Текст книги "666. Рождение зверя"

– Не спеши ты нас хоронить, – обиженно вздохнул Нигматуллин. – А у нас еще здесь дела.

– Кстати, да, насчет дел. – Кирилл протянул ему лист бумаги с темами. – Вот, можешь это осметить?

Поглощая блинчики, Ирек внимательно изучал творческую заявку.

– Ну что тебе сказать… Первый и третий пункты – без вопросов. Насчет Познера тоже посибл. А кому эти тихие несуны из «Олимпстроя» не угодили?

– Насколько я знаю, один весьма неравнодушный к олимпийскому строительству товарищ хочет пропихнуть туда своего человека.

Нигматуллин сделал понимающее лицо.

– На круг будет где-то пол-лимона долларов. Или в рублях по курсу ЦБ на день оплаты. Можно по безналу. Только без бартера, пожалуйста, у нас не та ситуация сейчас. – Ирек упредил предложение Потемкина махнуться эфирами с других каналов. – Более точно посчитаю смету и калькуляцию пришлю. По всем позициям.

Собственно, на этом деловая часть программы была исчерпана. Нигматуллин уже разобрался с едой и потягивал кофе. Гелла принесла счет.

– А ведь я вчера вашего Костю видел, – задумчиво произнес Кирилл. – Кто бы мог подумать, что все вот так закончится.

– Почему-то не удивлен, Кирилл, что ты там был, – отреагировал Ирек. – Получается, счастливчик.

– Это с какой стороны посмотреть, дружище, – философски резюмировал Потемкин, расплачиваясь.

Через минуту они вышли, распрощались и направились каждый в свою сторону. Погода начала портиться – небо заволокли свинцовые тучи, в воздухе пахло дождем. Кирилл поспешил в машину.

– К «Рокки» поехали, Михаил Сергеевич.

Пятнадцать минут спустя Потемкин окунулся в прокуренную атмосферу классического американского салуна «Рокки II» напротив спорткомплекса «Олимпийский». Пластмассовый негр на входе традиционно просил денег в протянутую шляпу. Проследовав мимо бара, Кирилл заметил в дальнем, у окна, деревянном загончике меланхолично что-то рассматривающего Андриякина. Он сильно поседел за два года, что они не виделись, но стать и порода чувствовались за пушечный выстрел.

– Добрый вечер, Кирилл Ханович. – Николай Владимирович приподнялся и протянул руку.

Потемкин поздоровался и присел. Перед ним тут же выросла голубоглазая официантка Катя.

– Виски, сто со льдом, и колу отдельно, – сказал Потемкин и обратился к Андриякину: – Вы что-то будете?

– У меня уже есть немного. – Андриякин обратил внимание Кирилла на рюмку текилы и прилагавшиеся к ней аксессуары в виде порезанного дольками лимона и соли. – Еще я заказал стейк – вроде бы новозеландский.

Девушка записала и ушла.

– Как дела, Николай Владимирович? – банально начал разговор Кирилл.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что Андриякин пригласил его не затем, чтобы выпить, поесть стейк или поболтать на отвлеченные темы, – уж больно редко они встречались.

– Идут понемногу, Кирилл Ханович.

– Pereat mundus, fiat justitia[22]22
  Пусть погибнет мир, но торжествует юстиция! (лат.).


[Закрыть], – улыбнулся Потемкин.

Он был осведомлен о том, чем занимается его собеседник. В последние годы ни один громкий передел собственности не обходился без неформального участия юридической фирмы подполковника. Андриякин понимающе кивнул, и они выпили.

– Как вам успехи Анны Чапмен? – спросил Кирилл. – Она теперь звезда похлеще Маты Хари. Читали ее книжку?

– Нет, не читал, – улыбнулся Андриякин. – В гламурных откровениях этой дамы для меня вряд ли найдется что-либо интересное. Я-то во всей этой истории больше всего за Хуана Лазаро переживал, мы ведь с ним знакомы по тем временам еще. Американцы, конечно, сволочи. Ребра ему переломали на допросах… Пытки – это свосем не по-нашему. Одно утешает – за каждым предателем рано или поздно придет свой Рамон Меркадер. Ледорубов у нас на всех хватит, если сами вовремя не сдохнут.

