Текст книги "Звезда надежды"

Этот каньон был шире всех остальных на их пути, и висячий мост со своими веревками и досками казался паутинкой, протянутой между берегами. Он раскачивался под невидимыми порывами ветра, вырывавшегося откуда-то снизу.

– Ох, ну и дерьмо, – пробормотал Хамелеон, дергая себя за ухо, – Керис, я же ведь в самом деле не выношу высоты!

Керис, впрочем, все еще рассматривала гнилые зубы великана впереди. На ее лице было написано отвращение.

– Как многого нас лишили, – прошептала она. – Когда-то здесь были целые города, жили многолюдные общины. Говорят, Мейлинвар был самой красивой из всех стран, а его народ – самым благословенным. В Едроне было слишком много пустынь, в Беллистроне – слишком много болот, в Пемантре – слишком много равнин, а Мейлинвар был настоящим раем.

Путники остановились на краю каньона и стали ждать, пока Мелдор и Даврон поговорят со смотрителем-меченым. Внизу поток леу извивался меж осклизлых стен из красноватого камня; длинные пряди тумана свивались над его Поверхностью с почти чувственной страстностью.

Скоу, как всегда, сумел раздобыть сухого кизяка и развел костер; скоро он уже разливал чай по кружкам.

– Должно быть, совсем я свихнулась, – бормотала Корриан, прихлебывая чай и глядя на раскачивающийся мост. – И почему, будь оно все проклято, не осталась я в трущобах Драмлина? Теперь мне даже тамошних запахов не хватает!

– Запахов? – переспросила Керис, удивленно моргая. Она однажды сопровождала Пирса, когда тот ездил в Драмлин, и побывала в трущобах в центре города. Обнаружились расхождения между кадастром и современным расположением домов – ситуация, которую церковь сочла нетерпимой не только потому, что она была результатом перемен, но главным образом из-за неудобств в сборе налогов. Картограф был призван для выяснения случившегося и нахождения виновных. Керис запомнила вонь мочи, крысиного помета, прокисшей капусты и плесени, навоза и гнили. Трудно было представить, что кому-то может этого не хватать.

– Ага, запахов. Ничто с ними не сравнится. Ты хоть раз нюхнула, как пахнет в борделе, девонька? Смесь дешевых духов и пота, мужского семени и…

Краем глаза Керис заметила, как Портрон начинает раздуваться, но от нового взрыва возмущения Корриан спас Даврон.

– Все устроено, – сказал он, подходя к остальным вместе с Мелдором и несколькими мечеными. – Я, как всегда, поеду первым. Ты, наставник, – следующий. Всех вьючных животных мы оставим, как обычно, смотрителям, они переведут их, когда я подам сигнал, что мы переправились.

Все это путники проделывали уже не раз, но практика не облегчала дела. Даже просто смотреть, как Даврон переходит мост, ведя в поводу своего упирающегося коня, было мучительно. Мост дергался и прыгал, как живой; веревки казались такими тонкими, а каньон таким глубоким…

Четыре веревки, думала Керис. Всего четыре. К двум были привязаны доски настила, еще две служили перилами. Сетка из более тонких веревок соединяла веревки-перила с основанием. Керис пыталась убедить себя, что перед ней просто дорожка с забором с обеих сторон, и тревожиться не о чем, но поверить в это девушка, как и Хамелеон, не могла.

Путники переправлялись по одному: сначала Даврон, затем Портрон, за ним Корриан, за ней Квирк, который двигался мучительно медленно, и наконец, Скоу. Мелдор пока оставался перед началом моста: он считал своим долгом поговорить перед переправой с каждым животным, успокоить его.

Когда Скоу добрался до противоположного берега, Даврон помахал Керис: теперь пришла ее очередь. Девушка завязала глаза Игрейне, кивнула Мелдору и вступила на мост: «Нельзя думать о том, что там внизу!»

Это было трудно: доски под ногами отделялись друг от друга несколькими дюймами пустоты, и сквозь дыры было видно кипение леу – отвратительный пурпур, самый смертоносный цвет.

«Сейчас же перестань!» – одернула себя Керис.

