Текст книги "Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут"

14
Разочарование

Бойтесь чар мужских и кошачьих

Пока Лидия аккуратно несла Джону к дому, сквозь отверстия в переноске блестела пара сапфировых глаз. Мэри шла за ними с кошачьей едой, наполнителем для туалета и леопардовой кроваткой. Мне поручили сумку с игрушками: мячиками, искусственной мышкой, удочкой с птичкой и колокольчиком. Невероятно, сколько вещей требуется такому маленькому котенку!

Подобно королевской свите, мы проследовали за Лидией и ее драгоценным грузом в гостиную. Дочь осторожно опустила переноску на пол. Джона мяукнул.

– Может, выпустим его? – спросила Лидия.

– Давайте просто откроем дверцу и посмотрим, как он себя чувствует на новом месте, – ответила я. – Вдруг он захочет посидеть там, пока не привыкнет.

Лидия едва успела отвести в сторону маленький засов. В следующий миг дверь распахнулась, выпустив на свободу вихрь из лап, ушей и хвоста. Джона выскочил на ковер, оглянулся и встряхнулся.

Светлая шерстка, большие темные уши, оттеняющие синие глаза – не котенок, а воплощенное очарование. Гармонию образа нарушали только короткий хвост и задние ноги, которые были слегка крупноваты для такого малыша.

Да и в целом Джона не отличался миниатюрностью Клео, появившейся в нашем доме вскоре после смерти Сэма в 1983 году. Она пришла, когда семья была раздавлена горем. Интересно, неужели Джоне предназначено сыграть похожую роль, отвлечь нас от рака и помочь с надеждой взглянуть в будущее?

Закончив с изучением местности, Джона нырнул под плетеное кресло и уставился на нас сквозь бамбуковые прутья.

– Малыш испугался! – сказала Мэри. – Пусть посидит там, пока не успокоится. А я поставлю чайник.

Никогда не думала, что мы заведем еще одну кошку. Тем более сиамскую. У этой самонадеянной породы богатое прошлое. По легенде, только королю Сиама (нынешнего Таиланда) и членам его семьи было дозволено держать собственных сиамских котов. Когда высокопоставленный хозяин умирал, его душа переселялась в одну из кошек. Ее забирали в храм, где монахи и священники подавали животному лучшую еду на золотых тарелках. Спала кошка исключительно на дорогих шелковых подушках, которые приносили родственники умершего. Помимо того чтобы спать, есть и очаровывать окружающих своей красотой, от нее требовалось только посещать церемонии. Надеюсь, Джона не думает, что здесь его ждет такое же отношение!

Мы пытались не обращать внимания на спрятавшегося под креслом котенка, но это было все равно что игнорировать павлина, забредшего в курятник. Стоило Мэри пройти мимо него с чашкой чай, как крохотная лапа высунулась и попыталась ухватить ее за лодыжку.

– Он хочет поиграть, – сказала сестра. – Где его удочка?

Она достала из пластиковой сумки игрушку, к которой была прикреплена яркая птичка. Стоило ей поднести удочку к креслу, как нетерпеливая лапка ударила по птичке раз, другой… Колокольчик протестующе звенел, но Джону это не пугало.

Мэри отнесла удочку на середину комнаты, и Лидия приподняла передние ножки кресла. Вжух!

Джона выскочил из укрытия и вцепился в беззащитную жертву, терзая ее зубами и пиная большими задними лапами.

После операции я боялась смеяться вволю. Самые обычные дела – иногда даже попытка выпрямиться на стуле – вызывали приступы острой боли, от которой перехватывало дыхание. Но, глядя, как котенок хищно расправляется с игрушечной птицей, я не смогла сдержаться и прыснула в чай. И с облегчением поняла, что мне не больно. На самом деле этот смех словно вернул меня из области страха и болезни в мир живых, где все постоянно менялось и обновлялось. Смеясь над котенком, я смеялась над тем, что приключилось со мной в последнее время, изгоняя из легких неподвижный больничный воздух.

Джона уселся на задние лапы и оценивающе посмотрел на нас.

– Как думаешь, Клео он понравился бы? – спросила Лидия.

