Текст книги "Психодрама. Теория и практика. Классическая психодрама Я. Л. Морено"

Синдромы ролевого дефицита

Сначала следует упомянуть те синдромы, которые характеризуются ролевым дефицитом и при которых прежде всего показаны терапевтические, психагогические или лечебно-педагогические ролевые игры. Само собой разумеется, терапевтические ролевые игры невозможны без раскрывающей и кататимной психодрамотерапии.

Хотя мы и не рассматриваем здесь генетические, или наследственные, нарушения, следует все же заметить, что именно они во многих случаях дают показания к проведению ролевых игр в рамках лечебной педагогики. При врожденной олигофрении интенсивная работа с больным может способствовать развитию у него определенной степени психического ролевого поведения. Основываясь на этом, в ролевой игре пациента можно обучить социальному ролевому поведению, во всяком случае, в его рудиментарной форме.

В случае расстройств, возникших в раннем возрасте и, возможно, приведших к псевдоолигофрении, условия для ролевой терапии во многом являются сходными; однако прогноз при систематической ролевой терапии является здесь более благоприятным.

Клиенты, которых коснулась та или иная форма ролевого дефицита, образовавшегося вследствие задержки развития, соответственно своему возрасту и направленным на них ожиданиям окружения (ролевым ожиданиям) обычно чувствуют, что от них требуют более дифференцированного ролевого поведения. Однако из-за блокирующих воздействий они лишь в редких случаях отваживаются это поведение опробовать, а потому в еще более редких случаях оно им удается. Постоянные фрустрации усиливают их чувство неполноценности и в дополнение к уже имеющейся задержке развития зачастую вызывают еще и регрессию (которая в зависимости от вида ролевой задержки может выражаться в депрессивной, гебефренической или иной симптоматике).

ПРИМЕР: Мальчик, воспитывавшийся в условиях гиперопеки со стороны матери, был практически отстранен ею от занятий спортом. Примерно в возрасте тринадцати лет, когда совместное времяпрепровождение сверстников почти всегда так или иначе связано со спортом, он становится аутсайдером. Вначале он пытается примкнуть к другим, однако его роль спортсмена крайне недоразвита, за что его или высмеивают, или просто игнорируют. К тому же у него возникает ролевой конфликт, поскольку – как вскоре ему приходится констатировать – роль изнеженного маменькиного сынка и роль спортивного озорника взаимно исключаются. Следуя по пути наименьшего сопротивления, он останавливается на роли маменькиного сынка и, устранив этим конфликт, первое время испытывает некоторое облегчение. В результате, однако, его роль аутсайдера становится еще более выраженной; у него пропадает радость к учебе, которая дается ему теперь лишь ценой огромного напряжения. Со временем он превращается в депрессивного невротика, страдающего навязчивостями.

В данном случае в зависимости от стадии нарушения, в которой юноша приходит к врачу, психодрамотерапия может принимать разные формы. Если бы он обратился на первой стадии, когда еще пытался примкнуть к сверстникам и хотел обучиться разным спортивным ролям, то самым многообещающим средством была бы центрированная на группе психодрама с его товарищами – если бы таковая была возможна. В роли протагониста товарищи клиента могли бы осознать, насколько сильно он блокирован (в том числе и ими) в развитии данной роли и насколько сильно он от этого страдает. Возможно, в связи с этим новым пониманием его трудностей протагонист стал бы вызывать у них большую симпатию или по крайней мере сделался бы для них более приемлемым, что позволило бы им относиться к нему в будущем более терпимо. Они могли бы оказать ему содействие в спортивном развитии и интегрировать в свою социоэмоциональную структуру отношений по критерию «спорт». Кроме того, их товарищество облегчило бы разрешение его ролевого конфликта в духе прогрессии, т. е. освоения новых ролей, и воспрепятствовало бы его застреванию в роли маменькиного сынка.

