Текст книги "Последний самурай"

ШЕСТНАДЦАТЬ! сказал я.

Сиб заговорила про скучных знакомых, которые получили работу в Оксфорде, + какого-то замечательного человека, который только что поехал в Уорик.

Я не сказал УОРИК! но Сиб сухо отметила, что мне, конечно, придется тщательно взвесить преимущество обучения у замечательного человека против того обстоятельства, что про меня будут разве только говорить (если вообще припомнят столь неинтересный факт), как в 16 лет я пошел в Уорик, что, безусловно, минус.

Я чувствовал, что она в любую секунду помянет «Сугату Сансиро», и поспешно сказал, что это можно обсудить в другой раз.

Я сказал: Тебе разве не надо печатать «Современную вязальщицу»?

Леность, отвлечения, дела и удовольствия; все они по очереди препятствуют нам, сказала Сиб. Я уже добралась до 1965-го.

Я сказал: Ты же хотела на этой неделе закончить?

Пожалуй, ни одно обширное и многостороннее дело, сказала Сиб, не бывало осуществлено за время, изначально задуманное тем, кто дело это предпринял. Кто бежит наперегонки со Временем, обзаводится недругом, коему не страшны прискорбные случайности.

Сиб пошла к компьютеру, минут пять попечатала, а потом встала, села на диван и включила видео.

Камбэй взял плошку риса. Я понял, сказал он. Хватит кричать. Я не ем ваш рис даром. Возразить нечего, сказал мой отец.

Зверский на вид самурай расхаживал по улице. В дверях стояли крестьяне – изумлялись, Кацусиро – изумлялся, Камбэй скрестил руки на груди, ни капли не изумлен. Спасибо, сказал отец. Я серьезно.

Камбэй сел внутри, лицом к двери. Вручил Кацусиро тяжелую палку. Спрячься за дверью, сказал он. Приготовься. Занеси палку над головой. Ударь самурая, когда войдет, изо всех сил. Не сдерживайся! Как можно сильнее. Возразить не

Я смотрел в экран. Кацусиро стоял за дверью. Я встал и принялся расхаживать туда-сюда, а самурай вошел и отразил удар.

Я больше не слышал отцовского голоса, не видел лица; фильм продолжался, но в голове у меня стояла улица, и зверский на вид самурай на всю улицу, и на эту улицу из двери смотрит Камбэй.

В голове у меня за дверью стоял Кацусиро с палкой. Кюдзо разрубал буйную посредственность. Но настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: Можно все-таки и Джеймса Хэттона! Или Рыжа Дьявлина. Или обоих!

Я подумал: Можно кого захочу!

Я подумал: Дебют миттельшпиль эндшпиль.

Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.

* * *

Я глянул в газету Сиб + там говорилось, что ХК собрался идти пешком по бывшему Советскому Союзу и что идти он собирается один.

Я подумал: вот ОН мог бы драться на мечах. Вот, подумал я, кого надо вызывать на бой – человека, который знает 50 языков, сотню раз смотрел в лицо смерти, равно неуязвим для хвалы и хулы. Этот человек, впервые повстречав своего сына, НАВЕРНЯКА посоветует ему в 11 лет пойти в Оксфорд или хоть в экспедицию его возьмет.

Где он остановился, в газете не написали.

Я позвонил его издателю и спросил, не планируются ли автограф-сессии. Понадеялся, что обаяние детского голоска поможет мне добыть потребные данные, и вскоре мне продиктовали список мест, где он будет раздавать автографы.

У него планировалась автограф-сессия завтра в «Уотерстоунз» на Ноттинг-Хилл-гейт.

* * *

Я доехал по Кольцевой и поднялся на улицу.

Сходил на автограф-сессию, и ХК, как я и предполагал, ушел пешком. Он был высок, как она и говорила, и двигался быстро, но я этого ожидал и прихватил скейтборд.

Дом оказался большой и белый, с белыми колоннами. Во дворе травяной квадратик с розами, в центре вымощенный плитняком круг, посреди круга птичья купальня. Скейтборд оставить негде. Я прошел десять домов по улице до таблички «Продается», спрятал скейтборд в высокой траве и вернулся.

Позвонил в дверь, и мне открыла женщина с блестящими волосами и блестящей бижутерией, вся накрашенная и в розовом платье.

Я удивленно уставился на нее. Я не знал, что он женат. Или, может, это его сестра.

Я сказал, что пришел к Хью Кэри.

Она сказала: Мне ужасно жаль, но он никого не принимает.