Она прошла примерно треть пути, когда что-то заставило ее заподозрить неладное. Керис оглянулась; теперь уже было отчетливо слышно, как кричат отверженные – смотрители моста. Все они смотрели вверх. Керис взглянула туда, куда показывали их пальцы.

Птица. Нет, конечно, не настоящая птица – лишенный перьев скат. Он спикировал на мост между Керис и оставшимися на берегу мечеными, потом, развернувшись, пролетел совсем рядом с Керис, вяло взмахивая своими пятнистыми крыльями-плавниками. Два близко посаженных глаза на одной стороне плоского тела на какую-то долю секунды встретились взглядом с Керис. В этих глазах светился ум – и злоба, злоба Дикого.

Керис рванула повод Игрейны и поспешно двинулась вперед. Скат был Подручным – девушка в этом не сомневалась.

При следующем заходе тварь снова пролетела позади Керис; на этот раз она ударила хвостом по веревке, служившей перилами! Хвост ската, мускулистый и сильный, был усажен острыми роговыми пластинами, которые, казалось, излучали испепеляющий жар. Он рассек веревку, словно это была соломинка; ее концы задымились.

От удара мост дернулся и накренился; Керис, отчаянно пытавшаяся заставить упирающуюся Игрейну бежать вперед, не видела того, что произошло у нее за спиной. Когда мост закачался, она хотела ухватиться за веревку, но ее рука встретила пустоту, и девушка чуть не свалилась в пропасть. Керис упала на колени, начала скользить по доскам, когда мост дернулся еще раз, и удержалась только вцепившись в настил. Игрейна с размаху врезалась в нее – и с полным ужаса визгом, болью отозвавшимся в сердце Керис, соскользнула с моста и рухнула вниз.

Керис заставила себя подняться, обеими руками держась за оставшуюся веревку. Игрейна погибла. Кобыла служила Пирсу Кейлену пятнадцать лет. Горе, охватившее Керис, вытеснило страх. Игрейна была нитью, связывавшей девушку с отцом, и вот теперь ее нет, как нет и Пирса… А сама Керис цепляется за полуразрушенный мост, и внизу ее ждет Глубокий… Она резко втянула воздух и посмотрела вверх.

Скат развернулся и возвращался обратно: он целил в ту же часть моста, что и в первый раз. Однако теперь ему оказалось не так легко нанести удар: Скоу с одного берега и меченые с другого начали стрелять в него из луков. Скат взмыл вверх, уворачиваясь от стрел, но потом снова ринулся к мосту.

– Керис! – донесся до нее крик Даврона. – Беги! Девушка оторвала руки от веревки и двинулась вперед, скользя на качающихся досках.

– Не приближайся! – крикнула она Даврону. Невероятным усилием воли она заставила себя не оглядываться, не смотреть на то, что творится позади, не замечать, что справа теперь ничего нет и что ничего не удержит ее, стоит только споткнуться и упасть.

А позади скат одним ударом рассек вторую веревку-перила.

Керис снова упала на колени и вцепилась в доски; мост, словно живое существо, извивался у нее под ногами, норовя сбросить вниз. Теперь ограждения не было ни с одной стороны – только дощатая дорожка, раскачивающаяся и дергающаяся. Керис попыталась продвигаться вперед на четвереньках, не замечая, что всхлипывает от ужаса.

Даврон выкрикивал что-то ободряющее, но в панике девушка не могла разобрать слов. Он все-таки побежал к ней по мосту, не обращая внимания на грозящую ему самому опасность.

В следующий раз скат спикировал совсем близко от Керис, так близко, что она почувствовала дуновение воздуха от его крыльев и увидела яростный взмах хвоста. На сей раз твари не так легко было достичь цели: две веревки, на которых висел мост, были скрыты под досками, – но скат ухитрился попасть хвостом в щель между ними и рубануть по веревке. Она не лопнула сразу; Керис услышала, как со звоном по одной рвутся стренги, и почувствовала, как каждый раз вздрагивает мост.

