Текст книги "Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут"

24
Заложник

Сердитый взгляд порой сильнее когтистой лапы

Мы подъехали к Ширли ближе к вечеру. Если честно, мы слегка тревожились за Джону и Ферди, которым пришлось провести целые выходные наедине друг с другом. Роб и Шантель, соскучившиеся по своему которебенку, отстали от нас всего на десять минут, и у нас было не так много времени, чтобы представить им идеальную кошачью парочку.

Едва мы ступили на тропинку, ведущую к дому, до нас донеслось настойчивое мяуканье. «Слава богу! – подумала я. – Хотя бы один кот жив!» Филипп повернул ключ в замочной скважине и осторожно приоткрыл дверь. Джона протиснул голову в щель и укоризненно посмотрел на нас. «Ну и где вы были?» – читалось в его глазах.

Атмосфера в доме царила тихая, но напряженная, как будто здесь произошла невыразимая драма. Лидия подхватила Джону на руки и осмотрела на предмет повреждений. Глаза, уши, нос и лапы – все в порядке. Неплохо, если учесть, что он провел выходные с котом, который в два раза крупнее его. Мы позвали Ферди. Ответа не было.

Наверное, Вивьен разделила мальчиков и посадила Ферди в вольер, решила я. Мы вышли на улицу и заглянули в туннель и башни: серебристых ушек нигде не было видно. В доме на полу валялись незнакомые кошачьи игрушки и какие-то изобретения, включая шесть перетянутых целлофаном картонок от туалетной бумаги, которые были собраны в пирамидку.

На кухонном столе Лидия обнаружила придавленную ключом записку:

Всем привет! Надеюсь, свадьба прошла хорошо. Мальчики замечательно поладили, хотя Ферди постоянно лез в миску Джоны после того, как опустошал свою. Джона по-прежнему считает себя главным. Он хотел, чтобы я проводила все время только с ним. Стоило мне приласкать Ферди, как Джона устраивал сцены ревности. Приходилось обнимать Ферди, когда Джоны не было рядом. Я одолжила им несколько игрушек и парочку сделала сама. Надеюсь, вы не против.

Вивьен

P. S. Джоне нравится, когда игрушки прячут в картонках от туалетной бумаги.

Ферди явно был дома, когда Вивьен уходила. Но где он теперь? Девочки искали его на втором этаже, а я бегала по первому, выкрикивая его имя. Джона сидел на своем «троне» и вылизывался, равнодушный к царящей вокруг суете.

– Что ты сделал с Ферди? – спросила я.

Джона хлестнул хвостом и прищурил глаза. Не твое дело, женщина!

– Может, он выскользнул через парадную дверь, когда мы ее открывали? – предположила Лидия.

Исключено. Хоть кто-нибудь да заметил бы. К тому же Джона и его эго мгновенно заполнили собой все пространство.

– Скоро приедут Роб с Шантель… – протянула Катарина. – Что мы им скажем? Что Ферди нашел шапку-невидимку?

Пропажа любимого кота, несомненно, худший подарок на свадьбу. Я до самой смерти буду чувствовать ответственность за случившееся. Хотя нет, хуже: я буду себя винить.

– Слышала? – спросил Филипп, у которого уши работали получше моих.

– Нет. А что?

– Мяуканье. Откуда-то… Оттуда! – воскликнул он, указывая на камин.

– То есть этот сдавленный…

– Да вот же он! – закричал Филипп, заглядывая в дымоход. – Прячется здесь!

Я слышала, что каминной трубой пользуется Санта, иногда туда залетали птицы. Но кот – в первый раз! Мы с девочками, затаив дыхание, наблюдали, как Филипп, отдуваясь, лезет в дымоход. Посопротивлявшись для порядка, покрытый сажей Ферди вылез наружу. Его гордости был нанесен серьезный удар. В остальном кот был цел и невредим.

Джона всегда сражался в легком весе, да и боец из него был никакой. Что же он сделал такого, что Ферди спрятался от него в дымоход?

Слегка «подкопченный» кот был вне себя от восторга, когда за ним приехали хозяева. Мы не собирались ничего им рассказывать, но Шантель заметила пятна сажи на шерстке. Пришлось Филиппу поведать о спасении Ферди из камина. Гость выглядел так, будто больше всего на свете хочет оказаться подальше от нашего психологического тирана. Никогда не видела, чтобы кот с таким облегчением забирался в переноску.

