Текст книги "666. Рождение зверя"

Собеседники поддержали тост.

– Михаил Юрьевич, у меня к вам, кстати, есть один вопрос, относящийся к вашей нынешней миссии.

– Ну, если это не государственная тайна, готов осветить.

Потемкин поймал себя на мысли, что демонстрация пиетета по отношению к государственной тайне со стороны именно этого человека выглядит кощунственно.

– Вы ведь знаете, какие события предстоят во вверенном вам государстве.

Зухрабов резко помрачнел.

– Ах, так вы в курсе… Буду откровенен, мне это все не очень нравится.

– Боитесь потерять должность?

– Ха-ха! Это меня как раз совершенно не беспокоит. А вот подрыв Чернобыльской станции для человека, который вынужден, – посол поднял вилку и акцентировал слово «вынужден», – находиться в Киеве, – штука серьезная.

Гобликова удивленно посмотрела на бойфренда:

– Миша! Какой подрыв, какая станция? Вы о чем вообще говорите?!

– Тань, я тебе потом все объясню.

Воцарилась тишина, прерываемая обычными ресторанными шумами – стуком столовых приборов, звоном бокалов, обрывками разговоров. Как нельзя кстати появился Винчиторе с горячим. Потемкин взял приборы и начал аккуратно разрезать ягнятину. Он подхватил кусочек и положил в рот. Зухрабов с Гобликовой принялись за свои блюда. Кирилл прожевал, отхлебнул еще коньячка и запил его минеральной водой. Он был уже в полной кондиции и жаждал подвигов.

– Вы знаете, господа, хочу задать вам один вопрос, который, возможно, покажется вам обидным. – Потемкин отодвинулся и сложил руки на груди. – Вам знакомы такие понятия, как совесть, честь, достоинство?

Посол закашлялся:

– Кирилл Ханович, что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, Михаил Юрьевич, ваше состояние. Не физическое, разумеется. – Потемкин повернулся к Гобликовой: – И ваше, Татьяна Алексеевна, тоже, кстати. С мужем вашим пучеглазым, как его…

– Виктор, – аккуратно вставила Гобликова.

– Да, Виктор. – Супруг Гобликовой, известный министр, у Кирилла почему-то упорно ассоциировался с обликом злодея Кохаагена в финальной сцене фантастического боевика Пола Верховена «Вспомнить все» с Арнольдом Шварценеггером в главной роли, где глава администрации Марса оказался без скафандра в разреженной атмосфере красной планеты.

– Ну, скажите на милость, зачем вам миллиард долларов? Куда его девать? Для того, чтобы приехать сюда, вполне достаточно и нескольких сот тысяч…

– Кирилл Ханович, а я вам сейчас возражу, – сказал Зухрабов, разделывая горячий рыбный шедевр.

– Интересно, каким же образом?

– Знаете, что еще сто лет назад сказал о коррупции Генри Форд? Вы, кстати, признаете его авторитет как эффективного менеджера?

– Несомненно, – нерешительно ответил Потемкин. – Просветите, если не затруднит.

– Форд исходил из принципа, что гораздо лучше, когда управление и общественная деятельность развиваются хоть как-нибудь, чем никак. Расхлябанность и разложение являются более опасными для нации, чем коррупция. Система подношений плоха, но представляется более предпочтительным, когда правительство подчиняется силам прогресса, даже посредством подкупа, чем когда управление делами отдается на откуп простофилям, безответственным и неспособным, зато честным.

– Вы это так хорошо вызубрили, Михаил Юрьевич, прямо как «Отче наш», – скривился Потемкин.

– Отчего ж не выучить? Золотые слова. Вообще, страны так называемого цивилизованного мира, которые постоянно попрекают нас коррупцией, сами же нас постоянно коррумпируют. И не только в чисто денежном эквиваленте. Стоило нам только подписать четырехмиллиардный контракт с «Боингом» на поставку самолетов – гораздо худший, замечу, чем предлагал европейский «Эрбас», – как тут же администрация Обамы перестала лезть в наши дела на Украине. Договорились с французами о покупке никому не нужных вертолетоносцев «Мистраль» – и наш главный оборонщик получил Орден почетного легиона. А когда дочка ответственного товарища выходит замуж за сына Джури – это что, просто так, что ли, случается?