– Назад! – крикнула она Даврону. Тот рванулся к берегу и успел спрыгнуть с моста; сама она отчаянно вцепилась в единственную уцелевшую веревку. Остатки моста мотались из стороны в сторону, дергались, как взбесившееся живое существо, одержимое желанием избавиться от ноши…

Поврежденная веревка порвалась окончательно, и доски повисли вертикально. Керис услышала собственный вопль. Под ногами у нее была пустота. Она висела, раскачиваясь, и доски били ее по коленям. А внизу все так же бурлила пурпурная леу…

Скат с победным криком нацелился нанести еще один удар.

Керис в панике качнулась в сторону, используя инерцию движения тела для того, чтобы немного передвинуться к берегу, и по очереди передвигая руки. Один раз, два…

«Создатель, долго ли я выдержу?»

Она не видела Даврона и потеряла всякое представление о том, что творится вокруг. Все ее внимание было сосредоточено на собственных руках, на том, чтобы не дать им выпустить веревку.

Раскачиваясь, Керис почувствовала, что ее ноги запутались в остатках веревочного ограждения. Она попыталась высвободиться, но только еще туже затянула сеть.

Скат ударил снова.

И снова.

Когда он развернулся для третьего удара по последней оставшейся веревке, в глаз ему вонзился нож – нож Даврона. Визжа от боли, тварь, кувыркаясь, полетела вниз, в леу, но причиненного урона оказалось достаточно: веревка была почти рассечена.

«Меня размажет по скале, – подумала Керис. – Может быть, это лучшая смерть, чем упасть в леу».

Веревка лопнула, и девушка с размаху полетела к стене каньона.

Сильный рывок так встряхнул ее, что, не держи ее опутавшая ноги сеть, Керис бы не удержалась и упала, однако веревки только еще больше затянулись вокруг нее. Долей секунды позднее она ударилась о скалу.

Воздух вырвался у нее из легких; удар пришелся в плечо и бедро Керис, и боль пронизала все ее тело.

Несколько мгновений она ничего не видела и не слышала – все чувства поглотила боль. Керис раскачивалась в своем веревочном коконе, как беспомощная добыча паука в паутине, и способность думать возвращалась к ней очень медленно. Она была жива. Она висела над пропастью на единственной поврежденной веревке, почему-то на некотором расстоянии от утеса. Ее тело было одним сплошным синяком, но все же она была жива.

Нерешительно Керис посмотрела вверх.

Выше того места, где она висела, скала имела выступ. Остатки моста упали на него и там застряли. Веревка, на которой висела Керис, поэтому оказалась короче, и это спасло ее от смертельного удара о стену каньона.

Керис взглянула вниз. От потока леу ее отделяли десятки футов, и падение с такой высоты наверняка было бы смертельным. Ситуацию никак нельзя было бы назвать обнадеживающей.

«Окорок, подвешенный на крюке в лавке мясника, – подумала девушка. – Что, будь оно все проклято, мне теперь делать?»

Осторожно и медленно она стала высвобождать руки из опутавших ее веревок.

– Керис!

Девушка всхлипнула, только теперь признавшись себе, как хотелось ей услышать этот голос, удостовериться, что Даврон в безопасности. Он растянулся на животе на выступе скалы и свесил через край голову:

– Керис, ты ранена?

– Нет, – солгала она, не обращая внимания на боль во всем теле. – Даврон, пожалуйста, вытащи меня отсюда!

«До чего же мне страшно!» – добавила она про себя.

– Веревка рвется. Не шевелись!

Керис замерла. Ей уже удалось высвободить одну руку; вторая все еще была опутана веревкой. Ее тело медленно вращалось, так что девушка поочередно видела то отвесную скалу, то извивающийся по каньону поток леу, то дальний берег, где столпились, глядя на нее, меченые…

– Керис, у меня нет веревки, чтобы бросить тебе, а на той, на которой ты висишь, вытащить тебя я не смогу – она наверняка порвется. Я воспользуюсь кнутом – обвяжи его вокруг запястья.

Плетеный кожаный ремень скользнул вниз; он показался Керис таким ужасно тонким… Даврон привязал к его концу что-то… похоже, собственный оторванный рукав. Это увеличивало длину и позволяло Керис не поранить руки о стеклянные острия, которыми был усажен кнут. Рукав повис перед самым носом Керис. Девушка осторожно потянулась к нему… и тут сверху посыпались камешки и раздался треск. Веревка, на которой висела Керис, дернулась, вращение ускорилось.

