Текст книги "Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут"

31
Одержимость

Если у кота плохое настроение – бойтесь. Он найдет, кому отомстить!

Огромный вольер, множество верноподданных, бесчисленные удочки, ленточки и когтеточки – жизнь Джоны определенно удалась. И когда в гостиной появился аккуратный красный манеж со стальными ножками и сетчатыми стенками, он вполне логично рассудил, что для него привезли еще одну игрушку. Свернув хвост знаком вопроса, Джона склонил голову набок, принюхался и замурчал.

– Это не тебе, – сказала я, когда он начал нарезать круги вокруг манежа.

Не обращая внимания на мои слова, кот перепрыгнул через сетку и начал довольно топтаться по мягкому матрасу.

– Вылезай! – закричала я и попыталась вытащить Джону.

Он ускользнул от моих рук и сам выпрыгнул из манежа. Только я хотела похвалить его за столь непривычное послушание, как кот запрыгнул обратно. В манеж, из манежа, в манеж… Джона придумал новую игру, причем такую интересную, что удовольствие можно будет растянуть до конца года!

– Это для ребенка! – сказала я, снова и снова вытаскивая кота из вожделенного «дворца удовольствий».

Мысль о том, что хозяева могли приобрести нечто новое и веселое не для него, просто не приходила Джоне в голову. Ошеломленный кот сменил тактику. Подумав, что новая игрушка может быть предназначена не только для прыжков, он решил использовать ее в качестве кровати. Стоило нам отвернуться, как Джона забирался в манеж и уютно сворачивался на матрасе. Прогоняя его оттуда, я вспоминала, как мама пугалась каждый раз, когда обнаруживала Клео в кроватке, купленной для тогда еще не родившейся Лидии. Она была уверена, что кошки могут задавить ребенка!

Я с радостью обнаружила, что у манежа есть застегивающаяся на молнию сетчатая крышка. Скорее всего, производители думали, что она должна защищать ребенка от насекомых, но я подумала, что для котов тоже сгодится. Не сработало. Спать на манеже Джоне нравилось ничуть не меньше, чем в нем. Кот окончательно убедился, что это его игрушка.

Я пыталась прятать манеж в разных комнатах, но Джона каждый раз безошибочно вычислял, куда я убрала «дворец удовольствий», и принимался требовательно мяукать и царапать дверь. Кот чувствовал, что грядут перемены – и явно не в его пользу. Над манежем сгущались тучи…

И наконец это случилось! После сытного обеда Джона, в соответствии со своим распорядком, подремал в кровати Катарины и спустился вниз – навстречу своему самому страшному кошмару. В манеже – в его манеже! – обосновалась чужеродная форма жизни. Захватчик был лыс и в целом похож на мармеладного мишку. Джону передернуло от отвращения. Мало того что мармеладный мишка забрался в его манеж и уснул там, так еще и вся семья, включая Роба и Шантель, ворковали и восторженно ахали над непрошеным гостем. С Джоной так в последний раз обращались, когда он был котенком.

Кот съежился; я видела, что он оценивает ситуацию. Джона не верил своим ушам: неужели люди и вправду обращаются к этому недоразумению в манеже со словами «Какая красавица!» и «Ну разве она не прелесть?»?

Это он красавец. Это он прелесть! Прищурившись, Джона презрительно изучал своих подданных. Наверное, они сошли с ума. Как они могли забыть, что в этом доме он единственный, кем можно так восхищаться?!

Впервые в жизни у Джоны появился соперник. Но он знал, как с этим бороться. Короткий бой, и мармеладный мишка будет сброшен с трона! Подобравшись и прижав уши, Джона приготовился к броску. Роб и Шантель заметно напряглись – родительские инстинкты кричали, что ребенку грозит опасность.

– Джона, нет! – воскликнула я, хватая кота и запирая его в прачечной.

Мы продолжили любоваться малышкой, считать крохотные пальчики и поглаживать темные завитки на макушке, когда вдруг услышали ужасный звук, медленный и нарастающий, словно сирена воздушной тревоги. Джона плакал.

– Он должен привыкнуть к Энни, – сказа Роб, не в силах больше выносить эту пытку. – Давайте его выпустим.

Открыв дверь «тюрьмы», я посадила Джону на его любимую когтеточку, где он всегда чувствовал себя в безопасности и откуда мог наблюдать за своим королевством. Чтобы как-то развлечь кота, я дала ему несколько цветочных ленточек.

Бесполезно. Джона принял обычную царственную позу, но не сводил глаз с малышки.