Молодожены сели в машину с драгоценным грузом. Мы с девочками стояли на веранде и махали им вслед.

– Замечательные выходные! – довольно вздохнула я, а Филипп обнял меня за плечи.

– За исключением финальной части, – добавил он, и мы вошли в дом.

25
Герои в инвалидных креслах

Коты не умеют себя жалеть

Я надеялась, что свадьба Роба станет для Лидии поворотным моментом. Как любая красивая девушка, она наслаждалась восхищенными взглядами и радовалась комплиментам, полученным в тот вечер. Но, к моему великому сожалению, дома она вернулась к белым штанам, светлому верху и закрывающей плечи шали.

Через три дня после свадьбы я поняла, что больше не могу выносить неизвестность, и прямо спросила, собирается ли дочь снова на Шри-Ланку.

К счастью, она решила задержаться в Австралии – и сменить университетский курс на психологию!

Ухватившись за шанс привести в порядок ее внешний вид, я потащила Лидию по магазинам. Но все мои попытки заинтересовать дочь новыми прическами и нарядами ни к чему не привели. Каждый раз, стоило мне предложить ей платье по фигуре, как Лидия внимательно изучала себя в зеркале и наклоняла голову. Да, это очень мило, но она не хочет, чтобы я тратила на нее деньги.

Когда мы выходили из очередного магазина с пустыми руками, продавцы сокрушенно качали головами. Они еще никогда не видели, чтобы мать уговаривала дочь позволить ей что-нибудь подарить. Обычно все наоборот!

Лидия часто посещала классы медитации и вечерние встречи буддийского сообщества, то есть не те мероприятия, на которые нужно делать макияж или надевать каблуки. Отсутствие мужчин – подходящих или не очень – в окружении дочери поначалу нас смущало, но потом мы привыкли. Когда я спросила, что случилось с Нэдом, Лидия ответила, что он влюбился в актрису. Я внимательно следила за выражением ее лица, пытаясь уловить признак какого-либо чувства, но ничего не заметила.

Иногда я тихонько заглядывала в комнату дочери и наблюдала, как она медитирует перед «алтарем», на котором самопровозглашенным божеством сидит Джона и, прищурившись, следит за действиями хозяйки.

Отчаявшись понять, что творится в голове у старшей дочери, я попыталась выведать это у младшей. Но ответ Катарины меня не удовлетворил. Она призналась, что Лидия пока не отказалась от мысли стать монахиней. Но это не мешает ей подумывать о том, чтобы написать книгу или открыть дом престарелых. Конечно, я всегда радовалась, что мои дети умеют мечтать, но не ожидала, что мечты Лидии расплывчатостью будут походить на картины Шагала.

Лидия не только вернулась в университет, но и возобновила работу с инвалидами и даже расширила круг клиентов. Теперь ее автобус частенько останавливался перед нашим домом. Однажды она позвала меня встречать группу мальчиков-подростков. Я шла к автобусу, приготовившись к характерным мужским шуточкам. Лидия открыла дверь, и я увидела три изможденные фигуры в инвалидных креслах. Открытые рты, скрюченные руки, серая кожа…

– Поздоровайтесь с моей мамой, – сказала Лидия с таким видом, будто разговаривала со своими друзьями.

Один из мальчиков в ответ начал яростно раскачиваться в кресле, другой закатил глаза. В тот момент я гордилась дочерью.

Когда я спросила, как она справляется с такой работой, Лидия ответила, что эти люди напоминают ей о том, как нужно жить. Они редко жалеют себя и живут исключительно настоящим. Избавленные от необходимости держать лицо и думать о будущем, они могут быть собой. В их присутствии Лидия чувствовала себя счастливой, хотя от тяжелых кресел у нее иногда болела спина. К кормлению через трубочку она относилась совершенно спокойно, а вот менять взрослым памперсы ей не слишком нравилось.

Чем более святой становилась моя медитирующая и заботящаяся о страждущих дочь-вегетарианка, тем более испорченной и эгоистичной я себя чувствовала. Порой, когда она садилась с нами ужинать и тщательно изучала соус болоньезе на предмет следов мяса, атмосфера на противоположных концах стола слегка накалялась.