– Джури?

– Александр, он же Ахмет Джури – француз алжирского происхождения, довольно темная личность. Эдакий делец от экспорта, при советской власти его назвали бы толкачом. Вхож в Елисейский дворец, периодически сопровождает президента республики в зарубежных вояжах. Владеет пакетами акций ряда транснациональных корпораций – видимо, получил их в качестве откатов, вращается в высших сферах и толкает французские технологии в страны Ближнего Востока, Северной Африки, в Китай.

– Высокие отношения, – помрачнел Кирилл. – Но я не думаю, что по уровню коррупции Франция может составить нам конкуренцию.

– Ой, да я вас умоляю! – Зухрабов вяло махнул рукой. – Знаете, где раньше трудился нынешний помощник президента США по национальной безопасности Том Донилон? Он был исполнительным вице-президентом ипотечного агентства Federal National Mortgage Association, более известного как Fannie Mae.

Кирилл присвистнул:

– Так это же та самая пирамида, с которой мировой кризис начался!

– Вот именно, друг мой, – с удовлетворением продолжил Зухрабов. – Это как если бы у нас какого-нибудь Мавроди назначили секретарем Совбеза. Вообще, слухи о масштабах российской коррупции несколько преувеличены. Вот вы, вероятно, думаете, что у меня много миллиардов долларов и я ужасный Кощей, чахнущий над златом. А это, мягко говоря, не так. Я не идеален, конечно. Но не надо рисовать себе в воображении нового Корейко.

– Да вы что! – ехидно отреагировал Потемкин. – Неужто вас жестоко обокрали? Знаете, из-за таких, как вы, само понятие государства теряет всякий смысл. Деньги и власть. Власть и деньги. Их нельзя смешивать. Это аморально. – Кирилл опрокинул в себя остатки коньяка. Он был пьян.

– Глупости! – воскликнула Гобликова. – Власть и деньги нераздельны. Власть распоряжается деньгами. Не только бюджетными, но и судьбами тех, кто их имеет. Это вообще фактически одно и то же, поверьте мне как финансисту. И вообще, разговаривать в «Эдеме» о морали – моветон. Вы разве не знакомы с правилами?

– Правилами?! Вы не финансист, милочка, вы бухгалтер! Счетовод! – вспылил Потемкин. – Вы со своим плешкинским образованием и «богатым» жизненным опытом понятия не имеете о финансовых операциях, особенно межгосударственного масштаба. А это две большие разницы! С таким же успехом вы можете сравнивать Врубеля с, извините, Шиловым. Или Говарда Хьюза со стюардессой. Тоже мне, Гурфинкель нашлась, блин…

Своим хамством Кирилл откровенно нарывался на конфликт, но ни Шилов, ни даже стюардесса отчегото никак не разозлили Гобликову.

– Что за Гурфинкель? – ревниво поинтересовалась она.

Зухрабов пояснил:

– В свое время эта примечательная дама самолично затянула почти все наши банки со всеми их левыми делами, счетами, деньгами, капиталами на корсчета и личные счета в Bank of New York.

– Да уж, большинство новорусских банкиров розлива начала-середины девяностых годов может рассказать о ней что-нибудь пикантное, – подхватил Кирилл. – От невинного флирта за чашкой кофе до нарядов в виде норковой шубы на голое тело. Когда во время балканской войны Кремль попытался возразить что-то насчет Косова, немедленно разразился скандал с BONY. Оказалось, что вся наша элита отмывала через этот банк капиталы, оставляя их на почти легальных счетах. Все, что нажито непосильным трудом, могло ухнуть в пропасть. Естественно, предпочли слить Косово. Отсюда – миссия Черномырдина в Белград и капитуляция Югославии. Вам до нее, конечно, как домохозяйке с купленными в гастрономе котлетами по-киевски до трех звезд Мишлен.

Эта аналогия наконец вывела Гобликову из себя. На ее лице застыло недоумение. Потемкин опять достал папиросу и закурил, пуская замысловатые кольца.

– Но ведь это мерзко! – Мадам министр со звоном бросила вилку.