Я сказал извините и ушел и отступил дальше по улице. Потом женщина в розовом вышла, села в машину и уехала. Я вернулся к дому и позвонил.

Он подошел к двери и сказал Чего тебе.

Лицо морщинистое, загорелое, на щеке плохо заживший шрам. Глаза как голубые угли. Брови косматые, клочковатые усы. Волосы очень выцветшие, и в них седина.

Чего тебе? повторил он.

Мне нужно с вами поговорить, сказал я. Я знал, что если развернусь и уйду, буду презирать себя до конца своих дней.

Он сказал, что может выкроить пару минут, и я пошел за ним в дом. Не знаю, чего я ждал, но не этих натертых деревянных полов, толстых ковров и мягких диванов. Интересную форму сослагательного не привезешь с собой трофеем, но все-таки я ждал чего-то другого.

Мы вошли в комнату с черно-белым мраморным полом и бледно-желтым диваном, и он указал на диван и снова повторил Чего тебе.

Я посмотрел в это лицо, будто вытесанное из камня, и понял, что сейчас погибну. Он мигом вычислит ложь, он будет меня презирать. Я представил, как он идет по Китаю с мальчиком; как он идет по Казахстану с маленьким отрядом; водить за нос такого человека – это низко, это недостойно. Надо сочинить предлог и уйти.

Камбэй велит Рикити позвать самурая. Сам сидит внутри, ждет. Велит Кацусиро встать за дверью с палкой. Настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: если струшу, значит, я и впрямь сын своего отца.

Я сказал: Я хотел с вами повидаться, потому что я ваш сын.

Ты мой…

Я погиб.

Глаза на этом каменном лице горели, блистали, как лезвие меча. Я погиб.

Его губы сжались. Я погиб.

Наконец он заговорил.

А это еще как вышло? сварливо осведомился он. Она сказала, что обо всем позаботилась.

Она забыла, что накануне приняла таблетку на день позже, честно сказал я. Я ушам своим не верил.

Женщины! презрительно сказал он. Ты, надо полагать, старше, чем выглядишь, не может быть, чтобы позже 83-го, значит, тебе сейчас…

13 и 10 месяцев, сказал я. Я выгляжу младше.

Ну так расскажи мне о себе, сердечно сказал он. В какой ты школе? Чем интересуешься?

Я не хожу в школу, сказал я. Я дома учусь.

Я хотел сообщить, что уже знаю греческий, французский, иврит, арабский, японский, испанский, русский и немного латынь (в произвольном порядке), плюс еще 17 или 18 поверхностно, но тут он взорвался.

Господи БОЖЕ! в ужасе воскликнул он. О чем думала эта дура? Ты хоть ЧТО-НИБУДЬ знаешь? 6 × 7?

В каком смысле? осторожно спросил я. Философией чисел я еще особо не занимался.

О – господи – боже.

Он заходил туда-сюда по комнате, ступая тяжело, чуть прихрамывая – я вспомнил, что он пешком прошел тысячи миль. Он сказал: Тебе, мой юный друг, срочно надо в школу. Он сказал: И даже не думай. Я за твое образование заплатить не смогу. Он сказал: Я слыхал, государственные школы бывают неплохи. Он сказал: Господи, я к 6 годам знал всю таблицу умножения до 12.

Я к 4-м знал всю таблицу умножения до 20, но в омерзении своем этими данными с ним не поделился. Я сказал: А, в смысле, произведение 6 и 7?

А ты что подумал? спросил он.

Я не понял, потому и спросил, сказал я.

Эту дурь из тебя в школе быстро повыбьют, сказал он.

Я сказал, что, насколько я знаю, в школах не поощряют логическое мышление. Надо же, потерянное безмолвное племя отыскал такой дурак; неудивительно, что они не хотели с ним разговаривать.

Он все щурился, стрелял в меня пылающими глазами и топал туда-сюда. Какая столица в Перу? внезапно спросил он.

Ой, в Перу есть столица? спросил я.

О – господи – боже.

Мадрид? сказал я. Барселона? Киев?

Куда катится эта страна?

Буэнос-Айрес! сказал я. Сантьяго. Картахена – нет это же в Бразилии погодите не подсказывайте я сейчас вспомню это же не может быть что Акапулько нет я этого не говорил прямо на языке вертится не подсказывайте я почти вспомнил древний священный город цинков Касабланка.

Он сказал: Лима.

Я сказал: Вот и я подумал, непохоже, чтобы Касабланка, спросите меня еще.

Он сказал, пусть я ему дам материн телефон, он с ней переговорит.