Потемкин сразу вспомнил недавний бесславный конец бывшего первого секретаря представительства России при ООН, шпиона-перебежчика Сергея Третьякова, который у себя дома во Флориде подавился куском мяса.

– Да уж, судьба Иуды незавидна, – поддержал он старого знакомого. – У Третьякова, помните, книга мемуаров вышла с харакерным названием «Товарищ “Ж”». Название, конечно, Питер Эрли придумал – журналист, который ее написал. То есть он-то имел в виду оперативный псевдоним Третьякова Жан и не предполагал, как это смешно будет звучать на русском. А ведь получается, будто в воду глядел.

Андриякин оживился:

– Вы только представьте себе, как надо было запрограммировать человека, чтобы в какой-то момент кто-то в Москве стукнул кулаком по столу со словами: «Чтоб ты подавился, окаянный!» – и он тотчас же подавился!

Николай Владимирович потер руки и злорадно рассмеялся. Потемкин недоверчиво посмотрел на собеседника и на всякий случай уточнил:

– Это шутка?

– Специалисты разные есть… Давайте не углубляться. Будем считать, что шутка.

По выражению лица Андриякина было видно, что он хотел уже отбросить протокольно-мемуарные формальности и перейти собственно к делу.

– Кирилл Ханович, вы, кажется, собираетесь в небольшое турне, – начал подполковник.

Это был неожиданный поворот. Кирилл, конечно, строил догадки насчет причины встречи, но такого предположить не мог. Как и в разговоре с Михайловым, он старался демонстрировать хладнокровие:

– Что ж тут удивительного? Лето, Николай Владимирович. Все мы куда-нибудь собираемся. А чем вас заинтересовали мои скромные планы?

– Не такие уж они и скромные, Кирилл Ханович, – усмехнулся Андриякин.

– Не хотите ли вы сказать, что вам известен пункт назначения?

– В общем и целом, да.

– И откуда же у вас такая информация?

– Информацию об этом я получил от коллег, о которых вам лучше вообще ничего не знать. Так случилось.

Потемкин понял, что Андриякин темнит не оттого, что не хочет выкладывать карты, а потому что их у него попросту нет. Во всяком случае, полной картиной происходящего он явно не владел.

– А вам-то что за дело? И что это вы все загадками говорите: «лучше не углубляться», «лучше не знать»?

– Если исходить из той информации, которой обладаю я, – Андриякин сделал многозначительное лицо, – а это, поверьте, лишь небольшой фрагмент огромной мозаики, – ваши намерения таят в себе определенную угрозу.

Катя принесла выпивку и жаркое. Кирилл сидел несколько ошарашенный.

– Для кого угрозу?! Для вас?

– В том числе. – Николай Владимирович отрезал кусок стейка и обмакнул его в картофельное пюре. – Вы же знакомы с теорией бифуркаций?

– Да, конечно. Вы думаете, я похож на бабочку?

Андриякина очень развеселила эта аналогия:

– По сути вашего социального поведения – несомненно. Трудно придумать более подходящее определение. Но дело не в этом. Видите ли, все сходится таким образом, что именно ваше появление в это время в том месте может привести к катастрофическим последствиям. Мы просим вас в течение недели не покидать Москву и готовы обсуждать условия сделки – только назовите сумму.

Кирилл вздохнул и отхлебнул виски:

– Вы знаете, Николай Владимирович, я человек рациональный и не делаю неразумных вещей даже за деньги. Если вы мне приведете убедительные аргументы, я откажусь от своих намерений абсолютно бесплатно. Но все вот эти намеки и недоговорки меня совершенно не устраивают.

– Моей просьбы вам недостаточно? – удивился Андриякин.

– Извините, нет. Мне надо четко представлять себе, о чем речь.

Андриякин с досадой положил приборы на тарелку и взял рюмку:

– К сожалению, я не могу вам этого объяснить! Я и сам все не до конца знаю…

– Ага, так и знал! – Потемкин достал сигарету. – Вы уже второй человек за день, который пытается мне что-то объяснить по поводу предстоящей поездки, но толком ничего сказать не может.

