Текст книги "Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского"

Второй конец о труде, о любви и о дружбе

Любовь важна, дружба важна, труд важен. Вот несколько сжато изложенных уроков жизни дяди Эдуарда, да и часть моего собственного опыта. «Труд есть соль жизни, то, что ее созидает, поддерживает, озаряет светом. Труд и другие люди, и любовь – любовь тоже».

Это слово все еще заставляет меня настораживаться. Разумеется, любовь. Без нее жизнь все-таки немного банальна и пуста. Немного? Ну, что говорить. Любовь есть существенная часть жизни; самая существенная, если любовь действительно довелось испытать. Многие, так и не испытавшие ее, могут относиться к этому чувству с предубеждением. Наивно! Сентиментально! Бесполезно! Особенно разговоры о ней.

Так и выходит, когда у Дяди Федора появляется любимая девочка. В Простоквашино на такое смотрят с неодобрением. Особенно кот Матроскин – он просто-напросто пугается и выражает это вслух:

«– Дядя Федор, кажется, влюбился. Мы его можем потерять. Только этого нам не хватало.

Шарик говорит:

– Подумаешь, влюбился! Если бы он заболел, мы бы могли его в больницу потерять. А так ничего с ним не случится.

Матроскин не согласен:

– Много ты понимаешь. Как начнет он с этой девочкой дружить. Будет с ней гулять, цветочки подносить, на тракторе кататься, про нас и забудет.

– Ну и пусть они дружат, – говорит Шарик. – Настоящая дружба еще никому не мешала.

– Да? – кричит Матроскин. – А как эта дружба в любовь перейдет! А как они женятся лет через десять! А как у них дети пойдут! Много у него времени для дружбы с тобой останется?»

Шарик понимает силу любви, разлучающую с другими, и наконец пугается. Ведь ситуация опасная, сообщество может развалиться, дружба выскользнуть из рук. Но Дядя Федор не понимает озабоченности своих компаньонов, он сам хочет именно сейчас любить и быть любимым.

С этого начинается новая глава в жизни Дяди Федора, как началась и у Эдуарда. Но жизнь, тем не менее, продолжается, ибо всегда будет где-то ждать еще более свежая история того, что в свою очередь будет написано. У каждой истории конец наступает, только когда последняя страница сначала написана, а потом еще и прочитана.

Эту страницу Эдуард, на наше счастье, еще не написал. А я и не думаю опасаться за себя, а уж тем более за него. Любовь и дружба отлично уживаются под одной крышей.

Третий конец, или Напоминание о случайности и провидении

Находясь в Турку в сентябре 2007 года, я забредаю в новый книжный магазин под названием Pieni kirjapuoti (Маленькая книжная лавка). Это потому, что я вижу в витрине книгу на русском, пушкинского «Евгения Онегина». Русский язык! Как так, именно в финском Турку, в нынешнем городе Коалиционной партии (на парламентских выборах 2007 года в Турку был особенно высок процент избирателей, обеспечивших поддержку Коалиционной партии Финляндии, занимающей отчетливо проевропейскую позицию, –28 %)? Я открываю дверь и, вдохновленный Пушкиным, вхожу внутрь.

И действительно обнаруживаю всякую интересную всячину, даже детские книжки на русском, которые молодая женщина-эмигрантка заходит спросить почти на безупречном финском для своего маленького сына; мальчик послушно стоит рядом с матерью и ждет. Отыскиваются народные сказки, но они их не интересуют. А затем отыскивается «Дядя Федор».

Он годится и для матери, и для сына.

Мне нравится мир, который полон случайностей и в котором есть провидение. Я и сам покупаю несколько книг: напечатанное в Москве новое и обширное издание рассказов Шукшина, более чем 900-страничный том «Анны Карениной» Толстого. И, разумеется, что-то для Айну. И наконец для себя самую крошечную книгу, которую только могу найти. Это факсимильное издание, подготовленное издательством Kirja kerrallaan. Оно входит в серию «Произведения римских и греческих писателей. Антология переводов с введением. Под редакцией К. Й. Хидена. Издал в Хельсинки Юрье Вейлин».

И год издания подходящий, 1905, ведь он связан с судьбами нашей страны и, что интересно, также с Л. Онервой и Эйно Лейно, с первым браком и той, и другого.