Мы болтали о ботиночках и детском питании, а кот тем временем решил привести себя в порядок. Лапы, подушечки, шерсть между подушечками. Уши спереди, уши сзади, шерсть между ушами. Не пропустил ни сантиметра. Задрав ногу, Джона притворялся, что ему нет дела до происходящего в гостиной. Но мозг его при этом напряженно работал.

Лидия как раз принесла тарелку с печеньем, когда кто-то пулей пронесся мимо и выбил блюдо у нее из рук. Это птицы? Это самолет? Нет, это супер-Джона с оранжевой ленточкой в зубах!

– Ё-моё! – воскликнула Лидия, оглядывая рассыпавшуюся по ковру выпечку. Да, именно так она ругалась. И это еще самое грубое выражение!

Остальные с открытым ртом наблюдали, как Джона неуклюже приземлился прямо на печенье в полуметре от манежа.

– Ну хватит, Джона! – рявкнула я. – Ты возвращаешься в прачечную.

– Подождите-ка, – остановила меня Лидия. – Думаю, у него есть план.

Раздраженно вздохнув, я отошла. Сжимая ленточку, Джона осторожно крался к спящей Энни. Подобравшись к стенке манежа, он начал принюхиваться; уши у него стояли торчком и слегка подрагивали. Подняв лапу, кот легонько похлопал по сетке рядом с головой малышки. А затем, к моему великому удивлению, отступил и отвесил изящный поклон. Опустив голову, он аккуратно положил оранжевую ленточку возле манежа и отошел.

– Видишь? Это подарок, – прошептала Лидия. – Он принес Энни подарок.

Наш кот и наша дочь. Два существа, которые всегда идут своей дорогой. И не устают удивлять меня сложностью натуры и готовностью любить.

Что касается принятия Энни, Джона старался изо всех сил. Но с одержимостью манежем он ничего поделать не мог. Стоило мне спрятать его в другую комнату, как под дверью тут же устраивали громкую кошачью демонстрацию. Джона пользовался любой возможностью, чтобы протиснуться к манежу, забраться внутрь или поваляться на крыше, если тот был закрыт. Он терся о сетчатые стены и трогал лапами блестящие ножки, любуясь ими, как произведениями искусства.

Пока Джона привыкал уступать место в центре семейной вселенной ребенку (хотя бы в те дни, когда Энни привозили к нам в гости), на горизонте замаячила следующая проблема.

Однажды утром, совершая обход владений, кот заглянул в комнату маркиза де Сада – и увидел Филиппа, укладывавшего чемодан. Джона ненавидел чемоданы. Для него они символизировали расставание. Даже сумка с вещами на одну ночь становилась причиной панической беготни туда-сюда по лестнице, отказом выпускать кого-либо из домашних из виду и, конечно, настойчивым – и довольно неблагозвучным! – мяуканьем на одной противной ноте. Шоколадные уши Джоны встали торчком, едва он заметил темно-зеленый чемодан – самый большой из всех, что у нас были. Мы пользовались им так редко, что бо льшую часть времени он лежал на чердаке и покрывался паутиной. Но Филиппу предстояло провести шесть недель в США на курсах повышения квалификации при Стэнфордском университете.

Будучи невозможным педантом в том, что касалось дорожных сборов, муж аккуратно укладывал тщательно сложенные рубашки и нижнее белье. Наблюдая за тем, как он упаковывает начищенные туфли в специальные чехлы, я в который раз удивилась, как мы умудряемся уживаться, не говоря уже о том, чтобы до сих пор состоять в браке. Но Джона не собирался спокойно смотреть на сборы. Вместо этого он прыгнул прямо в чемодан и жалобно заглянул в глаза Филиппу.

– Прости, Пушистик, – сказал тот, вынимая кота. – Но я не могу взять тебя с собой.

Едва лапы Джоны коснулись ковра, как он запрыгнул обратно. Это повторялось снова, и снова, и снова, пока Филипп не выгнал кота из комнаты. Под дверью тут же показались две лапы и любопытный нос.

К дому подъехало такси. Филипп закрыл чемодан и пошел к выходу. Джона вцепился в сумку, явно вознамерившись намертво к ней прилипнуть. Муж взял его на руки, поцеловал в пушистый лоб и заверил, что скоро вернется. Филипп держал кота на уровне лица, а тот вытянул лапу и прижал ее к груди хозяина, как будто оставил отпечаток на его сердце.

Протиснувшись с чемоданом через едва открытую дверь, мы встали на тротуаре, чтобы попрощаться. В окне гостиной никого не было видно.

– Он по тебе даже не скучает, – попыталась успокоить мужа я.

– Да нет, скучает, – ответил он, указывая на окно на втором этаже. Оттуда на нас смотрела одинокая кошачья мордочка.

