Текст книги "Последний самурай"

Потом вывесили списки курса, и он увидел, что имени РД в списках нет. РД его НАДУЛ, полоскал ему мозги своим Виламовицем, заставил продолжать курс, а сам сжульничал. Поздравления экзаменаторов теперь звучали пусто и глупо. ХК расхаживал туда-сюда и кричал, говорил, что РД никто не станет нанимать, никто не даст ему преподавать, он будет словари составлять или «Оксфорд компэнион», и его выпрут за невыполнение сроков сдачи, он будет ставить оценки за школьные экзамены повышенного уровня, и его выпрут из экзаменационной комиссии, он будет преподавать английский как неродной. РД сильно устал. Любой способен вообразить, как за миг трусости расплачиваешься целой жизнью раскаяния, но и за миг храбрости можно раскаиваться; РД понимал, что ХК, вполне вероятно, прав (собственно, тот и был прав), и годы, которые последуют за этим мигом храбрости, вероятно, научат РД за этот миг раскаиваться. Однако дело было сделано.

ХК вылетел из комнаты. В 19 лет он получил исследовательскую стипендию в колледже Всех святых, но ему стало нечему радоваться.

РД получил работу в репетиторской.

Я думал, сказал я, что репетиторская – это где людям помогают сдавать экзамены.

Сибилла сказала Ну да.

Я: И его это не смущало?

Сиб: Ну, в определенном смысле не смущало, потому что, считал РД, можно сдавать экзамены ради того, чтобы поступить туда, где разовьешь свои логические способности, он просто думал, что когда способности развиты, нельзя растаптывать все, чему научился, да еще выслушивать за это похвалы, но в определенном смысле смущало, потому что абитуриентам не давались шахматы. РД говорил о влиянии Лукреция на «Энеиду» + склонялся над шахматной доской + говорил о развитии на ферзевом фланге, полагая, что это поможет студентам сдать экзамен, или говорил А теперь рассмотрим некоторые разновидности мата + у него возникали проблемы с дисциплиной. В общем, он потерял работу и нашел другую.

ХК + РД по-прежнему ходили к Френкелю. Потом спускались на квадратный центральный двор со статуей пеликана на колонне, и РД в отчаянии бродил туда-сюда вокруг пеликана. ХК все глубже погружался в уныние. Каждый день в 9:00 он приходил в Бодлианскую библиотеку. В 13:00 возвращался в колледж на обед, в 14:15 снова шел в Бодлианскую библиотеку. В 18:15 он возвращался в колледж, если, конечно, не было семинара. Иногда он работал в Нижнем читальном зале, иногда заказывал рукопись и работал в зале Герцога Хамфри. На веки вечные ему не с кем было соперничать.

Он устал от филологии, устал отслеживать искажения фонем в зафиксированных архаизмах. Он хотел сбежать туда, где нет письменности. Туда, где все звуки умирают во вздохе.

Потом он прослышал о странном безмолвном племени в пустыне Кызылкум. Эти люди не раскрывали своего языка чужакам, а произнесение слов в присутствии иноземца каралось у них смертью.

ХК изучил вопрос и, к восторгу своему, в конце концов сделал вывод, что в четырех или пяти независимых исторических традициях упоминается, вероятно, одно и то же безмолвное племя, каковое, будучи кочевым, тысячелетиями моталось с амплитудой в тысячи миль. Он решил отправиться на поиски.

Семь лет он учил китайские, уральские, алтайские, славянские и семитские языки, а по истечении стипендии уехал в пустыню.

В Кызылкум так запросто не попадешь. Он хотел полететь через Москву, но ему не дали визу. Хотел перебраться в Туркменистан через границу из Ирана + его завернули. Поехал в Афганистан + хотел перейти через границу в Узбекистан + его завернули. Потом решил поехать в Пакистан, перейти Памир, добраться до Таджикистана, а оттуда в Кызылкум, но его опять завернули.

Тогда он решил подобраться с другого конца. Согласно его теории, племя покрывало территорию от Монгольского плато до пустыни Кызылкум, и он направился в Монголию.

Прикинувшись обычным туристом, приехал в Китай.

Чтобы не вызывать подозрений, ХК купил турпутевку. Турпоездка предполагала посещение Синьцзяна, провинции на северо-западе страны; ХК планировал отколоться от группы в Урумчи и пробираться к монгольской границе. На второй день им объявили, что поездки в Синьцзян не будет – так останется больше времени на знаменитые пейзажи, воспетые в живописи и поэзии.

