Текст книги "666. Рождение зверя"

Исида

Не зажигая света в гостиной, Кирилл сразу прошел в спальню и начал быстро переодеваться. Сорочка, смокинг, брюки, туфли, бабочка – все было ослепительно белого цвета. Выбор Беатриче оказался исключительно удачен, с размерами она не ошиблась. Все вещи сидели на Потемкине так, словно были сшиты на заказ. Посмотрев в зеркало, он остался весьма доволен собой. Покидая спальню, Кирилл решил заглянуть в бар. Он включил свет в гостиной и тут же отшатнулся, как будто вместо вип-апартаментов случайно нарвался на выгребную яму. Там действительно случилось что-то необычное. Потемкин перевел дух, осторожно зашел в гостиную и стал ее осматривать.

Помещение преобразилось до неузнаваемости. На месте когда-то веселого Бахуса красовалось нечто страшное, отдаленно напоминающее серафима. Только вместо шести крыльев у него были безобразные паучьи лапы, а голова окончательно превратилась в монгольскую маску демона. Подобных фигур было несколько. Над панелью, окружая ее, была изображена змея, кусающая себя за хвост. Все фрески на стенах и потолке были выполнены в стиле Босха и отражали муки, ужас и отчаяние. Все фрагменты оказались увязаны между собой и даже перетекали друг в друга так, что, если не концентрироваться на каком-то отдельном сюжете, а пытаться воспринимать убранство зала целостно, создавалось ощущение, что оно постоянно движется.

– Надо поменять номер, – решил Потемкин и подошел к бару, который тут же открылся.

Кирилл налил рюмку абсента, опрокинул ее и полез в холодильник, чтобы запить холодной минералкой. Никакой воды в холодильнике не было – только пиво. Преодолевая жжение и першение в горле, он ухватил со стола лимон и откусил вместе с кожурой. «Еще воды надо заказать, – подумал он, выплевывая в вазу ошметки цитрусовых. – Но это потом. Первым делом девушки, самолеты подождут». Он поправил бабочку и направился к выходу.

Потемкин быстро спустился на нулевой этаж «Вавилона» и оказался в фойе у входа в «Оргазм». Туда уже стягивались, словно глухари на токовище, посетители – по лестнице сверху и из лифтов выходили небрежно одетые постояльцы, предвкушавшие океан страсти. С ними диссонировала публика, кучковавшаяся около выхода на улицу и явно собиравшаяся на представление в амфитеатр. Здесь встречались и отправлялись на воздух, сверкая бриллиантами, дамы в вечерних шелковых платьях. Их кавалеры, закованные в строгие смокинги, галантно пропускали друг друга вперед. Особенно выделялся голубоглазый Хью Грант – гранд-денди актерского сообщества Туманного Альбиона с всклокоченными, будто он только что встал с постели, волосами, который беспрестанно отпускал шуточки, приводя в неописуемый восторг двух сопровождавших его нимф. Кирилл почувствовал руку у себя на плече.

– Дружище, вы отлично выглядите!

Потемкин развернулся: перед ним стоял Михаил. Гения было совершенно не узнать. Из пьяной рухляди он превратился в элегантного, подтянутого джентльмена. Писатель был одет в черный смокинг с атласными лацканами, идеально выглаженные тонкие брюки и лаковые туфли. Картину дополняла трость с набалдашником из слоновой кости. Впрочем, во внешности классика была одна экстравагантная деталь – его волосы оказались бережно заплетены в косу и уложены вокруг головы, на манер Юлии Тимошенко. «Накладная, – экспертно заключил Кирилл. – Свои бы он так быстро не накрутил».

– Идем, а то сейчас все кареты расхватают. – Левинсон жестом пригласил Потемкина к выходу.

Густой жаркий воздух вышиб из Потемкина пот. Он вдруг понял, что подобный дресс-код в здешней атмосфере больше смахивает на экзекуцию. Однако Михаила это ничуть не смущало, равно как и остальную публику, одетую аналогичным образом. На освещенной площадке у входа стояло несколько клаб-каров. Они сели в ближайший, которым управлял уже знакомый Потемкину Орхан.

– Трогай, любезный. – Михаил слегка коснулся тростью плеча Орхана.