– Зато справедливо. – Потемкин подцепил веточку укропа и начал ее жевать. – Вы, Татьяна Алексеевна, оскорбляете русский народ своим поведением.

– Не понимаю, о чем вы… – растерялась Гобликова.

– Компания «Фармстандарт» – ваша?

– А в чем, собственно, дело? – произнесла она с некоторым вызовом. – Кто вы такой, чтобы меня тут допрашивать?

– Просто интересно, сколько вы поимели на разводке россиян с бессмысленным «Арбидолом»?

– Я не собираюсь это с вами обсуждать.

Потемкин с размаху разбил об стол свой бокал. Его осколки вместе с остатками коньяка разлетелись в стороны, перепачкав белые одежды сотрапезников. Кирилл увидел, как к ним отовсюду плывут гондольеро.

– Все нормально, – крикнул им Зухрабов. – Мы просто разговариваем.

– Скотина! – Гобликова отвесила своему предшественнику звонкую оплеуху. – Я-то думала ты – мужчина. А ты тряпка! Меня тут прилюдно унижают, а ты этому нахалу по морде дать не можешь. Ну что за безобразие?! Мужика нормального не найти!

Она разревелась. То ли от неловкой ситуации, то ли от испорченного платья.

– Ну за что мне такое, за что?! Не бывает в жизни хороших парней, бывают только большие разочарования!

Потемкин понял, что перегнул палку. Он вытерся салфеткой и сказал:

– Прошу прощения, если что не так. Татьяна, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Это был аффект, простите.

Из-за спины Кирилла раздался мягкий баритон:

– Разрешите мне забрать от вас этого аффектного джентльмена!

Обернувшись, Потемкин увидел, что позади стоит, поглаживая рыжевато-черную бородку, пузатый фавн Станислав Белковский. Ровесник Потемкина, уроженец Риги и выходец из приличной еврейской семьи, на заре рыночных реформ он какое-то время работал программистом в Госкомнефтепродукте, однако затем открыл в себе талант политтехнолога. Именно он был правой рукой Березовского и мозгом похоронной команды Лужкова на выборах в 1999 году – в частности, его перу принадлежит большинство перлов в программах Сергея Доренко, разоблачавшего на ОРТ блок «Отечество минус вся Россия» с помощью тазобедренного сустава престарелого Примакова. Однако настоящая слава пришла к Белковскому после того, как спустя четыре года его «совет по национальной стратегии» опубликовал аналитический доклад «Государство и олигархия», где говорилось о том, что сырьевые магнаты готовят в России переворот. Именно этот документ в общественном сознании стал отправной точкой для начала уголовного преследования Ходорковского. В дальнейшем, однако, Белковский вернулся под крыло сбежавшего в Лондон Березовского и начал активно разоблачать «антинациональный режим» Путина и его «бандитов». Деньги он зарабатывал игрой на Forex, а в России появлялся главным образом виртуально – на страницах интернет-изданий, где публиковал едкие памфлеты. Последние годы Станислав Александрович проживал либо в Киеве, где консультировал Тимошенко, либо в Венеции. Поэтому не было ничего неожиданного в том, что он оказался именно в этом месте. Во всяком случае, так показалось Кириллу.

– Стас! – Он привстал, радостно улыбаясь.

Зухрабов, похоже, был весьма рад такому повороту событий. Назревавший конфликт – не исключено, что с мордобитием в финале – рассосался сам собой.

– Пойдем ко мне, – предложил Белковский, указывая на столик по соседству. – Выпьем-закусим, о делах наших скорбных покалякаем…

– Конечно.

Они перешли через мостик и уселись за стол, уставленный блюдами средиземноморской кухни. Отдельно стояла ополовиненная литровая бутылка виски Jameson, которое Белковский всегда употреблял в неимоверных количествах.

– Ханыч, ты чего это, братец, так разбуянился-то? – Стас хлопнул Потемкина по плечу. – Девушку обидел, она вон вся в соплях сидит. И вообще, накатывать на тщедушного Зухрабыча – так себе доблесть. Ты бы попробовал с ее мужем эдак поговорить.

– Да, нехорошо получилось, – согласился Потемкин. – Сам не понимаю. Просто вдруг так противно стало.