На лице Андриякина появился неподдельный интерес.

– А кто же был еще?

– Этот человек уже мертв, – ответил Кирилл. – Убил себя несколькими выстрелами в голову.

– Может быть, ему повезло, – загадочно улыбнулся Андриякин.

– Николай Владимирович, вы же меня знаете как облупленного, – Потемкин рассматривал тлеющую сигарету, – и прекрасно понимаете, что в такой ситуации я не могу пойти вам навстречу. Но у меня в связи с этим простой вопрос: почему вы или ваши коллеги, которые так же озабочены этой ситуацией, попросту не убьете меня? Это же элементарно. Нет человека – нет проблемы.

Подполковник задумался.

– Потому что, – он медленно подбирал слова, – мы пока не уверены, что такой вариант не приведет к еще более ужасному финалу.

Обдумывая услышанное, Кирилл посмотрел по сторонам. Бар уже был забит под завязку. Здесь обычно собирался средний класс и менеджеры иностранных компаний из окрестных офисов. В полупьяном многоязычном гаме завсегдатаи бурно обсуждали последние новости. Потемкин вдруг увидел все это как бы со стороны, будто он не сидел внутри, а, проходя мимо, замедлил шаг у окна. Приглядевшись, он обратил внимание, что одиноко сидящий за барной стойкой бородатый человек в тюрбане – с виду, пакистанец – время от времени заинтересованно поворачивает в их с Андриякиным сторону свое шафрановое лицо. «Ну вот, только мании преследования не хватает, – подумал Кирилл. – Пора на воздух».

– Знаете, Николай Владимирович, я пойду, наверное. – Кирилл положил на стол тысячерублевую ассигнацию. – А то мне еще вещи в дорогу собирать.

– Не смею вас задерживать. – Андриякин привстал и пожал ему руку. – Берегите себя.

«Да что ж такое-то!» – вскипел Потемкин. Он взял себя рукой за горло, кивнул на тарелку с мясом и подмигнул:

– Вы тоже, Николай Владимирович.

Выйдя на улицу, он остановился в нерешительности – Проспект мира наглухо стоял в обе стороны, воздух разрезали гудки нетерпеливых водителей. Кирилл подошел к своей машине.

– Как думаете, Михаил Сергеевич, сколько будем до дома ползти?

– При таком раскладе не меньше трех часов, Кирилл Ханович, – ответил водитель.

– Тогда вот что. Вы на сегодня свободны. Завтра часам к шести-семи вечера подъезжайте в Ясенево.

Попрощавшись, Кирилл двинулся к входу в метро. Отсюда по прямой ему было не больше сорока минут. К тому же в это время поезда в нужную ему сторону шли уже полупустые. Потемкин купил одноразовую магнитную карточку и прыгнул на эскалатор. Спускаясь в подземелье, он с любопытством рассматривал рекламные баннеры на своде пологой шахты. Неожиданно мимо него на противоположной стене проплыл тот самый примелькавшийся конфуцианский плакат. На сей раз надпись гласила: «Человек расширяет ПутьУТЬ, а не ПутьУТЬ расширяет человека». Под нею красовался логотип интернет-гиганта Google, который давно вел ожесточенную информационную войну с правительством Китая. «Ага, теперь все ясно, – догадался Потемкин. – Значит, это новая рекламная кампания „Гугла“, построенная на афоризмах Конфуция. Креативненько».