Мы с Филиппом отказались продавать дом и жертвовать все деньги на строительство африканской деревни. Муж неловко пожал печами, когда Лидия сказала, что он мог бы выбрать более благородную работу – например, в некоммерческой организации. Мне же сделала замечание, что кое-кому не помешало бы усердней заниматься благотворительностью.

Конечно, Лидия была не единственной, кто отваживался судить других. Иногда мы тоже думали, что она возвела себя на пьедестал достижимой духовной чистоты. А иногда просто играли в шахматы, в которых Лидия всегда опережала меня на три хода. Самоотверженность дочери полностью защищала ее от критики. Идеалы Лидии были непогрешимыми. А работа, которую она делала, – бесценной, низкооплачиваемой и едва ли признанной обществом.

Но все же в самые мрачные моменты – и это выставляет меня в таком негативном свете, что я сомневаюсь, стоит ли признаваться читателям, – наблюдая за тем, как дочь толкает инвалидные кресла, протирает и утешает своих подопечных, я задавалась вопросом, не использует ли она их как источник силы.

– Куда поедем сегодня? – бодро спросила Лидия, зная, что ее несчастные слушатели вряд ли смогут ответить. – Я знаю место, где продаются лучшие в стране пирожные с кремом. И ехать туда всего два часа. Решено!

Беспомощные подростки не стали спорить. Им пришлось смириться с тем, что Лидия закатила их в автобус и закрепила внутри. С другой стороны, если альтернатива – весь день просидеть в четырех стенах перед телевизором, путешествие за пирожными с кремом может показаться фантастической одиссеей.

Некоторые из подопечных Лидии меня нервировали, но их мужество и, в большинстве случаев, неисчерпаемая любовь к жизни вдохновляли. По сравнению с ними я чувствовала себя жалкой со своими тревогами по поводу одышки и того, не затаились ли в моем теле раковые клетки. Эти люди были супергероями в инвалидных колясках. Когда я видела маленьких клиентов дочери, сердце начинало болеть за их родителей.

Впрочем, это не мешало мне изредка ворчать, когда Лидия привлекала меня к своей работе. Через две недели после свадьбы Роба выдались особенно жаркие выходные, и Лидия спросила, можно ли ей пригласить группу пожилых подопечных к нам на утренний чай.

– Сколько их будет? – первым делом спросила я.

– Пять-шесть человек. Еду и напитки мы принесем с собой, так что не волнуйся, – живо заверила меня Лидия. – Но если ты занята, мы можем пойти в парк и устроить пикник там, – добавила она, заметив, что я не в восторге от ее предложения.

Нет, и речи быть не может о том, чтобы они ели на улице, когда прогноз погоды обещает сорок градусов жары. Катарина тяжело вздохнула и закатила глаза. Такие гости обычно выматывали.

Я приготовила тесто для блинов. Они почему-то странно кукожились на сковородке и больше напоминали инопланетных существ… Кто-то позвонил в дверь. Я открыла – и будто заглянула в раскаленную печь.

Когда я увидела на веранде абсолютно сломленных стариков, в груди что-то сжалось. Я безуспешно пыталась пригласить их в дом, где работал кондиционер, но Лидия начала с того, что представила всех своих подопечных. Тело Лоуренса было искорежено артритом до такой степени, что он едва мог ходить. Почтенная Агата отличалась лучшей физической формой, но жизнь в ее глазах давно угасла. Седовласая Элли в инвалидном кресле была невероятно говорливой. София молчала, но слишком много кивала и улыбалась, от чего тоже становилось неуютно. Берт и вовсе представился начальником вместо того, чтобы назвать свое имя.

Джона ускакал наверх.

Я с облегчением заметила, что Лидия привела с собой помощницу, Эмму. Вместе с Катариной они все-таки завели стариков в гостиную, где для них были приготовлены кексы и бутерброды. Несмотря на странную форму, блины удались. Понимая, что некоторые из присутствующих дам в свое время были великолепными хозяйками, я извинилась за то, что забыла положить соду. Но вроде бы никто не обратил внимания на мою оплошность.

Разговор не клеился. Элли охотно поддерживала беседу, но перепрыгивала с одной темы на другую, и ее речь больше напоминала рассыпанные клочки бумаги. На середине предложения она совершенно спокойно могла перейти от вязания к расписанию трамваев.