По каньону раскатился чей-то крик:

– Даврон! Выступ крошится! Он не может выдержать твой вес! – Это был полный паники голос Скоу, который стоял на краю стены над Давроном. – Даврон, ради Создателя!..

Керис расслышала эти слова с поразительной ясностью, словно они засветились перед ней. Выступ не может выдержать вес Даврона. И еще и ее вес!

– Даврон! – снова раздался похожий на рев крик Скоу. – Дай руку!

– Обвяжи кнут вокруг запястья, Керис, – невозмутимо повторил Даврон.

Девушка снова услышала треск, увидела, как скала дрогнула, заметила проблеск страха на лице Даврона.

Скоу снова с отчаянием закричал:

– Даврон!

Со спокойствием, словно действовала не она, а кто-то другой, Керис вытащила нож из ножен на поясе. Так же спокойно она протянула руку к веревке, на которой висела, – и одним ударом перерезала ее.

Падая, она не издала ни звука.

Лишь полный невыносимого страдания крик Даврона заполнил каньон, – крик человека, который еще недавно считал, будто утратил способность ощущать боль.

ГЛАВА 23

Стоит начать углубленно исследовать священные тексты, и старательный читатель узнает, что Разрушитель, хоть чаще всего принимает человеческое обличье, не является существом в обычном смысле слова. Он – бог, и принимает форму по своему выбору. Он попросту – Хаос, так же как Создатель – Порядок. Карасма желает, чтобы мы видели перед собой иллюзию, и об этом нельзя никогда забывать, если желаешь понять его истинную природу.

Из трудов Посвященного Эдиона

– Даврон… Это бесполезно! – Скоу бросил на проводника озабоченный взгляд; его большое лицо прорезали морщины тревоги. – Она погибла. Даже если бы ей удалось выжить при падении, леу ее убила. Портрон говорит, что она все еще неспокойна, все еще пурпурного цвета. Такая леу убивает.

– Не обязательно. Просто в потоке – Разрушитель.

– Откуда ты знаешь?

– Я его чувствую. Как только Керис упала, я ощутил его присутствие. Он все это устроил намеренно.

– Тогда о чем, да будет проклят Хаос, ты думаешь? Должно быть, он уж очень хотел ее гибели, если пошел на такой риск – чуть ли не нарушил Закон, позволяющий ему существовать во вселенной…

– Она не могла погибнуть. Я не желаю в это верить. – Даврон натянул перчатки без пальцев, в которых обычно ездил, и проверил шнуровку сапог.

– Ну хоть поверь мне: скала, по которой ты собираешься спускаться, ненадежна. Выступ осыпался, не забывай. Вся поверхность утеса рыхлая и крошащаяся.

Даврон не обратил никакого внимания на слова Скоу.

Беспокойство меченого росло.

– Клянусь леу, хотел бы я, чтобы здесь был Мелдор! Даврон, получилось так, что наше товарищество разделено и мы с тобой в той его части, у которой нет ни вьючных животных, ни еды, ни палаток, да и воды очень мало. Где-то неподалеку рыщет Приспешник, лишившийся своего Подручного – ската: он наверняка жаждет отомстить. Мы не можем без тебя обойтись.

Даврон оторвался от сборов, повернулся к Скоу и сделал глубокий вдох:

– Сэмми, она услышала то, что ты сказал. Услышала и перерезала веревку. Ради меня. Ты это понимаешь? И теперь я собираюсь сделать кое-что ради нее. Что касается товарищества, ты вполне в силах присмотреть за ним, пока меня не будет.

– Даврон, если бы она этого не сделала, погибли бы вы оба. Проклятие, еще полсекунды – и ты свалился бы вниз вместе с уступом! Она пожертвовала своей жизнью ради тебя – а теперь ты собираешься пойти на смерть, хоть ничего этим не добьешься. Ее нет в живых, Даврон.

– Я знал бы, будь это так.

– Что заставляет тебя так думать? Что заставляет тебя думать, будто у тебя есть с ней какая-то связь и ты почувствовал бы ее смерть? Ты не мог сказать, пострадала ли она, даже когда она была жива!