Я сказал, что лучше не надо.

Он сказал: Тебя никто не спрашивает.

Надо с этим кончать, решил я. Я пришел не за деньгами, но надо же было что-то сказать, и я сказал: Слушайте, я не обсуждать свое образование пришел. Я знаю, что произведение 7 и 6 – 42, а 13 × 17 – 221, а 18 × 19 – 342, и я знаю бином Ньютона, и что

это уравнение Бернулли для стационарного потока идеальной несжимаемой жидкости. Я хочу научиться работать в команде, когда остальные члены команды уже не дети. Мать не знает, что я здесь, она не хотела вас беспокоить. Но она свихивается на своей работе. Я хочу купить мула и перевалить через Анды. Думал, вы поможете.

Еще чего не хватало – вдвоем с этим психом переться на Урал. И делиться с ним мечтой поступить в Оксфорд в 11 лет тоже как-то не с руки. Но надо же было что-то сказать.

В Анды на муле? По тебе не скажешь. Ты правда этого хочешь, ты уверен?

Да, я правда хочу, сказал я.

Ну, сказал он, лучший мой совет – не рассчитывай ни на кого, кроме себя, чего бы ты ни добивался в жизни. Всего, что есть у меня, я добился сам. Если тебе все подносят на блюдечке, ты никогда не повзрослеешь.

Когда я повзрослею, уже может быть поздно, сказал я.

У тебя вся жизнь впереди, сказал он, перестал расхаживать и остановился передо мной. Одной рукой стиснул спинку дивана; я заметил, что на руке не хватает пальца. Вероятно, он что-нибудь посоветовал представителю Потерянного Безмолвного Племени.

Это меня и беспокоит, сказал я.

Ничем помочь не могу, сказал он. Мне никто ничем не помогал, и мне это ни разу не повредило. Я стал тем, кем стал.

Хорошо, что мы не дрались настоящими мечами. А то этим он мог бы меня и убить. Я сказал, что учту.

Он сказал: У меня уже есть сын. Постарше тебя, если еще жив. Ненамного старше, но уже мужчина – они быстро растут.

Он сказал: В 12 мальчик проходит церемонию инициации. Его раздевают до пояса и секут – несильно, пять-шесть ударов, только чтобы кровь пошла. И потом связывают. Там водится сволочная кусачая муха, которая чует кровь – налетают, конечно. Если мальчик кричит, снова получает хлыстом. Все заканчивается, если он молчит сутки. Их растягивают, вся спина в прожорливых мухах – иногда последние часов 12 они без сознания, иногда отец лупит мальчика по лицу, чтоб легко не отделался. Там трудно быть мужчиной.

Я сказал: Ага, у них, говорят, даже падежных окончаний нет.

Он спросил: Это кто тебе сказал?

В книжке прочитал, сказал я.

Этого нет в книжке, сказал он.

Слышал где-то, сказал я.

Небось, она рассказала. Вряд ли она говорила, как я выяснил.

Он мне ухмыльнулся; усы, а под ними желто-бурые зубы.

Она говорила, вы за юртой прятались, сказал я.

Пытался, сказал он. Не помогло. Потом ко мне пришла мать мальчика. Она опять продала его каким-то торговцам – в племени не любят нечистой крови. Но ей все равно было интересно – она и в первый раз из любопытства залетела. Прямо тянуло ее. Я ее уломал научить меня паре-тройке слов, одно, другое, третье – и привет. Женщины, когда узнали, плевались в нее, за волосы таскали. В общем, мы лежали в траве, я повторял, что она говорила, а она меня била по щекам или смеялась, что я за ней повторяю. А потом я подслушал, как разговаривают двое мужчин, и сообразил. Хохотал до слез. Потом она забеременела. Велела мне уйти. Небось, продала ублюдка китайцам. Если так, инициация ему не грозит, сказал он, и ухмыльнулся, и прибавил, Если такое случается со всеми, почему должен быть избавлен мой сын?

Я сказал: А какая вам тогда разница, знаю ли я таблицу умножения и хожу ли в школу?

Он сказал: Я ничего не мог поделать. Не мог взять ее с собой, а если б остался, они бы меня убили. Но тут все иначе. У тебя на редкость безответственная мать.

Тут я засмеялся.

К парадной двери приблизились шаги, дверь открылась. Я все смеялся, открылась дверь в комнату, и вошла женщина в розовом.

Что здесь такое? спросила она.

Это мой сын, сказал он.

Я вам не сын, сказал я.

В каком смысле? спросил он.