Длинноногий, преисполненный истинно мужского самодовольства, Джона казался полной противоположностью нашей первой кошки. К тому же он был в два раза больше ее. Его светлая шерстка сияла, словно луна, тогда как Клео была черной, как ночь. И мех у него был грубее. Породистого Джону вырастили в зоомагазине. Беспородную Клео нам вручила подруга, чья кошка принесла слишком много котят. Да, Джону никак нельзя было назвать заменой Клео…

– Почему бы и нет? – улыбнулась я. – Знаешь, что бы сейчас хотела Клео? Миску молока.

Лидия поспешила на кухню и уже через секунду вернулась оттуда с молоком для котенка. Заинтригованный, он обнюхал миску, потом сунул в молоко переднюю лапу и с любопытством посмотрел на побежавшие по поверхности круги. Потом поднес лапу к носу, понюхал и с отвращением тряхнул головой. Пнув миску задней лапой, он перевернул ее так, что все молоко пролилось на ковер.

Мэри встала, чтобы принести тряпку с кухни, а Лидия кинулась спасать котенка от потопа. Но, прежде чем она успела его схватить, он уже проскакал на другой конец комнаты и стал карабкаться по шторам.

– Иди сюда, котик! – позвала я.

Джона на секунду замер, словно обдумывая приглашение. Но потом прищурился и, как заправской воздушный гимнаст, перепрыгнул со шторы на крышку кухонного буфета.

Сделанный неизвестным мастером где-то в зарослях новозеландского кустарника в середине XIX века, этот буфет из каури давно уже превратился в любимый ресторан для многих поколений жуков-точильщиков. Каждый раз, открывая дверцу, я натыкалась на кучки древесной пыли, которые напоминали о том, что недалек тот день, когда все сооружение рухнет. Я пыталась поправить дело при помощи «реставратора», оставившего рекламную листовку в нашем почтовом ящике. У него буфет провонял сигаретным дымом и выпивкой, после чего вернулся к нам в еще более плачевном состоянии. В нижние ящики я сложила семейные альбомы, чтобы придать конструкции хоть какую-то устойчивость. Лучшие бокалы для вина стояли в верхнем отделении, поскольку практически ничего не весили и вряд ли могли спровоцировать обвал полок.

Вот только я никак не ожидала, что на крышку буфета однажды приземлится котенок-берсерк. Бокалы жалобно звенели, пока Джона пытался обрести равновесие. Лидия забралась на кухонный стул и стала уговаривать котенка спуститься. Он смотрел на нее сверху вниз, не двигаясь с места. Вздохнув, Лидия отправилась в садовый домик за стремянкой. Уже через несколько минут Джона с интересом наблюдал, как она осторожно взбирается по лестнице, чтобы его снять.

Когда котенку показалось, что его вот-вот схватят, он спрыгнул с буфета, отчего фужеры для шампанского повалились на бокалы для красного вина, которые, в свою очередь, врезались в бокалы для белого вина, а те не замедлили потревожить покой бокалов для хереса, которыми никто не пользовался с 1970 года.

– Как жаль, что я завтра уезжаю, – не вполне искренне протянула Мэри, глядя, как Джона бежит к кухонному столу.

Котенок, разбитые бокалы, постоперационная усталость – я вдруг поняла, что для меня это чересчур. Как я могла так быстро в него влюбиться и даже выбрать ему имя? Не сказав ни слова, я вернулась в спальню, закрыла дверь, забралась в кровать и уснула.

Разбудили меня звон колокольчика и незнакомый писк. Лидия открыла дверь, и Джона влетел в комнату, волоча за собой удочку. Котенок забрался на покрывало, старательно огибая самые исстрадавшиеся части моего тела, и положил игрушку мне в руку.

– Он хочет поиграть, – сказала Лидия. – А мне нужно помочь Мэри с ужином. Можно я оставлю его с тобой?