Если центрированный на группе подход невозможен, то в другой психодраматической группе могут изыскиваться возможности, позволяющие клиенту устранить свой ролевой дефицит, например путем вступления в спортивную группу для начинающих. В разыгрывании будущего могут быть предупреждены и сглажены проблемы, связанные со взаимоотношениями с более юными членами спортивной группы. В психодраме может быть также переработан и разрешен за счет усиления способности клиента к самоутверждению и его конфликт с матерью.

Если обсессивный невроз уже проявился, то его психодраматическая терапия начнется со сцен, относящихся к тому времени, когда он еще не начался, и продолжена с использованием психодраматических техник, которые должны помочь клиенту, так сказать, наверстать упущенное и развить его умение утверждать себя в такой степени, чтобы успешно противостоять матери (128). Работа с нею в психодраматической группе могла бы в решающей степени облегчить процесс семейной терапии.

Первичный ролевой дефицит лежит также в основе неосвоенности ролей, к которому приводит скачкообразное прогредиентное развитие. При перескакивании через социальный уровень ролевого развития интеллигентный человек все же способен прийти к определенному пониманию самых разных взаимосвязей, он будет вести себя соответствующим образом и ощущать себя оторванным от жизни «преобразователем мира», но из-за своего неадекватного поведения на социальном ролевом уровне может превратиться в скандалиста. Самому ему социальные роли будут казаться неинтересными или же опасными вследствие их неосвоенности и постоянных фрустраций.

Однако вместо такого понимания или определенных представлений могут также возникнуть абсолютно бредовые или частично бредовые идеи. Поскольку они не могут актуализироваться на социальном ролевом уровне, пациент перемещает их на психический ролевой уровень, проявляя и реализуя их именно здесь. То, что на социальном ролевом уровне воспринимается как осечка, промашка или потеря, на психическом ролевом уровне переживается как утрата могущества, угроза, прегрешение или обеднение. То, что на социальном ролевом уровне не может осуществиться в социальных ролях в энергичной деятельности, при регрессии на психический ролевой уровень побуждает человека к экстра– или интрапсихическому действию в виде маниакального чувства всевластия или шизофренического бреда величия.

Психодраматическая проба на реальность и психодраматическая техника конкретизации бреда позволяют клиенту или пациенту конкретизировать свои вычурные идеи или бредовые представления и переместить их для начала на проверку в полуреальность психодрамы, с тем чтобы научиться распознавать препятствия, стоящие на пути к их осуществлению, и относиться к ним более реалистично. Последующая игра в социальных ролях делает эти роли более знакомыми и придает смелость по отношению к ним. После соответствующих ролевых игр пациенту проще решиться на попытку исполнить социальные роли в реальности и появляется больше шансов, что она окажется удачной.

Само собой разумеется, при более серьезных нарушениях для выяснения их этиологии и каузальной терапии должна вводиться раскрывающая психодрамотерапия.

ПРИМЕР: Двадцатичетырехлетний мужчина в связи с острым параноидным шубом попадает в больницу, где с ним проводится индивидуальная терапия. Под воздействием психофармацевтических средств он уже не считает, что его преследуют, но зато становится пассивным и вялым. На протяжении нескольких часов терапевтических занятий он излагал свою маниакальную идею о государстве вегетарианцев, которое он помышлял основать и возглавить в Северной Америке или Канаде. Он очень удивляется, когда однажды в своего рода психодраматической проверке на реальность терапевт спрашивает его, не связывался ли он по поводу своих планов с американскими или канадскими властями. Когда в ходе терапевтического занятия, где дорог каждый час, терапевт вопреки ожиданиям пациента не просит его свободно ассоциировать, а понуждает к составлению письма, он начинает терять терпение. Сначала он еще подшучивает над этим, но затем, когда терапевт кладет перед ним бумагу для письма, в раздражении набрасывается на него: «Вы что, действительно сумасшедшая?» – на что получает ответ: «Почему же? Ведь это ваш план! И если уж на то пошло, то безумны либо вы, либо ваш план!» Пациент вынужден рассмеяться: «Да, вы действительно правы, создание государства вегетарианцев было всего лишь моей идеей!»