– А ты закусывай, когда противно-то. На вот, попробуй.

Он пододвинул к Потемкину салат из лобстеров и налил виски. Кирилл отведал угощение.

– Недурственно, – похвалил он. – Вообще-то, я не вижу в том, что сказал, повода для подобного нытья. – Потемкин посмотрел в сторону Гобликовой, которая никак не могла успокоиться. – Вы гляньте, какая фифа! Она бы полежала недельку в общей палате хирургического отделения одного из подведомственных ей учреждений – сразу поняла бы, что такое проблемы в человеческой жизни.

Белковский согласно кивнул.

– Ты знаешь, я тут сегодня Лебедина встретил, – сказал Кирилл, пальцами изобразив очки. – Он мне там все про коррупцию втолковывал.

Белковский просветлел:

– Да, у Саши это идефикс. Экономика РОЗ – распил, откат, занос. Только он все время аккуратненько обходит в этом вопросе тандемократию. У него раньше Лужков был во всем виноват, теперь непонятная «международная коррупция». А чем занимается питерская братва, он будто в упор не видит. Рыба-то гниет с головы. В нашенском правительстве в кого ни ткни – обязательно какая-нибудь некрасивая история вылезет.

– Ну, знаешь, Стас, такого скелета в шкафу нет разве что у какого-нибудь тракториста Пети, да и у того, если покопаться, тоже спизженная трансмиссия отыщется…

– Там не скелеты, Кира, там копошащиеся навозные жуки. Катят свои шарики в укромное местечко…

– Скорее уж пауки в банке тогда. Бр-р-р! – Кирилл почему-то вспомнил убитого паука и налил себе минеральной воды. – А что, у Березы твоего по-другому? Несчастного Абрамыча в Лондоне обокрали за десять лет лямов на пятьсот. Всякие прохиндеи отсасывали у него под антипутинскую революцию. В итоге революции нет, но некоторые граждане очень неплохо нагрелись. А БАБ теперь поместья продает, чтобы с долгами рассчитаться, и во всякие глупые авантюры вроде наследства Бадри Патаркацишвили лезет.

Белковский, похоже, принял «прохиндеев» на свой счет и обиделся. «Сам напросился», – усмехнулся Потемкин и продолжил свою мысль:

– Правящий слой в России, как и во всех странах, за исключением, может быть, Сингапура, поражен коррупцией, как плесенью. Но! Я совершенно не уверен, что первые два лица у нас – президент и премьер – лично кор-рум-пи-ро-ва-ны.

– Как же это может быть иначе? – снисходительно ухмыльнулся Белковский.

– Объясню тебе легко. – Речь Кирилла была замедлена, но излагал он связно. – В каждом человеческом телодвижении должен быть какой-то мотив. Когда, допустим, первый вице-премьер помог закрыть историю с Госинкором, где пол-ярда долларов растворилось, или потерять «золотую акцию» правительства у Керимова в «Нафте», когда он игорный бизнес пытался крышевать, – тут все понятно. Он же не знает, что с ним завтра будет. Возьмут и выгонят пинком под зад. Вот и катит он свой, как ты говоришь, шарик…

– Он, между прочим, не бедным человеком в их банду пришел, – отметил Белковский, опрокидывая очередную порцию виски.

– Ага. Но замка в Австрии тогда у него еще точно не было, – возразил Кирилл. – Не суть. Это же челядь, приказчики. Мотивы их очевидны. С другой стороны, когда в коррупции участвует президент Франции Ширак или какой-нибудь вице-президент США Чейни со своей Halliburton – тут тоже все объяснимо. Они не вечность будут сидеть в Елисейском дворце и Белом доме, поэтому надо скопить деньжат на безбедную старость, чтобы внукам и правнукам хватило. А вот Путину-то это зачем? Зачем, скажи? Деньги ему вообще не нужны, а если вдруг понадобятся, у него есть где их взять – в количестве, ограниченном лишь фантазией. Все нити управления и так у него в руках. Стабильности режима ничто не угрожает. У кого ему тырить?! У самого себя? Он же не шизофреник.

Белковский задумался.