Тургруппа села в поезд и поехала в какую-то деревушку на юге. Все дома были оклеены портретами председателя Мао. Ни у кого в деревушке не было «Сна в красном тереме»[111]111
  «Сон в красном тереме» (, 1763–1791) – роман Цао Сюэциня, законченный издателем Гао Э, об упадке двух ветвей аристократического рода Цзя; один из четырех классических романов в китайской литературной традиции.


[Закрыть]. В деревушке вообще не было книг, а если и были, ХК не выдавали, где их найти. Ни жадеита, ни картин. Странное селение, говорил он, все дети сплошь мальчики. Местные жители, похоже, вкалывали как проклятые, однако в поле за деревней дети и родители запускали воздушных змеев, и ХК в жизни не видел змеев прекраснее. Они были ярко-красные, и на каждом портрет председателя Мао или два-три иероглифа, означающих какую-нибудь цитату из председателя Мао. На поле постоянно дуло, и огненные драконы взмывали в небеса, едва их выпускали из рук.

Он сомневался, что отыщет безмолвное племя, но если не идти вперед, куда еще идти? Пока он спиной к Англии, ему неплохо, но он боялся, что, обернувшись к ней лицом, превратится в камень.

Он прикинулся больным, группа уехала, а он остался.

Однажды он стоял и смотрел, как над головой парят воздушные змеи, как мечутся в воздухе китайские иероглифы. Письменность здесь состояла из идеограмм, допускавших множество вербализаций, + у него создавалось впечатление, что люди здесь говорят как хотят, а письменность между тем парит у них над головами на воздушных змеях. Он наконец-то освободился от филологии. Он подумал Зачем мне исследовать потерянное безмолвное племя они же будут хранить безмолвие даже если я к ним не приеду? Но что ему делать, если нечего искать?

Он наблюдал за людьми, запускавшими змеев, и увидел, что среди них бегает ребенок, у которого змея нет. Ребенок подбегал то к одной группке, то к другой, и отовсюду его гнали. Потом он пробежал мимо ХК. Ребенок хныкал, был весь покрыт язвами и не походил на прочих местных детей. ХК что-то сказал, и ребенок ответил что-то непонятное – видимо, на диалекте, решил ХК. ХК сказал еще что-то, и ребенок еще что-то ответил, и вдруг ХК показалось, что он понимает отдельные слова, но значит, это тюркские слова, просто с китайскими интонациями странно звучат. Он сказал что-то тюркское, потом то же самое на каракалпакском и киргизском и уйгурском, и ребенок смотрел на него так, будто понимает. ХК спросил, нельзя ли повидаться с родителями ребенка, и ему сказали, что родителей у ребенка нет. Возможно, думал ХК, ребенок взялся из какого-то тюркского племени Синьцзяна или, может, из потерянного безмолвного племени, но какая разница.

Наконец однажды он в отчаянии вышел из деревушки и выбрался на обрыв над долиной. Долина была совершенно плоская, ярко-изумрудная. По ней вилась река, тоже плоская, как лента, тусклое серебро петляло туда-сюда. И из долины, разламывая эту зеленую плоскость, вырастали голые каменные горы, каждая как тысячефутовый валун.

Когда он туда добрался, небо посерело, клочья тумана цеплялись за скалы и недвижно парили над землей. Он в жизни не видал ничего страннее и прекраснее. Англия была далеко-далеко и все съеживалась, умерший Френкель и пеликан в университетском дворе совсем крохотные, Бодлианская библиотека, это кладбище жизней, – не больше почтовой марки. Ветра не было, но он видел, что клочья тумана шевельнулись, отплыли на пару ярдов. Ему хотелось сказать что-нибудь – он был так далеко. На ум пришло начало «Одиссеи». Одиссей не спас товарищей, как ни старался.

αὐτω̃ν γὰρ σφετέρη̨σιν ἀτασθαλίη̨σιν ὄλοντο,

νήπιοι, οἳ κατὰ βου̃ς 'Υπερίονος 'Ηελίοιο

ἤσθιον: αὐτὰρ ὁ τοι̃σιν ἀφείλετο νόστιμον ἠ̃μαρ[112]112
  Собственным сами себя святотатством они погубили:
  Съели, безумцы, коров Гелиоса Гиперионида.
  Дня возвращенья домой навсегда их за это лишил он (греч.).
  Гомер. «Одиссея». 1:6–9.