Я легко толкнула Катарину в бок и предложила достать скрипку. Дочка подчинилась без особой охоты.

Едва завидев инструмент, Лоуренс схватился за слуховой аппарат. От музыки у него болели уши. Катарина отошла в дальнюю часть гостиной.

– Музыка! – воскликнула София и поспешила к ней. Постучав по пюпитру, она ткнула пальцем в Катарину: – Сыграй «Тихую ночь»![23]23
  «Тихая ночь» (нем. Stille Nacht, Ночь тиха) – рождественский христианский гимн, создан в 1818 г. Одно из самых известных и широко распространенных по всему миру рождественских песнопений.


[Закрыть]

Рождество было два месяца назад, но кому какая разница?

Едва прозвучали первые ноты, как старческие голоса старательно подхватили знакомую с детства мелодию. Вокруг стола зашелестели призраки рождественских воспоминаний. Но никто не думал о будущих праздниках. Я промокнула глаза салфеткой.

Спев еще несколько рождественских гимнов и оставшись на ланч (они принесли его в корзинке для пикника – не тащить же обратно?), гости начали беспокоиться. Берт хотел, чтобы Катарина сыграла что-нибудь джазовое, и трясся от возмущения, когда она говорила, что знает только классическую музыку. Лидия с Эммой по одному водили стариков в туалет.

– У нас есть ведро с тряпкой? – шепотом спросила дочка. – С Агатой вышло недоразумение.

Когда пришло время уходить, Лидия собрала подопечных в коридоре. Их нужно было доставить к автобусу как можно скорее – пока мы сидели в доме, на улице поднялся ветер, в котором четко ощущался запах дыма. Находиться на открытом воздухе было невозможно.

Лидия заверила меня, что отвезет гостей прямо к дверям дома престарелых. Перед тем как открыть дверь, она заглянула в сумочку Агаты и достала оттуда подсвечник и тюбик моего средства для умывания. Дочка засмеялась и сказала, что мы еще легко отделались. Обычно Агата прячет в сумочке еду.

Попрощавшись со стариками, я сжала бумажное полотенце. Подопечные Лидии всегда отдавали больше, чем брали взамен.

26
Принимая врага

Кот – не всегда радушный хозяин

– Угадай, что случилось? – как всегда жизнерадостно, спросила Лидия.

Мне был знаком этот тон. Обычно он значил, что меня собираются во что-то втянуть, и как раз в тот день я была не в настроении.

– Что? – рассеянно откликнулась я. Кроссворд, рассчитанный на среднестатистического читателя, сводил меня с ума: откуда мне знать христианские имена рок-исполнителей, которых я даже не слышала?

– Приезжает мой Учитель!

– Здорово… А где он остановится?

Я ненавидела заглядывать в ответы в конце книги. Но как еще узнать, какой металл стоит на двадцать втором месте в таблице Менделеева? Ну конечно! Титан.

– У нас.

Я выронила ручку. Джона тут же подхватил ее и скрылся в неизвестном направлении.

Монах? Этот мужчина? Будет жить у нас? Я открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.

– Нет, – сказала я наконец. – У нас нет свободных комнат.

– Поживет в моей, – ответила Лидия. – А я посплю на диване.

Это наш дом, а не религиозный приют!

Но Лидия тоже здесь живет.

– А на сколько он приезжает? – спросила я.

– Думаю, на месяц, – сказала дочь.

Месяц заботиться о мужчине, который считает себя богом?

– Слишком долго.

Решив, что вопрос закрыт, я отправилась на поиски похищенной котом ручки.

– Три недели? – не сдавалась Лидия.

Дочь прекрасно знала, что радушной хозяйкой меня не назовешь. Если уж надо терпеть кого-то в доме целый месяц, я найду более подходящую кандидатуру, чем широко улыбающийся гуру с фотографии.

– Разве монахи не должны останавливаться в монастырях? – проворчала я.

– Да, его пригласили в специально построенный дом в деревне, но он сказал, что лучше будет жить поближе к городу.

Если этот гуру остановится у нас, его влияние на Лидию возрастет. Возможно, он даже попытается обратить в свою веру других членов семьи! К тому же я до сих пор злилась, что он сманил мою дочь на Шри-Ланку, когда я болела.