Машинка плавно покатилась по сумрачной аллее, похожей на ту, что вела к «Фениксу». Проехав сквозь отходящие ко сну заросли, они выскочили на открытое пространство. Несколько десятков электромобилей стояли на приколе вокруг огромной воронки, окруженной невысокой мраморной стеной, в которой было несколько входов. Внутрь воронки светили установленные на стене разноцветные прожекторы. Над воронкой, как дымка, висела светящаяся аура.

– Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. – Левинсон вылез из тележки. – Орхан, ты ведь нас здесь подождешь, ладно?

Орхан понимающе кивнул. Они пошли вперед по освещаемой вмонтированными в землю лампочками бетонной дорожке и зашли через один из проемов. Взору Кирилла открылась фантастическая картина. Это был тот самый вогнутый глаз, освещаемый сверху прожекторами и поджариваемый изнутри сотнями огней. При этом внутри амфитеатра было совсем не жарко, даже, скорее, прохладно – видимо, хорошо работали кондиционеры. На дне воронки была сцена – такая же, как в «Фениксе», голубая радужка с черной дырой по центру. Поднимавшиеся вверх ярусы были испещрены уютными ложами с белыми столами и креслами. На столах стояли свечи, которые дополняли электрическое освещение зала рукотворным огнем. Михаил достал из кармана бумажку с каким-то номером и двинулся вниз, увлекая за собой Потемкина. Он заправски раздвигал тростью толпившихся в проходе гостей. Наконец на седьмом этаже старый гей нашел забронированный им закуток. Левинсон прошмыгнул туда и уселся, приглашая своего нового приятеля.

– Ну вот! – выдохнул он. – Кажется, приземлились.

Зал гудел. Мужчины пафосно раскланивались друг перед другом, женщины обмахивались веерами. Через некоторое время перед их столиком вырос уже знакомый по пляжу халдей Франк.

– Текилу я не буду, – крякнул Левинсон. – Обстановка неподобающая.

– Я от виски тоже, пожалуй, откажусь, – сказал Потемкин. – Херес у вас хороший есть?

– Есть испанский семьдесят третьего года и португальский семьдесят восьмого.

– Давайте гишпанский, – выбрал Михаил. – И фруктовую корзину принесите.

– Сей момент.

Франк бесшумно растворился. Зрители уже почти все расселись. На сцене началось какое-то движение. Прожекторы заполыхали еще ярче, из черного отверстия, словно в цирке, поднялась платформа. Там стоял рояль, за которым сидел Элтон Джон в перламутровом костюме и фиолетовой шляпе с павлиньим пером. Одновременно радужка глаза раздвинулась, и показалась вторая платформа, на которой сидел оркестр. Запиликали скрипки, Элтон ударил по клавишам и запел Madman Across the Water[98]98
  Безумец на другой стороне реки (англ.).


[Закрыть] 1970 года. Зал начал подпевать ему, хлопая в ладоши:

 
We’ll come again next
Thursday afternoon
The In-laws hope they’ll see you very soon
But is it in your conscience that you’re after
Another glimpse of the madman across the water![99]99
Мы придём опять днём в следующий четвергРодня надеется, что увидит тебя очень скороНо это в своём сознании ты гонишьсяЗа очередным видениемБезумцем на другой стороне реки (англ.).

[Закрыть]
 

Вскоре появился Франк с хересом. Он аккуратно разлил содержимое бутылки по бокалам. Кирилл вытащил из кармана пачку папирос и закурил от свечи. Левинсон, слегка притопывая, искоса посматривал на него. Судя по всему, в нем затеплилась надежда на более тесное общение с новым знакомым. Старенький Джон распалялся все больше и больше:

 
The ground’s a long way down but I need more
Is the nightmare blackor are the windows painted
Will they come again next week
Can my mind really take it![100]100
Долгий путь вниз по земле, но мне нужно ещёЭто темнота кошмараИли закрашены окна?Если они придут снова на следующей неделеСпособен ли будет вообще мой рассудок вынести это? (англ.)

[Закрыть]
 

Зал взорвался аплодисментами. Кирилл затушил бычок. Во всем происходящем было что-то не так.

– Миша, мне опять кажется, что ты меня разводишь по поводу Беатриче, – заявил он Левинсону. – Ты не знаешь, где она.

– Правда? – Классик поднял брови. – То есть ты считаешь, что я обманщик, бесчестный человек?