[Закрыть].

Дураки, погубленные собственной опрометчивостью. Они съели коров бога Солнца, и тот отнял у них день возвращения. νόστιμον ἠ̃μαρ, подумал он, ностимон эмар, – как мне поступить, чтобы никогда не пришлось возвращаться? Съесть коров солнечного божества?

Ему конец, если он снова полезет в спичечный коробок.

Как мне поступить? спросил он.

Долина исчезла из виду. Ее скрыл туман, густой и белый, словно облако. Из облака торчали голые скалы. Небо прояснилось, будто расслоилась взвесь воздуха и мороси, и тяжелая морось густым белым туманом осела в долину, очистив воздух наверху. Скалы чернели в тени, и по кромкам черноты бежали блистающие полоски золота, каждая – точно луна, только-только пережившая новолуние. По вершинам гор расположились рощицы, против закатного солнца черные, и сквозь них сочилось жидкое пламя.

Я не могу вернуться, сказал он. Что же мне делать?

Он сидел, и внезапно поднялся ветер, и он видел, как в яростном потоке стелятся древесные ветви в вышине. Вдали зашумело – как будто закричала толпа народу, и обернувшись + глянув вверх, он увидел, как в темнеющее небо взмывает гигантский дракон: лучшие деревенские мастера трудились над ним неделями + теперь змей улетел. Поле, где запускали змеев, было далеко, но в косом вечернем свете четко проступали силуэты: человек пять или шесть глядели на сбежавшего змея, чуть подальше кто-то стаскивал его с небес. Один поймал змея, другой сматывал бечеву.

И вдруг ветер подхватил змея; человек с бечевой споткнулся и вырвал его у товарища; и когда змей поплыл вверх, за ним помчался ребенок, вцепился в каркас. Крошечная фигурка держалась за змея, того проволокло по земле, а затем ветер подхватил его высоко в воздух, и бечева полетела за ним, не достать.

Водители змеев в молчании глядели, как ослепительно-красный дракон уносит ребенка. Он проплыл над ХК, а над обрывом его подбросило воздушным потоком.

Деревенские остановились на краю обрыва. Змей начал спускаться. Ветер мотал его туда-сюда и в конце концов забросил на вершину одной из тех гор, которыми недавно любовался ХК. Ветер дул от них, на резком развороте донес обрывок звука, детский вопль, а затем вновь умчал.

Деревенские смотрели на гору + ХК, решив, что теперь они станут поразговорчивее, сочувственно спросил: Что нужно сделать?

Он еле разбирал их диалект, но, похоже, ответили они, что сделать ничего нельзя.

ХК был уверен, что просто не понял, но затем кто-то ему объяснил, что они, конечно, вызовут подмогу, но никто не придет, а сам вызов сработает против них.

ХК сказал: А нельзя туда залезть?

И все хором сказали, что нельзя, на эту гору никто никогда не забирался, а кто полезет, тот погибнет.

Тем дело и уладилось.

ХК тут же сказал:

Я спасу ребенка.

Поглядел на пылающие деревья, и рассмеялся, и сказал:

Я съем коров солнечного бога.

Спустилась ночь. Тыквенный месяц, угрюмый братец Солнца, повис над самым горизонтом. В его недобром свете мерцал белый туман, а чернота гор была тверже камня.

ХК вернулся в деревню и сказал, что нужно много шелка. Ему сказали, что шелка нет, но он настаивал. Объяснил, что хочет сделать, и деревенские увлеклись. Они пережили много ужасов, однако сохранили интерес к воздушным змеям, и почти все в деревне интересовались аэродинамикой и тем, чего можно достичь посредством шелка. ХК уплатил кому надо твердой валютой, и ему дали 100 или около того квадратных метров ослепительно-желтого шелка, и одна женщина целую ночь шила для него на старом черном «зингере» с ножной педалью.

Поутру туман рассеялся. Зеленые поля, не изрезанные тропинками, подходили к самым подножьям скал, и ХК зашагал прямиком к каменной стене. Воздух был неподвижен + временами слышался крик ребенка.

