Текст книги "666. Рождение зверя"

Кураев посмотрел на океан.

– Вы правы, несомненно. Здесь отдают себе отчет в том, кто я, и именно в таком качестве меня пригласили. Но ведь когда всякие злодеи приглашают Джеймса Бонда в свое логово, они всегда заранее знают, что имеют дело с агентом 007. Игра такая. А этот маскарад, как вы говорите, предназначен исключительно для россиянских гостей. И, кроме того, – отец Андрей взялся за турку, – почем вам знать – может быть, я и есть самый настоящий сигорец? Вещи не такие, какими они кажутся.

«Это я уже вчера слышал», – мелькнуло в голове у Кирилла. Кураев резко осекся и ушел в себя, как рак-отшельник прячется под панцирь при виде опасности, – видимо, он понял, что наговорил лишнего. Потемкин чувствовал, что протодиакон, как и Беатриче, недоговаривает, но и то, что он сейчас рассказал, давало обильную пищу для размышлений. Тут Кирилл заметил, как со стороны отеля к ним быстро приближается одетый в малахитового цвета рубашку и шорты плотный человек лет пятидесяти с легкой седеющей небритостью. Несмотря на дымчатые очки, Кирилл издалека узнал совиное лицо Вячеслава Али Полосина. «Как же, как же! – припомнил он. – Ведь они с Кураевым когда-то состояли в одном религиозно-философском кружке».

– Вячеслав Сергеевич! Какая встреча! – приподнялся Потемкин, когда Полосин подошел к их столику. – А мы вот с Андреем Вячеславовичем пытаемся раскрыть тайны острова Бела.

Полосин крякнул, сокрушенно посмотрел на отца Андрея и присел, сложив ноги по-турецки. Его глаза были скрыты, но эмоции можно было прочитать по лицу. «Болтун – находка для шпиона», – говорило это лицо.

– Все тайны этого острова никакими тайнами не являются, – буркнул Али. – Бордель, ничего более.

– Я тоже склоняюсь к этой версии, – сообщил Потемкин. – Однако, если вспомнить методику воспитания убийц-ассасинов, которую применял их гуру Хассан Ибн Саббах, то ключевым ее элементом был именно бордель, где одурманенные юноши получали представление о рае, в который им предстоит попасть после самопожертвования. Просто гурии там работали не за деньги, а по разнарядке. Другим важным элементом был гашиш. – Кирилл вытащил изо рта дымящуюся трубку и посмотрел на нее. – Так что некоторые внешние атрибуты тайного общества налицо.

– Гашиш имеет к этой истории весьма опосредованное отношение, – возразил Полосин. – В те времена словом «хашишийа» называли представителей низших классов, оборванцев. А все эти легенды про вездесущих убийц – сказки Марко Поло, которые потом перекочевали в художественную литературу. Гашишем как раз злоупотребляли литераторы, растрезвонившие потом всю эту чепуху. Тот же Александр Дюма-отец – он ведь писал своего «Графа Монте-Кристо», регулярно посещая Le Club des Hashischins[87]87
  «Клуб гашишистов» (фр.).


[Закрыть] доктора Моро де Тура.

– Но низариты-ассасины существовали, это исторический факт! – возмутился Кирилл. – От их рук погибло можество выдающихся деятелей той эпохи, например, великий визирь сельджукидов Низам Аль-Мульк и король Иерусалима Конрад Монферратский. Этому есть неопровержимые свидетельства. Более того, я склонен думать, что они действуют до сих пор.

– Низаритское государство прекратило свое существование в тринадцатом веке, когда пала крепость Аламут, – вмешался отец Андрей. – Общины низаритов до сих пор существуют во многих странах, но это вполне мирные люди. Имам исмаилитов-низаритов принц Карим Ага-Хан четвертый – уважаемый человек, известный меценат, которого принимали в Букингемском дворце и в Кремле. Ни о каких современных хашашинах я не слышал. – Кураев повернулся к Полосину: – А вы что-нибудь слышали, Вячеслав Сергеевич?

Полосин отрицательно помотал головой.