Он вышел к платформе, проследовал вдоль ограничительной линии до середины и остановился в ожидании поезда. В нескольких шагах от него, на скамейке, сидел довольно живописный тип – смуглый бородач в шароварах и кожаных шлепанцах с загнутыми вверх носами, как у старика Хоттабыча. Голову его украшала белоснежная арабская тюбетейка, на косоворотку была накинута шелковая жилетка. Слуга Аллаха прикрыл глаза и прислонился к мраморной колонне, бормоча что-то себе под нос. «Интересно, сколько раз на день этого урюка тормозят менты для проверки документов? – попытался представить себе Кирилл. – Это же какое количество наличности надо с собой носить, чтобы на каждом углу отмазываться…» После памятных кровавых столкновений с футбольными фанатами представители так называемой «неславянской» части населения столицы стали вести себя гораздо скромнее и старались излишне не демонстрировать свою идентичность. Впрочем, в появлении такого персонажа именно здесь не было ничего необычного – рядом с метро «Проспект мира» располагалась московская соборная мечеть. На платформе было немноголюдно: чуть дальше по ходу стояла грузная мамаша, держащая за руку белокурую девочку лет пяти в розовом летнем платьице, с другой стороны увлеченно строчил эсэмэски на мобильнике словно сошедший с рекламных буклетов высокий худощавый парень с набриолиненным коком и серьгой в ухе.

Наконец послышался гул, черное жерло тоннеля озарилось электрическим светом, и показался состав, который быстро приближался, притормаживая. В этот момент Кирилл, стоявший лицом к поезду, почувствовал, будто его кто-то тронул за плечо. Он резко развернулся и обомлел: только что мирно медитировавший «хоттабыч» с криком «Аллаху акбар!» бежал к нему, размахивая длинным кинжалом. В голове Потемкина вновь, как давеча на теплоходе, включился замедленный просмотр. Он успевал не только анализировать происходящее вокруг, но и осмыслить свои действия. Кирилл как-то хитро изогнулся – уйдя вправо и одновременно вниз, он присел на одну ногу, оставив вторую вытянутой поперек движения нападавшего. Тот уже превратился в комок кинетической энергии и летел наперерез поезду, не в силах остановиться. Споткнувшись о подставленную ногу, он вытянулся в воздухе и нырнул на полотно. Раздался смачный шлепок, состав жутко заскрежетал тормозами, но было поздно. Перекрывая этот скрежет, истошно завизжала девочка в платьице. Потемкин уцепил взглядом белое как бумага лицо машиниста, и в следующее мгновение первый вагон с хрустом перемолол незадачливого киллера. Проехав еще полтора десятка метров, поезд зашипел и остановился. Внутри мелькали испуганные пассажиры – видимо, внезапное торможение не обошлось без последствий в виде сотрясений мозга и переломанных ребер.

Кирилл сделал несколько шагов назад, озираясь по сторонам. Состав стоял с закрытыми дверьми. Машинист высунулся из кабины, пытаясь оценить, сколько вагонов еще остаются в тоннеле. Юноша из рекламы с интересом подошел к месту падения и что-то рассматривал между вагонами, снимая происходящее на камеру телефона. Никакого желания давать объяснения и попадать в сводки происшествий у Кирилла не было, да и вообще торчать здесь неизвестно сколько не хотелось. «Пока эксперты работают, пока то да се, поезда в сторону Ясенева пойдут не скоро», – подумал он. Потемкин, конечно, понимал, что потом наверняка найдется видеозапись, которую выложат на Lifenews. Но, во-первых, его надо еще опознать. А во-вторых, ничего противоправного он не совершал. То, что по платформе бегают террористы с кинжалами – не его проблемы. Вооружившись этой парадигмой, Потемкин нацепил солнцезащитные очки и быстро ретировался. Когда он поднимался на эскалаторе, по встречной ленте, расталкивая пассажиров, уже спускался наряд полиции – трое дюжих красномордых молодцев, один из которых был почему-то в зимней шапке-ушанке, и пышногрудая девица в пилотке. Кажется, они тащили с собой еще и собаку, но ее не было видно за перилами. За ними, подпрыгивая на ступеньках и придерживая красную шапочку, неслась дежурная по станции.

Кирилл не испытал в связи с чрезвычайным по меркам Московского метрополитена происшествием никакого стресса. Смерть сопровождала его по жизни, как настырная нянька. Она могла его испугать, как вчера, но удивить – вряд ли. Однако инцидент требовал научного объяснения, которое было незамедлительно найдено. Он вспомнил Теодора Ван Гога, которого посреди бела дня в центре Амстердама зарезал мусульманский фанатик. Тео, кстати, тоже был голубоглазым блондином, правда, лет на двадцать постарше. «Вероятно, этот шахид принял меня за какого-то известного врага ислама, и его заклинило», – подумал Потемкин, выходя из метро на улицу. Пробка на Проспекте мира все еще стояла, но Гаврилова, конечно, уже и след простыл. Кирилл задумался: надо было либо возвращать водителя обратно, либо ловить тачку. Второе показалось более простым способом побыстрее покинуть это место.