В рамках группы с пациентом проводится раскрывающая психотерапия. Первая сцена занятия демонстрирует неудачу пациента в школе. Он дважды проваливается на экзаменах на аттестат зрелости. В следующей психодраматической сцене он изображает свою уединенную на протяжении всего детства и юношества жизнь с матерью – преподавательницей университета с ярко выраженной обсессивной структурой личности, живущей преимущественно своей работой. Одинокий юноша уже в раннем возрасте тайком зачитывается книгами о нравах и обычаях экзотической родины своего отца, фамилию которого он перестал носить после развода родителей уже на первом году своей жизни. О семье отца почти никогда не говорится, но она еще более завораживает фантазию мальчика, поскольку неизвестный дедушка – в прошлом министр-президент – и такой же неизвестный отец в роли «кронпринца» стали для него воплощением мужественности.

Следующая сцена воспроизводит встречу пациента со своим отцом во время поездки за границу, добиться которой стоило ему немалого труда. Она проходит в дружеской обстановке. Беззаботная экзальтированность отца пленяет сына, но и отталкивает его, так что он не без желания возвращается к прежней уединенной, упорядоченной жизни с матерью. В фазе обсуждения все участники группы высказывают свое мнение, что протагонист спонтанно играл только в роли чужого для него отца, но был неспонтанен в роли близкой ему из-за долгой совместной жизни матери. В ролевой обратной связи пациенту становятся понятными причины его эмоциональной разорванности между завораживающим, ярким и опасным миром отца и деда (одно время обоих и в самом деле преследовали) и тесным, скучным, но надежным миром матери. Он осознает также и свою бредовую идентификацию с «достойными преследования» отцом и дедом, с одной стороны, и «боящейся преследования» матерью – с другой.

После этого занятия медикаменты полностью снимаются. У пациента нет больше ни идеи стать президентом страны вегетарианцев, ни страха преследования; зато он начинает проявлять активность в социальных ролях. До самой своей выписки из больницы он занимается с мальчиком с задержкой психического развития и весьма квалифицированно заботится о больном со старческим слабоумием.

Гораздо сложнее наверстать упущенное в развитии психического ролевого поведения у психопатических личностей. Обычно такое удается лишь при с трудом дающемся установлении постоянных межчеловеческих отношений или при постоянном ощущении себя в безопасности в группе, в которой пациент, чувствуя, что его принимают, впервые становится способным к более чуткому ролевому поведению. Благотворным может оказаться и его партнерство в интенсивных психодраматических сценах других членов группы, способное вызвать у него истинное акционально-катартическое сопереживание. При этом не следует отказываться и от психодраматической семейной терапии.

Даже духовно обедненный деспот и формалист, принимая участие в качестве партнера в психодраматических сценах, получает пользу от изображения эмоционального поведения, поскольку причиной его ригидности во многих случаях является ролевой дефицит или ненадежность ролей на психическом ролевом уровне.

Этот вид ненадежности ролей обычно связан с переменами в жизни, требующими освоения или актуализации новых ролей. Будущее психическое самочувствие этих людей зависит от того, сумеют ли они благодаря своей спонтанности и когнитивным возможностям справиться с требованиями новой ситуации или же, напуганные ею, будут переживать застой и даже вернутся к прежним формам поведения, кажущимся им более надежными и удобными. Существенную роль играют здесь межчеловеческие факторы. Достаточно упомянуть неуверенность ребенка, которому вдруг необходимо ориентироваться в роли школьника, значение для успешного выполнения им этой роли наличия школьных друзей и здорового интереса родителей к его новому статусу. Всем известны также и трудности неуверенного в себе молодого человека, которому после исполнения роли студента или подчиненного вдруг приходится возглавить предприятие, но исполнение этой новой роли никак ему не удается. Рано или поздно психосоматические жалобы неизбежно приведут его к врачу! Еще одним примером является привыкшая ранее к роли невесты молодая женщина, которая, выйдя замуж, не способна исполнить неожиданные требования своего мужа и поэтому начинает уклоняться от роли жены. В большинстве случаев с симптомом ролевой неосвоенности можно успешно бороться с помощью педагогической ролевой игры (71, 120). Последняя, как уже говорилось, обычно дополняется собственно психодрамой, т. е. исследованием и специфической терапией индивидуальной структуры личности. Молодой жене, в отличие от школьника или молодого человека, мало пользы от попыткок преодолеть в игре актуальные проблемные ситуации до тех пор, пока благодаря собственному психодраматическому переживанию в важных сценах из своего детства в ролях различных членов семьи она не поймет, насколько была, к примеру, избалована своим отцом и теперь ожидает такого же отношения от мужа. Особенно важно для нее пережить в психодраме в роли других людей, что именно этот любимый отец много требовал и много получал от ее матери, в чем она до сих пор отказывала своему мужу.