У меня выступление, нужно будет говорить о Казанове, но я думаю не о нем и о XVIII веке, этой противоречивой эпохе света и тьмы, пока еще не о них. Я сажусь с пакетом книг в лобби-баре гостиницы и заказываю капучино. Раньше это местечко называлось «Марина», теперь уже как-то по-другому. Кофе приносит любезный бармен, который, когда я прошу счет, не берет плату, а хочет предложить еще капучино, потому что слышал тремя годами раньше, как я говорил о русской литературе, в особенности о Чехове. По его словам, от этого у него возникло желание почитать Чехова, что имело непредвиденные последствия. В частности, многие книги после этого показались пустыми. Опять Чехов! Он ведь, по сути дела, привел меня к Успенскому. Я спрашиваю бармена, как его зовут, получаю ответ: Артту Лейнонен.

Лейнонен, род моей матери. Род бармена тоже из Кайнуу: та же земля, те же северные корни.

Я сижу с минуту, отдыхаю и позволяю мыслям приходить и уходить. А потом пью капучино и почитываю крошечную книжку Цицерона.

У нее простое название: «Речь в защиту поэта Архия». Как все связано со всем – человек с книгой, книга с другой книгой, а затем опять с человеком. Мы принадлежим к одной общности, особенно если хотим расти и развиваться, по-прежнему идти вперед. Хотя цель никогда не видна вполне, ясно, что именно к свету нужно стремиться, несмотря на возраст и обстоятельства. Времени для этого именно столько, сколько представляется нужным.

Так делал Цицерон. Как же он защищал поэта Архия? Я думаю, читая, о минувшем мире, а затем об Эдуарде, России, обо всем с ней связанном; о писательском труде, лучшей литературе; нашей дружбе. Цицерон пишет об этом так:

«Ты спросишь, Граттий, меня, почему же так сильно я восхищаюсь этим поэтом? Потому, что дает он моей душе отдохнуть от судебного этого шума, успокоить мой слух, утомленный злословием споров на форуме. Неужели ты думаешь, что может хватить у меня материала, когда ежедневно мне приходится здесь говорить по делам столь различным, если б свой дух не воспитывал я на поэзии? Может ли выдержать ум столь напряженный труд, если бы он не нашел облегченья в занятиях этой наукой?»

Это было сказано больше двух тысячелетий назад. Хорошо продуманное и написанное слово даже в архаичном переводе пронзает сердце человека и тем не менее оставляет того в живых, целее прежнего.

Четвертый конец. Рассказ о грусти и тяжести расставания

Почитываю «Гарантийных человечков». Эта опубликованная по-русски в 1975 году книга (перевод на финский Мартти Анхавы вышел в 1978 году) ничуть не хуже «Крокодила Гены» или «Дяди Федора». Исходное место действия произведения – интересное: внутри каждого прибора живет маленький гарантийный человечек, которые ремонтирует часы, радиоприемник, пылесос, холодильник или же какую-нибудь другую штуковину, пока гарантийный срок не истек. Только тогда он едет обратно на завод ждать новой командировки.

Уже один только мир человечков забавляет ребенка и взрослого; да и – почему бы нет – война с мышами, и причины и последствия войны. И даже достижение мира: необходимость мира для жизни.

Каким же красивым и забавным русским языком Успенский пишет «Гарантийных человечков». Описывая часы с кукушкой, Эдуард характеризует отверстие с дверкой, из-за которой появляется кукушка, словами «окошко для кукушки». Хотя я пытаюсь перевести это на финский точно (akkunainen käkäselle), выражение все-таки не то же самое: пропадает поэзия и аллитерация. При переводе на другой язык так бывает часто. Даже и в этом пути языков расходятся.

Расходятся, да; а как же я могу расстаться с Эдуардом даже в конце книги, когда я к нему привык. Однако в «Гарантийных человечках» я нахожу размышления человечка, живущего в часах с кукушкой, Ивана Ивановича Буре, о трудности расставания и ответы ему других гарантийных человечков. Расставание могло бы произойти и так:

«– Ну что же, – сказал Буре, – давайте на всякий случай прощаться. Очень я к вам привык. Сдружился за это время. Я теперь как осиротею.

– Ничего, – успокоил его Пылесосин. – Может, кто у вас новый появится. В стиральной, например, машине приедет.

– То ли появится, то ли нет, – возразил Буре. – А потом, пока я к ним привыкну, пока подружусь, как с вами, им уже и уезжать пора.

– Не прав ты, Иван Иванович, – сказал Холодилин. – Почему мы, гарантийные, хорошо на свете живем? Да потому, что мы не привыкаем друг к другу, а сразу ладим. Мы к каждому мастеру подходим так, будто всю жизнь его знали. И не просто знали, а как хорошего человека. Верно, Рессорыч?

– А что? Все путем…»

И гарантийные человечки расстаются немного спокойнее.

А дорога все бежала и бежала назад. И становилась все короче и короче. Все путем.