Используя более сильную левую руку, я приподняла удочку и потрясла птичкой где-то в районе своих ног. Колокольчик жалобно звякнул, и Джона бросился за добычей. Котенок был невероятно быстрым. Я дернула удочку в противоположном направлении – и Джона в изящном прыжке поймал птичку прямо в воздухе. Чем быстрее я двигала игрушкой, тем быстрее становился котенок. Когда птичка подлетела на метр вверх, он подскочил за ней, извернувшись в воздухе, как балерина. Похожий на сжатую пружину, он каждый раз достигал цели.

Я утомилась уже через пару минут игры. Но не Джона. Он хотел, чтобы я продолжала забавлять его. Когда я отложила удочку, он схватил ее и снова сунул мне в руку. К счастью, в этот момент из школы пришла Катарина. Младшая дочь моментально поддалась чарам мурлыкающего озорника.

– Ой, мам! Он такой милый! – восхищенно воскликнула она. – Можно мне взять его ненадолго?

Да хоть насовсем забирай! Унося котенка из комнаты, Катарина пообещала полностью взять на себя кормежку маленького монстра и кошачий туалет.

Чтобы отпраздновать отъезд, Мэри приготовила королевский ужин: запеченные куриные ножки и пудинг по рецепту, который использовала еще наша бабушка. Запахи детства выманили меня из комнаты; я устроилась на зеленом диване и оттуда наблюдала, как сестра и дочь хлопочут на кухне. Стоя бок о бок, они работали в едином ритме: пока Мэри взбивала масло для пудинга, Лидия чистила овощи. Ужин должен был быть готов примерно через сорок минут, как раз когда Филипп вернется с работы.

Джона развлекался, бегая вверх-вниз по лестнице. Вероятно, решил отдохнуть после раздирания нового ковра, скачек по коридору, покорения штор в гостиной и ныряния в туалет.

Выкладывая масло для пудинга на блюдо с тушеными сливами, Мэри поинтересовалась, была ли Клео такой же активной. Я смутно помнила, как Клео вела себя в детстве. Возможно, теперь я просто была слабее физически, но Джона казался мне невыносимым. Совершенно невыносимым. В его возрасте Клео уже превратилась в спокойную и рассудительную кошечку. Я сомневалась, что смогу справиться с ним, когда останусь дома одна. Я уставала, даже наблюдая за неугомонным котенком! Если бы мы придумали, как подключить его к электросети, он обеспечил бы светом весь пригород. Пожалуй, если Филипп попросит вернуть Джону в магазин, я не слишком расстроюсь.

Лидия постелила на стол белую скатерть. Расставив тарелки, бокалы и приборы, она добавила вазу с цветами и зажгла свечу в моем любимом мексиканском подсвечнике – светло-зеленом керамическом горшочке, украшенном цветами.

– О, Лидия, – восхитилась я. – Выглядит бесподоб…

В этот момент на стол запрыгнул Джона: вилки и тарелки полетели в разные стороны, подсвечник опрокинулся и разбился, и только перевернутая цветочная ваза, расплескавшая все содержимое, помешала скатерти воспламениться.

В обычном, дооперационном состоянии я бы только посмеялась.

– Кто-нибудь может его угомонить? – завопила послеоперационная я.

Заметив мое недовольство, Лидия схватила хвостатого вандала и пересадила в кресло. Пока Мэри пыталась восстановить былую роскошь стола, Лидия удерживала отчаянно брыкавшегося котенка, пока тот наконец не затих. Закрыв глаза, дочка начала тихо напевать. Джона навострил уши, прислушался – и стал аккомпанировать ей громким мурчанием. Перенесенные в невидимый мир музыки, котенок и Лидия погружались в состояние абсолютного спокойствия…

Впрочем, это не помешало Джоне всего через несколько минут открыть глаза и ускакать в мой кабинет. Вскоре мы услышали, как маленькие лапки бодро топчутся по клавиатуре.

– Останови его! – крикнула я Катарине, которая спустилась вниз, привлеченная шумом.

Дочь кинулась в кабинет, но Джона уже выходил оттуда с весьма задумчивым выражением мордочки.

– Все в порядке! – крикнула Катарина. – Несколько кнопок заело, но я починю. А еще он опрокинул банку с резинками для волос. Я все подберу.

Джона подбежал ко мне, сдавленно мяукнул, и его стошнило резинкой прямо на ковер.