– Вы поменьше гашиш с пивом мешайте, Кирилл Ханович, – сухо сказал Кураев. – Это плохо заканчивается.

То ли от всей этой атмосферы секретности, то ли под влиянием гашиша в голове Потемкина начал складываться паззл. Он вспомнил, что Полосин пятнадцать лет назад чуть было не стал послом России в Ливане, где, по мнению Порохова, сейчас находится осиное гнездо ассасинов. Полосин очень хотел эту должность и предпринимал титанические лоббистские усилия, чтобы заполучить ее. Он почти добился своего – на него уже готовили агреман, однако в последний момент послом был назначен его близкий знакомый, бывший ректор дипакадемии Олег Пересыпкин. Собственно, после всей этой истории Полосин и перешел в ислам. Однако сейчас развивать эту конспирологическую линию не было никакого смысла. По тону и ужимкам двух отцов Кирилл понял, что ничего интересного для себя в этой компании он уже не узнает. Он был здесь лишним – два конфидента назначили встречу, чтобы обсудить какие-то закрытые для посторонних ушей темы, и его случайное общество их явно тяготило. Потемкин решил, что лучше всего самому дать им повод вежливо распрощаться.

– Послушайте, – дипломатическим тоном произнес он, – вы бывали в «Фениксе»?

Кураев с Полосиным переглянулись.

– Очень достойное место, – оживился отец Андрей. – Рекомендую посетить.

– Причем лучше всего прямо сейчас, – добавил Али. – Там в это время народу не очень много. Обед, знаете ли.

– Отлично! Последую вашему совету. Не желаете составить мне компанию?

Это была дань вежливости. Отцы предсказуемо замотали головами.

– Нет, Кирилл Ханович, я нынче не в настроении, – сказал Кураев.

Полосин клюнул носом, поддерживая своего приятеля. Потемкин поднялся с насиженного места, поклонился, сложив руки на груди, и двинулся в сторону отеля. По дорожке у пальмовой рощи катился пустой белый электромобиль с матерчатым тентом, укрывавшим ездков от солнца.

– Такси! – крикнул Кирилл.

Клаб-кар притормозил. Потемкин запрыгнул в него и бросил сидевшему за рулем чернявому халдею:

– В баню, шеф.

Игрушечная машинка заурчала и покатилась дальше. К удивлению Кирилла, они направились не сквозь нулевой этаж к Елисейским полям, а свернули налево и поехали вдоль здания отеля. Потемкин поначалу забеспокоился, что халдей его неправильно понял, но потом решил, что тому виднее. Когда электромобиль обогнул ресторанный комплекс, Кирилл понял замысел – прямо от входа в блок «А» через Эдемский сад уходила скрытая деревьями аллея, которая, судя по всему, вела непосредственно к «Фениксу». Халдей устремился было туда, но Потемкин резко схватил его за плечо:

– Тормозни-ка, братец!

Клаб-кар замер. Кирилл вышел из него, завороженно глядя поверх Эдемского сада – туда, куда вела дорога. Далеко впереди, в лиловом мареве, одиноко возвышалась невероятных размеров пальма. Он слышал о гигантских сейшельских пальмах, но такое увидел впервые. Дерево было, наверное, не менее пятидесяти метров в высоту. Оно превышало здание отеля и вообще все постройки на Беле. От пальмы исходили притягивающая энергия и мощь.

– Что это там? – спросил Потемкин, указывая в сторону пальмы.

– Это священное дерево острова Бела, – развернувшись, ответил халдей.

На его табличке было написано Orkhan. «Турок», – заключил Кирилл.

– Она искусственная?

– Что вы! – рассмеялся Орхан. – Живее не бывает.

– Мы можем сейчас к ней проехать?

– На этом, – халдей стукнул по баранке, – не получится. Пальма стоит посередине леса Paradise, там технику использовать нельзя. Можем доехать только до «Феникса», он примерно на полпути.

– Тогда поехали. – Потемкин залез обратно в машину.