– Насчет стабильности я бы поспорил, – произнес он. – А вот насчет «зачем» – это как раз вне всякой рациональной логики. Инстинкты, бессознательное «Я». Просто «щоб було», на всякий пожарный случай. Деньги, акции, недвижимость – общак у них колоссальный. ВВП – самый богатый человек из ныне живущих.

– Я не верю, Стас. Они же не идиоты и прекрасно понимают, что при «пожарном» шухере все пойдет прахом и никакие старые друзья в Европе, никакие шредеры не помогут. Они же первые и сдадут. Припомнят кавказские войны, устроят какой-нибудь Гаагский трибунал. У них и Милошевич был когда-то почти ручной, и Саддам. Поэтому коррупция все же процветает в более низких эшелонах. Вот мне сейчас Михаил Юрьевич с цитатой Форда объяснил, что она не только неизбежна, но даже полезна для общественного развития.

– Понимаешь ли, какая штука… Когда в коррупционной экономической модели распил составляет порядка двадцать – тридцать процентов, откат – десять, а занос – типа два, все более-менее работает. Кажется, что это вечно, как perpetuum mobile. Но постепенно коррупция становится единственным мотивом, и тогда распил начинает превышать шестьдесят процентов, откат – тридцать, а занос – десять. В такой ситуации любая хозяйственная деятельность теряет смысл. При таком масштабе коррупции что-либо сделать можно только либо за счет срезания костов[96]96
  Затрат (англ.).


[Закрыть] до нуля, либо за счет заоблачных конечных цен. В результате все перестает работать. Грубо говоря, зачем мне покупать в Москве по тридцать тысяч долларов за метр «элитное жилье», построенное гастарбайтерами? За такие деньги лучше жить в Венеции. В результате эта модель неизбежно лопнет, как мыльный пузырь экономики доткомов в девяностых. Это физика. – Белковский надул щеки и выпустил воздух, изображая лопнувший пузырь.

– Да, интересное наблюдение, – согласился Кирилл. – Но тогда ты должен предложить сценарий. Коррупция существует от сотворения человека. Само человечество возникло от того факта, что наши прародители были коррумпированы искусителем. А как система может в нашей стране работать без коррупции, я вообще не представляю себе. И когда ее не было на Руси, коррупции-то? Один период был, да – при Сталине. Но это же тотальный страх, геноцид собственного народа. Ты хочешь, чтобы все было как при Иосифе? Тогда надо для начала половину страны под нож пустить.

– Я к этому не призываю, – возразил Стас. – Хотя некоторая встряска загнившей империи не помешала бы. Кстати, самым эффективным механизмом борьбы с коррупцией сейчас были бы показательные процессы. Если бы они Лужкова не на заслуженный отдых отправили, а на скамью подсудимых, да к нему туда же несколько министров, – многие бы призадумались.

– Здесь ты прав, однозначно. – Потемкин налил Белковскому и себе виски.

– Нынешний режим как раз произошел оттого, что русский народ устал от несвободы. – Стас взял свой стакан. – В девяностые монетократия была освободительной идеологией. Она несла русскому человеку реальную, конкретную свободу. Свободу от идеологии, всяческих родин, партий и семей. Каждый человек живет исключительно ради делания денег с задачей их дальнейшего использования для материального потребления. В условиях монетократии неважно, какое у тебя образование и в каком полку ты служил. Важно только одно – деньги. Умеешь схватить деньги – молодец, не умеешь – дурак. Дружба, любовь, преданность – все стало стоить какую-то сумму денег. Все, что стоит денег, прилично. Например, убийство. Из мести или ревности – это из прошлого, удел безумцев, фриков и лузеров. За деньги – понятно и объяснимо. Деньги при монетократии наделены разумом и волей. Русский народ оценил прелести этой системы. Нашел неплохой способ расслабиться и получить удовольствие. Хотя бы на финише исторической жизни. Ведь если после нас хоть потоп, то почему бы и нет?

– А разве сейчас где-то не так, Стас? Разве что в Северной Корее. Так там паства просто не имеет никакого понятия, что существует другая, отличная от их существования жизнь. Там ведь не то что Интернета, даже радио в привычном для нас понимании нет. Идеи чучхе транслируются массам через радиоточки. Поэтому население жует траву и свято верит в то, что более счастливой доли быть не может.