Без всякого предупреждения кулак Даврона врезался Скоу в подбородок. От неожиданности меченый потерял равновесие и тяжело сел на землю.

Портрон и Квирк, с мрачными лицами слушавшие разговор, помогли ему подняться. Скоу, потирая подбородок, молча следил, как Даврон повернулся и подошел к краю утеса. Проводник постоял, глядя вниз, потом начал спускаться.

– Да будет проклят Хаос! – буркнул Скоу.

Портрон опустился на одно колено и начал ритуал кинезиса, то склоняя голову, то простирая руки предписанными обрядом жестами, выражающими покорную мольбу.

Корриан, которая тоже слушала разговор, презрительно фыркнула.

– Ты зря терял время, молодой человек, – сказала она Скоу. – Мастер Даврон вместе с сердцем потерял и рассудок. Нет большего идиота, чем мужчина, который думает чувствами – или, точнее, гениталиями – вместо головы.

Это заявление было встречено пораженным молчанием. Скоу, помнивший прекрасную и нежную Алисс Флерийскую, отнесся к словам Корриан с недоверием; Квирк изумился – сдержанный Даврон ничем не показывал своих чувств; однако самой удивительной была реакция Портрона. Наставник резко обернулся, забыв про ритуал, и на лице его отразилась крайняя степень ужаса.

Наконец Скоу, ничего не ответив Корриан, встряхнулся и обратился к Квирку:

– Не мог бы ты влезть на ту скалу и посторожить? Я вот о чем тревожусь: как бы Приспешник, хозяин погибшего Подручного, не сделал нам какой гадости. Наставник, как закончишь кинезис, не мог бы ты стреножить лошадей? – Меченый нерешительно повернулся к краю утеса. – Я… мне хочется посмотреть, как у него дела.

– Маркграф, – сказал Хелдисс Цапля, почесывая одну неестественно длинную и тонкую ногу другой, как он часто делал, когда бывал возбужден. – Кто-то спускается по склону каньона.

– Это Даврон, – с уверенностью ответил старик. – Несчастный романтичный глупец – сначала Алисс, теперь эта девчонка. – В голосе его прозвучала скорее обреченность, чем недовольство. – И почему, Хелдисс, все мои помощники такие слепцы? – Вопрос был риторическим, и Мелдор не ожидал от меченого ответа. – Быстро ли вы сможете перекинуть новый мост?

– Были бы материалы, мы бы справились за день. Но веревок не хватит, а досок у нас и вовсе нет, так что придется заказывать и то и другое. Ты быстрее доберешься, если не станешь ждать и поедешь окольным путем. Ты ведь знаешь: к востоку отсюда есть еще один мост. Я пошлю с тобой кого-нибудь из моих людей. – Хелдисс бросил взгляд на другую сторону каньона. – Тем, кто успел перебраться, понадобятся припасы. Привяжем тонкую веревку к стреле и перекинем туда, а потом соорудим систему блоков и переправим самое необходимое. Остальное ты можешь захватить с собой.

Мелдор согласно кивнул:

– Я напишу Скоу записку. Мы тронемся в путь, как только твои люди будут готовы.

Птичьи глаза Хелдисса удивленно расширились.

– Ты не станешь ждать, чтобы узнать, чем все кончится? – Забыв о слепоте Мелдора, он указал на Даврона, все еще осторожно спускающегося по утесу.

Старик пожал плечами:

– Я не трачу сил на то, чего не могу изменить, Хелдисс. Даврон или уцелеет, или погибнет, и об этом я узнаю достаточно быстро.

– Я думал, он твой друг!

Мелдор протянул руку и с поразительной точностью коснулся костлявого плеча Цапли.

– Хелдисс, мы с тобой знакомы очень много лет, но ты все же не знаешь меня. У меня нет времени на дружбу. Ты, думаю, представляешь себе, какова моя цель. У тебя, я знаю, в Звезде Надежды есть семья. Что ты предпочел бы – чтобы я медлил, оплакивая друга, или повернулся к нему спиной и пошел дальше, – зная, что может наступить такой момент, когда я, если того потребуют обстоятельства, повернусь спиной и к тебе тоже?