Трасса оказалась весьма оживленной – по ней сновали электромобили и люди на сигвеях. «Очень разумно, – подумал Кирилл. – После чревоугодничанья прямая дорога туда, где можно расслабить тело и сбросить лишнее». Через несколько минут они уперлись в левый глаз смайлика – окруженную зеленью громадную сферу. То, что с высоты птичьего полета выглядело как радужка, оказалось держащейся на радиальных дугах-опорах крышей из голубого стекла, которая накрывала белоснежный остов. Над входом большими бронзовыми буквами было выложено слово PHOENIX и восседала означенная птица, держащая в лапе змею.

– Можете обойти здание, – Орхан показал на дорожку, которая огибала «Феникс», – или пройти сквозь термы, там с другой стороны выход есть.

– Спасибо, я разберусь.

Халдей улыбнулся и поехал обратно к отелю. Потемкин справедливо решил, что путь из пункта А в пункт Б по диаметру преодолеть быстрее, чем по окружности. «К тому же надо же узнать, с чем едят эту птицу», – подумал он и двинулся к входу в комплекс. Первое, что бросилось в глаза, когда он прошел через автоматически раскрывшиеся прозрачные двери, – люди в белых халатах, снующие по белоснежному полу. Как в регистратуре поликлиники. Однако, в отличие от медицинских учреждений, атмосфера здесь царила отнюдь не напряженная, а добрая и даже в некотором смысле домашняя. Во всю стену большого холла красовалось мозаичное панно, воспроизводящее «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли. Кирилл подошел к халдею у стойки – его внешность и табличка Taro не оставляли сомнений в том, что это был японец.

– Рад вас приветствовать! – поклонился Таро.

– Вот, зашел посмотреть, что тут такое, – с любопытством оглядел зал Кирилл.

– О, это очень просто! Я вам сейчас все объясню.

За его спиной появилась интерактивная панель с планом здания.

– Вот здесь, – японец показал на первый этаж, где было написно Relax Thermae, – Римские термы. Там же, для любителей, есть русская парная баня, сухая финская сауна и наша традиционная японская сэнто.

– Прямо как в «Коньке-Горбунке»: «Завтра я хочу заставить на дворе котлы поставить и костры под них сложить…»

– «Первый думаю налить до краев водой студеной, – подхватил весьма, как выяснилось, начитанный японец, – а второй – водой вареной, а последний – молоком, вскипятя его ключом».

Оба рассмеялись и ударили по рукам.

– Воды вареной на первом этаже предостаточно, – продолжил Таро. – Но что касается кипяченого молока или горячего шоколада, то лучше подняться этажом выше. – Таро поднял палец к надписи Catharsis Wellness & Beauty. – Здесь находится фитнес-клуб с гимнастическими залами, косметические и массажные салоны. У нас работают лучшие тренеры и специалисты, представлены все методики омоложения и школы массажа. Рекомендую, например, «Ши Янг» – золото втирается в кожу, улучшается ее тонус, повышается эластичность, на выходе – потрясающий омолаживающий эффект! Талассотерапия, всевозможные обертывания, акупунктура. Также эстетическая медицина – как безынъекционная, так и с уколами препаратов. В общем, к вашим услугам все, что известно человечеству в сфере безоперационного улучшения внешности.

– Впечатляет. А что на третьем этаже?

Японец указал на верхний ярус с надписью Revival Clinic:

– Это наша клиника. Здесь можно пройти полную диагностику и подлечить то, что плохо работает, или улучшить какие-то свои параметры. Есть физиотерапия – лазерная, электромагнитная, ингаляции. Если нужно хирургическое вмешательство, имеется соответствующее отделение. Наши врачи выполняют сложнейшие операции. Но если по результатам диагностики они видят, что сами не справятся, подключаются мировые светила – они все работают по контракту с отелем и в случае вызова обязаны прибыть на остров в течение двадцати четырех часов. В общем, у нашего «Феникса» как бы три ступени: релакс – катарсис – возрождение.

– Ага, а третий этаж предназначен для тех, кому никакой тюнинг уже не помогает возродиться из пепла и надо запчасти менять.

– Совершенно верно! – улыбнулся Таро.

– Ну, тогда я пойду для начала попарюсь. Где вход в ваши Термы Каракаллы?