– Да, я так думаю.

– Хорошо, давай замажем. Ты говоришь, что я тебя не приведу к ней, а я говорю, что приведу.

– И какая же ставка?

– Раз задета моя честь, ты должен поставить свою. Если проиграешь, придется тебе завтра переспать со мной.

– А если ты проиграешь?

– Ну… – задумался Левинсон. – Если я трахну какую-нибудь бабу, это вряд ли будет равноценной ставкой… Я ставлю на кон судьбу литпроекта «Пелевин».

– Как это?

– Если ты выиграешь, он будет закрыт навсегда. Для публики Виктор Пелевин просто скоропостижно умрет от какой-нибудь болезни.

– Хорошо, согласен. – Потемкин протянул руку. – Давай.

В нем проснулся дремавший годами азарт. Тем более, что сейчас для встречи с Бетой он был готов поставить все, что угодно. В этот момент сэр Джон начал исполнять «Can you feel the love tonight»[101]101
  Почувствуй любовь этим вечером (англ.).


[Закрыть]. Музыка была громкой, но не оглушающей, и кричать на ухо было совсем не обязательно.

– Ты хорошо подумал? – Миша цепко ухватил ладонь Кирилла и сжал ее. – Слово не воробей.

– Отлично подумал, давай!

– Нужен кто-то третий, чтобы разбить… – Левинсон почесал щеку, оглядываясь по сторонам. – Кого бы попросить-то? А! Беатриче! Разбей, пожалуйста.

Из гудящего и мигающего пространства перед ними выросла Беатриче. Увидев ее, Кирилл оцепенел. Он хотел было крикнуть, чтобы она не делала того, о чем ее попросил Левинсон, но почувствовал, что онемел, – челюсти и язык не слушались его. Бета, улыбаясь, подошла к ним и шутливо ударила ребром ладони по сцепленным кистям. Левинсон тут же разжал руку:

– Ну вот ты и попал!

– Привет, зайчики! О чем спорили? – спросила фея, присаживаясь за их столик.

Беатриче была не в халдейской униформе, а в воздушном белом платье, подчеркивающем ее великолепную фигуру. Она сняла с плеча элегантную сумочку и поставила на стол. Элтон Джон сотрясал амфитеатр мощным голосом:

 
And can you feel the love tonight?
It is where we are
It’s enough for this wide-eyed wanderer
That we got this far[102]102
Ты чувствуешь любовь этой ночью?Она здесь, она в нас…Этому очарованному страннику достаточно одного тогоЧто мы смогли зайти так далеко.

[Закрыть].
 

В Кирилле смешались радость от того, что он ее встретил, и ужасная досада от того, что писатель его все-таки развел. Он схватил Беатриче за руку:

– Бета! Я тебя весь день искал. Переживал, черт-те что уже думал про тебя. Неужели не могла хотя бы весточку какую-нибудь послать?

Беатриче погладила его по руке и показала на Левинсона:

– Милый, так вот же весточка. Это Миша, мой старый друг. Я его попросила тебя найти и привести сюда. Специально его просила – ты ведь не будешь его ко мне ревновать. Так о чем вы тут спорили-то?

Левинсон ехидно прокашлялся. Кирилл замялся.

– Тебе лучше не знать, дорогая, – сказал он. – А где ты была целый день?

– Не хотите говорить – не надо. Секретничайте себе. – Беатриче немного надулась. – Может, вина даме нальешь?

Потемкин схватил бутылку и налил ей хереса. Беатриче попробовала:

– М-м-м! Вкусно! Давайте за встречу.

Звон бокалов растаял в овациях.

– Кира, не сердись на меня, – прощебетала фея. – Я сегодня весь день занималась тем, о чем мы вчера разговаривали.

– Ну и?

– Сейчас ты должен пойти и кое с кем встретиться.

– Без тебя я никуда не пойду, – насторожился Потемкин. – Конечно, об этом не может быть и речи. Мы вместе пойдем, прямо сейчас. Я сюда, в общем-то, за тобой пришла. Они допили херес и поднялись с мест. Левинсон игриво послал им вслед воздушный поцелуй: – Летите, голубки! А ты, Потемкин, не забывай, что долг платежом красен. Так что до завтра. – О чем это он? – встревожилась Беатриче. – Да так, не бери в голову. – Кирилл взял ее за руку и потащил к лестнице. Зрительный зал колыхался и шумел. Когда они достигли вершины амфитеатра, сэр Элтон начал I believe in love[103]103
  Я верю в любовь (англ.).