Вы смотрели «Семь самураев»?

Нет.

Я смотрела, сказала женщина.

Это была проверка. Я не смог сказать своему настоящему отцу, потому что это правда.

Я как-то теряюсь, сказала она, а он сказал

В некоторых отдаленных регионах тебя за такое высекли бы.

Я сказал, что если нужно найти людей, которые делают глупости, из Англии можно и не уезжать.

Ты вообще кто? сердито спросил он. Как тебя зовут?

Дэвид, не раздумывая сказал я.

Я не понимаю, сердито сказал он. Ты денег хотел? Сочинил все это, чтоб денег из меня вытрясти?

Ну еще бы я не хотел денег, сказал я, хотя были вещи, которых я хотел больше, чем денег. На что мне мула-то покупать?

Но зачем, господи боже…

Я не знал, что сказать. Потому что вы были лингвистом, сказал я. Мне рассказали про падежные окончания, и я подумал, что вы поймете. Вы, конечно, не понимаете. Мне пора.

Но ведь это наверняка правда, сказал он. Откуда тебе знать про падежные окончания? Наверняка она рассказала. Значит, это правда. Где она?

Мне пора, сказал я.

Он сказал: Не уходи.

Я сказал: Вы еще играете в шахматы?

Он сказал: Она тебе рассказала про шахматы?

Я сказал: Что?

Женщина сказала: Хью…

Он сказал: Как в этом доме чашку чаю получить?

Она сказала: Уже иду, но, уходя, смотрела на меня.

Он спросил: Что она тебе сказала про шахматы?

Я сказал: А что, вы ему поддавались?

Он спросил: А она тебе не сказала?

Я сказал: Она говорила, вы не поддавались.

Он сказал: Конечно, не поддавался, и затопал туда– сюда по ковру.

Он сказал: Он выиграл 10 партий из 10. Он перестал твердить Что же мне делать; сидел, улыбался, смотрел на доску. Он сказал Я лучше тебя умею то, что умеешь ты, а ты вообще не умеешь того, что умею я. Я подумал Да где бы ты был без меня, гад безмозглый.

Я сказал Говоришь ты красиво.

Он сказал: То есть?

Я сказал Это игра, поскольку я утверждаю, что это игра? Сказал: если я в нее играю, поскольку думаю, будто это игра, а он в нее играет, не поскольку думает, будто это игра, а поскольку я сказал, что это игра…

И он сказал Да…

тогда кто из нас делает то, что думает

И он сказал Да

и это последнее, что я ему сказал

Перед экзаменом, сказал я.

Да, сказал он.

А он вам что последнее сказал? спросил я.

Тебя не касается.

А что сказала моя мать? спросил я.

Не помню. Вздор какой-то.

Что? спросил я, надеясь, что ничего такого Сибилла в жизни бы не сказала.

Да не помню. Посочувствовала.

Я хотел спросить, скучала ли женщина, но решил, что он, наверное, вряд ли заметил.

Он сказал: Где она? Хочу с ней повидаться

Я сказал: Мне пора

Он сказал: Ты обязан мне сказать

Я открыл дверь и шагнул в прихожую. За спиной я слышал его. Я побежал и поскользнулся на шелковистом ковре и ковер поехал по натертому полу и я поймал равновесие и уцепился за первый сувальдный замок и слышал за спиной как он торопится. Я щелкнул первым замком, и открыл второй сувальдный замок, и третий замок, обеими руками, и распахнул дверь, и тут его пальцы сжали мне плечо.

Я вывернулся и вырвался. В три прыжка одолел дорожку и перескочил калитку, а когда оглянулся, он стоял в дверях. Посмотрел на меня поверх птичьей купальни и розовых кустов, а потом отвернулся.

Дверь захлопнулась. Просто скучный дом на скучной улице, где полно таких же домов с захлопнутыми белыми дверями.

Я поковылял по улице. Ради этих глаголов без наклонений и несклоняемых существительных ему не пришлось убивать, но ради них он породил раба.

Я вернулся на Ноттинг-Хилл-гейт и сел на Кольцевую.

2
Настоящий самурай отразит удар

Я решил в 11 лет на античность в Оксфорд не поступать.

Сибилла спросила, куда делся мой скейтборд. Я вспомнил долгую череду захлопнутых дверей, дом на продажу, высокую траву. Понимал, что не смогу туда вернуться. Сказал, что скейтборд украли. И что это не важно. Я все думал о мальчике, который мне не брат.

Я думал об узниках судьбы, у которых не было надежды на удачу.