– Мужчинам вон туда. – Японец показал направо.

– А у вас что, бани раздельные? – удивился Кирилл.

После суток пребывания на острове даже намек на поведение, связанное с понятием «стыд», уже представлялся ему чем-то из ряда вон выходящим.

– Да нет, что вы! – замахал руками Таро. – Просто переодеваются порознь. Это для удобства, чтобы не перепутать.

В указанном японцем направлении располагалась внушительных размеров арочная конструкция, над которой висела бронзовая табличка Apodyterium. Потемкин двинулся к ней, предвкушая новые впечатления.

Капиталисты-идеалисты

Двери растворились, и Кирилл вошел внутрь. Он оказался в теплом, хорошо проветриваемом предбаннике. Помещение пересекали длинные ряды деревянных скамеек. Места обозначали крючки с плечиками, закрепленные на расстоянии метра друг от друга. На скамейках стопками лежали свернутые полотенца, белоснежные простыни и тапочки-вьетнамки. Часть мест – навскидку, около трети – была уже занята: там висела одежда, а казенные простыни отсутствовали. Впрочем, не все из пришедших попариться забрали простыни, что вполне понятно: это все-таки баня, и прикрывать срамные места здесь совершенно не обязательно. В предбаннике было несколько человек – кто-то собирался заходить в термы, кто-то, наоборот, уже одевался на выход. Прямо по курсу на лавке сидел легендарный футболист Дэвид Бекхэм. Голый форвард, весь покрытый наколками, согнувшись в три погибели, рассматривал свою неимоверно длинную и крючковатую, как кочерга, стопу. Кирилл присел на свободное место и начал снимать сандалии. Закинув ногу на ногу, он посмотрел вверх. Сферический потолок украшала фреска, представлявшая собой коллаж из шедевров соцреалистической эротики кисти Александра Дейнеки. В этот панорамный рисунок были мастерски вписаны типажи из «Бегущих девушек», «Обеденного перерыва в Донбассе», «Игры в мяч», «На балконе», «Будущих летчиков» и т. д. Голые девушки и юноши с отсутствующими гениталиями бегали по воде, купались и нежились на солнце. Вся картина, выполненная в пастельных тонах, буквально дышала светом, создавая очень позитивное и светлое настроение. Потемкин подумал, что в советскую эпоху это искусство наполняло людей жизненной силой. Это невозможно было придумать: энергия, воплощенная в творчестве Дейнеки, должна была отражать реалии жизни. То есть все было не так уж и мрачно, как теперь об этом принято говорить. От мыслей об искусстве и советском прошлом Кирилла отвлек халдей Tiberius.

– Массаж не желаете?

– Нет, спасибо, – прошипел Потемкин.

Он никак не мог привыкнуть к способности местного мужского персонала возникать из пустоты. «Если халдеек называют гейшами, то этих, наверное, было бы правильно именовать ниндзя», – подумал Кирилл. Он скинул тунику, прихватил простыню и босиком пошел к двери, за которой, судя по всему, были собственно термы.

Двери опять разъехались в стороны, и на Потемкина пахнуло теплой влагой. Перед ним предстал гигантский атриум, своды которого уходили высоко вверх и заканчивались той самой стеклянной крышей-радужкой. Зрачок в центре, выглядевший сверху черным, оказался дырой, через которую проникал солнечный свет. Лучи его прорезали пар, расползавшийся по залу, играли на мраморном полу и стенах. Интерьер был великолепен: стены покрывала искусная мозаика, рисующая сцены из жизни античных богов, и причудливые бронзовые узоры, плющом поднимающиеся к потолку вдоль выступающих колонн, за которыми находились ниши с мраморными скамейками. Посреди зала располагался бассейн, к которому кольцами спускались ступени.