– Он не может у нас остановиться.

– Но я хочу, чтобы он жил здесь! – воскликнула Лидия, глядя на меня глазами олененка Бэмби. – Я сама буду за ним ухаживать, сама буду ему готовить. К тому же он мало ест. Хотя бы на пару дней мы можем его пустить?

Бесполезно спорить с дочерью-Тельцом. Мой отказ только подтолкнет ее к монаху.

– На ночь он может остаться, – вздохнула я.

– На две.

– Ладно, – пробормотала я, сама не веря в то, что говорю.

Две ночи под одной крышей с монахом – не самая радужная перспектива. Он слишком высокодуховен, чтобы делить ванную с простыми смертными. То есть ему нужны отдельные душ и туалет. Конечно, Лидия с радостью согласится предоставить ванную на втором этаже в его полное распоряжение, а вот насчет Катарины я бы не была так уверена.

– А я думала, что монахи живут скромно, – бубнила Катарина, перенося свои туалетные принадлежности на первый этаж. – Что в нем такого особенного?

Всегда чувствительный к переменам, Джона был явно встревожен. Подобно заводной игрушке на стероидах, он носился по коридору и без конца мяукал. Преследуя Лидию, он прыгал на ее кровати, пока она меняла белье и раскладывала чистые полотенца. Я проверила комнату дочери на предмет вещей, которые могли бы оскорбить нашего неземного гостя. Пляжная фотография Лидии с друзьями, снимок женщины с голой грудью, томики «Мадам Бовари» и «Анны Карениной», оставшиеся после школы…

Кормить монаха тоже было непросто. Лидия предупредила, что он ест два раза в день, причем исключительно вегетарианскую пищу – и в одиночестве. В соответствии с религиозными требованиями, после полудня ничто съедобное не должно касаться его губ.

Также мы должны избегать прикосновений. О рукопожатиях, дружеских объятиях и похлопывании по плечу не может быть и речи. Этот человек еще даже не приехал, а мы уже носимся с ним больше, чем с нашим сумасшедшим котом!

Я не горжусь своей неспособностью придерживаться правил. Но чем сильнее я стараюсь, тем хуже у меня выходит. Например, в разговоре с глубоко верующим христианином я начинаю через слово вставлять «Господи» и «Боже». Поэтому Лидия зря рассказала мне о том, что монаха нельзя трогать. У меня сразу зачесались руки – так захотелось его обнять.

Я даже начала подумывать о том, чтобы переехать в отель на время, пока монах будет у нас жить. Но Филипп был непреклонен. Ему надоело все время мотаться туда-сюда. Хватит с него переездов. Я предложила Робу и Шантель отменить воскресный обед, но им было интересно посмотреть на человека, изменившего жизнь Лидии.

Даже наши друзья, отличавшиеся широкими взглядами, изумленно качали головой. Дочь, принявшая буддизм, – это, мягко говоря, необычно. Но монах, живущий у вас дома, – это уже странно. Протирая пыль и, к великому огорчению Джоны, чистя ковры пылесосом, я поняла, что жутко нервничаю.

– Против кошек он ничего не имеет? – спросила я Лидию.

– Он их не очень любит.

Джона метнул в нее презрительный взгляд с вершины когтеточки.

– Разве буддисты не должны любить всех живых существ? – удивилась я. – Разве не поэтому они придерживаются вегетарианства?

Но Лидия была слишком занята разбиранием пакетов с тофу и лапшой, чтобы ответить.

Монах приехал в тот же вечер. Он буквально влетел в наш дом на крыльях безграничного обаяния. Для надежности сцепив руки за спиной, я с улыбкой встречала его на пороге, кивая, как большеголовые игрушечные собачки, которых любят ставить на заднее окно в машину.

Филипп стоял позади меня, так что я не видела, чем он занят, но вряд ли чем-то неподобающим. Катарина была рядом; она тоже улыбалась, но скорее настороженно, чем приветливо. Джона протолкался вперед, подскочил к монаху и издал душераздирающий вопль. То есть тоже поприветствовал.

К моему удивлению, Лидия глубоко поклонилась Учителю. Я и не представляла, что у моей строптивой дочери есть мышцы, необходимые для совершения столь уважительного действия. В присутствии этого человека Лидия расправляла плечи и вела себя неизменно скромно и услужливо.