В детстве ХК лазал по горам. Поэтому он отчасти представлял себе, на что идет; иногда ему казалось, что все получится, иногда он понимал, что понимает, какой окажется его смерть.

Он нашел зацепку для руки и опору для ноги и полез.

Через час все руки у него были в ссадинах, а плечо прострелила боль. Он исцарапал висок, прижимаясь к скале, и струйка пота с кровью стекала возле уголка глаза, и ее нельзя было стереть.

Наверное, никто не отступит, раз уж взялся за такое дело. ХК ни за что бы не отступил. Он был лингвист, а следовательно, достиг пределов упрямства, для прочих людей не постижимых. Он продрался сквозь «Илиаду» и «Одиссею», и всякий раз, натыкаясь на незнакомое слово, искал его в Лидделе и Скотте[113]113
  Имеется в виду «Греко-английский словарь» древнегреческого языка, выходивший в Oxford University Press; был основан на труде немецкого лексикографа Иоганна Готтлоба Шнайдера, а затем ее производной, работы Франца Пассова; декан оксфордского колледжа Церкви Христа (и отец Алисы Лидделл) Генри Джордж Лидделл (1811–1898) и филолог, священник и глава Бейлиол-колледжа Роберт Скотт (1811–1887) выступали его редакторами.


[Закрыть] и записывал, и если в строке было пять таких слов, приходилось искать и записывать пять слов, а потом переходить к строке, где незнакомых слов было четыре, и в 14 лет он так прочел Тацита, а в 20 лет «Мукаддима» Ибн Хальдуна, а в 22 «Сон в красном тереме». Сейчас он передвигал на сантиметр один палец, затем другой, передвигал на сантиметр носок одного сапога, затем другого.

Десять часов он сантиметр за сантиметром взбирался по скале. Не смотрел вверх, не смотрел вниз. Но на десятом часу он сдвинул сапог на сантиметр, и когда на сантиметр поднялась его голова, перед носом у него очутился зеленый листик с ветки. ХК поглядел вверх и увидел, что до края осталось несколько футов. И хотя руки у него были в крови, и лицо у него было в крови, он упрямо, сантиметр за сантиметром, лез дальше.

На вершине он еле перевалил через край. Руки десять часов были напряжены, мышцы онемели. Когда он согнул запястье, всю руку свело ужасной судорогой, и на секунду он застыл, цепляясь за скалу одной рукой и кончиками двух сапог; в глазах почернело, и он чуть не упал назад, в тысячефутовую пустоту. Но он спасся. Возле левой руки он увидел древесный корень и схватился за него, и втащил себя через край, рыча от боли, и упал на траву, и посмотрел в небо.

Через некоторое время рядом что-то зашуршало, а он по-прежнему глядел вверх + теперь вверху оказалось детское лицо. Тот ребенок, с которым ХК разговаривал накануне. Он-то думал сначала, что ребенка унесло ненароком. А теперь подумал: Может, он это нарочно. Увидел, как дракон рвется в небо; представил, как дракон унесет его прочь от мучителей. Лицо у ребенка было в ссадинах, на плече порез. ХК сказал что-то по-узбекски, затем по-китайски, но ребенок, видимо, не понял.

Через некоторое время ХК сел + ребенок шарахнулся. Боль была невыносимая, но ХК сказал себе: Ладно, еще недолго, и посмотрел вниз.

Долину снова заволокло плотным белым туманом – видимо, сгустился, пока ХК лез. Над туманным облаком островами возвышались горы, и на тех, что поближе, ХК различал всякую растительность. На одной сплошной бамбук – бамбук очень живучий, – и на сильном ветру эта рощица ложилась почти параллельно скале. Листва взъерошена, точно перья, струится по ветру. На другой скале росли покалеченные деревца, чья твердость, должно быть, сопротивлялась ветру упорнее, но затем они погнулись, и теперь всех деревец – голые изуродованные стволы да пара-тройка листочков. Золотой свет был чист – во всем подводная ясность и красота, и ХК различал отдельные листики бамбука, крохотных птичек, прозрачные крылышки насекомых. На далеком горизонте сгустилось большое золотое облако, а стайка облачков поменьше уплыла прочь прямо на глазах.

Я сказал: Так что было дальше? Его спасли? Он слез обратно?