В термах было довольно многолюдно. Частью обнаженные, частью прикрывшиеся простынями патриции и матроны расслабленно сидели или лежали на скамьях, на ступеньках у бассейна, плескались в нем, прогуливались по залу. Подойдя поближе к водоему, Потемкин подумал, что здесь можно прямо сейчас открыть заседание Лиги арабских государств: среди расположившихся возле воды гостей были все относительно молодые главы осколков халифата, в том числе президент Сирии Башар Асад, глава Объединенных Арабских Эмиратов шейх Халифа ибн Зайд ан-Нахайян, саудовские принцы – неутомимый преследователь террористов Мухаммед бин Найеф и «аравийский Баффет» Аль-Валид, чье личное состояние недавно достигло 25 миллиардов долларов. «Арабская революция», похоже, не произвела на них никакого впечатления. Они о чем-то беседовали на своем птичьем языке, время от времени поглядывая на резвящихся в бассейне наложниц.

Кирилл чуть постоял на ступеньках, впитывая атмосферу общественной неги, потом поднялся и подошел к одной из ниш за колоннами. Среди женщин, возлежавших на мраморных скамьях, он узнал ту самую Айгюль Озкан. Рядом с Айгюль, слегка прислонившись к ней, сидела хрупкая и немного нескладная Дорис Лойтхард – бывший президент Швейцарской Конфедерации. На руке, которой она мягко поглаживала по коленке свою подругу, был розовый браслет. «Ах, ну да, Дорис ведь приложила немало сил, чтобы загладить в мусульманском мире негатив после референдума о запрете минаретов, – улыбнулся Потемкин. – Видимо, увлеклась».

Он пошел вглубь. Над дверью в нише висела табличка «Hamam». Кирилл, кажется, начал понимать архитектурную схему. В следующей нише была «Sauna», потом – «Banya». Двери бани раскрылись, и из парной вынесли раскрасневшегося владельца компании «Система», московского олигарха Владимира Евтушенкова. Его дряблые конечности переплетались с руками плечистых халдеев, с отбитых вениками ягодиц свисали лохмотья березовых листьев. Банщики подтащили зятя жены покойного Лужкова к бассейну и, раскачав, бросили его к плескающимся наложницам арабских шейхов.

– Владимир Петрович, да вы шалун! – взвизгнула одна из них.

Потемкин двинулся дальше. Над дверью в глубине очередной ниши он увидел иероглифы и понял, что это и есть то самое сэнто, которое рекламировал Таро. Купаться в бочках с кипятком ему не хотелось, и Кирилл пошел вперед. Тут он заметил вход, над которым было написано Caldarium. Судя по исходившему оттуда жару, это было самое обогреваемое помещение терм. Потемкин прошествовал туда. На стенах небольшого зала с бассейном – уменьшенной копии атриума – он рассмотрел бронзовые барельефы Эола и четырех ветров – Борея, Зефира, Нота и Эвра. Из уст Эола выходил пар. Люди здесь просто лежали – никто не двигался. Кирилл спустился к бассейну и пальцами ноги попробовал воду. Вода была горячей. Он шагал вдоль бассейна, размышляя о превратностях человеческого общения. Его не покидала мысль о том, что в интерьере терм чего-то не хватает. И Потемкин вдруг понял, чего именно: совокупляющихся людей. Почему-то здесь никто этим не занимался. «Вероятно, есть все же традиции», – заключил он.

Кирилл решил немедленно выйти оттуда и начал искать выход. В следующем помещении, украшенном изображением богини Ауры, оказалась большая крестообразная купель. Вода в нее лилась из чаш, которые держали в руках стоящие по краям мраморные нимфы. В этом зале никого не было. Потемкин отметил, что это весьма своевременно, и, доверив свое скромное одеяние одной из навеки застывших юных красавиц, ухнул с головой в полынью. Ледяная вода ужалила его распаренное тело миллионом осиных жал и вытолкнула вверх. Кирилл схватился за мраморные поручни и выполз на поверхность. Отлежавшись минуту, он встал, накинул на себя простыню и пошел дальше.

Следующим по ходу оказался еще один предбанник, совершенно пустой. На сей раз, судя по разбросанной одежде, это была общая для мужчин и женщин раздевалка. Отворив внешнюю дверь гардеробной, он понял, что достиг заветной цели – на него дышали райские кущи. Впереди стояла стена волшебного по многоцветью и запахам леса, над которым возвышалась таинственная пальма. Переход из терм к лесу практически не чувствовался – настолько этот пропитанный влагой лес сам походил на баню. Однако его отличие от Эдемского сада было разительным, и заключалось оно, как ни странно, в тишине. Лес загадочно молчал, не было слышно даже дуновения ветра. От райских кущ веяло неземным покоем и благодатью.