– Есть такое. – Белковский задумался. – На Кубе еще, пожалуй, тоже. Надо искать баланс, золотую середину. Любой дисбаланс приводит к катастрофическим последствиям.

Потемкин взвился.

– Баланс?! Да у нас и так полный баланс. Ты вспомни девяностые. Страны не было вообще, не было государства, ничего. Была низовая гражданская война. Ее не отразят ни в каких официальных хрониках, она шла в нижних слоях атмосферы, в золе, и в ней сгорело не менее миллиона человек. Когда жгли ларьки, когда на стрелках забивали по сто человек за день – это все гражданская война, Стас. Апофеозом этой войны был Дагестан в девяносто девятом, где солдатикам горло кинжалом резали. Все! Да, Путин делал многое не так, многое хуево, много пиара, согласен. А где не пиар? Барак Хусейнович – не пиар?! Берлускони, который где-то тут шарится, – не пиар? Саркози – не пиар? Все у всех построено на пиаре. Я, блядь, никогда в жизни не поверю, что Путин делал все из-за каких-то несчастных бабок. Если бы мы с тобою жили лет через сто, то налицо было бы два факта: в 1999 году России не было, а сейчас она есть. Сложная, грязная, угрюмая, но она существует как организм. И никакая коррупция ее не погубит.

– Ты идеализируешь эту недалекую личность, – сокрушенно покачал головой Белковский. – Впрочем, ничего удивительного. Многие попали под его быдловатое обаяние, и не только у нас в эрэфии. Тот же Саркози, например. Не случайно же он позволил ему построить в Монсуле «дом приемов», не уступающий Версалю.

– Если он так манипулирует нами – значит, он гений.

– Гений? Да он просто продукт эпохи. Какова эпоха – таков и продукт. Можно в лабораторию сдавать на анализы. А насчет того, кто кем манипулирует, так это надо в историческом разрезе смотреть. Ты помнишь состав семибанкирщины?

– Вообще-то, их, кажется, было девять.

– Хорошо, девятибанкирщины, не суть.

Потемкин порылся в памяти:

– Березовский, Ходорковский, Фридман, Авен, Гусинский, Потанин, Смоленский, Виноградов, Малкин.

– Ну и как тебе эти девять негритят? Они тоже когда-то думали, что держат бога за бороду.

Кирилл рассмеялся:

– Да ладно тебе, Стас! Любая революция пожирает своих детей. И отцов, и мужей, и вообще всех близких родственников. Как у паукообразных.

После случая у водопада его все время сносило на ассоциации с этой разновидностью живого мира.

– А кого же тогда пожрет кооператив «Озеро»? – поинтересовался Стас.

Потемкин выпил виски и немедленно закусил лимоном.

– Кооператив «Озеро» не пожрет никого. Потому что это первая за сто последних лет нашей истории система власти, которая не нуждается в пожирании кого бы то ни было для своего существования. Она основана на поощрении. Рано или поздно величины распила, отката и заноса будут приведены в требуемые историческим моментом пропорции, отмороженные парвеню либо сядут в тюрьму, либо успокоятся, а понаехавшие чурки просто сопьются и вымрут. И все у нас будет хорошо, как при Леониде Ильиче. Хотя нет, лучше. Потому что никакой идеологии. Скорее, как при Салазаре в Португалии – недаром же мы на нее все время равняемся. Народ будет счастлив.

Белковский был слегка озадачен:

– Я насчет чурок не понял.

– Это элементарно, Стас! Как у Герберта Уэллса в «Войне миров». Этот вид не выдержит конкуренции в наших широтах. Они вымрут от этилового спирта, который мы пьем между делом.

– Ага, – поднял стакан Белковский, – только сначала они вытравят нас героином, который употребляют между делом.

– Так для этого есть Госнаркоконтроль, – чокнулся с ним Потемкин.

– ФСКН – такое же ржавое колесо в их уродливой системе. Вспомни хотя бы «дело химиков» – несколько лет люди в СИЗО отсидели за то, что красками торговали. Потом дело развалилось, а перед ними никто даже не извинился. Рано или поздно из Путлэнда убегут все более-менее мыслящие люди!