Конечно, не слез, раздраженно сказала Сибилла. Трудно даже подниматься одному; как, по-твоему, ему спускаться с ребенком? А столько лезть и спуститься БЕЗ ребенка – это какой-то бред.

Ну, он ведь как-то спустился, сказал я.

Разумеется, он СПУСТИЛСЯ, сказала Сибилла.

Он же не на змее полетел, сказал я.

Разумеется, он не на змее полетел, сказала Сибилла. Людо, ну подумай логически, а?

ХК поглядел на запад. Под закатным солнцем поблескивал желтый песок. Снежные пики далекого горного хребта были бледны, как луна поутру. Между ним и Синьцзяном лежал целый Тибет.

А среди многочисленных экзаменов обычного уровня, которые ХК сдавал в 12 лет, была физика. В результате чего он имел некое представление об аэродинамике. Сначала он думал сделать парашют, но отец, который служил в ВВС, рассказывал ужасные истории о нераскрывшихся парашютах. Потом он подумал взять разобранных воздушных змеев и собрать из них планер, но если б он прихватил с собой то, из чего получатся жесткие крылья, его бы сдуло со скалы.

Потом его осенило. Что угодно подымется в воздух, если передняя кромка выше задней, и тем более если верхняя плоскость больше нижней. Придумал он вот что: если сделать пару шелковых крыльев, спереди несшитых, а нижнюю поверхность выкроить короче верхней, воздух наполнит крылья, поверхность выйдет тугая, и конструкция полетит. Он велел женщине вшить ребра, как на крыльях самолета, и приделать веревки, и все это принес в рюкзаке.

Поначалу он думал, как бы спустить со скалы ребенка. А теперь ему пришло в голову другое: если никто не увидит, как мы улетаем, никто не узнает, что мы не спустились.

Он подумал: Раз они не полезли за ребенком, с чего бы им лезть за мной?

Он подумал: Если пролететь над туманом, в деревне очень нескоро поймут, что их нет.

Он распаковал крылья и приладил веревки вместо ремней. Ребенок опасливо за ним понаблюдал и попятился к бамбуковой рощице. ХК влез в веревки и поманил ребенка, но тот не желал приближаться. ХК и сам не был уверен, что конструкция полетит, но как тут проверишь? он понимал, что второй раз на скалу не заберется.

Ветер дергал за крылья, и один порыв едва не сбил ХК с ног; он схватился за дерево, чтоб не унесло. Налетел другой порыв и едва не сбросил его со скалы. Когда ветер поутих, ХК кинулся к ребенку; тот развернулся и побежал, споткнулся, упал, и ХК схватил его за ногу. Тут налетел третий порыв ветра, сильнее первых двух, а у ХК только одна рука свободна. Его отрывало от дерева; он чувствовал, как его уволакивает к обрыву. Он быстро схватил ребенка за другую ногу; не обращая внимания на вопли, подтянул ребенка к себе и крепко обхватил – и тут же ветер наполнил крылья, и они полетели по воздуху.

Их тотчас унесло высоко-высоко над башнями скал, что пылали накануне. Свирепый ветер тащил их так стремительно, что ХК боялся, как бы не порвалось крыло; они взмывали и падали, а потом ветер унес их из долины, на многие мили к западу, и наконец уронил на голой каменистой равнине. Песка здесь не было, однако эта самая равнина и блестела желтым на горизонте.

Наверху был свет, но едва ХК очутился на земле, свет погас. Солнце кровавым шаром висело над горизонтом. Пока ХК выпутывался из веревок, оно исчезло.

Положение теперь оказалось хуже, чем на вершине скалы. Здесь не было воды; при свете он успел разглядеть лишь бескрайнюю каменистую равнину во все стороны, без малейших следов человеческого обитания. Холод стоял собачий, костер развести не из чего. И теперь невозможна быстрая смерть – оба вполне могут медленно умереть от холода или жажды.

Но хотя ему, быть может, предстояла мучительная смерть, он хохотал и не мог остановиться. Шелковые крылья грудой лежали у его ног, на спине висел хнычущий ребенок, а ХК все хохотал и кричал: Получилось! Черт возьми, получилось! Господи боже, черт возьми, получилось!

Было ясно, что лечь поспать нельзя, иначе он замерзнет до смерти. Он поудобнее устроил ребенка на спине и зашагал сквозь ночь.