Нанотехнологичный олигарх

Потемкин без труда остановил бомбилу на старенькой терракотовой «дэушке» и двинулся из одного конца Москвы в другой. Этот мучительный для вечера пятницы путь ни ему, ни какому-либо иному смертному, видимо, уже никогда не удастся расширить. По большому счету, его родной город был неизлечимо болен, запущен прежней городской властью с ее безумной градостроительной политикой. Отчаянные попытки нового мэра как-то навести порядок и модернизировать транспортную инфраструктуру лишь усугубляли коллапс. Москва была не в состоянии создать комфортную среду обитания для такого количества людей на такой небольшой территории. Единственным выходом было бы расползание города по пригородам, вынос центров деловой активности и административных зданий за кольцевую автодорогу, в лес, как СВР. Но об этом не могло идти речи: при таком развитии событий чиновники и бизнесмены не смогли бы вести привычный образ жизни, то есть целый день забивать друг другу стрелки в различных ресторанах, перемещаясь внутри Садового кольца. Другим вариантом был волевой перенос политического центра страны в какой-нибудь другой город или вообще в чистое поле, в болото, как это сделал в свое время царь Петр. Но это еще больше осложнило бы проблему коммуникаций в российской элите. Поэтому Москва постепенно умирала, задыхалась, как пораженный безнадежным раком легких курильщик, продолжающий высаживать по две пачки в день.

Собственно, эта безысходность и была отправной точкой знаменитых «пробочных бунтов», от воспоминания о которых российскую элиту бросало в дрожь не меньше, чем от привычных уже русско-кавказских побоищ стенка на стенку. Они начались весной со случая на Тверской. Напротив гостиницы «Националь» тщедушный программист-блогер с говорящей фамилией Гастелло (потом выяснилось, что это и в самом деле какой-то дальний родственник знаменитого камикадзе) на своем «форде фокусе» пошел на таран кортежа первого вице-премьера Игоря Шувалова, который с включенными мигалками шел по встречке в сторону Охотного ряда. То есть он не просто перегородил дорогу, как когда-то Андрей Хартли членовозу советника президента, а именно сознательно лоб в лоб долбанул машину чиновника, после чего встал и заблокировал двери. Охранники Шувалова, разумеется, вышибли стекла, вытащили наглеца из машины и начали прилюдно бить. Стоявшие в пробке в ту и другую сторону граждане тоже вылезли из машин и начали бить охранников. Один из них достал табельное оружие – сначала стрелял в воздух, потом на поражение. Когда на грязном асфальте снежная каша смешалась с кровью, толпа озверела. Охранников расстреляли из травматических пистолетов, потом открыли членовоз, и тут выяснилось, что никакого вице-премьера там не было. То есть свита просто включила мигалки, чтобы быстрее проехать. Водителя вытащили, машину перевернули и подожгли. Жаждущая справедливости толпа бросилась к Госдуме и попыталась пробиться в здание, но была остановлена автоматными очередями бойцов ФСО. Они стреляли поверх голов, но умудрились угрохать любопытную старушку в одном из домов, окна которого выходили на Георгиевский переулок. Для разгона участников беспорядков ОМОН перебрасывали на Манежную площадь вертолетами, потому что проехать они тоже не могли.

Водитель «дэушки» – мужик лет тридцати, не выпускавший изо рта сигарету, – мало походил на того Гастелло. Он покорно плелся в бесконечной пробке, слушая быдловатое «Милицейское радио». Эта музыкальная жвачка для людей с не очень высокими культурными запросами надежно держалась на вершинах рейтингов популярности. Сейчас здесь крутился хит восьмидесятого года в исполнении Ольги Зарубиной:

 
На теплоходе музыка играет,
А я одна стою на берегу.
Машу рукой, а сердце замирает,
И ничего поделать не могу.
 

