Текст книги "Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем"

На другой половине планеты продолжали таять ледники, совершенно безразличные к щенкам и ржи. За сотню тысяч лет до того их наступление выскоблило Северную Америку, создав обширные плоские равнины Среднего Запада. Теперь их отступление обратило эти все более зараставшие лесами равнины в болотистый, кишащий комарами хаос. Такую местность экологи именуют «пьяный лес»: земля делается настолько раскисшей от влаги, что деревья не могут стоять прямо. Гряды валунов и нерастаявший еще лед задерживали сток вод из ледников, в результате чего образовались обширные озера. Геологи назвали крупнейшее из них озером Агассис (рис. 2.1) в честь шведского ученого, который еще в 1830-х годах первым понял, что должны были иметь место глобальные ледниковые эпохи. Ко времени 10 800 лет до н. э. озеро Агассис покрывало почти четверть миллиона квадратных миль [примерно 647 000 км2] западных равнин, – что в четыре раза больше современного озера Верхнего. Затем произошло неизбежное: в результате роста температуры и подъема уровня вод был разрушен ледяной барьер, который удерживал озеро в его берегах.

Этот коллапс стал продолжительным по времени катаклизмом и резко контрастировал со многими современными историями о катастрофах. Например, во впечатляюще неправдоподобном кинофильме «Послезавтра» Деннис Куэйд исполнил роль Джека Холла, ученого, который (по-видимому, единственный) обратил внимание на то, что глобальное потепление приведет к разрушению ледяных шапок в самое ближайшее время. Вызванный в Белый дом, он рассказывает президенту, что «супербуря» приведет к снижению температуры до -150 градусов по Фаренгейту (-101 ºС), что выключит Гольфстрим, который омывает северные берега Европы тропическими водами, не давая зимам в Лондоне в Англии быть такими же, как в Лондоне в провинции Онтарио. Холл настаивает, что эта буря вызовет новую ледниковую эпоху, из-за чего большая часть Северной Америки станет необитаемой. Неудивительно, что президент отнесся к этому скептически, и ничего не было сделано. Через несколько часов разражается буря, из-за чего сын Холла застрял в Нью-Йорке. Далее следует героика.

Я не стану портить фабулу, рассказывая вам, чем закончится фильм. Я лишь скажу, что, когда озеро Агассис действительно «выключило» Гольфстрим около 10 800-х годов до н. э., то события разворачивались несколько иначе. Не было никакой «супербури», но на протяжении двенадцати сотен лет, пока озеро стекало в Атлантику, мир соскользнул обратно к условиям ледниковой эпохи. (Геологи называют период от 10 800-х до 9600-х годов до н. э. поздним дриасом – в честь находимых ископаемых лепестков небольшого цветка, называемого дриада арктическая, который обычен для торфяных болот того времени). Дикие злаки, – которые кормили постоянные деревни Холмистых склонов, создали возможность накопления куч мусора и дали нам мышей и собак, – теперь росли не столь обильно, приносили меньший урожай семян, и семена эти были более мелкими[86]86
  Некоторые археологи рассказывают нам иную историю. По их мнению, крошечные бусинки из стекла, углерода и иридия, найденные в некоторых североамериканских местонахождениях и датируемые временем около 11 000 лет до н. э., могли возникнуть лишь в результате сильного нагрева – нагрева того рода, который мог бы получиться, если бы обломки из хвоста кометы столкнулись бы с Землей. Эти археологи рисуют картину не постепенного таяния ледников, но некоего внезапного взрыва на Северном полюсе, который «выключил» Гольфстрим. Однако даже это не породило бы «супербури» из фильма «Послезавтра».


[Закрыть].

Род человеческий был изгнан из райского сада. Покинув круглогодично обитаемые деревни, большинство людей разделилось на меньшие группы и снова принялось бродить по склонам в поисках еды, во многом подобно своим предкам в самое холодное время ледниковой эпохи. Кости животных с Холмистых склонов показывают, что ко времени 10 500 лет до н. э. газели стали мельче, так как люди чрезмерно охотились на них, а на эмали человеческих зубов имеются предательские следы, свидетельствующие о хроническом недоедании в детском возрасте.