Джона страдал от проклятия всех экстравертов. Он отчаянно нуждался в людях. Если рядом не было никого, кто бы восхищался его ослепительной личностью, наш кот увядал. Всеобщее обожание, игры с удочками и ленточками, ленивое валяние на хозяйских коленях, азартные побеги в соседские сады – он без этого жить не мог. Вивьен называла это боязнью разлуки.

И в чем-то я его понимала. В первые годы брака я бы тоже сходила с ума, вздумай Филипп уехать на шесть недель. Но на полотне всей жизни полтора месяца были едва заметным мазком. Несколько выпусков любимого телешоу, шесть серий нового сериала, пара сотен чашек кофе. Недели пролетят незаметно, пока Филипп будет наслаждаться лекциями, семинарами и встречами с интересными людьми (среди которых, надеюсь, не будет роскошных дамочек, нацелившихся на повторный брак).

В конце концов, я тоже собиралась извлечь выгоду из отсутствия мужа. Помимо обязательных шоколадных «брауни», мы с девочками будем ужинать раньше, а еще лопать китайскую лапшу за просмотром сериала «Как я встретил вашу маму» (пока Лидия не отправится наверх медитировать).

Еще у меня будет больше времени на то, чтобы приобщить Лидию к незамысловатым радостям женщин поколения Y. Хотя до сих пор у меня не очень-то получалось. В редких случаях, когда нам с Катариной удавалось заманить ее на романтическую комедию в кино, она скучала и зевала на протяжении всего сеанса. «Горячие» звезды не производили на нее никакого впечатления. Маникюр Лидию тоже не интересовал. Если я покупала низкопробные журналы, предназначенные для двадцатилетних, они скоро оказывались в мусорном ведре.

Пока Филипп был в США, я могла спать без берушей, целыми днями ходить по дому в ночной рубашке и решать кроссворды в кровати, не оправдываясь, что это нужно для тренировки мозгов.

К тому же Катарина в этом году заканчивала школу. Хотя издатели и надеялись, что я вот-вот сяду за новую книгу, я решила отложить ее до лучших времен ради последнего рубежа полномасштабного материнства.

Будучи прилежной ученицей, Катарина твердо намеревалась показать превосходные результаты в Международном бакалавриате[25]25
  Программа «Международный бакалавриат» была разработана в Швейцарии в 1968 г. и с тех пор получила широкое распространение в мире. Это идеальная модель предуниверситетского образования, единого для всех стран.


[Закрыть]. И она заслуживала поддержку матери, особенно во время изматывающей подготовки к выпускным экзаменам. Я хотела быть рядом – и не только в качестве круглосуточной прислуги.

Несколько раз в неделю я получала от дочери тревожные сообщения с просьбой привезти в школу забытые учебники или коробку с завтраком. После уроков Катарину ждали чашка горячего шоколада и Джона, который обнимал ее лапами за шею и мурчал на своем кошачьем языке, что она все делает правильно.

В первое же утро после отъезда Филиппа заведенный порядок нарушился. Джона, как обычно, разбудил меня настойчивым боданием в дверь. Я вылезла из-под одеяла и впустила его в комнату. Звеня удочкой с колокольчиком, Джона радостно запрыгнул на кровать, но обнаружил, что Филиппа под одеялом нет. Нет даже теплой подушки, которая намекала бы, что Филипп отправился на кухню приготовить чай и тосты. Некоторое время Джона озадаченно таращился на холодную, не смятую подушку. Ничего не изменилось. Окончательно приуныв, он выронил удочку и тоскливо уставился в окно.

– Все хорошо, малыш, – сказала я. – Я с тобой поиграю.

Джона презрительно сощурился. С удочкой я обращалась хуже некуда. Мне не хватало скорости и высоты, я реагировала слишком медленно, так что поймать добычу не составляло труда. Кот спрыгнул с кровати и направился к двери, чтобы вскоре вернуться с розовой ленточкой, которую он положил на мою раскрытую ладонь. Значит, я в лиге цветочных ленточек… Ну ладно! Я потрясла новой игрушкой, стараясь развлечь кота, но мои навыки его явно разочаровали. Я играла как женщина, а не как мужчина. Джоне стало скучно, он пронзительно мяукнул и ушел. Даже Мария, покидавшая детей фон Траппа, чтобы вернуться в монастырь, вряд ли смогла бы выразить своим уходом такую глубокую тоску[26]26
  Автор имеет в виду известный мюзикл 1965 г. «Звуки музыки».


[Закрыть].