Я подумал: Да на что мне вообще СДАЛСЯ отец. Так я могу приходить и уходить, когда заблагорассудится. Иногда мне попадался муниципальный автобус, у которого сзади сообщалось: САУТУОРК: МЫ СЕРЬЕЗНО ОТНОСИМСЯ К ПРОГУЛАМ, и я шел на север через мост Тауэр в Сити, где к прогулам относились несерьезно. Какой отец станет с этим мириться? Надо перестать, пока счет в мою пользу.

Я бросил спать на полу. Бросил есть кузнечиков au gratin[116]116
  В сухарях с сыром (франц.).


[Закрыть] с соусом из жареных мокриц. Сибилла все спрашивала, что не так. Я говорил, что все так. Никогда ничего не изменится – вот что не так.

Я решил заняться чем-нибудь таким, чего Хью Кэри в 11 лет не делал. Можно проработать «Конспекты Шома» по преобразованию Фурье – Сиб говорила, в школе его не преподают. ХК, наверное, вообще этого не учил. На всякий пожарный можно еще лагранжиан. И еще, пожалуй, преобразования Лапласа.

Сибилла печатала «Любителя тропических рыбок». Никто не помчит меня галопом по монгольским степям. И в ближайшее время не возьмет на Северный полюс.

Как-то раз мы с Сибиллой отправились в «Теско».

Ослепительный белый свет безжалостно бил с потолка, точно полуденное солнце в пустыне над Французским иностранным легионом; жестокое пустынное сияние блестящих полов резало глаза.

Мы медленно шли по проходу с крупами.

По сторонам вздымались огромные коробки кукурузных хлопьев и отрубей; когда мы добрались до мюсли, из-за поворота вывернула тележка, управляемая толстой женщиной, а следом появились трое толстых детей. Один плакал в толстый кулачок, двое дискутировали о «Фростиз» против «Брэкфест боулдерз», а женщина улыбалась.

Она пошла по проходу, и Сибилла застыла у тележки, неподвижная, как коробки хлопьев на полках. Глаза у нее были как черные угли, кожа – как бледная и грязная густая глина. По молчанию ее, по черному пристальному взгляду я понял, что эту кроткую толстуху Сибилла надеялась больше никогда в жизни не встречать.

Тележка, женщина и дети приблизились, взгляд женщины вдруг скользнул прочь от коробок, и с кротостью смешалось радостное удивление.

Сибил! воскликнула она. Ты, что ли?

Очевидно, что она знала Сиб немногим лучше, чем ее имя. Человек, хорошо знающий Сибиллу, ни за что не начнет разговор столь беспрецедентно слабоумным замечанием.

Сиб молча смотрела на нее.

Это я! сказала женщина. Я, наверное, сильно изменилась, прибавила она, комически кривясь. Дети! прибавила она.

Мокрый кулачок оторвался ото рта, глазки узрели коробку, на которой разноцветные мультяшки поглощали рисованный продукт.

Я хочу «Медового монстра», взвыло дитя.

Ты в прошлый раз выбирал, сказал второй ребенок с очевидной Schadenfreude[117]117
  Злорадство (нем.).


[Закрыть], и вспыхнул спор касательно претензий двух других на право выбирать в текущую неделю.

Теперь двое рыдали в пухлые пальчики, а один орал.

Женщина без особого успеха попыталась восстановить порядок.

А это твой малыш? бодро осведомилась она.

Сибилла по-прежнему молчала, крепко сжав губы.

Если бы женщина была способна к мышлению, что, впрочем, еще не доказано, ее спутникам мысли ее были явно темны. Я видел, как мысли Сибиллы золотыми рыбками в аквариуме кружат у нее в голове. Наконец она заговорила.

 
Быть или не быть – таков вопрос;
Что благородней духом – покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть —
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, – как такой развязки[118]118
  Уильям Шекспир. «Гамлет, принц датский». Акт III, сцена 1. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть]
 

Женщина в ужасе обернулась на свою малолетнюю свиту и тотчас вздохнула с облегчением: очевидно, что они ни слова не поняли.

Конечно, у каждого свой крест, весело сказала она.

Сибилла вперила горящий взор в банку запеченной фасоли.

А твоего мальчишечку как зовут? спросила женщина.

Его зовут Стивен, после секундного колебания ответила Сиб.

На вид умненький, сказала женщина. Фелисити, перестань! Мики, я кому сказала?