Катастрофы таких же масштабов до сих пор не случалось. Фактически, чтобы отыскать параллель, нам придется обратиться к научной фантастике. В 1941 году Айзек Азимов, тогда еще только начинавший свою карьеру, опубликовал в журнале Astounding Science Fiction рассказ под названием «Приход ночи». Местом для событий он выбрал Лагаш – планету с шестью солнцами. Куда бы жители Лагаша ни направлялись, по крайней мере одно солнце светит и всегда стоит день, – за исключением одного раза каждые 2049 лет, когда все солнца выстраиваются в линию как раз за проходящей луной, в результате чего наступает затмение. Небо темнеет, и появляются звезды. Жители от ужаса сходят с ума. К тому времени, когда затмение заканчивается, жители Лагаша уже разрушили свою цивилизацию и впали в дикое состояние. На протяжении следующих 2049 лет они медленно восстанавливают свою культуру – лишь затем, чтобы за одну ночь падение повторилось, и весь процесс начинается заново.

Поздний дриас напоминает повторный «приход ночи»: орбита Земли порождает резкие колебания от замерзания к оттепели, из-за чего каждые несколько тысяч лет происходят катастрофы, наподобие спуска озера Агассис, стирающие начисто записанное в скрижалях истории. Однако, хотя «Приход ночи» – отличный рассказ (Американское сообщество научных фантастов признало это произведение лучшим научно-фантастическим рассказом всех времен, и я также признаю, что оно этого заслуживает), – но он не настолько же хорош, как образчик исторического мышления. В реальном мире даже поздний дриас не смог бы начисто стереть записанное в вышеупомянутых скрижалях, как в «Приходе ночи». Впрочем, нам на деле было бы лучше последовать древнегреческому мыслителю Гераклиту, который – за 2500 лет до того, как Азимов сел и принялся писать свой рассказ, – заметил: «Нельзя в одну и ту же реку ступить дважды»[87]87
  Ни одна из оригинальных работ Гераклита (расцвет его творчества пришелся на рубеж V−VI вв. до н. э.) не сохранилась. Платон процитировал эти слова в диалоге «Кратил» 402А (начало IV века до н. э.).


[Закрыть]. Это знаменитый парадокс: когда вы ставите свою ногу в поток второй раз, то воды, которые вы в первый раз потревожили, уже утекли к морю, и данная река более уже не является той же самой.

Точно так же у вас не может дважды иметь место одна и та же ледниковая эпоха. Общества Холмистых склонов, когда около 10 800-х годов до н. э. происходил коллапс озера Агассис, не были более теми же самыми обществами, что существовали в течение предыдущей ледниковой эпохи. В отличие от обитателей планеты Лагаш у Азимова земляне не сходили с ума, когда природа «переворачивала вверх дном» их мир. Вместо этого они применяли особенное человеческое умение – изобретательность и пускали в ход то, что им уже приходилось делать. Поздний дриас не повернул ход часов вспять. Ничего подобного не было.

Некоторые археологи предполагают, что – и это сильно отличается от того, что было в момент «Прихода ночи», – поздний дриас на самом деле привел к ускорению инноваций. Методики, которые использовались для датировки самых ранних культивированных семян ржи из Абу-Хурейры, как и все научные методики, изначально имели свою погрешность. Археологи, раскапывавшие данное местонахождение, указывают на то, что, хотя средние значения диапазона датировок для крупных семян ржи, упомянутых ранее, попадают примерно на время 11 000 лет до н. э. – до позднего дриаса, – эти семена вполне могли бы быть собраны и на пятьсот лет позже, то есть после того, как поздний дриас уже начался. Может быть, не лень и жадность заставляли женщин из Абу-Хурейры ухаживать за рожью. Возможно, это был страх. Когда температуры снижались и количество дикорастущей еды уменьшалось, жители Абу-Хурейры, возможно, экспериментировали и при этом обнаружили, что благодаря тщательному уходу получается больше семян, причем более крупных. С одной стороны, холодная и сухая погода затрудняла культивирование злаков. Однако с другой стороны, более суровые погодные условия дополнительно стимулировали делать это. По представлению некоторых археологов, собиратели позднего дриаса носили с собой сумки с семенами и разбрасывали их на выглядящих многообещающими местах, чтобы подстраховаться, а не полагаться в этом на природу.