[Закрыть].

 
I believe in love, it’s all we got
Love has no boundaries, costs nothing to touch
War makes money, cancer sleeps
Curled up in my father and that means something to me
Churches and dictators, politics and papers
Everything crumbles sooner or later
But love, I believe in love[104]104
Я верю в любовьЭто все, что у нас естьУ любви нет границОна не требует денегВойна приносит доходРак дремлет, затаившись. в теле моего отца, и этомне совсем не безразличноЦеркви и диктаторы, политика и прессаРано или поздно всё это превратится в пыль Но я верю в любовь (англ.).

[Закрыть].
 

Потемкин и Беатриче вышли на освещенную площадку, где ожидали клиентов халдеи на своих машинках. Впереди шелестела чарующая мгла леса Paradise.

– Ну и куда теперь? – спросил Кирилл.

– Туда. – Она показала на светящуюся дорожку, которая вела в чащу. – Пойдем, я тебе по пути все расскажу. Мы никуда не торопимся, как будто просто гуляем.

– «Как будто»? Да мы и в самом деле гуляем. – Кирилл совсем расслабился и запел: – Выйду на улицу, гляну на село – девки гуляют, и мне весело…

– Кира, послушай, – Беатриче взяла его за руку и крепко сжала запястье. – Сегодня самый важный день в твоей жизни. – Она помолчала и добавила: – Да и в моей тоже. Поэтому относись ко всему, что сейчас произойдет, серьезно, без вот этих твоих подколочек. Главное, что бы ни случилось, ничего не бойся. Все будет хорошо.

Бета сказала это с таким трагически-возвышенным выражением лица, что Кирилл чуть не рассмеялся. Но как только они зашли в лес, его саркастическое восприятие происходящего улетучилось. Потемкин обнаружил, что к ночи райские кущи изменились. Не внешне – внутренне. Лес уже не молчал. Окружающий мир был наполнен звуками, но странными – это был тихий шепот. Кущи, которые окружали их, дышали и, казалось, хотели что-то сказать. Какая-то дремучая сила сопровождала вторгшихся в ее владения странников, кралась во мраке справа и слева от освещенной дорожки и, казалось, в любой момент выскочит им наперерез. Потемкину стало немного не по себе, но еще больше, чем этого леса, он боялся показать Беатриче свой страх. Когда-то давно в Сочи он точно так же шел по парку «Ривьера», деревья разговаривали с ним, а девушка, которую он подцепил в местном баре, боялась обидеть его, разговаривающего с деревьями.

– Кирилл, – Беатриче прижала руку к сердцу, – прости меня, но я тебе вчера не все рассказала.

– Это я уже понял, – усмехнулся Потемкин.

– Я не могла тебе сказать, потому что не была уверена. Но потом мне было открыто то, что изменило мой мир и скоро изменит весь мир вокруг нас.

– У меня тоже в последнее время какие-то кошмарные галлюцинации, – признался Кирилл.

– Слушай и не перебивай! – рассердилась Беатриче. – Этот остров – мистическое место. Это не просто точка на карте, кусочек суши, затерянный в океане. У него есть оборотная сторона, скрывающая тайну, недоступную сознанию человека. Никто точно не знает, что это такое. Те, кто владеет Белой, уже несколько тысяч лет пытаются проникнуть по ту сторону бытия. Но извлечь святой источник может только мессия – тот, кто родился человеком, но человеком не является. Все эти люди, которых ты здесь видишь, проходят что-то вроде кастинга на эту роль. Их ищут, за ними наблюдают, приглашают сюда. Каждый из них пьет из чаши наслаждений и получает свой глоток власти, которым пользуется на Большой земле. Однако до сих пор никто из них не смог открыть дверь, за которой находится источник, дарующий абсолютную власть над миром и бессмертие.

Кирилл слушал голос Беты как завороженный. Он обратил внимание, что дорожка, по которой они идут, странно петляет, пересекаясь с другими дорожками. Это было похоже на лабиринт. Но Беатриче шла уверенно, будто точно знала маршрут к цели. Кирилл ощущал тревогу, но понимал, что ни остановиться, ни вернуться назад уже нельзя.