Он способен к логическому мышлению, сказала Сиб. В результате чего выглядит исключительно разумным. Беда в том, что большинство людей алогичны по привычке, а не по глупости; они, скорее всего, легко достигли бы разумности, если б их учили как полагается.

Значит, все к лучшему! сказала женщина. Как бы ни было трудно, кто знает, может, за углом нас ждет счастье.

Или наоборот, сказала Сиб.

Будем надеяться на лучшее.

И снова Сибилла промолчала.

Дети опять поругались. Женщина кротко призвала их прекратить. Они пропустили ее призыв мимо ушей.

Она кротко глядела на них, и губы ее слегка кривились.

Сиб посмотрела на нее с бесконечной жалостью, будто недоумевала, какая смерть хуже той жизни, что привела эту женщину в картонный каньон с хлопьями. Тихонько сказала мне:

Людо, забери Маленького Принца.

И что с ним делать? спросил я.

Купи ему шоколадку, сказала Сиб, порылась в сумке и вручила мне фунт. Купи им всем по шоколадке. Уведи их.

Я повел их по проходу. Сворачивая за угол, увидел, как Сиб положила руку на толстое плечо; теперь уже толстуха рыдала в мокрый кулак.

Один ребенок был моих лет. Он спросил, в какую школу я хожу. Я сказал, что не хожу в школу. Он сказал, что все должны ходить в школу. Я сказал, моя мать считает, что мне нужно выявить сферу моих интересов и пойти сразу в университет, хотя, вероятно, студентов я сочту весьма незрелыми.

На этом разговор увял. Мои спутники поглощали шоколад; поглотив, снова ринулись в бой.

Тут от кассы подошли Сибилла с женщиной.

Сиб говорила Я просто говорю если вообразить общество лишенное представлений о том какое нам уготовано место, крайне МАЛОВЕРОЯТНО, что мы приговорим себя к плюс-минус 16 годам абсолютной экономической зависимости от людей, чья разумность не гарантирована, и крайне ВЕРОЯТНО, что нам потребуется общество, где

Женщина тихонько посмеивалась.

Плохо скрывая ужас, Сибилла воззрилась на исшоколадленную кодлу, каковая теперь, канюча, окружила тележку.

Женщина кротко улыбнулась.

Мики, не надо! Фелисити, я кому сказала? начала она…

и умолкла. Она глядела на «Конспект Шома» по преобразованию Фурье, который я прихватил, чтоб не скучать.

Она сказала В какой он школе?

Сибилла сказала, что я учусь дома.

Тут женщина уставилась на меня, тут она уставилась на Сибиллу, словно узник судьбы, пред которым замаячила надежда на помилование. Она сказала Ты что, учишь его сама! Это же потрясающе!

и она сказала А может… ты бы мне так услужила… ты не поможешь Мики? Он очень умный, тут вопросов нет, но у него проблемы, а в школе всем до лампочки.

Услужение не обещало ничего хорошего, и женщина, конечно, затем сказала Неформально.

Сибилла бормотала Но ведь ты же

Женщина сказала У меня ведь еще двое

Сибилла сказала Ну

Мы несли домой недельный запас провианта.

Я сказал: Кто это такая?

Сибилла сказала, что она

Она сказала: Она однажды спасла мне жизнь.

Она сказала: Разумеется, поменяйся мы местами, благодаря мне она сохранила бы себя для того, что, как показали события, ей предстояло.

Она засмеялась и сказала: Напоминает тот кусок из Ренана!

Она нахмурилась, и я решил, что кусок из Ренана она не вспомнит. Она сказала: Арийские языки обладают великим преимуществом глагольного спряжения, этим изумительным инструментом, глагольным спряжением, этим изумительным инструментом, этим изумительным инструментом метафизики… Арабы, отставшие на полтора тысячелетия из-за несовершенства наклонений и времен…[119]119
  Парафраз работы французского историка, философа, писателя, специалиста по древнему Ближнему Востоку Жозефа Эрнеста Ренана (1823–1892) «История израильского народа» (Histoire du peuple d'Israël, 1887–1893), т. 1, кн. 1, гл. 1.


[Закрыть]

и она сказала ce merveilleux instrument, ce merveilleux instrument

и вдруг засмеялась и сказала Интересно, как это будет по-арабски!

Я сказал: Что по-арабски?

Сиб сказала: Разумеется, поменяйся мы местами, благодаря мне она сохранила бы себя для того, что, как показали события, ей предстояло.

Она сказала: Давай на иврите и по-арабски, посмотрим, прав ли он! Ты на иврите, я по-арабски…

и она сказала лау[120]120
  (араб.) – если бы.