Дополнительные раскопки покажут, верно ли это. Но мы уже знаем, что далеко не все обитатели Холмистых склонов отреагировали на климатическую катастрофу возвратом к бродячей жизни в поисках пищи. В Мурейбете, выше Абу-Хурейры по течению, французские археологи нашли еще одну деревню, основанную примерно за 10 000 лет до н. э. Они вскрыли лишь 25 квадратных футов [около 2,4 м2] ее самых ранних слоев, прежде чем озеро Асад также поглотило это местонахождение. Но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что жителям этой деревни удавалось «наскрести» достаточно дикорастущих растений и газелей, чтобы продержаться круглый год. В доме, датированном временем 10 000—9500 лет до н. э., археологи совершили неожиданное открытие: вделанные в глиняную скамью рога дикого тура, свирепого предшественника современного домашнего быка, ростом в 6 футов [чуть более 1,8 м], а также лопатки еще двух этих животных.

Ни в одном из местонахождений до позднего дриаса не было добыто ничего подобного этой странной находке. Однако после 10 000-х годов до н. э. в деревнях стало полно всякого рода неожиданных вещей. Возьмите, к примеру, местонахождение Кермез-Дере в Северном Ираке, вскрытое с помощью бульдозера в 1986 году. Тогда удалось раскопать только два небольших разреза. Один из них пришелся на место для приготовления дикорастущих пищевых продуктов, во многом подобное уже известным из Айн-Маллахи или Абу-Хурейры. Другой разрез, впрочем, не предоставил данных о домашних видах деятельности. Зато он содержал три последовательно расположенных округлых помещения, каждое от 12 до 15 футов [примерно от 3,7 до 4,6 м] в поперечнике, а еще пятью футами [примерно 1,5 м] глубже разрез дошел до древнего уровня поверхности земли. Первое из них было оштукатурено, а на полу был установлен ряд из четырех столбов, расположенных так близко друг к другу, что по этому помещению было трудно передвигаться. Один из этих столбов оказался нетронутым: слепленный из глины и гипса поверх каменной сердцевины, он сужался и имел у вершины странные выпуклости, из-за чего был похож на стилизованное человеческое туловище с плечами. Помещение было заполнено (очевидно, преднамеренно) несколькими тоннами земли, в которой находилось несколько групп крупных костей животных и необычные предметы, наподобие каменных бусин. После этого было раскопано еще одно помещение, такое же, как первое, и расположенное почти на том же самом месте. Оно также было оштукатурено и затем заполнено тоннами земли. Затем там же было раскопано третье помещение, также оштукатуренное и заполненное землей. После того как люди высыпали в это последнее помещение несколько корзин земли, они поместили прямо на полу шесть человеческих черепов без их челюстных костей. Черепа были в плохом состоянии. Это позволяло предположить, что они долгое время использовались для чего-то, прежде чем были похоронены здесь.

Чем же занимались эти люди? Среди археологов бытует шутка, что если мы не можем понять, что же мы выкопали, то мы говорим, что это нечто религиозное (почти закончив раскопки одного местонахождения на Сицилии, которое я считаю религиозным, я должен признаться, что более не нахожу эту шутку очень забавной). Проблема, конечно, состоит в том, что мы не можем выкопать верования прошлого. Однако это не означает, что археологи попросту что-то придумывают, когда говорят о доисторической религии.

Если мы воспользуемся довольно соответствующим здравому смыслу определением религии как веры в могучих сверхъестественных и обычно невидимых существ, которые заботятся о людях и ожидают от людей, что те будут заботиться о них (это определение представляется приложимым к столь многим обществам, что некоторые специалисты по эволюционной психологии полагают, что религия изначально заложена в человеческом мозге), то нам следует быть в состоянии распознавать (если не непременно понимать) остатки ритуалов, посредством которых люди общались с божественным миром.

Ритуалы, как печально известно, обладают спецификой, связанной с конкретной культурой. В зависимости от того, когда и где вы находитесь, данные могущественные существа, возможно, выслушают вас, если только вы выльете кровь живой белой козы на правильной стороне именно этой конкретной скалы; или если только вы снимете свою обувь, встанете на колени и будете молиться, обратившись именно в этом направлении; или если вы расскажете о ваших злых делах человеку в черном, который не занимался сексом, и т. д. Этот список бесконечен. Однако, несмотря на удивительное разнообразие, ритуалы обладают некоторыми общими характеристиками. Для выполнения многих из них требуются специальные места (вершины гор, пещеры, необычные здания), специальные объекты (изображения, статуи, ценные или иноземные предметы), специальные движения (процессии, паломничества) и специальная одежда (в высшей степени официальная либо совершенно растрепанная). Все это предназначено усиливать чувство выхода за пределы повседневности. Популярны празднования, часто включающие необычную пищу. Таковы также и посты, которые вызывают измененные состояния ума. Лишение сна, боль, монотонное пение и пляски или (что предпочтительнее) наркотики – все они выполняют ту же самую работу и могут ввести истинно религиозных людей в транс, а также вызывать у них припадки и видения.