Атрофия ролей и вторичный ролевой дефицит

Атрофия ролей может иметь патологические или физиологические причины. Поэтому она должна трактоваться и оцениваться психодрамотерапевтом соответствующим образом.

Патологическую атрофию ролей и вторичный ролевой дефицит очень часто можно наблюдать при длительной госпитализации. В ходе стационарного лечения некоторые важные роли, такие, как профессиональная роль, роль супруга, отца и многие другие, могут быть оттеснены в латентное состояние ролью пациента в такой степени, что и эмоционально и активно данный человек начинает жить чуть ли не полностью в последней. Будь он хоть прирожденным, к примеру, инженером, но из-за длительного латентного состояния его профессиональная роль претерпевает такую атрофию, что в конечном счете пациент теряет к ней активный интерес и перестает быть в ней компетентным. В таких случаях терапевт должен поставить вопрос болгарского психиатра Шипковенского: «Ятрогения или освобождающая психотерапия?» (118) – и выяснить для себя, к чему приводит выбранное лечение: к возникновению у ближнего, ставшего теперь пациентом, недопустимой ролевой атрофии и регрессии вследствие ятрогенного, т. е. вызванного терапией, нарушения или же терапия является освобождающей в смысле освобождения для дальнейшего развития большей самостоятельности. Ролевые игры, актуализирующие прошлые или будущие жизненные роли, не связанные со статусом пациента, могут предупредить нежелательную атрофию ролей, но прежде всего они служат реабилитации (71). Если роли, о которых здесь идет речь, осложнены проблемами, то они должны подвергнуться психодраматической терапии во всей своей проблематике. Сама по себе ролевая игра была бы для пациента всего лишь принижением значимости его проблем или идеализацией, возможно, весьма неприятных для него ролей и соответственно нанесла бы ущерб его установке на лечение. Морено говорит:

В случае регрессивного поведения речь идет не об истинной физиологической регрессии, а о форме бессознательного проигрывания роли, так сказать о «психодраматической» регрессии. Взрослый кататоник и в физиологическом отношении, и в психологическом по-прежнему остается взрослым. Когда он ведет себя подобно беспомощному младенцу, он возвращается к самому нижнему знаменателю поведения (96).

Вторичный ролевой дефицит можно также наблюдать и при психических дефектах. Большинство действий осуществляется при одновременной актуализации соответствующих ролей на самых разных ролевых уровнях. Так, например, акт приема пищи почти всегда актуализирует одновременно роли принимающего пищу, наслаждающегося, потребителя. Если же, к примеру, человек на психическом ролевом уровне испытал столько страданий, что отстраняется от него в своего рода остром ступоре или в хроническом состоянии дефекта, то, возможно, он будет одновременно актуализировать роли принимающего пищу и потребителя или идущего и прохожего, но уже не будет способен к актуализации ролей наслаждающегося и прогуливающегося. Из-за дефицита психических ролей его поведение приобретает характерные для состояний дефекта черты неуклюжести и чопорности.