– Новости включи, пожалуйста, – сказал Потемкин.

Точнее – приказал. Водитель потыркал и попал на «Русскую службу новостей».

«Покушение на заместителя главы администрации президента Украины Анну Гетман произошло сегодня вечером. На трассе из элитного поселка Конча-Заспа в Киев было заложено взрывное устройство. Гетман госпитализирована в одну из киевских клиник».

«Обана! – неприятно удивился Потемкин. – Как же мы теперь?» Звонок мобильного не дал развернуться мыслям о печальном будущем без Ганны. Кирилл посмотрел на номер и принял вызов:

– Привет, детка.

Это была заместитель главного редактора крупнейшей деловой газеты «КоммерсантЪ» Елизавета Осиповская. Или просто Вета.

С отроческих лет Потемкин был избалован женским вниманием. Ему казался совершенно бессмысленным главный вопрос бытия, которым мучалась героиня нашумевшего телесериала «Секс в большом городе» Кэрри Брэдшоу: «Правильно ли вступать в интимные отношения с мужчиной на первом свидании?» Потемкин на самом деле не понимал, каким иным образом может закончиться такого рода мероприятие с его участием. Да вообще, зачем оно нужно, это «первое свидание» с букетами под мышкой и прогулкой под луной: Кирилл всегда сразу брал то, что хотел, так как знал, что практически во всех случаях сам является объектом острого желания. Другое дело – жизнь после секса. В этом смысле все существа противоположного пола в его представлении делились на три категории в соответствии с тем, каким образом произошло знакомство с ними. Первый контакт с женщиной, как известно, бывает американским, французским или русским.

Знакомство по-американски. Познакомились в баре, поехали в мотель. Утром ее нет, на столе записка: «Все было классно. Если захочу еще – я тебя найду».

Знакомство по-французски. Познакомились в кафе, поехали к друзьям. На другой день расстались, а в кармане записка: «Все было классно. Если захочешь еще – позвони».

Знакомство по-русски. Познакомились в метро, поехали домой. Утром просыпаешься, видишь бабу в халате и с бигудями. «Дорогой, холодильник надо купить новый, а мебель переставить. Да, кстати, в эту субботу мы едем к моей маме знакомиться».

Елизавета принадлежала к первому типу, поэтому с ней Кириллу было легко и комфортно. Она была наделена изящной фигурой, сексуальным голосом, неуемной постельной фантазией и ко всему прочему – интеллектом.

– Солнце, что делаешь? – проворковала Вета. – Какие планы?

Это был не праздный вопрос. С праздными вопросами Осиповская не звонила никогда.

– Планы наполеоновские, киса. Завтра вечером улетаю отдыхать на острова.

– Ах ты проказник! Так может, сегодня увидимся? На посошок, так сказать?

– Э-э-э… Не знаю… Я сейчас домой еду, вещи собирать.

Кирилл кокетничал. Он знал, какая фраза последует.

– А ты меня в гости приглашай. Помогу, чем смогу.

– Заманчивое предложение. Давай позвоню, как доеду.

– Давай. Я сама на юго-западе, в гостях сижу. Так что мне тут рядом.

Она отключилась, и у Потемкина приятно защекотало где-то ниже пояса. Он уже осязал ее нежные губы, гладил шелковистые волосы, большую упругую грудь, слышал прерывистое дыхание. Если бы она не позвонила, он, вероятно, сам набрал бы ее попозже, переведя отношения на французский вариант. Список барышень, относящихся к этой категории, был весьма обширен – несколько десятков имен и фамилий. Он был забит у него в компьютере в виде базы, где, чтобы случайно не перепутать, помимо телефона и рода занятий, были фотографии и всякие характерные пометки вроде «пьет как лошадь», «любит куни», «обожает порнуху» и пр. Когда у Кирилла возникало романтическое настроение, он изучал этот список, как меню в ресторане, выбирая себе что-нибудь соответствующее расположению духа. «Трюфели у вас сегодня хорошие?» – «К сожалению, сэр, они уже заказаны». – «Тогда куропаточку, вот эту, принесите, пожалуйста. И шоколадный мусс на десерт». Впрочем, Потемкин был совершенно уверен, что у большинства дев из его базы, в том числе и у Веты, имелся точно такой же свой список, только с мужскими именами. И ее звонок, скорее всего, означал не то, что бизнес-медиавумен воспылала к нему какими-то особенными чувствами, а лишь то, что те, кому она звонила до того, оказались уже заняты на текущий вечер. Моногамия давно вышла из моды, и промискуитет стал образом жизни поколения. Кирилл подумал, что они с Риммой, по сути, представляют собой две стороны одной медали.