Хелдисс поколебался, но почти тотчас же прошептал: – Я предпочту, чтобы ты шел дальше, маркграф. Я хочу, чтобы у моих детей было будущее.

Мелдор кивнул; он нисколько не сомневался в том, каков будет ответ.

Даврон продолжал спускаться. Поверхность скалы была рыхлой, ненадежной; в этом он уже убедился. Он был достаточно опытным скалолазом – его обучили этому в поместье Сторре, да и в Неустойчивости ему не раз случалось использовать это свое умение. Однако никогда еще не приходилось ему спускаться со скалы над потоком леу, зловещие завихрения которой, похожие на отвратительные внутренности, вывалившиеся из брюха великана, иногда были видны сквозь разрывы в туманной дымке. Никогда раньше не приходилось ему спускаться, зная, что внизу его ждет Разрушитель. Никогда раньше не испытывал он такого леденящего холода, никогда не преследовала его уверенность, от которой он так хотел бы избавиться. Керис. Скоу был прав: откуда ему знать, жива она или мертва? Он ничего не ощущал: ни ее присутствия, ни ее гибели. Ничего. Мучительная боль глубоко внутри была ему хорошо знакома: именно это испытал он, когда Алисс увезла от него детей, и испытывал каждый раз, возвращаясь к ее дому, чтобы бросить хоть один взгляд на играющую дочь.

Он продолжал спускаться, изгнав боль из сознания. Какой прок давать ей волю? Его дочь Миррин была для него навсегда потеряна. Он никогда не узнает Ставена, своего сына. И Керис – даже если она осталась в живых – никогда не будет принадлежать ему, пусть она и любит его достаточно, чтобы прийти к нему ночью, достаточно, чтобы перерезать веревку, единственную веревку, связывающую ее с жизнью. Любое его прикосновение будет для нее мучительно. Ему нечего предложить ей, кроме, вероятно, смерти, когда Карасма наконец призовет его.

Полные отчаяния мысли жалили его: «Разве у тебя осталась честь, Даврон Сторрийский? У тебя, который когда-то верил, что долг Благородного – служить своему Постоянству, своему народу, сохраняя добродетель и чистоту духа, служить Создателю с верой и преданностью? Так какова же цена твоей чести теперь, Даврон Сторрийский? Дочь картографа проявила больше силы и смелости, чем ты, остающийся слугой Разрушителя потому, что тебе не хватает мужества умереть!»

Достаточно разжать руки, упасть в леу, найти смерть и покончить со всем…

Даврон взглянул вниз, и его передернуло. Он не хотел умирать. Он не хотел обрекать своих детей на то, чтобы они стали мечеными. И как насчет Керис? Что, если она жива и во власти Карасмы?

Он продолжал спускаться.

И продолжал вспоминать свои первые недели в качестве слуги Разрушителя. Вспоминать, как был на грани самоубийства или бессмысленного нападения на Приспешника или его Подручного. Удержал его тогда Мелдор.

– Нет, Даврон, – говорил он. – Оставаясь в живых, ты будешь моим преимуществом в борьбе с Карасмой. Когда Разрушитель поймет, кто я такой и что замыслил, он вознамерится использовать тебя против меня, против Звезды Надежды. Ты станешь его оружием.

– И каким же образом это даст тебе преимущество? – спросил Даврон.

Мелдор улыбнулся холодной невеселой улыбкой.

– Он не станет беспокоиться о том, чтобы выковать другое оружие, пока считает, что одно уже имеет в готовности. Мы с тобой никогда не должны разлучаться, Даврон Сторрийский, потому что в тебе я знаю своего врага, а известный противник может быть побежден. Оружие, сущность которого знаешь, можно повернуть против того, кто им владеет. Однажды я использую тебя против Карасмы, Владыки Хаоса.

Но теперь… Теперь Даврон не знал, остается ли он в живых потому, что так распорядился Мелдор, или потому, что эгоистично хочет жить, хочет, чтобы его дети не стали мечеными.

Он продолжал спускаться.

Керис падала, не издавая ни звука, но отчаянный вопль Даврона она не могла не услышать. Услышать и понять, что он ее любит. «Этого достаточно», – подумала девушка.