– Сегодня ночью у меня было видение, – продолжала Беатриче. – Я никогда не видела в своих снах ничего более реального и никогда не запоминала их так, как запомнила этот. Как будто я гуляла здесь, по этому лесу, и вдруг передо мной появилась Она. Она открылась мне и указала на тебя. Она сказала, чтобы я привела тебя к Ней, и объяснила, как это сделать. Там были совершенно четкие знаки. Если сейчас нам удастся пройти этот путь, значит, ты – тот самый, кого Она ждала. А если ждала Она, то ждала и я. Вот так все замкнулось, и змея укусила себя за хвост.

Потемкин остановился:

– Извини, милая, я запутался. Кто «Она»? Ты о ком говоришь? Мадонна ваша, что ли?

Беатриче покрутила пальцем у его виска:

– Какая еще Мадонна? Забудь. Я сегодня целый день сидела в хранилищах Мусейона и поняла, кто послал меня к тебе.

– И кто же? – затаил дыхание Кирилл.

– Великая Исида, мать всего сущего.

Потемкин выдохнул и остановился. Он не знал, бояться ему или смеяться.

– Не понимаю, неужели ты во все это веришь? Это же бред какой-то!

Беатриче открыла свою сумочку и вытащила завязанный замысловатым способом пучок волос, в которые вплетена золотая нить.

– Знаешь, что это?

– Похоже на морской узел.

– Это тет – «узел Исиды», или «узел крови». И это мои волосы были заплетены так, когда я проснулась.

– Зря отрезала. По-моему, очень красиво.

– Перестань паясничать! Скажи честно, у тебя есть какое-нибудь другое объяснение тому, что происходит с тобой в последние дни? Я могу лишь догадываться, что было раньше, но неужели то, что ты видишь у себя перед носом, тебя не убеждает?

Они пошли дальше, и Потемкин задумался. Его разум упорно сопротивлялся и хватался за плавающие в мутном омуте реальности соломинки. Но это было тщетно. В глубине души он понимал, что фея права: никакого рационального объяснения не существует. Цепь событий, которая привела его сюда, в этот лес, находилась за гранью понимания. Слова Беатриче перестали казаться ему бредом. «Но что она имела в виду, когда сказала „перед носом“? – спросил он сам себя. – Изменившуюся команту в отеле, этот тет или саму себя? Сейчас перед моим носом находится она. Хотя, с другой стороны, она сама конечно же совершеннейшее чудо». Вдруг он вспомнил пьяную проповедь Левинсона о вечной жизни и отца Андрея с его заговором сигорцев-каббалистов.

– Подожди! Ты сказала «те, кто владеет островом». Ты ведь знаешь, кто это?

Беатриче нахмурилась. Кирилл видел, что она знает ответ, но в душе ее происходит борьба. Он решил облегчить ей признание:

– Сигорцы?

– А ты откуда знаешь?

– Я тоже сегодня не дурака валял, – не без гордости сообщил Потемкин.

Фея взяла его за руку:

– Да, этот остров принадлежит им. Они ищут драгоценный камень, просеивая тонны человеческого материала. Благодаря самому процессу и сопутствующим технологиям удалось создать уникальную систему управления цивилизацией.

– Так вот где находится мировая закулиса!

– Если совсем грубо, то так и есть. Хотя указать какую-то точку на карте трудно, ведь этот народ рассеян по мировым элитам, а решения выносит Синедрион, который вообще не имеет географической локализации. Но сам по себе Сигор – не единственный центр власти. У сигорцев много врагов, идет скрытая от мира война на выживание. Поэтому они и хотят найти краеугольный камень. В этом смысл всей мировой истории.

– Бета, – Потемкин потянул ее к себе, пытаясь заглянуть в глаза. – Ты недоговариваешь. Скажи, какое ты имеешь ко всему этому отношение? Где прячутся эти сигорцы? Если ты сейчас мне соврешь или уйдешь от ответа, я развернусь и пойду обратно.

Беатриче помолчала, обдумывая, что ответить.

– Если ты развернешься и пойдешь назад, Кира, ты заблудишься и будешь бродить здесь как минимум до утра. Но я буду с тобой откровенной: искать сигорцев не надо, потому что здесь они окружают тебя постоянно. Во мне течет кровь Сигора. Все халдеи являются сигорцами.