Единственное, что нарушало полное умиротворение, – журчание искусственного водопада. Источая прохладу, он спускался в сени деревьев по пристроенным к стене здания скалам. У подножия водопада была небольшая запруда, в которой покачивались две гондолы. От запруды в глубь леса уходил, изгибаясь, канал. Вдоль канала была проложена узкая дорожка. Потемкин сделал к ней несколько шагов и вдруг затормозил. В беседке рядом с водопадом сидел и читал книжку российский олигарх Александр Лебедин. Кирилл остановился, разглядывая его. Если бы не маленькие прямоугольные очки, этот седовласый, коротко остриженный человек был бы вылитый Брут, каким знаменитого цареубийцу запечатлели современники.

Лебедин являлся самым необычным из олигархов, которых во множестве подарила рейтингу журнала «Форбс» богатая русская земля. Во-первых, он был русским, что для этой прослойки российского общества само по себе – большая редкость. Во-вторых, он представлял собой весьма редкий экземпляр довольно-таки образованного бизнесмена. В-третьих, его пренебрежительное отношение к братьям по классу давно стало притчей во языцех. Человек, владеющий крупнейшими мировыми медиа-брендами, подобравший под свое крыло многие европейские и даже некоторые азиатские газеты, мог спокойно прийти в кедах и рваных джинсах хоть в Кремль, хоть на Даунингстрит, 10. В данном случае Лебедин, как и Кирилл, был обернут в простыню.

Он родился в обычной и даже в некотором смысле образцовой советской семье: папа – профессор, мама – учительница английского. После окончания одной из столичных английских школ, куда обычно пристраивали всех мальчиков и девочек из приличных семей, он поступил в МГИМО, куда в те времена без блата даже комар не залетал. Окончив институт в 1982 году, он пошел было в аспирантуру Института экономики мировой социалистической системы, но потом получил предложение, от которого не принято было отказываться. Новый генсек Андропов велел срочно создать в Первом главном управлении КГБ СССР отдел, где анализировали бы процессы на мировых капиталистических рынках. Лебедин оказался в числе избранных. Через пару лет его уже командировали в Лондон – работать в резидентуре. К 1991 году атташе достиг невиданных высот – в тридцать лет стал подполковником госбезопасности. Однако страна, где он сделал такую головокружительную карьеру, рухнула. «Если бы остался на службе, сейчас был бы спившимся генералом», – шутил он потом. Но Лебедин предпочел другой путь – уволился, вернулся на Родину и нырнул в мир бизнеса.

Легенда о происхождении его капиталов, которую Лебедин всегда транслировал в прессе, выглядела безупречно, но не очень убедительно. «Долго искал нишу для бизнеса, организовывал компании, пытался продавать колючую проволоку для войск ООН в Могадишо, купил вагон обуви из Южной Кореи, а она вся была на одну ногу!» Стартовый капитал он заработал тогда, когда на деньги банка «Империал» сыграл на облигациях стран «четвертого мира» и получил комиссионные. На них он приобрел маленький «Национальный резервный банк». Вскоре НРБ удачно «сел» на тему газовых долгов Украины и превратился в один из ведущих частных банков.

А потом наступил 1996 год, когда семибанкирщина сделала ставку на полуживого Ельцина. Сохранить власть можно было только жестко, вопрос заключался лишь в методах. Либо железной рукой, как предлагал глава стражи его величества Коржаков, либо ржавой, как настаивал Чубайс. В этой войне историческую роль сыграла знаменитая «коробка из-под ксерокса», в которой адъютанты чубайсовского штаба Лисовский и Евстафьев выносили из Белого дома наличность для шоу-кампании «Голосуй, или проиграешь!». Те банковские упаковки с купюрами происходили из НРБ. После задержания несунов Чубайс обвинил Коржакова, главу ФСБ Барсукова и их «духовного отца» вице-премьера Сосковца в заговоре и саботаже. Врагов демократии погнали поганой метлой, а результаты выборов посчитали как надо – благо, коммунисты особенно не сопротивлялись.