Однако это была ложь. Ей совсем не было этого достаточно. Она хотела жить…

Керис врезалась в первый слой тумана, лениво поднимающегося над кипящей леу. И ее падение замедлилось. Стены каньона, пролетавшие мимо с такой быстротой, что сливались в мутную полосу, стали видны во всех деталях. Она скользила вниз, как перышко на ветру. Но тут у нее родилась страшная мысль: вовсе не перышко, а плод, сорванный и падающий в руки Разрушителя. Только он мог использовать силу леу для того, чтобы замедлить ее падение и спасти от смерти. Облегчение, не успев родиться, оказалось погребено под грузом еще большего ужаса, чем просто страх смерти.

Керис приземлилась на ноги, но не удержалась и упала, ободрав колени. Отвратительная, как гной, леу колыхалась вокруг ее тела, удерживая девушку на месте. Конечно, таков был замысел Разрушителя – чтобы унизить ее.

Карасма сидел на возвышении – скорее алтаре, чем кресле; массивное сиденье было устлано шкурами животных с мертвыми головами и когтистыми лапами, покрытыми кровью. Среди них Керис увидела шкуру Игрейны. Карасма раскинулся на своем троне, высокомерно глядя на девушку, гордый своим нечестивым превосходством.

– Девица Керис Кейлен, – промурлыкал он.

Керис пришлось сглотнуть, прежде чем она смогла ответить:

– Да.

– Значит, карты Деверли все время были у тебя?

Она не ответила. Ужас был так велик, что она не находила слов. Чтобы выиграть время, Керис начала распутывать веревки, все еще обвивавшие ее тело. Она готова была делать что угодно, лишь бы не смотреть на Карасму.

– Теперь, когда у меня было время все обдумать, я вижу, что это единственное возможное объяснение. К тому же ты выдала себя, когда заговорила о своем желании изготовить карту тромплери. Что могло родить у тебя такую мечту, если бы ты уже не видела образец?

Керис кивнула, понимая, что слишком испугана и не сможет отрицать очевидности.

– У меня была только одна, – прошептала она, не в силах говорить громче. – Мне передали ее вместе с вещами отца.

– Так, значит, Цисси Вудраг прозевала ее, а? Придется ее наказать за это. – Карасма продолжал многозначительно смотреть на Керис. Он наслаждался ее страхом, как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, и его улыбка рождала в ней новый ужас. – Где теперь карта?

– Я ее уничтожила. – «Он же никогда в такое не поверит!» Однако Карасма поверил. Каким-то образом он проник в сознание Керис и рылся там, с легкостью определяя, какие ее ответы правдивы. С нежеланной прозорливостью – или это было его обещание? – девушка поняла: если она солжет, то умрет.

– Ах, – протянул Разрушитель, – так вот почему прошлой ночью в твоей палатке вспыхнула леу?

– Да. Я сожгла карту.

– Почему?

– Потому что боялась: ты пошлешь за ней своего Приспешника и он ее найдет… Я не знала, что она так вспыхнет.

– А показывала ли ты карту своим друзьям?

– Нет.

Он обдумывал ответ Керис, опершись подбородком на руку. Карасма сиял здоровьем, силой и красотой, но все эти качества были отвратительны: здоровье казалось паразитическим, сила – жестокой, красота – безжалостной.

– Итак… Ты видела карту тромплери. Изучила ее. И ты, глупое дитя, сообщила мне, что мечтаешь овладеть этим искусством… Я не могу рисковать тем, что тебе такое удастся.

Керис неподвижно стояла на коленях у его ног, чувствуя во рту горечь.

«Ну так кончай скорее, ты, мерзкое чудовище!»

Карасма усмехнулся, словно прочтя ее мысль.

– Радость, – сказал он с намеренной жестокостью, – заключается в том, чтобы жертва страдала долго. Почему, как ты думаешь, твой мастер проводник все еще бродит по Неустойчивости? Именно по этой причине я и тебя не убью. Пока. – Он взмахнул рукой, и сгусток леу размером с дыню отделился от потока. Карасма щелкнул пальцами, и шар леу послушно начал вращаться, сокращаясь при этом в объеме. Цвет его становился более темным, словно наливаясь яростью. Когда шар достиг размеров большого яблока, Карасма кинул его Керис, приказав:

– Возьми его в руки.