Монах благодушно поглядывал на нас сквозь очки в золотой оправе. За пять лет, прошедших с нашей прошлой встречи, он ничуть не изменился. Хотя монах утверждал, что ему уже за шестьдесят, ему с таким же успехом могло быть тридцать пять. В качестве антивозрастной терапии религия оказалась куда эффективнее пластической хирургии.

Наш гость последовал в гостиную, и мы поспешили за ним. Я собиралась выяснить, почему этот человек стал так важен для моей дочери. А еще спросить, что он думает о войне на Шри-Ланке и какие у него планы (если, конечно, у него есть планы) касательно Лидии.

Устроившись в кресле у камина, монах принялся рассказывать о своих путешествиях. Обаятельный, уверенный в себе и во всех смыслах неприкосновенный – таким он показался нам в первый вечер. Этот человек из другого мира спокойно обращался к Лидии как к своей ученице. Я беспокоилась, оказываем ли мы ему то почтение, к которому он привык. Но если что и было не так, Лидия, сидевшая возле него на коленях со смиренно сложенными руками, явно это компенсировала. Джону наш гость тоже очаровал.

Я была рада, что монах прибыл вечером и нам не нужно думать, чем его кормить. Пока он рассказывал о благотворительных программах и лекциях, которые он будет читать в Мельбурне, кот ходил кругами вокруг кресла, вкрадчиво мурлыкая и стараясь привлечь его внимание. Что бы ни очаровало Джону – складки широкого одеяния или экзотические запахи дальних стран, – он явно пытался покорить гостя. Я нервно следила за тем, как Джона пытается забраться под подол монашеского платья.

– Кыш! – тихо сказал наш гость и легонько пнул кота.

Тот пулей отскочил от кресла, удивленно моргнул и встряхнулся. Придя в себя, Джона забрался на когтеточку и начал шумно вылизываться.

Когда люди не пьют и не едят после полудня, им обычно незачем засиживаться допоздна. Лидия проводила Учителя наверх, и мы тоже стали укладываться. Если повезет, комната покажется ему достаточно кельеподобной, и он почувствует себя как дома. Хотя последнее, конечно, уже лишнее.

На следующее утро я обнаружила Лидию копающейся в холодильнике. Рис с овощами для гуру уже стоял на подносе, но дочь наполняла едой еще одну тарелку.

– А это для кого? – поинтересовалась я.

– Для Будды, – торжественно ответила Лидия.

– Будда будет это есть? – недоверчиво спросила я.

– Это подношение! – строго объяснили мне.

Я снова почувствовала себя униженной и недалекой. Я же не пыталась смеяться над ней или ее верованиями! Но и скрывать свое невежество тоже не считала нужным. Да, наверное, поспешили мы жить с монахом под одной крышей…

Ученики и последователи – в основном из западных районов – приходили к нам, чтобы выразить почтение Учителю и послушать его рассказы об изменениях в монастыре. Конечно, монахини радуются новой кухне, но останавливаться на этом гуру не собирался. Он мечтал о том, что когда-нибудь на горе над монастырем будет возвышаться огромная статуя Будды.

В перерывах между приемами гостей я расспрашивала монаха о его прошлом. Он вырос в бедной деревеньке и привязался к Великому Учителю. Гуру показывал мне фотографии величественного монаха, который жил и здравствовал, несмотря на более чем достойный возраст (ему было больше девяноста лет).

В молодости наш гость провел несколько лет, медитируя в пещере, часть которой была в дальнейшем переделана в жилое помещение. Сам он перебрался в монастырь на горе, а в пещерном доме сейчас живет молодой монах, столь же ревностный сторонник медитации. Это место так и осталось центральной частью монастыря.

После полудня мы повезли монаха в ботанический сад. Пока мы любовались озером, я спросила его о разнице между буддизмом на Шри-Ланке и в Тибете. Ответ был многословным и содержал отступления о возможном просветлении Филиппа, но я надеялась, что это можно списать на языковой барьер. К счастью, муж не слышал, о чем мы говорим, – его куда больше занимал черный лебедь.

Я решила сменить тему и сказала монаху, что он привиделся мне вскоре после операции. Тот откинул голову назад и довольно рассмеялся.

– У меня получилось! – объявил он. – Да! Получилось!