Окончательная победа капитализма между тем обернулась для Лебедина большими неприятностями. Многолетняя скандальная интермедия между ним и генеральным прокурором Скуратовым началась с ерунды: какой-то мелкий порученец Лебедина, некий Федоров, который обзавелся грин-кард в США, украл у лебединского банка что-то около семи миллионов долларов на сделках с облигациями. После ареста его счетов в Швейцарии, на которые были переведены ворованные деньги, Федоров в поисках крыши связался с братьями Егиазарянами, чьи жрицы любви цепко держали в своих объятиях генпрокурора России. На основании заявления Федорова, присланного по факсу из США, прокуратура возбудила против Лебедина дело по девятнадцати статьям Уголовного кодекса. Одновременно, благодаря теплым отношениям между Скуратовым и тогдашней швейцарской прокуроршей Карлой Дель Понте, были разблокированы зависшие на счетах у Федорова деньги, которые, разумеется, тут же пошли на оплату интимных услуг.

Три последующих года Лебедин каждый день ходил на допросы, как на работу. По его словам, перед каждым визитом к следователю он напивался в хлам и на допросах травил анекдоты. Все закончилось только в 1999 году, причем печально для прокурора, который обнаглел настолько, что начал задумываться о президентстве. Когда Ельцин проснулся и решил поменять это вконец замылившееся око, контролируемый мэром Москвы сенат предсказуемо взбунтовался и послал его куда подальше. Разруливанием этой ситуации занимались только что назначенный главой кремлевской администрации Александр Волошин и директор ФСБ Владимир Путин. Неожиданно выяснилось, что Скуратов очень похож на человека, который на сделанной скрытой камерой в квартире Ашота Егиазаряна записи предается любовным утехам с двумя проститутками. Говорят, прокурора по-доброму попросили написать заявление «по собственному». И только после того, как плейбой встал в позу, Михаил Швыдкой, в те времена директор государственного телеканала ВГТРК, выдал в эфир историческую пленку. После этого скандала заступники Скуратова разбежались, и прокурор канул в Лету вместе со всеми своими сорока двубортными костюмами, пошитыми за счет швейцарской фирмы Mabetex.

Лебедину же, предпочитающему более спортивный стиль одежды, в прокуратуре выдали справку, сильно напоминающую эпитафию на могиле старого большевика: «Спи спокойно, дорогой товарищ, факты не подтвердились». Видимо, именно эта история пробудила в нем интерес к разнообразной общественной и политической деятельности. Во всяком случае, он единственный из олигархов, кто несколько раз самостоятельно, а не по разнарядке правящей партии участвовал в выборах. Его дебют состоялся в 2003 году, когда он попытался бодаться с Лужковым на выборах мэра Москвы. Собственно, в ходе той кампании Потемкин с ним и познакомился – он выполнял для Лебедина кое-какие, как всегда деликатные, подрядные работы. Потом олигарх оставил банк и ушел в Госдуму, где прославился инициативой о запрете игорного бизнеса, начал финансировать оппозиционную «Новую газету», покупать английские издания, первым из олигархов завел себе «живой журнал», причем писал туда сам и вполне бойко – что называется, невзирая на чины и звания. Он вообще никогда за словом в карман не лез и регулярно позволял себе не только высказываться по поводу линии партии и правительства, но и судиться с министрами. Поэтому все, кто пытался его «раскусить», никак не могли взять в толк: это у него такое спецзадание или он на самом деле такой, как выразился один из руководителей государства, «авангардный»? Последний раз этот авангардизм проявился на выборах мэра Сочи в 2009 году, в которых неугомонный олигарх пытался участвовать. Тогда-то Кирилл с ним пересекался последний раз – он консультировал лебединский штаб по пиару. Но избирательной кампании в Сочи толком не получилось: хотя электорат был весьма воодушевлен появлением кандидата, чье личное состояние превышало бюджет города, олигарха просто и незатейливо сняли с дистанции решением ручного местного суда – за то, что три подставные несовершеннолетние девочки перечислили ему на счет избирательного фонда по тысяче рублей. Надо ли говорить, что автором этой комбинации был Потемкин, который в своей обычной манере, играл на нескольких досках. С тех пор прошло несколько лет, и вот судьба вновь свела его с этим человеком, перед которым он чувстовавал определенную вину за свои проделки. Кирилл зашел в беседку:

– Александр Евгеньевич! Как я рад вас видеть.