Ростом ХК был 6 футов 4 дюйма, и когда ходил быстро, одолевал ничего себе расстояния. К утру прошел, пожалуй, миль 60. А потом встало солнце, и он увидел железную дорогу. Он замерз и проголодался, но смеялся все равно. Обернувшись туда, откуда пришел, он даже не разглядел долину и снова повторил: Черт возьми, получилось!

Целый день он шагал вдоль полотна, и под вечер проехал поезд. Он не остановился, когда ХК замахал, но ехал медленно, и ХК запрыгнул в последний вагон, и поезд не стал тормозить, чтобы его согнать.

В ближайшей деревне поезд не остановился, но ХК соскочил, чтобы купить еды. Они поели, он снова посадил ребенка на спину и пошел вдоль полотна. Следующий поезд мчался слишком быстро, но ХК запрыгнул в тот, что ехал за ним. Все ждал, что его остановят, но решил двигаться, пока не остановили.

Пять дней он ехал на поездах и наутро шестого дня увидел Пылающие горы.

ХК очутился в сердце Синьцзяна, на восток Монголия, на запад Казахстан и Кыргызстан, но куда идти, он не знал.

Перед самым тупиком он спрыгнул с поезда и зашагал. Он шел на север, пока ничего не решая, и тут ему снова повезло. Он добрался до деревни, и тамошние жители немножко походили на спасенного ребенка.

Поначалу ХК хотел пристроить ребенка в какой-нибудь дом, но люди глядели на ребенка и качали головами + хотя он едва понимал местный диалект, похоже, говорили ему, что ребенок этот с запада.

Карт не достать. Денег на верблюда не хватало. И они двинулись пешком.

Они перешли границу, и никто их не остановил, и шагали дальше, и местность становилась все непролазнее.

Шли они очень медленно, потому что быстро ребенок не умел.

Они странствовали много месяцев и наконец вышли на равнины, где паслись лошади. Вдалеке виднелось какое-то становище. Они направились туда, оба полумертвые.

Они вошли в становище, но там не оказалось мужчин. Женщины стряпали или чинили одежду. Мужчина и мальчик застыли среди юрт, и постепенно все вокруг замолчали.

Потом издали на них взглянула женщина. Черные волосы ее были жесткие, как у пони; лицо широкоскулое, настоящая монголка. Она пристально уставилась на мальчика и наконец приблизилась. Мальчик кинулся в ее объятия и заплакал, и она тоже заплакала. Потом отстранилась и ударила мальчика по щеке, и закричала, и заплакала снова. Мальчик упал в грязь. ХК помахал. Женщина посмотрела на него, ни слова не говоря.

ХК показал на изрезанные ноги мальчика, и женщина посмотрела на него, ни слова не говоря. ХК показал на себя, затем на котелок с едой, и женщина плюнула ему под ноги.

Наконец другая женщина накормила ХК. Пока он ел, никто не произнес ни слова, и до самого вечера в становище царила мертвая тишина.

Мужчины вернулись с охоты, и никто ничего не сказал, и в конце концов ХК уснул на соломе с лошадьми, и никто ничего не сказал – не возразил, не пригласил в юрту, и мальчик спал вместе с ним.

ХК прожил там восемь лет. Первые пять с ним никто не заговаривал, и если говорили между собой, а он подходил, все замолкали, но на пятый год он пережил ужасное разочарование.

Отчего-то ХК вспоминал о РД, который строил свой метод греческого произношения на авторитетном труде У. С. Аллена Vox Graeca[114]114
  Уильям Сидни Аллен (1918–2004) – английский филолог и лингвист, специалист по индоевропейской фонологии; «Греческий голос: классическое греческое произношение» (Vox


[Закрыть]. Самоучка РД всегда подчеркнуто произносил греческие слова с тоновыми ударениями, отчего его никогда никто не понимал. Вспоминая РД, ХК спустя пять лет жизни в племени сообразил, что язык у них индоевропейский, но отфильтрованный через китайскую систему тонов до такого состояния, что ничего похожего он никогда не слыхал. Он теперь умел различать некоторые слова. Сплошное расстройство, после стольких-то выученных языков, но он остался еще на три года, и в итоге с ним подружились, и язык он освоил.

А потом ему пришлось уйти.