Потемкин моментально протрезвел.

– Но как?! Как это может быть? Ведь ты – русская, ты родилась в России. Роланд – черный, Айгюль – турчанка, а Таро – вообще японец. Как вы все можете быть одним народом?

– Евреи, выросшие на разных континентах, тоже внешне очень отличаются друг от друга, Кирилл. Но это одна кровь. Мы ведем свое родство по отцовской линии, от основателя Сигора – великого царя Зоара, который прожил тысячу лет. Его семя передается из поколения в поколение через очень жесткий отбор. Сигорцев вынашивают суррогатные матери, которые конечно же придают им этнические черты своего народа. Когда посевы всходят, надзирающие за отдельными участками предикторы бережно собирают ростки и отправляют сюда. По достижении тридцати лет мы покидаем остров и уходим в мир, принимая бразды правления от тех, кто уже слаб и не может их более держать. Сигор правит миром. – Беатриче подумала и добавила: – Во всяком случае, значительной его частью.

Паззл окончательно сложился, Кирилл увидел картину. Теперь было понятно, откуда взялся приют, теперь объяснилось то, почему за маской услужливости скрывалось надменное отношение халдеев к клиентам отеля.

– И много ваших внедрено в топ-менеджмент цивилизации? – спросил он.

– Достаточно, чтобы удерживать ситуацию под контролем. Так продолжалось сотни лет, однако в последнее время начались тектонические сдвиги, и все стало меняться. Мир рушится, рассыпается на глазах. Поэтому поиски ключа к источнику власти были усилены. Теперь мне кажется, что мы искали не то и не там. А самое главное – плохо представляем себе все последствия.

– Так, может, и не надо его искать? Зачем пересекать эту зыбкую грань? Мы с тобой, конечно, можем перевернуть представления о мироздании. Непонятно только, останется ли оно потом, это мироздание.

– У нас нет выхода, милый. Хуже все равно не будет. Как мне сказала Исида, человечеству в его нынешнем состоянии осталось недолго.

– Хорошо, я согласен. – Кирилл обнял Бету за талию. – Только скажи, наконец, куда мы идем и когда придем, принцесса?

– Мы уже пришли, принц!

Они стояли у края поляны, утопающей в лунном свете. Посреди поляны возвышалась та самая пальма, которую Потемкин видел издали и до которой так хотел добраться. Около нее стояла телефонная будка – такая, какие во времена потемкинской молодости были расставлены на улицах советских городов. Ее грязные стекла скреплял проржавевший каркас, выкрашенный в серый и красный цвет. Они пошли по траве, распугивая полчища шуршащих под ногами крабов. Беатриче подошла к будке и отворила скрипучую дверцу. Внутри зажглась тусклая лампочка. На задней стене висел тот самый таксофон, в который, чтобы позвонить, Кирилл когда-то опускал двухкопеечную монету. Иногда удавалось применить хитрость: придерживая монетку большим пальцем, в самый момент соединения с абонентом надо было сильно надавить на защелку. Автомат сглатывал приманку и включался, а монетка оставалась под пальцем. Беатриче сняла замызганную пластиковую трубку, к которой тянулся рифленый железный шнур, и протянула ее Потемкину. – Кому звонить? – спросил он.

– Тебе виднее.

Кирилл, как по наитию, набрал семь цифр своего домашнего номера. В холодной трубке захрипело, и раздались глухие протяжные гудки. На седьмом где-то щелкнуло, и послышался далекий, отдающий эхом, как в колодце, женский голос:

– Сыно-ок! Ты когда домой пойдешь? Ну-ка давай быстро!

Потемкин отшатнулся. Это был голос из его детства – голос матери. Так она кричала из окна на кухне, когда он, увлекшись игрой с мальчишками на пустыре у подъезда, запаздывал к ужину.

– Что это?! – крикнул Кирилл. – Что это такое?!

Беатриче смотрела на него испуганно, но твердо. В ее глазах читалась решимость идти до конца. Кабина затряслась и швырнулась вниз – земля под ними будто провалилась. Дно ушло из-под их ног – они летели в режиме свободного падения, кувыркаясь в невесомости. Потемкин в панике метался по кабине, вглядываясь в несущиеся вверх пласты. Заметив его страх, Беатриче нежно обхватила его, прижавшись всем телом:

– Не бойся, милый, все будет хорошо. Вспомни Алису, провалившуюся в кроличью нору.