Олигарх снял очки и посмотрел на Кирилла подслеповатыми глазами:

– Добрый день, Кирилл…

«Память профессиональная», – отметил Потемкин:

– Вы меня помните?

– Как же, как же. К сожалению, в наших исторических условиях вашему гению трудно найти применение… Какими судьбами вас занесло в этот оазис порока? Присаживайтесь.

– Да так вот как-то. Пригласили, грех было отказываться, извиняюсь за каламбур. Что читаете?

– Эдвард Гиббон, – Лебедин показал обложку пухлого фолианта – судя по всему, оригинального издания. – «История упадка и разрушения Римской империи». Весьма поучительно.

– Не соглашусь с вами, – тут же возразил Потемкин. – То, что написал Гиббон, – его домыслы. Все же полторы тысячи лет прошло. Куда интересней читать первоисточники – тех, кто был реально погружен в эпоху. Того же Тацита, например. Или Аврелия Виктора. Пушкин, кстати, весьма интересовался этим слегка подзабытым автором. Но я, собственно, не об этом.

Лебедин посмотрел на собеседника и как бы невзначай выставил руку с красным браслетом.

– О чем же?

– Если честно, никак не ожидал встретить вас в этом месте.

Лебедин водрузил очки себе на нос.

– Отчего же?

– По имиджу не вписываетесь.

– У меня тут кое-какие встречи. К тому же, знаете, – Лебедин вдруг стал сосредоточенным, – как говорил Гилберт Честертон: если хочешь спрятать лист – отнеси его в лес. Здесь неплохое место для желающих вырваться за пределы пространства и времени. И главное, – олигарх посерьезнел, – напрочь отсутствуют холимы. За ненадобностью.

– Холимы?

– Ну да, это такое приспособление из высушенной тыквы. Типа бандажа, который мужики из диких племен на Папуа Новая Гвинея надевают себе на хуй. Я их там насмотрелся, когда путешествовал. Чем холим длиннее и красочнее, тем выше статус самца. На Côte d’Azur[88]88
  Лазурный берег (фр.).


[Закрыть] это сублимируется в «бентли» и яхты. А здесь все это не так очевидно. Много вполне вменяемых людей, есть о чем поговорить.

– Эдакий санаторий… – начал было Кирилл, но прервался, так как увидел нечто забавное.

Мимо их беседки степенно прошествовали Мухаммед бин Найеф и бывший министр иностранных дел Израиля, лидер партии «Кадима» Ципи Ливни в сопровождении чернокожего халдея. Они сели в гондолу, халдей взялся за весло и повез их по каналу. Лебедин и бровью не повел.

– Санаторий? – Он пригладил короткие волосы. – Я бы не сказал. Санаторий – от слова «санация». Скорее, профилакторий. Или резервация для мировой вертикали – гайки подтянуть, шурупы подвинтить, чтоб не качалась сильно. Я тут как-то высказал мысль, что нам в России надо бы создать особый федеральный округ, в который поместить всю нашу местную вертикаль. Включить туда Рублевку, Сколково, Кутузовский проспект, Новый Арбат и Кремль с окрестностями. – Он зевнул, вытянул ноги и растопырил пальцы. – И чтобы они там все жили, как за каменной стеной – желательно в прямом смысле слова. Ходили друг к другу в гости, «терли» в своих ресторанах, ездили на машинах с мигалками. Причем сделать градацию мигалок – по размеру, цвету и оттенку, чтобы сразу было видно, что за холим едет. Еще можно было бы отдельный аэропорт построить, чтобы им вообще не было никакой надобности покидать свою зону.