– О господи…

В этот момент котенок услышал, как кто-то спустил воду в туалете. Что может быть увлекательнее игры со стремительным потоком воды? Подобно маленькому гоночному болиду, он устремился в сторону ванной.

Когда кончик хвоста исчез за углом, я принялась подсчитывать убытки. Два фужера для шампанского и бокал для красного вина разбиты вдребезги. Мексиканский подсвечник обезглавлен. Ковер на лестнице весь в зацепках, так как кое-кто поточил об него когти. А еще мокрое пятно на том месте, где котенка стошнило. И заклинившая клавиатура.

Мечта о котенке стремительно превращалась в кошмар. На наш дом налетело хвостатое торнадо, которое несло с собой лишь хаос и разрушение.

Если Клео действительно имела отношение к его появлению в нашей жизни, то сделала это с единственной целью – подчеркнуть, каким идеальным питомцем и хранителем домашнего уюта была она сама.

Я едва сдерживала слезы. Лидия была против, Катарина плакала, Мэри выглядела виноватой, но выбора у нас не было.

Котенка придется вернуть.

Я с трудом встала с дивана и отправилась за переноской, и в этот момент в двери повернулся ключ. Филипп вошел в дом с видом голодного мужчины, который учуял запеченные куриные ножки после двенадцатичасового рабочего дня.

– Кто это тут у нас? – спросил он, глядя на Джону, выбежавшего ему навстречу.

– Большая ошибка, – ответила я. – Ты сможешь утром отвезти его обратно в зоомагазин?

Джона сел перед Филиппом, внимательно на него посмотрел, потом вытянул лапу и похлопал мужа по колену.

– А что с ним не так? – поинтересовался Филипп, когда Джона наклонил голову и вежливо мяукнул.

– Гиперактивный, нервный, разрушительный, неуправляемый, самовлюбленный…

– Самовлюбленный?

– Как модель на подиуме! Осознает свою красоту и использует ее, чтобы манипулировать людьми… Ты только посмотри на него!

Джона невинно разглядывал паука на потолке. Идеальный окрас и сапфировые глаза, сияющие на мордочке разбойника, никого не могли оставить равнодушным.

– А что думают девочки?

– Хотят оставить, но им-то легко говорить. Мы оглянуться не успеем, как они съедут!

– Ты, наверное, очень шустрый мальчик! – сказал Филипп, поднимая Джону. Котенок перевернулся на спину, так что большие задние лапы, сделавшие бы честь кенгуру, задрались к потолку. Филипп почесал Джону между ушей, а тот в ответ лизнул его руку. – И любвеобильный.

– Неугомонный, – буркнула я.

– Он же еще ребенок! – улыбнулся Филипп. – Посмотрим, что все скажут после ужина.

– С этим тоже не все просто. Ты же помнишь, как Клео любила поесть? Она на все была готова ради куска курицы. А этот вообще отказывается от еды.

Филипп отнес Джону в прачечную, где стояли две миски – одна с сухим кормом, другая с кошачьими консервами. Разбойник весь день игнорировал их содержимое. Муж поставил Джону перед мисками. Котенок понюхал рыбную массу, осторожно лизнул – и начал жадно поглощать.

Филипп предложил мне вернуться в кровать, пообещав разобраться с Пушистиком. Уже прозвища ему дает? Мой муж опасно сблизился с неуправляемым котенком. Но я слишком устала, чтобы его вразумлять, поэтому махнула рукой и пошла к себе. Через несколько минут Лидия принесла в спальню поднос с ужином.

В тумбочке осталось всего три таблетки снотворного. Я проглотила две и отключилась.

На рассвете нас с мужем разбудили глухой стук в дверь и звон колокольчиков, как будто кто-то в доме танцевал народный английский танец вокруг майского шеста. Филипп нехотя вылез из кровати; едва он взялся за ручку, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Джона, крепко сжимавший в зубах удочку. В следующий миг он уже взбирался по покрывалу, чтобы вручить мне игрушку. Затем котенок отступил и выжидающе на меня посмотрел. Филипп улыбнулся и пошел на кухню – готовить чай с тостами.