Племя кочевало, как все кочевники, и перешло на территорию, из-за которой цапались Советский Союз и Китай. Остановились у деревни, которую обе стороны сурово покарали за то, что не внедряла государственную политику и не выражала преданности. Как-то раз неподалеку от становища в пустыне упал самолет; в надежде предотвратить санкции сверху деревенские арестовали выживших за шпионаж. Шпионов бросили в каталажку и для пущей эффектности побили.

Надо что-то делать, понял ХК. Он подозревал, что китайского арестованные не знают, и пошел в тюрьму побеседовать с начальством. Когда пришел, ему велели прийти завтра. Когда вернулся в становище, оказалось, что племя исчезло.

Тюрьму дурно построили и дурно охраняли. ХК вломился туда и освободил арестованных. Решил, что лучше всего им идти на юг, пробираться в Индию. Он уже десять лет не слышал европейского языка, складывать губами прежние слова было почти невыносимо, но деваться некуда.

Сибилла подперла голову рукой. Похоже, слова во рту ее утомили. Потом она все-таки продолжила.

Переход на юг был очень тяжелый, и в дороге трое погибли. Выжившие в конце концов пришли в британское консульство в Пешаваре и потребовали репатриации. ХК едва не завернули: у него, понятно, не было никакого паспорта, никаких удостоверений личности, и его, поскольку он пропал на семь лет, официально числили погибшим. Однако, к счастью для ХК, выяснилось, что британским консулом в Бомбее служил человек, у которого он не раз вырывал всякие премии на экзаменах. Позвонили по межгороду, ХК прочел наизусть свой перевод на греческий «Зверек проворный, юркий, гладкий», и консул в Бомбее сказал, что на такое способен лишь один человек на свете. Это не совсем правда, наверняка РД тоже справился бы, но ХК предпочел не спорить.

Он вернулся к цивилизации, уже узнавшей Джона Траволту и «Би Джиз», и выпустил книгу о тишине потерянного племени. Затем люди кинулись доказывать, что он не мог побывать там, где якобы побывал, люди, которые путешествовали по Китаю, сказали, что там все совершенно иначе, люди, которые лазили по этим странным горам, сообщили, что горы эти находятся в совсем другом регионе, и к тому же он не смог бы вот так забраться на гору за десять часов. Кто-то заявил, что в крошечной деревушке не нашлось бы столько шелка, сколько он якобы получил, и не нашлось бы старого раздолбанного «зингера», на котором этот шелк якобы шили, + твердая валюта там ни к чему, даже если все остальное правда. Кто-то отметил, что воздушные змеи запрещены хунвэйбинами по причине змейской буржуазности. ХК презрительно смеялся и отвечал, что, разумеется, не предлагает снимать о потерянном племени документальное кино, но если в итоге решит, что это подходящая для них судьба, тотчас опубликует подробный маршрут своих странствий, дабы можно было отыскать стоянки. Тут, конечно, поднялся дикий хай и вой, стали расследовать, где же это он был на самом деле, ибо общественность имеет право знать, но никто не выяснил ничего, кроме того, что ХК пришел в британское консульство в Пешаваре.

Книга, сказала Сибилла, вышла в 1982-м, и некоторое время ХК занимался то тем, то этим. Она сказала, что видела его на приеме в Оксфорде, в зале Френкеля колледжа Тела Господня. Скарпхедин беседовал с Робином Нисбетом[115]115
  Робин Джордж Мёрдок Нисбет (1925–2013) – оксфордский филолог-классик, преподавал латынь в колледже Тела Господня.


[Закрыть], а Сибилла поболтала с ХК. Я сказал Скарпхедин? и Сибилла ответила Был у меня такой бойфренд, бледен лицом и неудачлив с виду, настоящее имя не отдавало ему должного. Она сказала, что ХК провел в племени годы, хотя его не уговаривали остаться, и даже после своего прорыва понимал крайне мало или вообще ничего.