Кирилл вспомнил, как ему довелось побывать в угольной шахте. Это было в Кузбассе – высокие чины из правительственной комиссии, надев фирменные каски с фонариками, ради бессмысленного пиара ухнули на громыхающем лифте в эту бездну. Впечатления остались незабываемые. Он и представить себе не мог, что там можно было не то чтобы работать, а просто находиться. Однако гномы трудились там десятилетиями, династиями, получая за свой адский труд жалкие копейки. Они даже думали, как бы забуриться еще глубже, совершенствуя и рационализируя технику. Ужас этих подземелий тогда произвел эффект – хозяевам предприятия были даны указания по повышению требований к технике безопасности. Однако потом у шахтоуправления поменялся собственник, и о безопасности забыли…

Лифт пролетел уже, наверное, пару километров. Внезапно стены шахты исчезли, и перед Кириллом и Беатриче открылся бескрайний мир. Они будто спускались над ночной планетой, усыпанной мириадами огоньков, образующих города и поселки. Лифт скользил к этому огромному миру по бесконечной металлической струне. Кирилл изумленно осматривал новую реальность. Вскоре кабина начала тормозить, постепенно вступала в свои права гравитация, а огни становились все ближе. Наконец кабина плавно въехала в приемник, напоминающий шлюз космического корабля. Все вокруг было наполнено ярким ультрафиолетовым светом, как в больничной палате, которую обрабатывают кварцевой лампой. Беатриче достала из сумки пару затемненных очков на резинке, какие обычно надевают в бассейне, и протянула одни из них Потемкину:

– Давай, а то без глаз останемся.

– А откуда ты…

– Я же сказала: мне были даны четкие инструкции.

Кирилл надел очки. Фея открыла дверь, и они оказались в огромном зале, накрытом куполом. По окружности располагалось несколько герметично закрывающихся дверей, одна из которых с шипением растворилась. За дверью оказался длинный, уходящий в бесконечность коридор, выложенный обшарпанными бетонными тюбингами. Вдоль грязных серых стен тянулись гудящие жилы силовых кабелей и висели тусклые лампочки, по потолку шла полоса, излучающая ультрафиолет. Они сделали несколько шагов по тоннелю, и дверь за ними закрылась. Кирилл остановился. Он вдруг понял, что с ним такое происходит.

– Слушай, а ведь это сон, – сказал он Бете. – Это просто сон. Не может быть, чтобы все это было на самом деле.

– Нет, это не сон, Кира.

– Конечно, что же ты можешь еще сказать? Ты ведь часть моего сна. Да! И вот все это тоже! – Он с размаху ударил по лампочке на стене. От разбитого стекла на ладони его выступила кровь. – Смотри, сейчас будет фокус-покус. – Порез действительно быстро исчез. – Разве такое может быть где-нибудь, кроме как во сне? – обрадовался Потемкин. – Надо просто разбежаться и размозжить себе об стенку голову. Или оторвать этот кабель и засунуть его себе в рот. И тогда я проснусь. Я точно проснусь!

Он начал смеяться неестественным, идиотским смехом. Беатриче подошла к нему и со всей силы отвесила пощечину.

– Возьми себя в руки, родной! У тебя истерика. Но ты же мужик, в конце концов. Неужели ты хочешь умереть и оставить меня здесь одну? Очнись! Нам надо идти дальше.

Кирилл немного пришел в себя. Он подумал, что Беатриче опять права: «Даже если это и сон, я все равно не должен бросать ее».

– Выпить бы чего-нибудь, – жалобно сказал он.

Беатриче расстегнула сумочку и достала кокаиновую пудреницу. Потемкин раскрыл ее и пальцем заправил себе порошок в ноздрю. Втянув, он достал папиросу и закурил.

– Ладно, пошли.

Дальше они двигались молча, слушая гулкий звук своих шагов, отражающийся от сырого пола и стен. Так они прошли около километра. Кирилл подумал было, что этот унылый коридор не закончится никогда, как вдруг впереди что-то замаячило. Навстречу им приближались две белые человеческие фигуры.

– Эй! – крикнул Потемкин и помахал рукой.