Зарывшись в одеяло, Джона урчал, как маленький трактор, и терпеливо ждал, когда я начну с ним играть. Я была не в настроении, к тому же знала, что через пару часов котенка увезут обратно в магазин. Джона озадаченно посмотрел на меня, потом подошел и тронул за руку мягкой лапкой, предусмотрительно втянув когти. Как настоящий джентльмен, он делал мне предложение. Взять удочку и помахать в воздухе птичкой – разве это так сложно? Неужели у меня настолько противное настроение, что я расстрою малыша?

Вздохнув, я начала раскачивать удочку здоровой левой рукой; несчастная птичка и колокольчик заметались в воздухе. Джона завороженно следил за ними несколько секунд, потом подобрал лапы, приготовившись к прыжку. Рассчитывая траекторию жертвы, он слегка дрожал в предвкушении славной охоты.

Котенок не отрывал взгляда от птицы. Казалось, он переселился в ее тело и предчувствовал каждое движение. Потом с грацией Рудольфа Нуреева в его лучшие годы Джона взвился в воздух и вцепился в птичку зубами и передними лапами.

Начав играть, мы уже не могли остановиться. Каждый бросок Джоны сделал бы честь приме-балерине. Не было высот, перед которыми он бы отступил. Котенок прыгал все выше и выше, временами словно замирая в воздухе. Я, затаив дыхание, следила за движениями этого удивительного создания, шерстка которого переливалась всеми оттенками капучино. Джона был прекрасен. И полон жизни.

Кажется, я вновь стала жертвой кошачьего очарования.

– Все еще хочешь вернуть его в магазин? – со смехом спросил Филипп, когда вернулся с чаем и тостами с мармеладом.

Опустившись в любимое кресло, он с наслаждением захрустел поджаренным хлебом. Но мирно завтракающий хозяин в планы Джоны не входил. Зажав в зубах игрушечную птичку, котенок спрыгнул с кровати и положил удочку у ног Филиппа. Затем отступил на шаг и внимательно на него посмотрел.

– Ты же не хочешь огорчать Пушистика! – ехидно сказала я.

С притворным недовольством Филипп поднял удочку. Правда, он не собирался сдаваться так просто. До того как мы познакомились, Филипп был офицером в армии. Призвав на помощь опыт работы с новобранцами, он принялся крутить удочку в два раза быстрее, чем я. Джону это не смутило: он стал прыгать выше и метаться между креслом и кроватью, превратившись в маленькую пушистую молнию. Иногда котенку удавалось схватить птичку, иногда он не успевал.

– Эй, полегче! – попросила я.

Удочка в руке Филиппа замерла; муж с улыбкой смотрел на котенка, который тяжело дышал, но всем своим видом выражал готовность броситься в бой. Игра продолжилась. Филипп встал и начал крутить удочку вокруг себя. Джона гнался за птичкой, отставая на длину своих усов.

Передо мной снова был шумный и неукротимый Филипп, который так редко появлялся после того, как Роб стал жить с Шантель. Мужчина и кот составили на редкость удачный дуэт. Каждый раз, стоило Филиппу попытаться остановить игру и отложить удочку, Джона подхватывал ее и вкладывал мужу в руку.

– И все-таки кое-кому пора на работу, – вздохнул он в конце концов.

Филипп поднял Джону и плюхнул его на одеяло в районе моих коленей. Котенок издал странный звук – нечто среднее между фырканьем и чиханьем, очень похоже на «снитч». Мы быстро усвоили, что при помощи этого звука Джона выражает недовольство или отвращение. Ему не нравилось, что с ним больше не играют.

– Не расстраивайся, малыш, – сказала я. – Зато теперь ты можешь отдохнуть.

Джона посмотрел на меня так, что от его взгляда растаял бы айсберг. Тихонько мурча, он зашагал по одеялу, аккуратно обходя мой чувствительный живот и грудь. Казалось, котенок точно знал, где ему следует находиться: он устроился в ямке между шеей и плечом, положив голову на подушку, и вздохнул, как усталый путник, вернувшийся домой после тяжелого путешествия. Кто я такая, чтобы спорить?