Потом в один прекрасный день все изменилось. У них, сказал он, был некий варварский ритуал инициации, который он не захотел описывать. После многим мальчикам требовался длительный медицинский уход. Как-то раз, прячась за юртой, ХК подслушал, как один инициированный что-то сказал своей сиделке, а потом сказал правильно, когда та засмеялась. ХК мигом все понял. Ничего удивительнее ему в жизни не встречалось. У них существовала сложная система падежных окончаний, которые использовали только женщины, – само по себе поразительно, как будто перед тобой одновременно группа людей, говорящих на письменном арабском, и другая группа, говорящая на устном. Изумительно! С наклонениями и временами то же самое. У них было изъявительное наклонение, прошедшее настоящее и будущее и императив, которыми пользовались только мужчины, – а еще были, если проводить аналогии, сослагательное и оптативное, и ими пользовались женщины. Очень путает, сказал он, потому что вскоре они наконец с ним заговорили, и выяснилось, что если задаешь вопрос мужчине, он отвечает уверенным заявлением, сколь ни малы, если вообще наличествуют, его знания о сущности вопроса, а если спрашиваешь женщину, идет ли дождь, она решится только сообщить, что дождь мог бы и пойти. Он сказал, что когда разобрался, рухнул навзничь в траву и хохотал до слез.

А в зале Френкеля в то время, сказала Сиб, стоял длинный стол, покрытый розово-лиловой скатертью с кистями, похожей на дешевое покрывало из «Сирза», и на стене висела черно-белая фотография Френкеля.

Едва взглянув на фотографию и затем на людей, ХК сказал О господи боже и вышел.

Точнее, сказала Сиб, он сказал О господи боже, пошли отсюда, и она, хоть и понимала, что Скарпхедин будет сетовать, что она его не любит, сказала Да, пошли, и они ушли вместе.

ХК, сказала она, снова уехал, а теперь вот вернулся. Сказала, что ХК мог месяцами обходиться без контакта с людьми, а если выходил на контакт, первым делом желал узнать, как его собеседник выстраивает согласование времен, а вторым делом – использует ли он сослагательное.

Я сказал: А РД?

Сибилла сказала: А, он работает в редакционной группе одного словаря. В Бодлианской библиотеке мелькает.

Я сказал: А на семинаре он был?

Она сказал: Он ходит на все семинары.

Я сказал: Они сказали что-нибудь?

Она сказала: Ну, РД спросил оратора про Фриниха.

Я сказал: Они сказали что-нибудь ДРУГ ДРУГУ?

Она сказала: Естественно, ничего. ХК как увидел, кто там, сразу сказал О господи боже, пошли отсюда.

Я сказал: Вы играли в шахматы?

Она сказала: Нет, в шахматы мы не играли.

Я поразмыслил и спросил: А какой самый младший возраст у поступившего в Оксфорд? Сибилла сказала, что не знает, в Средние века это был такой скорее пансион + кажется, мальчиков отсылали туда лет в 12. По-моему, сказала она, несколько лет назад одна девочка изучала там математику в 10 лет.

Я сказал: 10!

Она сказала: По-моему, ее отец учил, он математик.

Будь у меня отец математик, я бы, наверное, побил рекорд.

Я сказал: А какой самый младший возраст на античности?

Сиб сказала, что не знает.

Я сказал: Младше 11?

Вряд ли, сказала Сиб, но нам остается только гадать.

Я сказал: Как думаешь, я могу туда поступить?

Сиб сказала: Наверное, можешь, но откуда тогда возьмется квантовая механика?

Я сказал: Но если я поступлю в 11, про меня будут говорить, что я поступил в 11!

Сиб сказала: Это точно. Она сказала: А хочешь, я дам тебе сертификат, что ты прочел «Сугату Сансиро» по– японски в 6 лет, и про тебя будут говорить, что ты прочел «Сугату Сансиро» по-японски в 6 лет.

Я сказал: Как мне туда поступить? Надо много читать про эндшпили?

Сиб сказала: РД помогло.

Похоже, Сиб вовсе не рвалась помочь мне установить новый рекорд. Я долго с ней спорил, и наконец она сказала: Зачем ты мне все это говоришь? Делай что хочешь. За £ 35 пускают на любые лекции; и РАЗУМНО поступить так: заплатить £ 35 или сколько там, получить список лекций, сходить туда, где навскидку интересно, забрать списки литературы, посмотреть эти списки литературы, на основании полученных данных решить, какие лекторы относительно компетентны, на основании полученных данных решить, какие области знаний тебя интересуют + у кого интересные работы в этих областях; собрать данные в ДРУГИХ университетах (при условии, что ОНИ пускают гостей за деньги), сходив на лекции интересных людей и посмотрев, достаточно ли они компетентны, + тогда решить, куда идти, лет примерно в 16.