На первых порах психодрамотерапия протекает пассивно и прежде всего дает больному почувствовать свою принадлежность к группе. Постепенно, однако, в преследующих свои цели сценах – иногда кататимного характера – и в психодраматическом воспроизведении сначала приятных, а затем и травматических переживаний из прошлого предпринимается попытка катартически освободить отщепившиеся или застывшие чувства и с помощью укрепляющих «Я» психодраматических техник интегрировать их в личность в ситуации «здесь и теперь».

Психические роли, которые в состояниях дефекта практически никак не актуализируются, по всей видимости, отщепились на ранних стадиях болезни и особенно интенсивно переживались в острых фазах как «чужие роли». Разумеется, это переживание отвлечено от внешней реальности и происходит почти исключительно интрапсихически – прежде всего в галлюцинаторных фазах. В таком случае взаимодействие между пациентом и его окружением становится практически прерванным. Поступки пациента и поступки здоровых людей становятся друг для друга непонятными, что порождает circulus vitiõsus, постоянно усиливающий у пациента «интроверсию либидо», если использовать терминологию Юнга.

Во многих случаях эта кажущаяся непреодолимой пропасть может быть преодолена благодаря полуреальности и дополнительной реальности психодрамы, когда, с одной стороны, экстернализируется интрапсихическое переживание больного, а с другой стороны, приходящие из внешнего мира партнеры в ролях интрапсихических образов пациента получают доступ к его внутреннему миру. На психодраматической сцене они вступают с ним в соответствующую этому внутреннему миру интеракцию. Возникающие в игре психодраматические переживания вместе с описанным Морено любовным катарсисом могут стать настоящими поворотными пунктами в течении болезни.

ПРИМЕР: Двадцатитрехлетняя пациентка, страдающая анорексией, длительное время находится в довольно выраженном состоянии кататонии. Целыми днями она неподвижно стоит возле окна. Если к ней обращаются, то она в общем-то реагирует, но из-за явной своей отгороженности не способна даже подать руки. В этом состоянии ее впервые вводят в психодраматическую группу.

Не стоит и думать, что она могла бы поприветствовать каждого из членов группы по отдельности. Психодрамотерапевт сообщает начинающей протагонистке, что на последнем занятии играла бывшая ее соседка по палате. Однако упомянутую соседку больная никак не может припомнить. Сама она полностью дезориентирована в пространстве и времени и не знает своего имени. На вопросы терапевта в фазе разогрева она наконец отвечает, что помнит только одно: как однажды, находясь до этого в другой клинике, выпрыгнула из окна нижнего этажа дома. В начале фазы игры изображение этой сцены дается с большим трудом. На вопрос, куда она попала из той клиники, протагонистка после напряженного раздумья высказывает мысль, что это была гостиница, и добавляет: «Там были ужасные чужие люди. Они у меня все отобрали!» С таким же трудом ей удается пояснить, что у хозяев гостиницы были две дочери, причем, когда пациентка попала в гостиницу, одна из них отсутствовала. Хозяйская дочь изображается другим терапевтом. Когда протагонистка оказывается в вестибюле гостиницы, стоящая в трех метрах от нее партнерша делает небольшой шажок по направлению к ней и совершенно спокойно говорит: «Добрый день!» В тот же момент протагонистка разражается необъяснимо бурными судорожными рыданиями. Психодрамотерапевт усаживается рядом с нею на стул, берет ее под руку и дает выплакаться. Наконец та успокаивается. На вопрос, чего хочет протагонистка – прервать или продолжить игру, больная вопреки ожиданиям говорит: «Продолжить игру!» В гостиницу она уже не возвращается.