* * *

Когда я услышала, как Мэри спускает по ступенькам чемодан, к горлу подступил комок. Хорошо, что она приехала, но жаль, что всего на неделю… Филипп должен был отвезти сестру в аэропорт. Пока он ставил сумку в багажник, я обняла Мэри и поблагодарила ее за все.

– Береги себя, – тихо сказала она. – И удачи с котенком.

15
Котенок на улице

Кошки благотворно влияют на отношения

Я постепенно приходила в себя, и Лидия начала вывозить меня за город. Под безжалостным синим небом простирались голые пастбища. Исхудавшие фермерские животные понуро брели по растрескавшейся земле, которая когда-то была покрыта живительной влагой. Подобное зрелище заставляло меня с тоской вспоминать об изумрудной траве и тучных коровах моего детства.

Куда бы мы ни отправились, Лидия открывала передо мной дверь и всегда держалась на шаг позади, словно я была особой королевской крови. Дочь вела себя настолько почтительно, что мне порой становилось неловко. Я никогда не хотела, чтобы дети так со мной обращались.

Тем не менее, когда она втирала масло мне в ноги, я не спешила жаловаться. Пока я выздоравливала, Лидия была удивительно добра и предупредительна: она готовила, стирала, убиралась и даже привела в порядок тапочки, на которые меня стошнило. Благодаря регулярному массажу живота отек сошел довольно быстро, и мне не пришлось возвращаться в больницу, чтобы откачать жидкость.

Джона действовал на нас обеих умиротворяюще. Когда мы гладили его, скользя пальцами по шелковистому меху, в голосе сами собой проступали мягкие, ласкающие нотки по отношению друг к другу. Мы с Лидией стали невероятно близки.

Хотя мы и не говорили напрямую о том, когда она вернется на Шри-Ланку – да и вернется ли вообще, – я продолжала отправлять ей ссылки на предупреждения для путешественников и новости о ходе гражданской войны. Лидия упорно молчала. Когда я спрашивала, читает ли она мои письма, дочь уходила от прямого ответа. Тогда я напоминала, насколько важна информация, которой я пытаюсь с ней поделиться, и с горечью замечала, что в моем голосе вновь прорезаются обвинительные интонации.

Мы обе старательно скрывали свое недовольство, а Лидия продолжала ходить по дому в одежде нейтральных тонов. Когда я спросила, не хочет ли она стать монахиней в одном из местных монастырей, дочь в резкой форме дала понять, что не собирается обсуждать эту тему.

Я изо всех сил пыталась смириться с тем, что Лидия уже взрослая и может поступать так, как считает нужным… Но страх, что она подвергнет себя опасности, заглушал голос разума.

«Люди могут медитировать в автобусе и на пляже… Да где угодно!» – твердила я при каждом удобном случае. – «И необязательно ехать на…» – Я даже не могла заставить себя произнести название этого места.

Попытки найти для дочери друзей среди местных буддистов не увенчались успехом. Бороды и сандалии ручной выделки явно были не в ее стиле. Пристально разглядывая стену у них над головами, она демонстрировала отсутствие интереса, граничащее с грубостью.

Однажды к нам в гости пришла ее старая школьная подруга Анжелика. Лидия пригласила девушку пообедать и посмотреть на котенка. В школе обе девочки входили в число лучших учениц, и обе были на год моложе большинства своих одноклассников.

Джона бросился навстречу гостье, моментально заинтересовавшись пряжками ее ботинок.

– Он просто очарователен! – воскликнула Анжелика, поднимая котенка и прижимая его к щеке.

Светлые пряди девушки делали ее похожей на Мэрилин Монро, а дизайнерский наряд резко контрастировал с монашеским стилем Лидии. Анжелика училась на врача и собиралась стать педиатром. Впереди у нее был долгий и нелегкий путь.

Цепляя вилками листья салата, девушки делились новостями. Парень Анжелики недавно устроился на работу в юридическую фирму, он явно был без ума от своей подруги. Девочки со смехом вспоминали одних учителей и уважительно качали головами, если речь заходила о других. Когда дочка рассказала о своих духовных стремлениях, Анжелика вытаращила глаза.

