его не заметят. Он решил добавить к своему имени прозвище, как это делали многие меченые, и стал называть себя Хамелеоном. Керис радовалась этой его новой способности наслаждаться жизнью; она только опасалась, что Скоу каким-то образом вовлечет Квирка в дела Даврона Сторре.

Стоило девушке подумать об этом, и она становилась раздражительной. Беда была еще и в том, что она симпатизировала Скоу и уважала Мелдора, а Даврон был для нее физически привлекателен, – но все ее инстинкты требовали от нее держаться от них подальше.

В конце концов Керис стала трусливо избегать их всех; это означало, что ей приходилось выбирать между болтливостью Портрона, вульгарностью Корриан или неуклюжестью и приторной льстивостью Гравала Харга.

Портрон подробно расспрашивал девушку обо всех деталях ее встречи с Владыкой Карасмой и был очень разочарован ее односложными ответами: Керис вовсе не хотелось разговаривать на эту тему. Она все еще остро переживала собственную вину и все время думала, жива ли еще Шейли… «Может быть, как раз сейчас она испускает последний вздох, а меня нет рядом… Может быть, она умерла прошлой ночью, всеми брошенная: Фирл ведь не останется дома только потому, что она умирает…»

К счастью, Портрона было легко отвлечь, и дело обычно кончалось тем, что он углублялся в какой-нибудь из своих бесконечных рассказов.

Однажды вечером Даврон назначил Керис в дозор вместе с Мелдором, что очень ее удивило. До тех пор она всегда оказывалась в паре с Портроном, а Мелдор, насколько ей было известно, обычно дежурил один.

Им выпала очередь обходить лагерь в середине ночи, и когда их вахта кончилась, Керис отправилась будить Корриан и Гравала. Заглянув в палатку Корриан, девушка увидела, что та спит на своей подстилке, открыв рот и выронив трубку. Табак и пепел черным покровом лежали на одеяле; рядом виднелось несколько старых подпалин, и Керис решила, что впредь не стоит ставить свою палатку близко от палатки Корриан. Как только женщина проснулась, Керис заглянула к Гравалу, но тот уже был на ногах: его разбудил Мелдор.

– Мне нужно поговорить с тобой, – тихо сказал Керис старик и отвел ее к себе с обычным безошибочным чувством направления, ловко перешагивая через колышки, видеть которых не мог.

Керис впервые оказалась в палатке Мелдора. Ее не удивило, что та была больше и роскошнее ее собственной: достаточно высокой, чтобы Мелдор мог стоять в полный рост, с центральным столбом из крепкого, но легкого бамбука. Одеяла из ангорской шерсти оказались самого лучшего качества, какие только можно было найти в Постоянствах, а подстилка хорошо простегана. Девушка заметила и другие признаки богатства: маленькую печку, топящуюся брикетами сухих листьев, кусок прекрасного мыла в черепаховой мыльнице, мягкое полотенце из тонкого полотна, какие выделывались только в Пятом Постоянстве.

– Боюсь, что лампы у меня нет, – сказал Мелдор. – Ты не возражаешь, если мы посидим в темноте?

Керис не стала говорить ему, что света от печки достаточно; ей даже приятно было осознавать, что старик, в конце концов, не все знает о своем окружении.

– Если все, чего ты от меня хочешь, – разговор, то не возражаю, – решительно ответила она. Мелдор тихо рассмеялся:

– Не тревожься, Керис. Садись на постель. Я хочу обсудить с тобой то, что случилось с Давроном. Завтра мы доберемся до станции Пикля, и нас беспокоит возможность того, что ты сообщишь о том, что узнала, другим людям.

– А можешь ты назвать причину, почему бы мне этого не делать? – спросила Керис, усаживаясь. В тот же момент у нее промелькнула мысль: «Сейчас он ответит: потому что в этом случае мы тебя убьем».

Мелдор высказался более иносказательно:

– Даврон не приверженец зла, просто очень несчастный и страдающий человек. Скоу и я все время с ним, пока он в Неустойчивости, – при каждой его поездке. Когда придет время, мы надеемся расстроить планы Разрушителя на Даврона. Если нам это не удастся, Даврон умрет. Мы со Скоу поклялись убить его.

– И он знает об этом?

– Он сам и предложил такой план.

– Вы все сошли с ума. Это же бесплодная мечта – думать, будто удастся избежать расчета с Разрушителем. Неужели вы рассчитываете, что Карасма позволит вам помешать себе? Вы не можете следить за Давроном все время; в один прекрасный день вы проснетесь и обнаружите, что его нет, и кошмар начнется прежде, чем вы поймете: Даврон сбежал из-под вашей опеки. – Керис помолчала, потом добавила: – Если вы еще будете живы.

– Разрушитель не всемогущ. Против него можно выстоять.

– Я выстояла против него, – сказала Керис, – но поверь, у меня не сложилось впечатления, будто он позволит мне долго наслаждаться победой.

– Так ты собираешься предать Даврона…

– «Предать» – очень эмоциональное выражение, мастер Мелдор. Правильнее будет сказать, что я еще не решила, как мне поступить.

– Ты не оставляешь мне выбора, Керис. Я не хотел бы этого делать, но ты меня вынуждаешь…

Рука Керис легла на рукоять ножа, и девушка начала подвигаться к выходу, чтобы убежать. Однако она не успела даже встать на ноги.

Вспышка света… ярко окрашенный луч вырвался из пальцев Мелдора и спиралью обвился вокруг руки Керис. Она почувствовала жжение, как будто ее хлестнули крапивой, и выпустила нож: сил держать его у нее не осталось. Девушка почувствовала, что лишается и воли тоже: она вытекла из нее, как вода из разбитого кувшина.

– Ты не сообщишь никому – ни устно, ни письменно – о подчинении Даврона Разрушителю. Ты не будешь ни с кем, кроме нас троих – Даврона, Скоу и меня, – говорить об этом. – Глубокий голос Мелдора был прекрасен; он ласкал Керис, хотя и лишал ее воли. В путах, которые он накладывал на девушку, таился соблазн. – Там, где тебя могут услышать другие, ты будешь молчать. Ты никому, кроме тех, кто уже знает об этом, не скажешь об использовании нами леу. Ты ни с кем не станешь обсуждать наши дела.

Свет померк, и Керис стала растирать руку.

– Ах ты, выродок! – в неистовстве бросила девушка. Она впервые позволила себе произнести это слово вслух, и брань немного облегчила ее душу. Керис чувствовала, что Мелдор каким-то образом лишил ее свободы выбора: она не сможет теперь ни перед кем раскрыть секрет Даврона. Керис чувствовала себя подвергшейся насилию, и это приводило ее в ярость.

Девушка подняла нож и встала, трясясь от гнева.

– Занимайся своими гнусностями с леу без меня. Я не желаю иметь с этим ничего общего.

– Мне очень жаль, – повторил Мелдор. – Слишком многое подвергнется угрозе, если мы позволим тебе вмешаться в наши планы.