Пятое окончание. Наконец последнее

А ничего другого уже не нужно. Теперь уже добрались до финиша, до конечной станции. И я тоже заканчиваю книжку на манер Успенского простым и ясным русским словом:

Конец

P.S.

А после конца больше ничего не бывает. Разве что опять новое начало и новая книга, до тех пор, насколько хватает пути.

Основные произведения Эдуарда Успенского:

Один смешной слоненок, 1965

Крокодил Гена и его друзья, 1966

Вниз по волшебной реке, 1971

Дядя Федор, пес и кот, 1974

Гарантийные человечки, 1975

Школа клоунов, 1983

Колобок идет по следу, 1987

25 профессий Маши Филипенко, 1988

Год хорошего ребенка, 1989

Меховой интернат, 1992

Про Веру и Анфису, 1992

Профессор Чайников, 1993

Подводные береты, 1993

Клоун Иван Бултых, 1993

Пластмассовый дедушка, 1993

Красная рука, 1993

Тетя Дяди Федора, 1994

Дядя Федор идет в школу, 1996

Поучительные рассказы про мальчика Яшу, 1997

Любимая девочка Дяди Федора, 1997

Зима в Простоквашино, 1997

Жаб Жабыч Сковородкин, 1999

Лжедмитрий Второй, настоящий, 1999

Таинственный гость из космоса, 2004

Привидение из Простоквашино, 2005

Жаб Жабыч метит в президенты, 2007

История про девочку со странным именем, 2008

История Гевейчика, гуттаперчевого человечка, 2009

Деревня Чебурашей, 2010

Фото с вкладки

Дедушка и бабушка. Железнодорожник Михаил Иванович Успенский и Вера Петровна. По номерам на груди можно подумать, что они репрессированы. Но это 1905 год. Такие номера давались для учета всем участникам переписи населения, проводившейся в то время. Фотограф неизвестен. Архив Э. Успенского

1937 год. Мать Эдуарда Наталья Алексеевна. С матерью у Эдуарда связаны, пожалуй, самые тяжелые впечатления в жизни. Фотограф неизвестен. Архив Э. Успенского

Отец Эдуарда Николай Михайлович в 1937 году. На этом снимке очень хорошо видно, что именно гены отца в большей степени повлияли на формирование личности Эдуарда Успенского. Архив Э. Успенского

Отец Эдика в 1941 г. в санатории. Еще не началась война. Николай Михайлович в середине слева. Архив Э. Успенского

Официальный семейный портрет. Бабушка Вера Петровна, как всегда гордая, знает себе цену. Именно бабушка помогала Эдику ориентироваться в действительности, давала житейские советы. Рядом отец, старший брат Игорь, Эдик, мать. Архив Э. Успенского

Эдик и мать. О такой близости Эдик мечтал, но мечта реализовалась только на этом снимке. Эдик в 8-ом классе. Вплоть до 7-ого учеников стригли наголо. Архив Э. Успенского

Отчим Эдуарда, чиновник КГБ товарищ Пронский, и его жена. При отчиме жизнь Эдика стала труднее. 1954 г. Архив Э. Успенского

Пионерский отряд вожатого Эдика Успенского. Он – в середине, в пионерском галстуке и с открытым пионерским взглядом. В первом ряду в центре – директор школы «П.ё.С.» Окуньков. Справа от директора – старшая пионервожатая, которая обещала поцеловать Эдика, если тот сделает свой подшефный класс передовым. 1954 г. Архив Э. Успенского

Школьные товарищи Артур и Игорь. Эдик справа. Снимок сделан на фоне Кремля – символа высшей власти в России. Архив Э. Успенского

Студенту Эдуарду Успенскому 23 года. Он будущий инженер. Архив Э. Успенского

Эдуард и Римма (первая жена) в Ленинграде в отпуске. 1963 г. Архив Э. Успенского

Анатолий Алексин и Сергей Михалков – «лучшие друзья» Эдика в Союзе писателей. Конец 80-х. Фото Славы Помигалова. Архив Э. Успенского

Эдуард в Киизамо (декабрь 1977 г.) в новой, только что купленной шапке. Его ждет путешествие по северной пустыне Финляндии. По фотографии заметно, что он не уверен, удастся ли ему вернуться к цивилизации. Фото Ханну Мякеля. Архив Ханну Мякеля

Валентина Морозова – секретарь отдела скандинавской литературы в Союзе писателей. Несмотря на все запреты и инструкции, ей пришлось допустить иностранцев к Успенскому. Фото Ханну Мякеля. Архив Ханну Мякеля