Поцеловав Лидию на прощание, она застучала каблуками в сторону двери, оставив после себя облако духов. Я понимала, что сейчас любое слово выйдет мне боком. Но не могла же я промолчать, пока вытираю посуду!

– Анжелика хорошо выглядит.

Лидия вытерла крошки со стола.

– Я тут подумала, – сказала она абсолютно спокойно, но за этим спокойствием чувствовалось опасное напряжение, – ты не могла бы связать мне шарф?

Я всегда радовалась, как ребенок, когда кто-то выказывал интерес к моему кошмарному рукоделию.

– С удовольствием! Какого цвета?

Лидия встряхнула тряпку над мусорным ведром, и крошки застучали по полу.

– Бордового, – ответила она.

Во взгляде дочери читалось открытое неповиновение. У меня дрогнуло сердце. Бордовый – цвет монашеских одеяний.

– По ночам в монастыре бывает холодно, – продолжила Лидия.

Я положила кухонное полотенце на стол. «Моя дочь – доктор» звучит совсем не так, как «моя дочь – монахиня».

Несмотря ни на что, было совершенно ясно: в ближайшее время Лидия вернется на Шри-Ланку, и мне придется с этим смириться. Из-за моей болезни мы стали ближе, чем когда-либо. Я буду страшно по ней скучать. Но Лидия была так добра и великодушна, что пришла пора и мне с пониманием и уважением отнестись к ее духовным исканиям. Она никогда не обещала остаться. И хотя все внутри начинало болеть от одной мысли о грядущей разлуке, теперь я могла с этим справиться.

Ведь хватило же у меня сил, чтобы встать голой перед зеркалом! Хотя я видела в нем свое прежнее тело, оно казалось невероятно чужим. Сердце отчаянно тосковало по несовершенному, по чудесному сочетанию клеток, в котором моя душа ютилась почти пятьдесят лет. Мое новое тело несло на себе шрамы настоящих сражений.

Шов на животе все еще выглядел грубым, отек так и не спал целиком. Хотя подтянутые груди смотрели вперед с девичьим задором, искусственная висела чуть ниже, чем ее напарница. Большую часть швов Грег, как и обещал, постарался скрыть, но сохранить нетронутым мой единственный сосок было не в его власти. Что касается искусственной груди, то вместо соска на меня смотрел, подобно огромному глазу, кружок бледной кожи.

Я старалась обращать на собственное незнакомое тело как можно меньше внимания. Когда Филипп по утрам приносил мне чай в постель, я натягивала одеяло чуть ли не до подбородка, чтобы скрыть грудь. Муж вел себя неизменно тактично и говорил, что я выгляжу даже лучше, чем раньше. Но будем откровенны – до моделей «Плейбоя» мне было далеко. Порой я хотела узнать, что он думает на самом деле. Но в глубине души боялась, что правда окажется не слишком приятной.

Большую часть времени я валилась с ног от усталости – и спала, спала, спала. Слишком много сил уходило на то, чтобы просто прожить день, так что задумываться о будущем мне было некогда. Теперь я чувствовала ценность каждого момента. Сколько времени я провела, любуясь пылинками, танцующими в потоке света, или маком, нарисованным на стене у нашей кровати! Мысленно заворачиваясь в цветочные лепестки, я наслаждалась ощущением живого, дышащего тела.

По сравнению с физическими изменениями, решение оставить в прошлом тридцать лет ведения газетной колонки казалось ничтожным пустяком. Без утренних дедлайнов по понедельникам я чувствовала себя удивительно свободной. Прежде я боялась, что мне будет не хватать общения с читателями, но многие из них остались на связи. Пока я лежала в больнице, электронный ящик переполнился. Некоторые женщины писали, что за столько лет ведения колонки я стала им настоящим другом. Кто-то даже предложил пожить у них во время восстановительного периода. Признаюсь, я не ожидала такой доброты от чужих людей.

Еще я получала письма от женщин, столкнувшихся с раком груди. Почти все старались меня подбодрить, хотя некоторые делились тревогами. Эти женщины лишь недавно узнали о своем диагнозе, и будущее их было туманным. Одна рассказала, как боится покинуть своих маленьких детей. Мне оставалось надеяться, что мои ответы хоть как-то им помогли. Эти письма служили хорошим напоминанием, что я получила шанс на жизнь и должна его ценить.