– Ага, с разбегу об телегу. Никто никуда не убежит. Главное – не чинить никаких препятствий к бегству. Набегаются – прибегут обратно. Это не путь из Марафона в Афины, а замкнутая дистанция. Бег по стадиону, с препятствиями. Согласись, что работать в Томске, получая сто тысяч долларов в год, – неплохая перспектива.

– Там инфраструктура отвратительная.

– Так будет отличная! И рядом Таиланд, опять же, – подмигнул Кирилл. – И вообще, что это мы все о политике да о политике. Давай лучше о бабах. Берлускони видел? Вот где энергетический коктейль. Скоро восемьдесят мужику, а каков жеребец! У него главное в жизни – телки.

Белковский хмыкнул:

– Ты что же, думаешь, у Путина какие-то другие жизненные приоритеты?

– Стас, если ты насчет Кабаевой, то это моя мулька, – рассмеялся Потемкин.

– В курсе, в курсе. По поводу Алины Маратовны в точности сказать не могу, но с телками у этих ребят все в порядке, поверь мне.

Кирилл посмотрел на приятеля несколько настороженно.

– Стас, да у тебя паранойя, по ходу. У тебя что, проблемы с этим делом? – Он многозначительно опустил глаза себе между ног.

– Паранойя?! Да эти постоянные показные командировки у Путина – просто отмазка для жены. Он что, какого-нибудь губернатора к себе в кабинет вызвать не может? Просто отдыхает мужик. Жена смотрит по телевизору – он с тотемными животными обнимается. То с тигрицей, то с белухой. Она сидит, вяжет носок и думает: все хорошо, Володя работает. Все правильно Доренко написал…

Потемкин вдруг догадался:

– Доренко, говоришь? А это не твое ли творчество, часом?

Белковский скромно отвел взгляд.

– Ай да Пушкин, ай да сукин сын! – Кирилл налил ему еще виски. – Послушай, Стас, я тебе вот что по этому поводу скажу: надо воспринимать картину целостно, а не выхватывать какие-то ее фрагменты. Если смотреть на все через твой деструктивный монокль, то царствование Екатерины Великой можно расписать как сплошную коррупцию, офшорную олигархию, апофеоз крепостного права и череду фаворитов. Однофамилец мой, опять же… – Кирилл громко рыгнул. – В общем, одни потемкинские деревни и восстание Пугачева как светлое пятно и пример справедливой борьбы угнетенных масс с прогнившим компрадорским режимом. А если посмотреть с другой стороны, то эта же эпоха – Дашкова и Ломоносов, Эрмитаж и публичная библиотека, вольное экономическое общество и вольные типографии, жалованная грамота городам, манифест о свободе предпринимательства, раздел Польши, присоединение Крыма, Аляски и Калифорнии, между прочим. И тогдашнего Чикатило – маньячку Салтычиху, несмотря на знатное происхождение, показательно судили и заперли до конца дней в подземелье без света и человеческого общения… Хотя, конечно, у каждой императрицы и императора должен быть свой Радищев. Будем считать, что для нынешнего это ты.

– Ну, на Илимский острог сие заведение не очень смахивает. – Белковский окинул взглядом интерьер ресторана.

– Да уж, – согласился Кирилл. – С другой стороны…

Его прервал булькающий приветственный возглас:

– О, коллеги! У вас тут производственное совещание?

Это был отец-основатель Фонда эффективной политики, околокремлевский политконсультант Глеб Павловский. 60-летний трубадур путинско-медведевской России выглядел весьма энергичным и даже помолодевшим. Его привычный ежик на голове превратился в некое подобие шевелюры, на руке красовался голубой браслет. Никакого желания общаться с ним у Потемкина не было.

– Да нет, Глеб Олегович, мы все больше о бабах. Вот… Впрочем, я уже вынужден откланяться, у меня встреча.

– Понимаем, понимаем, – подмигнул Павловский, присаживаясь и пожимая руку Белковскому.

Стас тоже пьяно-понимающе кивнул и помахал Кириллу, который неровным, но быстрым шагом направился к выходу, стараясь увернуться от сверлящего взгляда Гобликовой.