Пару дней спустя, размахивая невыносимо тяжелыми гантелями в комнате маркиза де Сада под руководством Питера, моего персонального тренера, я почувствовала мерзкий кислый запах. Питер сказал, что ничего не чувствует.

После его ухода я проверила шкафы и вентиляционную систему – на случай, если там умерло какое-нибудь мелкое животное. Отвратительный запах усиливался возле окон, но я никак не могла найти его источник. Может, Питер был прав и у меня разыгралось воображение… Хотя не исключено, что он просто пытался казаться вежливым.

К четвергу запах усилился. Я снова спросила тренера, не чувствует ли он чего-нибудь. Питер принялся яростно все отрицать. Он клялся, что никакого запаха нет. Значит, у нас действительно воняло!

Когда он ушел, я решила обыскать комнату с закрытыми глазами. Удивительно, как обостряется обоняние, стоит нам отказаться от зрения. Запах точно усиливался рядом с окном, возле штор… Нет, он шел от самих штор! Я открыла глаза; верхняя часть занавесок висела нетронутыми складками, так что я опустилась на колени и подняла ткань, почти соприкасавшуюся с полом. Вонь стала такой сильной, что я отшатнулась. Отодвинув штору как можно дальше, я изучила желтое пятно. Да, сам дьявол не отказался бы от такого освежителя воздуха!

В этот момент я вспомнила о загадочных полосках на стене в прачечной. Когда я попросила маляров их закрасить, а потом обнаружила, что они никуда не делись, я решила, что рабочие о них просто забыли. Но ребята были такими славными, что я решила не придираться. Мне и в голову не пришло, что они закрасили старые пятна, но какая-то злая сила заменила их новыми.

Нет, это было отнюдь не современное искусство. Но мне бы и в голову не пришло, что цивилизованный кот может опуститься до такого.

Шторы немедленно отправили в химчистку и повесили на место. Через какое-то время пятна вернулись. Шторы снова поехали в химчистку, а Джоне запретили заходить в тренажерную комнату. Его это обстоятельство сильно расстроило: кот любил валяться на резиновом коврике для тренировок и дважды в неделю демонстрировать Питеру свои версии йогических асан.

Месть не заставила себя ждать. Джона очень тщательно подошел к выбору целей: он знал, как нас расстроить. Кровать Лидии, полка с любимыми книгами Катарины, ее скрипка, мой письменный стол. И – апофеоз всему! – манеж малышки Энни.

Мы с девочками сами стали похожи на кошек, поскольку все время ходили и принюхивались в поисках новых пятен. Оказалось, что из нас троих у Катарины самый чувствительный нос. Мы купили ультрафиолетовую лампу, средство для дезинфекции и полный набор биоразлагающихся чистящих средств.

Ветеринар вручил нам специальную жидкость для таких случаев. Правда, она пахла почти так же мерзко, как и то, что должна была нейтрализовать. Увидев размеры баллона с жидкостью, я почувствовала, что сердце медленно уходит в пятки. Кому вздумается покупать ее в таких количествах? Безумным кошатникам с тысячей кошек? Или наша проблема никогда не решится?…

– Он метит территорию, – авторитетно заявила Вивьен, когда я позвонила и пожаловалась на Джону.

– Клео так никогда не делала! – ответила я. – Хотя нет, один раз было. Но всего один!

– Клео – кошка. А территорию метят самцы. Вот почему люди предпочитают заводить кошек. Не исключено, что именно поэтому Джону так долго не могли продать.

– В магазине сказали, что у него был конъюнктивит, – напомнила я.

– Как я уже говорила, скорее всего, кто-то купил его до вас, не смог справиться и вернул в магазин, – возразила Вивьен. – К тому же не исключено, что Джона нечистокровный. Ты слышала о щенячьих фермах?

– Это когда собак разводят на заднем дворе в ужасных условиях? – уточнила я.

– Да. С кошками та же история. Хозяева их никак не контролируют, иногда животные из одного помета спариваются друг с другом, а потомство продают в зоомагазины. Вполне возможно, именно поэтому у Джоны не было никаких документов.

Нечистокровный кот, который метит территорию… Да, неприятно такое слышать, но Вивьен я доверяла. Она любила кошек всем сердцем и понимала их на таком уровне, о котором я не могла и мечтать.

– Но он же это перерастет? – с надеждой спросила я.

– Не обязательно.

Час от часу не легче. Почему он вообще начал метить территорию?

– Причин, на мой взгляд, несколько, – ответила Вивьен. – В последнее время ему пришлось пережить немало потрясений. Он ревнует вас к ребенку и скучает по Филиппу. Вполне возможно, он считает, что стал в доме альфа-самцом, и переживает по поводу свалившейся на него ответственности.