[Закрыть]…

Я сказал: Как она спасла тебе жизнь?

Сиб сказала, что толком не знает, она была без сознания, но, насколько она поняла, эта женщина в последнюю минуту вызвала скорую.

Я сказал: Откуда ты знаешь про падежные окончания?

Сиб сказала: Какие падежные окончания?

Я сказал: Потерянного безмолвного племени, в книжке про это нет

Сиб сказала: лау…

Я сказал: И про шахматы в книжке нет

Сиб сказала: Сегодня Роберт Донат по телевизору, да?

Я сказал: Тебе ХК рассказал после семинара?

Сиб сказала: У Ренана загадочно. Мне-то кажется, греческих философов сложнее переводить на латынь, чем на арабский. Надо вот как: сравнить латинский перевод, скажем, Платона, с переводом на арабский и, может, что-нибудь из Маймонида на схожую тему, и посмотреть, где громоздче.

Я сказал: Шахмат

Сиб сказала: Ой, Людо, гляди, «Жареные куры Иллинойса»!

Я сказал: в книге нет

Сиб сказала: Можно пойти на факультет стран Азии и Африки и поработать там

Я сказал: ФСАА меня не пустит

Сиб сказала: Объяснишь, что у тебя задание для школы

Она сказала: + если я четыре часа попечатаю «Любителя тропических рыбок», успеем посмотреть Роберта Доната в 21:00. А ты поработаешь над Платоном, подготовишься к работе в ФСАА.

Я сказал: Ты правда будешь учить Маленького Принца?

Она сказала: Принц без нищего, ума с гулькин нос. Это меня доконает, но деваться некуда.

Актер Роберт Донат снимался мало. «39 ступеней», где он убегал по пустошам и прыгал с поездов и на поезда; «Сын Уинслоу», где он играл харизматичного, неоднозначного и высокооплачиваемого судебного адвоката. В «Графе Монте-Кристо» он бежал из замка Иф. В «Цитадели» он играл харизматичного врача, который отрекся от своих идеалов. В «Молодом мистере Питте» – харизматичного политика. Был еще «До свидания, мистер Чипс»[121]121
  «39 ступеней» (The 39 Steps, 1935) – триллер английского режиссера Альфреда Хичкока по мотивам одноименного приключенческого романа Джона Бьюкена (1915). «Сын Уинслоу» (The Winslow Boy, 1948) – фильм крупного английского режиссера Энтони Эскуита по одноименной пьесе английского драматурга Теренса Раттигана (рус. пер. названия этого фильма – «Привлекательный мальчик», а названия фильма 1999 года, поставленного Дэвидом Мэметом по той же пьесе, – «Приговор»). «Граф Монте-Кристо» (The Count of Monte Cristo, 1934) – приключенческий фильм американского режиссера Роуленда В. Ли по одноименному роман Александра Дюма-ст., del, 1938) – фильм американского режиссера Кинга Видора по одноименному роману (1937) Арчибальда Дж. Кронина. «Молодой мистер Питт» (The Young Mr Pitt, 1942) – фильм английского режиссера Кэрола Рида, байопик английского политика, самого молодого премьер-министра Великобритании Уильяма Питта-младшего. «До свиданья, мистер Чипс» (Goodbye, Mr. Chips, 1939) – фильм американского режиссера Сэма Вуда по одноименному роману (1934) английского писателя Джеймса Хилтона.


[Закрыть], где он играл застенчивого директора школы, который вечно рассказывает одни и те же анекдоты. Сиб говорила, есть и другие фильмы, но так их и не вспомнила. Ни один из них в тот вечер не показывали. По четвергам в 21:00 по телевизору был астроном, лауреат Нобелевской премии и двойник Доната Джордж Сорабджи. Иногда он прыгал на веревочную лестницу, выброшенную из вертолета, иногда расхаживал туда-сюда, сверкая глазами, и разъяснял принцип Паули или значение предела Чандрасекара.

Сорабджи говорил, если спрашивали (и если не спрашивали, все равно говорил), что он потомок наркобарона. Прадед его был бомбейским парсом и сколотил состояние в основном на торговле опиумом. Был отнюдь не изгоем общества, но столпом, известным филантропом, застроил Бомбей школами, больницами и уставил отвратительными скульптурами. Сорабджи утверждал, что аналогичные блага, только обширнее, неизбежно принесет легализация наркотиков, которые следует обложить высоким налогом, а пойдет он на оплату школ, больниц и неприлично дорогих телескопов.