Все это имелось в вышеописанных местонахождениях: странные подземные помещения, человекоподобные столбы, черепа без челюстных костей. И, несмотря на то что в археологии религии все является предположительным, мне трудно не увидеть в этом религиозные реакции на поздний дриас. Мир остывал, растения гибли, газели уходили. Что еще могло бы быть более естественным, нежели взывание о помощи к богам, духам и предкам? Что еще могло бы быть более имеющим смысл, нежели выделение специальных людей и устройство специальных мест, чтобы поспособствовать таким коммуникациям? Святилище в Кермез-Дере напоминает усилитель, повышающий «громкость» просьб о помощи.

Так что, когда в конце позднего дриаса – около 9600-х годов до н. э. – мир потеплел, то Холмистые склоны уже не были тем же самым местом, каким они были на три тысячи лет ранее, когда мир потеплел в конце «основной» ледниковой эпохи. Глобальное потепление «не ступало в то же самое общество дважды». Местонахождения, относящиеся к более раннему периоду потепления, – такие, как Айн-Маллаха, – вызывают впечатление, что люди там попросту радостно пользовались щедростью природы. Однако в деревнях, которые появились на территории Холмистых склонов после 9600-х годов до н. э., люди стали затрачивать серьезные ресурсы на религиозные нужды. Во многих местонахождениях, относящихся ко временам после этого периода, присутствуют свидетельства тщательных манипуляций с черепами людей и туров, а в некоторых из них имеются большие подземные помещения, напоминающие общинные святилища. В местонахождении Джерф-аль-Ахмар в Сирии, которое ныне покоится под водами озера Асад, как и многие другие местонахождения, французские археологи обнаружили десять многокомнатных домов, расположенных вокруг крупного подземного помещения. На скамье был установлен человеческий череп, а в середине комнаты находился скелет без головы. Все это тревожно напоминало человеческое жертвоприношение.

Наиболее впечатляющим из всех этих местонахождений является Гёбекли-Тепе, расположенное на вершине холма, откуда отлично просматривается юго-восточная часть Турции. С 1995 года немецкие и турецкие археологи вскрыли там четыре находившихся внутри холма помещения, глубиной до 10 футов [чуть более 3 м] и шириной до 30 футов [немного более 9 м], которые датируются временем 9000 лет до н. э. или даже раньше этого. Как и меньшие по размерам и более ранние по времени помещения в Кермез-Дере, каждое из них было преднамеренно засыпано. В каждом помещении имелись каменные колонны Т-образной формы, некоторые из них 7 футов [около 2,1 м] в высоту, украшенные вырезанными на них изображениями животных. По результатам геомагнитной съемки можно предположить, что остаются невскрытыми еще 15 помещений. Всего в этих помещениях в данном местонахожении могут находиться 200 каменных колонн, многие из них весом более восьми тонн.

Кроме того, в каменоломне была найдена незаконченная колонна высотой 20 футов [немного более 6 м] и весом в 50 тонн.

Люди сделали все это, не пользуясь при этом ничем более совершенным, кроме орудий из кремня. Мы никогда не узнаем, почему именно данная вершина холма была столь священной. Однако она определенно выглядит так, как будто здесь располагалось региональное священное место – и, возможно, место для проведения празднеств. Сотни людей время от времени собирались здесь и на протяжении недель вырезали колонны, тащили их в помещения и устанавливали там вертикально. Впрочем, одно при этом кажется несомненным: никогда прежде на протяжении истории настолько большие группы не работали вместе.

Люди не были пассивными жертвами климатических перемен. Они пускали в ход свою изобретательность и старались привлечь на свою сторону богов и духов предков в борьбе против несчастий. Пускай большинство из нас сомневается в том, что эти боги и духи действительно существовали. Тем не менее эти ритуалы вполне могли приносить некоторую пользу – по крайней мере, как своего рода «социальный клей». Люди, которые искренне верили, что крупномасштабные ритуалы, проводимые в пышно убранных святилищах, помогут им добиться помощи от богов, наверняка с большей вероятностью могли выстоять и сплотиться вместе, невзирая на то, насколько трудные времена настали.