Сначала она не знает, что могло бы предшествовать этому событию или последовать за ним. Наконец она говорит, что помнит разве только свое раннее детство. «Воспоминания» без последующего предварительного обсуждения (которое в принципе было бы невозможным!) изображаются спонтанно. В очередной сцене протагонистка предстает в роли живущего в монастыре и знающего чуть ли не все трехлетнего вундеркинда. Ее там обучают монахи, и все они восхищаются ее необыкновенными способностями. Пациентка изображает как чудо-ученицу, так и ее учителей и действует в этих ролях совершенно спонтанно. Когда, похоже, ничего нового припомнить больше не удается, психодрамотерапевт спрашивает протагонистку, что же случилось в монастыре дальше. И пациентка отвечает: «Нечто ужасное!» Это «ужасное» тут же на месте конкретизируется: в роли ангела протагонистка предостерегает настоятеля монастыря от пожара, который разрушит весь монастырь. Смогут спастись только он и чудо-ребенок, если они тут же бросятся в бегство. В то время как монастырь гибнет в пламени, приор и чудо-ребенок бегут в лес. Там они живут в пещере. Приор отправляется на охоту. Повзрослевший тем временем чудо-ребенок собирает ягоды. Однажды тяжело изувеченный приор с трудом добирается до пещеры. Протагонистка ищет помощь на крестьянском дворе. Ей, однако, не открывают. В то время как приор лежит при смерти, она в растерянных чувствах бежит в город, чтобы позвать на помощь врача.

Время психодраматического занятия подходит к концу. Все члены группы, в том числе и протагонистка, хотят продолжать игру. Однако, принимая в расчет реальное время на ужин, в фазе обсуждения дается лишь полезная для протагонистки ролевая обратная связь. Так, например, исполнитель роли приора говорит: «Из-за своего увечья я и в самом деле чувствовал себя в пещере совершенно беспомощным. Когда моя спутница отправилась за помощью к врачу, я обрел надежду и мне сразу стало несколько лучше». Пациентка постепенно обнаруживает, что другие реальные люди изображали образы ее фантазии. Тем не менее она уже не замыкается в себе, прощается за руку с каждым членом группы и резюмирует свое психодраматическое переживание в следующих словах: «Это было удивительно, впервые я была не одинока!»

В качестве предыстории следует упомянуть, что пациентка была последним ребенком в семье хозяев гостиницы и имела двух сестер, гораздо старших ее по возрасту. Мать рассказывала о ней как об одаренном ребенке, не испытывавшем никаких проблем в школе. Также и в спорте она всегда была среди первых. Во время учебы она тайно обручилась с одним иностранцем. Родители были настроены против этого брака. Молодым людям хотелось самостоятельности, однако старшая сестра препятствовала любому их контакту, переписке и телефонным звонкам до тех пор, пока наконец молодой человек не исчез из виду. Вслед за этим пациентка стала депрессивной и обнаружила невротические симптомы, которые, несмотря на амбулаторное лечение, настолько ухудшились и приняли такие психотические черты, что больная оказалась в описанном вначале состоянии и в конце концов была вынуждена госпитализироваться.

Комментарий: Данный пример иллюстрирует возможность релевантной психозу интеракции между психодрамотерапевтом, партнерами и пациентом. Она существует благодаря тому, что в отличие от других форм терапии от пациента не требуют вернуться в нормальный мир терапевта; наоборот, терапевт вместе с психодраматическими вспомогательными «Я» и психодраматическим вспомогательным миром – как в данном контексте Морено называет полуреальность психодрамы (96) – конкретно воспроизводит на сцене психотический мир пациента. Чувствуя и действуя вместе с пациентом в этом мире, он разделяет с ним его бытие, каким бы ужасным и абсурдным оно ни было. Он становится посвященным! В какой степени терапевт способен отрешиться от внешнего мира и войти во внутренний мир пациента, в такой степени пациент может выйти из своего внутреннего мира и войти во внешний мир. Патологическая «интроверсия либидо», т. е. ролевые представления пациента, постепенно может редуцироваться. Хотя первое время пациент по-прежнему еще находится в своем психотическом мире, но он уже действует вместе с реальными людьми, даже если они всего лишь воплощают образы его фантазии. Обмениваясь с ними ролями, он думает, чувствует, говорит и действует от лица этих образов, т. е. реинтегрирует свои отщепленные части личности духовно, душевно и телесно.

Терапевты же, воплощая в игре отчужденные части личности пациента, в гораздо меньшей степени становятся носителями его проекций вне психодрамы.