Газетные разделы читательских писем были забиты пылкими беседами Сорабджи с представителями общественности по вопросам легализации наркотиков, астрологии как псевдонауки, решительной ничтожности нашего национального наследия в масштабах Вселенной + следующего отсюда немедленного перераспределения средств на оплату неприлично дорогих телескопов; также обсуждался широченный спектр других вопросов, по которым у Сорабджи водились стойкие убеждения. Роберт Донат в режиме «Сына Уинслоу» выступал, к тому же, по радио и по ТВ. Наконец, он лауреат Нобелевской премии, о чем, пожалуй, следовало упомянуть пораньше.

Сорабджи получил премию вместе с тремя другими людьми; премия эта была по физике, потому что нобелевки по астрономии не дают, и те, кто в курсе, говорили, что астроном он блестящий, однако премию получил не за то, в чем ярче всего блистал.

Ярче всего он блистал, строя математические модели черных дыр, а премию получил за «Колосса», многоволновой астрономический спутник, который без Сорабджи не сошел бы с чертежной доски и уж тем более не оторвался бы от земли. Сорабджи выбил неприличные суммы из США, ЕС, Австралии, Японии и кучи других государств, которым прежде и в голову не приходило финансировать спутники, и помог сконструировать передовые телескопы, в результате чего неприлично затратный проект в пять потрясающих раз превысил запланированный бюджет. Затем спутник вышел на орбиту, и данные, полученные с него за три года, перевернули наши представления о квазарах, пульсарах и черных дырах.

Сорабджи интересовался тем, что вгоняло в тоску 90% населения страны, и придерживался твердых убеждений, с которыми 99% населения страны твердо не соглашалось, но никто его за это не корил. Одни говорили говорите что хотите, но ему хватает смелости отстаивать свое мнение, другие говорили говорите что хотите, но намерения у него благие. Говорили, что он жизнь отдаст за друзей. Однажды Сорабджи спас другу жизнь, когда они поехали в обсерваторию Мауна-Кеа, на вертолете полетели над действующим вулканом и упали в кратер, и он спас члена своей команды, угандца из племени ланго, помещенного под домашний арест Иди Амином, – под ураганным огнем перевез его через границу в Кению.

Сорабджи возник на радарах британской общественности из-за программы «Математика – универсальный язык». 99,99% британской общественности математикой не интересовались, но заинтересовалось, узнав, что Сорабджи успешно обучил математике мальчика из амазонского племени, хотя они говорили на разных языках, и что Сорабджи чуть жизнь не положил за друга.

Сорабджи ехал на конференцию по пульсарам в Сантьяго, и тут из-за какой-то поломки самолет совершил незапланированную посадку в Белене. Сорабджи сел на местный самолетик; тот упал в чаще амазонских джунглей, пилот погиб, Сорабджи спасло местное племя, однако в джунглях он застрял на полгода.

Ночами он глядел с поляны в блистающее южное небо и думал о том, как все далеко, как долго к нему добирается свет и как мало человеку выпадает времени наблюдать прибытие этого света.

Он разбрасывал мягкую грязь по земле перед хижиной и работал над математическими задачами, потому что больше заняться было нечем.

Как-то раз подошел местный мальчик и, похоже, заинтересовался.

Сорабджи подумал: Какой кошмар! Вдруг он прирожденный математик, а родился в обществе, где математики нет! Выучить язык местных Сорабджи не собрался, но подсознательно чуял, что сильно дальше четырех на этом языке не посчитать. Вообразите гения математики, рожденного в окружении языка, на котором бывает один жареный муравей, два жареных муравья, три жареных муравья, четыре жареных муравья, куча жареных муравьев, много куч жареных муравьев, много-много-много… Подумать страшно.

Разровняв грязь, Сорабджи скрипнул зубами и обратился к основам. Положил камень в грязь, внизу написал: 1. Положил два камня в грязь, написал: 2. Положил три камня в грязь, написал: 3. Четыре камня: 4. Ики-го-э (или Пит, как звал его Сорабджи) присел на корточки; Сорабджи не понял, удивился ли Пит, когда появилось 5.

Спустя полгода Пит и Сорабджи очутились в тюрьме.

В джунгли прибыл отряд лесорубов. В племени убили пару человек, остальные разбежались кто куда, а Сорабджи по следам грузовиков устремился к цивилизации. Пит пошел за ним. Они добрались до деревушки в чаще джунглей, и Сорабджи отправился на поиски телефона. Телефон в деревушке был один, в здании под названием Polícia; Сорабджи зашел, и его мигом арестовали.