Ко времени 10 000 лет до н. э. Холмистые склоны выделились среди остального мира. Большинство людей в большинстве мест все еще жили либо в пещерах, либо во временных лагерях. Примером может служить местонахождение, раскопанное начиная с 2004 года в Лунванцане в Китае, где единственными сохранившимися следами человеческой деятельности были лишь небольшие круги обожженной земли от лагерных костров. Один потертый кусок сланца из этого местонахождения мог быть простой каменной лопаткой. Это, возможно, намекает на то, что уже началось культивирование растений. Однако здесь нет ничего похожего на налитые семена ржи из Абу-Хурейры, не говоря уже о монументах из Мурейбета или Кермез-Дере. Наиболее солидное строение, известное на территории обеих Америк, – это небольшая хижина из согнутых стволов молодых деревцов, покрытых сверху шкурами, обнаруженная в Монте-Верде в Чили дотошными археологами. В то же время во всей Индии археологи не смогли отыскать даже такой малости. Единственные следы человеческой деятельности здесь – это россыпи каменных орудий.

Особенный западный мир начал приобретать очертания.

Ко времени 9600 лет до н. э. Земля снова потеплела, и на этот раз обитатели Холмистых склонов уже знали, как получить от трав максимум отдачи. Они быстро (во всяком случае, по стандартам более ранних времен) возобновили культивирование. Ко времени 9300 лет до н. э. семена пшеницы и ячменя из местонахождений в долине реки Иордан были заметно крупнее, нежели их дикие версии. Люди также видоизменили деревья инжира, чтобы повысить их урожайность. Старейшие в мире известные зернохранилища, глиняные помещения в 10 футов [немного более 3 м] шириной и 10 футов высотой из долины реки Иордан имеют возраст около 11 000 лет. К этому времени культивирование уже имело место как минимум в семи местах Холмистых склонов – от современного Израиля до Юго-Восточной Турции. Ко времени 8500 лет до н. э. крупносемянные злаки были обычны по всему этому региону.

Все эти изменения были очень медленными (по современным стандартам, разумеется). Однако благодаря им на протяжении следующей тысячи лет Холмистые склоны стали все более отличаться от других частей мира. Здешние люди, не зная того, генетически модифицировали растения, чтобы создать полностью одомашненные сельскохозяйственные культуры, неспособные воспроизводить себя без помощи человека. Подобно собакам, эти растения в той же мере нуждались в нас, что и мы – в них.

Растения, как животные, эволюционируют в результате случайных мутаций, происходящих при копировании ДНК от одного поколения следующему. Время от времени какая-либо мутация повышает шансы растения на воспроизводство. Это случается особенно часто, если окружающая среда также изменяется. Так и было, когда обитатели деревень, где они стали жить постоянно, создали условия, при которых маленькие ручные волки имели преимущества над крупными и свирепыми волками, или когда культивирование предоставило крупным семенам преимущества над мелкими. Я уже упоминал, как дикие злаки воспроизводят себя. Семена созревают и падают на землю в разное время. Затем оболочка семени нарушается, давая ему возможность расти. Однако у некоторых растений (лишь у одного на миллион или два миллиона обычных растений) происходит случайная мутация одного гена, в результате которой укрепляется семяножка, соединяющая семя с растением, а также оболочка, защищающая семя. Когда эти семена созревают, они не падают на землю, а их оболочка не может треснуть. Эти семена буквально ожидают, когда придет сборщик урожая и заберет их. До того как появились какие-нибудь сборщики, эти растения-мутанты ежегодно все погибали, поскольку их семена не могли попасть в почву. Поэтому такая мутация была наиболее невыгодной. То же самое происходило, если люди трясли растения и собирали упавшие зерна. Семена-мутанты при этом не падали бы, и опять-таки все бы погибали.