Инженер изучает прибор, чтобы починить его. Похоже на то, как Эдуард работает с книгой: едва уловимый поворот, и возникает «чистый звук» – гармоничный ансамбль персонажей. Начало 70-х гг. Архив издательства «Отава»

Писатель и его переводчик – Эдуард Успенский и Мартти Анхава. Переводчик так чувствует русский язык и стиль писателя, что кажется, будто книга изначально написана на финском. Правда, дядя Федор при переводе превратился в дядюшку Федю, но это не исказило смысл произведения. 1977 г. Фото Кая Нордберга. Архив издательства «Отава»

«Вниз по волшебной реке» друзья путешествуют в баре гостиницы «Сеурахуонэ» в 1980 г. На снимке Томас Анхава и его жена поэтесса Елена Анхава – отец и мать переводчика Мартти Анхава. Писателя Алпо Руута плохо видно из-за затылка Эдика. Получилась плохая фотография. Но люди-то все хорошие! Фото и архив Ханну Мякеля

Художник Виктор Чижиков (Чиж), отец Олимпийского мишки. В 1980 г. в Финляндии вышла книга «Вниз по волшебной реке» с его рисунками. О том, что это человек замечательный, можно догадаться, едва услышав его голос. Фото и архив Ханну Мякеля

Финская секретная делегация в Мелихово во время книжной ярмарки в Москве в 1981 г. Кто стоит на земле, к сожалению, неизвестно. На первой ступеньке – Пааво Хаавикко, поэт и издатель, далее: Сергей Иванов, Эдуард, Ханну Мякеля, Марья Кемппинен, начальник отдела детской книги в издательстве «Отава», и Анатолий Галилов. Фото Мартти Анхава. Архив Мартти Анхава

Эдуард в своем духе: веселит близких и читателей. Радость свободная, непосредственная, добрые шутки-импровизации… Лето, избушка, дочка, собака – все хорошо в этом мире. «Все к лучшему в этом лучшем из миров» (Вольтер, «Кандид»). Окно открыто всему миру. Клязьма, 1970 г. Архив издательства «Отава»

Книга – лучший друг Эдуарда в Финляндии. Ведь здесь, среди чужих людей, без языка и друзей, он чувствовал себя порой одиноким. В избушке на берегу озера Лиесъярви. 1981 г. Фото и архив Мартти Анхава

Директор Ленинградского государственного кукольного театра (сейчас Санкт-Петербургский театр марионеток им. Е.С. Деммени) Наталья Лунева. Снимок сделан перед спектаклем «Страшный господин Ау». 1981 г. Архив Ханну Мякеля

Малышка счастлива. Хотя Чебурашка больше девочки, никому не придет в голову его бояться. Петербург, 2006 г. Фото Ханну Мякеля. Архив Ханну Мякеля

«Банда четырех» – в первом ряду писатели Антти Туури и Эрно Паасилинна, сзади Эдуард Успенский и Ханну Мякеля. Какие мы уже старые и все-таки молодые! Хамеенлинна,1982 г. Архив Ханну Мякеля

Друзья гуляют в Клязьме. Как будто ищут офис для «нового русского» – NOKIA. В обстановке строгой секретности. На снимке: Анатолий Галилов – Толя, Мартти Ларва – Маси (тогда – один из директоров Nokia), Антти Туури – Антоша и Эдуард Успенский – Ээту по-фински, Эдик по-русски. 1989 г. Снимал пятый мушкетер Ханну Мякеля. Архив Ханну Мякеля

Эдуард в Ситарле в доме Ханну Мякеля. Старый дом находится в глухом лесу на горке, над рекой. Соседи далеко. Эдик задумчивый, грустный: людей вокруг мало, телефон не звонит. Одинокий путешественник оживлялся, только когда мог позвонить в Москву (сотовых телефонов тогда не было). Фото и архив Ханну Мякеля

Стас – попугай-жако, умная птичка с красивым голосом. Ему так и не удалось переехать в Финляндию к владельцу – Ханну Мякеля. Фото и архив Ханну Мякеля

«Маленькая мафия» в Питере. Команда на подъеме. Анатолий Юрьевич, Ханну Мякеля, Эдуард Николаевич и Володя Смирнов – бывший чемпион мира по ледяному спидвею. Архив Ханну Мякеля

«Добыча святого Петра» – линь и лещ, которых Эдик поймал с помощью ловушки. Какую уху мы из этого делали! Солнце сияет, счастье есть. 2005 г. Фото и архив Ханну Мякеля

Эдуард и его дочка Татьяна. Молодой отец счастлив. Он не знает, как сложится ее жизнь, но наверняка желает ей счастья. Архив Эдика Успенского