Одна из фигур тоже помахала. Кирилл с Беатриче прибавили шагу, потом побежали. Те двое тоже бежали к ним. Когда до них оставалось несколько метров, Потемкин затормозил: перед ним стоял он сам. Это было зеркало, закрывавшее весь проход от пола до потолка. Беатриче догнала его и тоже остановилась, удивленная.

– И что дальше, товарищ сталкер? – повернулся к ней Кирилл.

– Не знаю…

За время их путешествия Беатриче впервые действительно растерялась – видимо, ее инструкции доводили только до этого места. Потемкин подошел к зеркалу и осторожно тронул его пальцем. Зеркало оказалось зыбким, как ртуть, – по поверхности побежали круги.

– Человек расширяет Путь, а не Путь расширяет человека, – вспомнил Кирилл. – Пошли.

Он взял Бету за руку и сделал шаг в зазеркалье. Пересекая грань, Потемкин зажмурился и испытал странное ощущение – он будто погружался в обволакивающую жидкость и одновременно выныривал из нее. Открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что находится на ярко освещенной лестничной площадке своего дома в Ясеневе. Справа гудел щиток со счетчиками электроэнергии, сзади висела только что пройденная зеркальная стена, прямо по курсу была дверь его квартиры номер 737.

– Где мы? – шепотом спросила Беатриче.

– Давно хотел пригласить тебя в гости, – так же шепотом ответил Кирилл, приложив палец к губам. – Как приличный мальчик, я должен познакомить тебя с родителями.

Фея не удержалась и прыснула со смеху. Он подошел к двери, достал из-под коврика ключ и открыл. Сигнализация, как ни странно, не заверещала, и они, крадучись, проскользнули внутрь. В доме горел свет, но обстановка резко изменилась. Присмотревшись, Потемкин понял, почему не сработала тревога: никакой сигнализации не было. Его квартира оказалась такой, какой была четверть века назад. Старенький журнальный столик в прихожей, на котором валялись журналы «Rigas modas» и «SILUETT», обшарпанный паркетный холл с фортепиано, вылинявшие зеленые обои в полосочку. С кухни раздался строгий и уверенный голос мамы:

– Кира! Наконец-то! Явился – не запылился. Проходи сюда, поговорить надо. А девушка твоя пусть там посидит.

Беатриче послушно присела в матерчатое кресло у журнального столика, а Кирилл направился на родной голос. Кухня была такой, как и тогда, с румынским гарнитуром и розовым тканевым абажуром, свисающим из-под потолка. На столе, покрытом клетчатой клеенкой, стоял их старый фарфоровый чайник, две пиалы, которые дедушка некогда привез из Самарканда, и порезанный торт «Птичье молоко». Рядом поблескивала серебряная вазочка с печеньем «Юбилейное». За столом на табуретке сидела его покойная мать. Она была уже в летах, но все так же привлекательна, как на старых фотографиях, которые привозила из путешествий в Прагу и Берлин. Завитые локоны длинных волос струились по ее плечам. Что интересно, Кирилл только сейчас обратил на это внимание – она действительно была похожа на постаревшую Мадонну Чикконе с ее уставшими руками, опутанными сетью набухших вен. Эта встреча, как и встреча с отцом несколько дней назад, совершенно не удивила Потемкина.

– Здравствуй, сыночек, – сказала мать. – Давненько мы с тобой не виделись. Какой ты нарядный сегодня! Садись, надо поговорить.

– Присаживайся, – пробормотал Потемкин, пододвигая себе табуретку. – О чем же нам надо поговорить? О смысле жизни?

Мать усмехнулась, поправляя желтый льняной халат.

– Ты проделал слишком большой и сложный путь, чтобы теперь говорить о том, чего не существует.

Кирилл понял, что все странные события, происходившие с ним в последние дни, были частью ее хитроумного плана.

– Мам, неужели для того, чтобы просто поговорить, надо было устраивать весь этот бег с препятствиями?

– Когда пришло время собирать камни, их оказалось так много, что нельзя сгрести все в одну охапку. Выстраивая совершенное здание, ты должен класть их один за другим, осторожно, чтобы грани смыкались плотно, не оставляя щелей, и дыхание Сета не могло проникнуть в дом. Это требует времени, хотя в нашем мире время не имеет никакого значения.