«Кстати, – вспомнил Кирилл, – Мандрова же говорила, что недавно замуж вышла. Если теперь умрет, неплохо же обломится какому-то провинциальному альфонсу. Наследников-то у нее тоже нет». Во время последней встречи он не стал уточнять, кто ее муж. Но представить себе этого субъекта иначе как альфонсом, и именно провинциальным, было решительно невозможно – ни один заботящийся о своей репутации человек в здравом уме и твердой памяти не стал бы связывать себя с Риммой брачными узами.

Потемкин часто, но вынужденно задумывался об этих самых узах, поскольку постоянно встречал в глазах женщин немое восклицание, в котором были смешаны удивление, восхищение и надежда: «Такой штучный экземпляр, а до сих пор – ни жены, ни детей!» Однако все попытки окольцевать его были изначально обречены на провал. И дело было вовсе не в какой-то особенной привередливости или изменчивости натуры. В конце концов, есть же вполне счастливые семьи, где муж и жена бегают друг от друга и налево, и направо, и по кругу. Просто Потемкин был глубоко убежден, что семья является никакой не ячейкой общества, а инкубатором по выращиванию детей. Семья без детей столь же противоестественна, как брак гомосексуалистов. Вообще непонятно, зачем им, геям и лесбиянкам, это нужно. Если речь об имуществе, то подобные союзы вполне подпадают под определение «некоммерческого партнерства». С таким же успехом они могли бы добиваться легализации браков с котами, лошадьми или собаками.

У Кирилла детей быть не могло, так как его сперма оказалась мертвой. Он выяснил это много лет назад, когда начал интересоваться вопросом, почему при таком обилии контактов, зачастую незащищенных, ни одна из его знакомых ни разу не залетела. Причем его случай относился к разряду неизлечимых, потому что саму причину поражения семенной жидкости обнаружить не удалось. Его так и оставили с «бесплодием неясного генеза». Со временем Потемкин смирился с перспективой бездетности, а о том, чтобы воспитывать чужих детей, не могло быть и речи. Поэтому его сердце оставалось тефлоновым.

Между тем «дэушка» почти достигла цели путешествия. Они уже мчались по Новоясеневскому проспекту, как вдруг случилось невероятное. Кирилл не мог поверить своим глазам: та самая девочка в розовом платьице, которую он два часа назад видел в метро, бежала через проезжую часть прямо под колеса машины. Она догоняла голубой воздушный шарик с желтым смайликом, который, видимо, выскользнул у нее из рук. Трагедия казалась неизбежной – траектории их движения сходились в одной точке. Потемкина охватил ужас. Он увидел перекошенное лицо жирной мамы, безжизненное тело ребенка с вывернутыми конечностями, сгустки крови на асфальте, полицейские протоколы и сухой вердикт человека в форме: «Переходила дорогу в неположенном месте. Смотреть за детьми надо, гражданочка».

Этого нельзя было допустить. Потемкин напряг всю свою волю, пытаясь остановить продвижение в пространстве. Водитель с матюками дал по тормозам, машина словно ударилась о какое-то незримое препятствие и пошла юзом. Девочка остановилась как вкопанная. Ее остекленевшие от шока голубые глаза впились в мозг Кириллу, который почувствовал резкую боль: его швырнуло вперед так, что в груди хрустнуло – вероятно, ремнем перебило ребро. Машина встала буквально в нескольких сантиметрах от развевавшегося на ветру платьица. Водитель, хрипя, отстегнулся и выскочил из машины.

– Охренела, блядь, корова! – держась за грудь, заорал он застывшей на обочине мамаше.