То есть теперь в его репертуаре еще и телепортация. Я не знала, кто из нас был более сумасшедшим – он, поскольку искренне верил, что перенесся в пространстве, или я, потому что видела его своими глазами.

На следующий день порядок вещей несколько изменился. Монах изъявил желание почтить нас своим присутствием за обедом, если, конечно, все блюда будут вегетарианскими и мы накроем стол до полудня.

Поскольку это произошло в воскресенье, мы ждали в гости Роба и Шантель. Я послала им эсэмэски, предупреждая, что нужно приехать пораньше.

Не могу сказать, что за обедом царила дружеская и расслабленная атмосфера. Сидящий за столом монах все-таки вносил свою лепту. Тем не менее мы старались, как могли: вежливо передавали друг другу салат, хлеб и тушеные бобы. Правда, я заметила, что Роб тоскливо поглядывает на блюдо с ветчиной в холодильнике, но делал он это очень аккуратно.

Джона, слава богу, оправился от вчерашней одержимости нашим гостем и вел себя почти нормально.

Когда тарелки наконец были наполнены, вилки занесены, а мы готовы приступить к трапезе, монах вдруг напомнил нам, что настало время благословения. Приборы грустно легли на стол, и мы смиренно склонили головы.

– Он собирается читать молитву? – шепотом спросила я у Лидии, искренне огорченная нашей грубостью. Но честное слово, кто мог предположить, что буддисты тоже молятся перед едой? Хотя, если подумать, благословение пищи, скорее всего, универсальная религиозная практика.

Монах подошел к делу очень ответственно. Сперва он благословил землю, которая произвела еду на нашем столе, а также дождь, солнце и фермеров, которые ее вырастили. Мы согласно кивнули и схватились за вилки, но оказалось, что молитва еще не закончена! Приборы вернулись на место, мы снова склонили головы и принялись изучать содержимое тарелок, пока монах благодарил людей, доставивших еду в город…

В гостиной воцарилась тишина. Подобно воздушному шару, она заполнила комнату и прилепилась к окнам. Роб вопросительно посмотрел на меня через стол. Сидевший рядом с ним Филипп, казалось, был погружен в сложные математические вычисления. Катарина прижала подбородок к груди и задумалась о чем-то своем. И только Лидия и монах вели себя совершенно естественно и словно наслаждались тишиной.

А потом началось. Из прачечной донесся шаркающий звук, а потом резкий хлопок. Мы с Катариной переглянулись, поскольку обе понимали, что это означает. Джона выбрал самый подходящий момент, чтобы воспользоваться кошачьим туалетом. Шарканье переросло в целенаправленное царапанье: разбойник раскопал наполнитель и теперь радостно шкрябал когтями по пластиковому дну лотка. Шкррр-шкррр, шкррр-шкррр, все быстрее и быстрее, пока у всех не возникло впечатление, что в соседней комнате роют канаву.

Монах глубоко вздохнул и начал благословлять людей, хранивших нашу еду, и продавцов, которые расставили ее на полках в магазине. Шкррр-шкррр-шкррр! Джона ясно давал понять, что он обо всем этом думает. Катарина едва сдерживала смех. Она понимала, что ведет себя совершенно несерьезно, но ничего не могла поделать. И что самое плохое – ее пример был жутко заразителен!

Не знаю, как такое случилось – возможно, организм среагировал на стресс последних дней, – но я тоже начала хихикать. Роб и Шантель сидели с абсолютно непроницаемыми лицами. У Филиппа было выражение, как у директора похоронного бюро. Они прекрасно держали эмоции под контролем, и только я не могла с собой справиться. Я пыталась не смеяться, но от этого начинали болеть ребра. Чем старательнее я подавляла хихиканье, тем громче оно становилось, пока не начинало напоминать какой-то ослиный крик. За последние тридцать лет я впервые оказалась в такой ситуации! Я честно изобразила приступ кашля, но мне никого не удалось одурачить. Особенно отчаянно покрасневшую Лидию.

Когда обед закончился, монах извинился и удалился к себе в комнату. Складывая посуду в раковину, Лидия смерила нас с Катариной взглядом, от которого покрылись бы инеем тропики.

На следующий день, когда мы прощались с монахом, я не чувствовала ничего… Кроме огромного облегчения!