Археоботаники страстно спорят друг с другом насчет того, какое именно событие привело к изменению этой ситуации. Однако, вероятнее всего, в данном случае сыграла свою роль добрая старая жадность. Затратив свою энергию на обработку земли мотыгой, прополку и полив лучших участков с травами, женщины (опять-таки если предположить, что это были женщины), возможно, захотели получить от своих растений всю пищу, до последней крошки. Это, вероятно, означало неоднократное посещение каждого участка, чтобы потрясти растения. При этом, вероятно, сборщики наверняка заметили, что независимо от того, как сильно они их трясут, некоторые «упрямые» семена – мутанты с прочной семяножкой – как раз не падают. Что могло быть более естественным в этих условиях, как не вырвать соответствующие стебли из земли и отнести их домой целиком? В конце концов, стебли пшеницы и ячменя весили немного, и я почти уверен, что именно такой была бы моя реакция, если бы я столкнулся с «упорствующим» злаком.

Если затем женщины вновь сажали случайную выборку своих семян, они, вероятно, брали и семена-мутанты наряду с обычными. Фактически доля этих мутантов в выборке была немного повышенной по сравнению с их исходной долей, так как по крайней мере некоторые обычные семена уже оказывались упавшими на землю, и поэтому были потеряны. Каждый год, когда женщины вновь высаживали растения, они, вероятно, еще немного увеличивали долю мутантов на своих культивируемых участках. Это явно был мучительно медленный процесс, совершенно незаметный для людей, которые были в него вовлечены. Однако он запустил эволюционную спираль, столь же поразительную по своим последствиям, как и то, что произошло с мышами, обитавшими в свалках отходов. Через пару тысяч лет вместо одного растения, «ожидавшего» сборщика, на поле из одного-двух миллионов растений у людей были только генетически модифицированные одомашненные растения. Находки, полученные при раскопках, позволяют предположить, что даже около 8500-х годов до н. э. полностью одомашненные пшеница и ячмень были еще почти неизвестны. Однако ко времени 8000 лет до н. э. около половины семян, найденных на территории Холмистых склонов, имели прочную семяножку, которая могла бы дожидаться сборщика. А ко времени 7500 лет до н. э. практически все семена были такими.

Лень, жадность и страх постоянно добавляли новые улучшения. Люди открыли, что, если один год возделывать на участке злаки, а затем, на следующий год, – богатые белками бобовые, то это обогатит почву, а также разнообразит их диету. При этом они одомашнили чечевицу и нут. При измельчении пшеницы и ячменя на грубых каменных зернотерках в хлеб попадал песок, который стирал до основания зубы людей. Поэтому они стали просеивать муку от примесей. Люди открыли новые способы приготовления зерна, делая путем обжига из глины водонепроницаемые горшки для готовки. Если мы правильно проводим аналогии с современными земледельцами, большинство или все эти новшества, – дело рук женщин. Они также научились ткать из льна одежду. Шкуры и меха вышли из употребления.

В то время, когда женщины приручали растения, мужчины (вероятно) взялись за животных. Ко времени 8000 лет до н. э. скотоводы в нынешнем Западном Иране столь эффективно управлялись с козами, что развились более крупные и более спокойные породы. Ранее 7300-х годов до н. э. скотоводы превратили диких туров в нечто подобное тем спокойным коровам, которых мы знаем сегодня, и приручили диких кабанов, сделав из них свиней. На протяжении следующих нескольких тысяч лет люди постигли, что не следует убивать всех животных на мясо, пока они еще молоды, но следует сохранить и держать некоторых из них ради шерсти и молока. Затем они научились запрягать их в колесные повозки, – и это оказалось наиболее полезным[88]88
  Это кажется очевидным делом. Однако запрягать животных так, чтобы они могли тащить повозки и при этом не задыхались и оставались под контролем возчика, − гораздо труднее, нежели это выглядит со стороны.


[Закрыть]. Прежде перемещение чего-либо означало – поднять это и тащить. Однако один бык в упряжке мог обеспечить в три раза большую движущую силу, нежели человек. Ко времени 4000 лет до н. э. одомашнивание растений и одомашнивание животных сошлись воедино в виде плуга, влекомого быком. Люди продолжали искать и пробовать. Однако должно было пройти почти шесть тысячелетий, прежде чем они добавили существенно новые источники энергии к данному набору, обуздав во время промышленной революции мощь угля и пара.