Было такое впечатление, что он ее сейчас просто растерзает. Потемкин, потирая конечности, тоже вышел, достал пятитысячную купюру и протянул ее бомбиле:

– Вот, возьмите, компенсация морального вреда. Я, пожалуй, пешком дойду, тут рядом.

Мужик тут же остыл. Матюгаясь, он направился обратно к машине. Кирилл повернулся к девочке и потрепал ее за волосы:

– Больше так никогда не делай, ладно?

Дитя кивнуло и побежало к маме, прижимая к себе шарик. Потемкин помахал ей рукой и двинулся к дому. Удовлетворение от чуда, которое он, как ему казалось, только что совершил, переполняло его. В голове вертелась какая-то напыщенная дребедень про счастье всего мира и слезу ребенка. Кирилл был даже удивлен этому внезапно нахлынувшему возвышенному чувству. Такому цинику, как он, подобные сантименты были совершенно несвойственны. «Фу, достоевщина! – укорял он себя. – Тоже мне, инженер человеческих душ».

Внутренний диалог гуманиста и мизантропа продолжался до самого подъезда и прервался сам собой. Там, под козырьком, на освещенной фонарем лавочке, на которой во времена потемкинского детства обычно сидели старушки – божьи одуванчики, расположилась компания залетных гопников. Трое парней лет двадцати – двадцати пяти, явно не местных. Все будто сошли с конвейера одной фабрики по производству уродов: обветренное, слегка заплывшее лицо, широкие скулы, сутулая спина, красные руки с грязными ногтями, треники с пузырями на коленках. Все коротко стриженные, причем явно в домашних условиях и овечьими ножницами. У одного из них на голове даже красовался классический кожаный картуз «а ля Лужков». На лавочке лежал букет желтых хризантем, стояла початая бутылка копеечной водки и двухлитровая пластиковая канистра ерша, выпускаемого под брендом «пиво “Охота”» крепкое».

– Слышь, братан, закурить не будет? – Один из гопников сформулировал дежурный в подобных обстоятельствах месседж и сплюнул шелуху от семечек.

– Не курю, пацаны, – так же дежурно ответил Потемкин.

Стараясь не смотреть в их сторону, он продолжал двигаться к двери и уже протянул руку, чтобы набрать шифр на домофоне, как коренастый шкет перекрыл ему дорогу.

– А может, эта… взаймы дашь? А то не хватает чета, – разинув желтозубый рот, обратился он к Кириллу. – Завтра отдам, бля буду.

Это был неожиданный поворот сюжета. Обычно у них в районе вот так, прямо у дома, напороться на гоп-стоп было малореально. Но эти, как уже отметил Потемкин, были не местными.

– Чувак, я бы тебе занял, не жадный. – Кирилл пытался быть дружелюбным и даже как-то криво улыбнулся – на языке собеседников это называлось «лыбиться». – Но наличман с собой не ношу, все в банке лежит.

– А ты докажи.

Второй, долговязый, взял увесистый букет, встал со скамейки и начал обходить его сзади, а в руках третьего, продолжавшего сидеть, блеснуло перо выкидухи. Потемкин четко оценил расклад. Он понимал, с кем имеет дело. В нацистской Германии таких назвали untermensch[23]23
  Недочеловек (нем.).


[Закрыть]. Кирилл предпочитал более политкорректное определение «гуманоид», то есть существо человекоподобное, но не homo sapiens. В Москве проживало очень много таких – наверное, столько же, сколько нелегальных мигрантов из Центральной Азии. Но если азиаты, шуршащие по подвалам в центре города, своими повадками и социальной организацией напоминали тараканов, то эта публика, понаехавшая в первопрестольную из какой-нибудь уральской глубинки, представляла собой совершенно особую породу. Русский гопник – это гибрид медведя со свиньей. Видимо, так на славянском генофонде сказался Чернобыль. Они могли убить не ради денег или от садистских наклонностей, а просто из интереса, от скуки. Сейчас в самом мягком варианте гуманоиды собирались покалечить прилично одетого прохожего. Кирилл понял, что единственно возможный план действий в сложившейся ситуации – делать ноги.