– Ладно, сука, отольются тебе бабушкины слезки, – процедил он, дергая на себя ручку никак не поддающейся двери ресторана.

Кирилл уже подумал, что его здесь специально заперли, как рядом возник Винчиторе.

– Addio, signore[97]97
  До свидания, синьор (ит.).


[Закрыть], – сказал халдей и легко отворил дверь наружу.

Оказавшись в холле, Потемкин почувствовал депрессию. Это сумеречное состояние было, несомненно, вызвано отсутствием вестей от Беатриче. Тут он вспомнил, что с утра собирался ее спасать, и решительно двинулся к лифту. Кирилл быстро спустился на нулевой этаж и подошел к ресепшен. За стойкой, улыбаясь, стоял все тот же Ариэль.

– Ариэль, дайте мне, пожалуйста… пишущий предмет. – На этот раз Потемкин обошелся без слова «ручка».

Халдей вытащил из кармана Parker и протянул ему. Кирилл достал чековую книжку, написал в ней «$ 100 000» и оторвал чек.

– Я знаю, что у Беатриче сегодня выходной, – сказал он, положив чек на стойку. – Но, может быть, вот это поможет вам разыскать ее прямо сейчас?

Ариэль посмотрел на него снисходительно:

– Это необеспеченный чек, Кирилл Ханович.

– Так в чем проблема? Давайте его обеспечим – извлеките из ваших закромов мою банковскую карту.

– Лишние хлопоты, господин Потемкин. Я помог бы вам абсолютно бесплатно, но не буду этого делать, ибо каждый имеет право на прайвеси. Она не давала согласия на то, чтобы о ее местонахождении кому-то сообщали.

Кирилл высунул язык и аккуратно пририсовал к цифрам на чеке еще один ноль:

– А так?

Ариэль улыбнулся:

– Кирилл Ханович, вы зря тратите время. Я даже не уверен, что она на острове. Если Беатриче захочет, то найдет вас. А вообще, рекомендую просто подождать до завтрашнего дня, когда она выйдет на службу.

Потемкин в сердцах порвал чек:

– Но ведь вы обязаны помогать гостям в любой ситуации! А у меня ситуация! Я ищу Беатриче прямо сейчас.

– Есть границы. Наша помощь не должна идти против чьей-то воли. Попросите меня найти другого гостя, и я немедленно помогу. Ведь если у вас есть чей-то номер – значит, этот кто-то вам его дал. В данном же случае вы просите меня сделать то, чего я не имею права делать.

– Но могу я вас попросить об одном одолжении? – промямлил Потемкин.

– В рамках моей компетенции – разумеется.

– Если вы вдруг увидите Беатриче, передайте, пожалуйста, что я ее искал.

– Обязательно, Кирилл Ханович. Чем-то еще могу помочь?

– Нет, спасибо, Ариэль.

– Приятного вам вечера.

Кирилл развернулся и обреченно поплелся к лифту. «Гвозди бы делать из этих людей», – подумал он, нажимая на кнопку. Лифт открылся, из него вышел одетый в полосатую розовую пижаму Лакшми Миттал. Он держал за руку Юлию Тимошенко, которая наконец заплела и уложила вокруг головы знаменитую косу. Лицо оранжевой принцессы светилось от счастья. Потемкин вспомнил свой душевный порыв и устыдился ревнивых мыслей. «Какой милый, безобидный дядька, – подумал он. – А я ему хотел кишки выпустить». После фиаско на ресепшен у него не было никакого плана действий. Поэтому он просто направился в свой номер, чтобы обдумать ситуацию и конечно же выпить еще.

Оказавшись в апартаментах, Потемкин обнаружил, что интерьер опять поменялся, причем на сей раз существенно. Белые детали барельефов сдвинулись и приобрели серый оттенок, а золото покраснело. Но самой серьезной трансформации подверглась фреска на потолке. Фрагмент, запечатлевший создателя и Адама, изменился настолько, что уже перестал походить на произведение великого итальянца. Вместо меланхолично-атлетичного Адама возник образ с картины Врубеля «Демон поверженный». Пепельного цвета существо падало среди гор и огненных всполохов. Саваоф, который резко помолодел и почернел, взирал на это с нескрываемой радостью.