Керис стало ужасно страшно; угроза в улыбке Разрушителя, казалось, вот-вот заставит ее сердце разорваться на части.

– Возьми же, – мягко повторил Карасма.

Пытаться противиться его воле было так же бесполезно, как мечтать расправить крылья и улететь прочь. Керис протянула руки и поймала в воздухе шар.

В первый момент яркая вспышка ослепила девушку, но она не почувствовала боли. Потом ее руки конвульсивно дернулись, и Керис завизжала.

Она все еще кричала, когда, по прошествии целых столетий, ее нашел Даврон.

Вопли раздались, когда Даврон не спустился еще и на четверть высоты скалы.

Боль, которая в них звучала, затопила его разум ужасом. На мгновение он замер неподвижно, собирая все свое мужество и силы, потом поспешил туда, откуда долетали звуки. Керис была жива, а он считал ее мертвой, хоть и убеждал себя в обратном, и какая-то часть его души возрадовалась крикам боли; эта часть хотела, чтобы вопли все продолжались, потому что, пока они звучали, Керис продолжала жить… Остальная часть его сознания съежилась, не желая слышать, не желая знать, потому что если бы Даврон осознал всю глубину страдания девушки, он лишился бы рассудка.

И когда наконец он вошел в леу, Даврон, возможно, был отчасти безумен.

Разрушитель все еще сидел на своем троне, небрежно откинувшись, наслаждаясь мучениями живого существа перед собой. Однако в нем была заметна усталость: он затратил много сил, потому что ему пришлось иметь дело с одной из последовательниц Создателя. Порядок всегда стремился утвердить себя, и Карасме приходилось все время этому противиться, и противиться вдвойне, оказавшись лицом к лицу с твердой верой Керис в Создателя. Когда сквозь завихрения леу к девушке устремился Даврон и рукоятью кнута выбил из ее рук шар, Карасма только лениво улыбнулся.

Даврон в ужасе смотрел на руки Керис.

На мгновение охвативший его гнев чуть не погрузил его в окончательное безумие; однако если Даврон что и умел делать, и делать хорошо, – это владеть собой. Дрожь прошла по его телу, и рука, стиснувшая нож, разжалась.

Керис больше не кричала. Она молча плакала, вытянув руки, словно отстраняя от себя изуродованные кисти. Даврону мучительно хотелось обнять ее, гладить ее волосы, шептать слова утешения.

Ничего этого сделать он не мог. Он был неприкасаемым.

Кисти рук Керис превратились в высохшие птичьи лапы. Карасма не мог сделать ее – леувидицу – меченой, не мог лишить ее существования или убить, потому что она принадлежала Создателю, поэтому он причинил ей весь вред, какой только был в его власти. Он иссушил ее руки. Вся влага покинула ее плоть ниже запястий. Он мумифицировал часть живого тела.

Керис не могла теперь согнуть пальцы, не могла пошевелить кистью. Кости обтягивала коричневая кожа, словно высохшая на солнце шкурка погибшего в пустыне зверька. Она посмотрела на кошмарные когти, которыми стали ее руки, и подняла глаза на Разрушителя.

– Ну вот, теперь ты никогда не начертишь карту тромплери, – протянул тот.

Боль ушла еще до того, как Даврон выбил у нее из рук шар леу. В пальцах не осталось ничего, что еще могло бы болеть, однако Керис продолжала кричать, не в силах остановиться, не в силах думать до тех пор, пока перед ней оставался источник ее уродства.

Она продолжала стоять перед Карасмой, отказываясь примириться с видом своих бесполезных рук, стремясь спрятать их от Даврона, мечтая броситься в его объятия. Она этого не сделала. Она просто стояла и смотрела на свои руки и старалась убедить себя в том, что они принадлежат ей. Ниже запястий были засохшие почерневшие палки, нечто искусственное, не способное ни чувствовать, ни двигаться. Керис взглянула на Даврона и подавила рыдание.