Ответственности? Какая ответственность в наши дни у альфа-самцов? Лежать на диване и ждать, когда тебя покормят?

Вивьен выслала мне пару страниц с советами и информацией о том, что могло спровоцировать такое поведение. Во-первых, медицинский фактор. Во-вторых, проблемы с лотком. В-третьих, тревога и стресс. Хотя Вивьен была уверена, что Джона просто переживает, она, тем не менее, настаивала на проверке у ветеринара. А лоток нужно было держать в безукоризненной чистоте и как можно дальше от мисок с едой. И какой бы ни была причина, ругать и наказывать кота бессмысленно.

Окно ветеринара было целиком обклеено фотографиями пропавших кошек. В приемной нам сказали, что обычно их находят мертвыми на обочине или рядом с помойками. Видимо, не зря мы держали Джону дома, хотя это и было нелегко…

Наш кот царственно восседал на столе ветеринара, задрав хвост в ожидании церемоний. Доктор назвала его королем мира, и Джоне это, естественно, понравилось. В отличие от последовавших за этим манипуляций с его царственной особой. Когда ветеринар принялась тыкать в кота разными инструментами и осматривать со всех сторон, он возмущенно зашипел, потом съежился, как маленький неженка, и жалобно запричитал, да так громко, что мне стало за него стыдно.

Ветеринар унесла Джону в соседнюю комнату, чтобы провести дальнейший осмотр. Нам вернули слегка сдутую версию нашего обожаемого кота. Не найдя у него никаких проблем со здоровьем, доктор повторила сказанное Вивьен и продала нам бутылочку с волшебным спреем. Ее нужно было воткнуть в розетку, чтобы прибор начал испускать успокаивающие феромоны – вещества, которые напоминают кошкам о том, как они себя чувствовали, когда были котятами. По словам доктора, это помогало почти всем ее пациентам с такими проблемами.

Окрыленная надеждой на скорое завершение пахучего кошмара, я помчалась домой. Воткнув суперсредство в розетку в том углу, где Джона безобразничал чаще всего, я позвала девочек, чтобы они вместе со мной наблюдали чудо исцеления. Вместо этого мы увидели, как кот старательно пометил бутылку с феромонами и гордо удалился.

После этого мы делали все, что предлагали Вивьен, ветеринар и Интернет, начиная с самого ортодоксального и заканчивая не вполне адекватным. Мы покупали коту новые игрушки, давали успокоительные капли и выгуливали дольше, чем обычно. Ничего не помогало. Мы сменили ветеринара. А потом нашли еще одного. Третий порекомендовал кошачьи антидепрессанты. Ни за что! Я не стану пичкать кота всякой химией.

Было тяжело не принимать его поведение близко к сердцу, особенно после того, как Джона осквернил папино пианино. Едва сдерживая слезы, я обрабатывала семейное достояние дезинфицирующими средствами и упаковывала в защитный чехол, стараясь спасти то, что осталось.

В те дни я неохотно принимала гостей, несмотря на то что большую часть времени Джона был очарователен, как и всегда. Порой мне казалось, что я похожа на женщину, которая терпит издевательства обаятельного мужа, зная, что, избив ее, он на следующий день будет просить прощения с цветами и шоколадными конфетами.

Лидия нашла телефон кошачьего медиума из Квинсленда. Учитывая, кто платил за звонок, я без малейших угрызений совести подняла трубку в кабинете, чтобы подслушать разговор. В голосе медиума слышались бодрость и почти деревенский задор. Я представила, как она сидит в многоквартирном доме на берегу моря и настраивается на кошачью волну.

– Джона говорит со мной! – заявила она. – Господи боже! Никогда не слышала, чтобы кот столько жаловался. Ему не угодишь. Вам пора бы уже обращаться с ним как с котом, а не как с королем.

Когда сеанс связи закончился, мы с девочками решили, что в словах медиума есть смысл. Джону лишили привилегии спать вместе с нами и отправили на леопардовую подушку в прачечной. Он воспринял это с неожиданным смирением. Тем более что по ночам Джона выбирался в вольер, чтобы оскорблять опоссумов.

Теперь наша мебель часть времени была в безопасности, но больше никакой пользы ссылка в прачечную не принесла.

– Что он делает?! – зарычал Филипп, когда я сообщила ему по телефону о проделках Джоны. Судя по фотографиям, сейчас муж находился в чистой стэнфордской квартире, которую не успел загадить ни один кот.

– Ничего! – соврала я. – Мы разберемся до твоего возвращения.

Все равно что пообещать, что война закончится к Рождеству.