Может быть, в просьбе дочери связать ей шарф таилось куда больше мудрости, чем я могла понять… Вязание – идеальный вариант для тех, кому противопоказаны активные телодвижения. И тех, кто остро нуждается в том, чтобы собраться с мыслями.

И все же я надеялась, что Лидия передумает. И даже рассчитывала, что котенок ей в этом поможет…

– Когда ты уезжаешь? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Джона подбежал к Лидии, задрал голову и вопросительно мяукнул. Лидия улыбнулась и взяла его на руки.

– Иди сюда, – сказала она, целуя его в макушку. – Да ты у нас настоящий уличный котяра!

Как и Лидия, Джона испытывал нелюбовь к замкнутым пространствам. Стоило кому-то открыть дверь или окно, и котенок тут же пытался выскользнуть на волю. Плюс ко всему, он был ярким примером того, что кошки никогда не приходят на зов. Если кто-то произносил вслух его имя,

Джона устремлялся в противоположном направлении.

Он реагировал так даже на слово «котенок». Разворачивался, хмурился – и улепетывал. Иногда за весь день я видела только задние лапы нового члена семьи и темный хвост, гордо реющий над кошачьей попой.

Возможно, Лидия понимала, почему котенка так тянуло исследовать окрестности, ведь она сама мечтала отправиться в путешествие. Душа моей дочери рвалась на свободу; перспектива жить с нами и в обозримом будущем продолжать зависеть от родителей (хотя бы в финансовом плане) угнетала Лидию. И я не могла ее винить. В ее возрасте я уже была замужней матерью двоих детей. Такое существование создавало иллюзию независимости и самостоятельности, в действительности будучи просто заточением иного рода. Может, Лидия воспринимала монастырь на Шри-Ланке как путь к бегству…

По словам ветеринара, первым шагом к обретению независимости для Джоны должна была стать кастрация. Я и представить не могла, что муж примет это так близко к сердцу.

– Неужели без яичек он и правда проживет дольше? – возмущался Филипп.

Считается, что мужчины – существа логичные и рациональные. Но не в тех случаях, когда дело касается самого дорогого.

Я убедила Филиппа в том, что после кастрации у Джоны будет меньше шансов подхватить инфекцию или заболеть раком, и напомнила, что «нейтрализованные» коты не ввязываются в драки с собратьями и поэтому реже калечатся. Более того, они не сбегают из дома и не метят все вокруг (хотя сама я думала, что этим занимаются исключительно дикие животные).

Изложив аргументы, я задумалась, а не согласится ли ветеринар на две операции по цене одной. В конце концов, у нас дома два самца…

– А почему нельзя обойтись вазэктомией? – не успокаивался Филипп.

– Кастрация займет всего пять минут. Кошкам приходится куда тяжелее, – ответила я – и вдруг поняла, что это утверждение справедливо не только для кошек.

В день, когда Джону должны были кастрировать, Филипп уехал на работу ни свет ни заря. У Катарины была консультация с учителем по математике («К тому же я расстраиваюсь, когда он мяукает в переноске»). В результате «разбивателями яиц» пришлось выступить нам с Лидией.

Когда мы забрали Джону из клиники, котенок ничуть не уменьшился. Все выглядело так, будто яички ему не отрезали, а просто сдули.

– Следите, чтобы он не слишком вылизывал швы, – наставляла нас медсестра, пока высунувшаяся из переноски кошачья лапа играла с ее поясом. – Да, у этого котенка есть характер! – усмехнулась она.

Джона быстро оправился после операции. К радости Филиппа, кастрация почти не повлияла на него. Образно выражаясь, хоть яйца и сдулись, Эйфелева башня продолжала стоять. Кот обожал шокировать не ожидавших такого поведения женщин, выставляя напоказ розовый «карандашик» и тщательно вылизывая его у всех на глазах. Громкие возгласы «Фу, Джона! Как это мерзко!» только подогревали его энтузиазм.