Первые земледельцы на территории Холмистых склонов трансформировали образ жизни людей. Тем из нас, у кого вызывает трепет перспектива во время долгого авиаперелета сидеть рядом с ревущим ребенком, следует уделить время и подумать о женщинах-собирательницах, которые регулярно носили своих младенцев с собой, когда ежегодно проходили тысячи миль, собирая растения. Неудивительно, что они не хотели иметь слишком много детей. Они ограничивали, осознанно или нет, число своих беременностей тем, что продолжали кормить грудью детей вплоть до трех-четырехлетнего возраста (пока образуется грудное молоко, овуляция не происходит). Собирательницы ледниковой эпохи, вероятно, следовали сходным стратегиям. Однако чем более оседлыми они становились, тем меньше им нужно было так делать. Иметь больше детей фактически становилось благом, поскольку это обеспечивало дополнительных работников. Недавние исследования скелетов позволяют предположить, что средняя женщина в ранних сельскохозяйственных деревнях, оставаясь на одном месте с запасами пищи, рождала до семи или восьми детей (из которых, может быть, четверо доживали до своего первого дня рождения и, возможно, три – до репродуктивного возраста) по сравнению со всего пятью или шестью рождениями живых детей у их бродячих предков. Чем больше пищи выращивали люди, тем больше детей они могли прокормить (хотя, разумеется, чем больше детей они кормили, тем больше пищи им приходилось выращивать).

Население быстро росло. Ко времени 8000 лет до н. э. некоторые деревни, вероятно, насчитывали уже пятьсот жителей – в десять раз больше, нежели деревушки времен до позднего дриаса, такие как Айн-Маллаха. Ко времени 6500 лет до н. э. Чатал-Хююк в нынешней Турции, возможно, насчитывал три тысячи человек. Это были «деревни, стоявшие на стероидах», со всеми вытекающими проблемами. Микроскопический анализ осадочного слоя из Чатал-Хююка показывает, что люди попросту вываливали мусор и ночные нечистоты в зловонные кучи между домами, которые со временем превращались в пыль и грязь. Эти нечистоты, вероятно, ужаснули бы охотников и собирателей. Однако они наверняка радовали крыс, мух и блох. По небольшим кусочкам экскрементов, втоптанным в грязные полы жилищ, видно, что жители деревни также держали домашних животных у себя в домах, а человеческие скелеты из местонахождения Айн-Газаль в Иордании показывают, что ко времени 7000 лет до н. э. туберкулез «перескочил» от крупного рогатого скота к людям. Переход к оседлости и выращивание большего количества пищи привели к увеличению плодовитости женщин, но они также означали и необходимость кормить большее количество ртов, и взаимный обмен большим количеством микробов. И то и другое увеличивало смертность. Каждая новая сельскохозяйственная деревня, вероятно, в течение нескольких поколений быстро росла до тех пор, покуда не устанавливалось равновесие между плодовитостью и смертностью.

Однако при всей вышеописанной убогости это было явно то, что требовалось людям. У небольших групп охотников и собирателей были широкие географические, но узкие социальные горизонты. Ландшафты менялись, а лица – нет. А мир ранних земледельцев был прямой противоположностью этому. Человек мог провести всю свою жизнь в пределах одного дневного перехода от деревни, где он родился. Но что это было за место – место, полное святилищ, где являлись боги, полное радовавших чувства праздников и пиров, а также болтливых и склонных совать нос в чужие дела соседей! И все это – в прочных домах с полами, покрытыми гипсовой обмазкой и с не пропускающей воду крышей. Эти строения показались бы современным людям тесными, дымными и вонючими лачугами. Но они были большим шагом вперед по сравнению с сырыми пещерами, которые приходилось делить с медведями, либо по сравнению со шкурами, растянутыми на ветвях, под которыми люди, скучившись, укрывались от дождя.

Первые земледельцы «одомашнивали» ландшафт, разделяя его на концентрические круги: в центре был дом, затем шли соседи, затем обрабатываемые поля, затем пастбища, где пастухи и стада совершали переходы между летними и зимними местами выпаса. За ними находился дикий, неупорядоченный мир страшных животных и дикарей, которые занимались охотой и кого считали чудовищами. При проведении нескольких раскопок были найдены каменные пластины с нанесенными на них линиями, которые (по крайней мере, с точки зрения тех, кто в это верит) несколько напоминают карты полей, разделенных небольшими тропинками. Примерно за 9000 лет до н. э. жители селений в Джерф-эль-Ахмар и в некоторых соседних местонахождениях, которые теперь находятся под водами озера Асад, по-видимому, экспериментировали с протописьмом, выцарапывая на небольших каменных пластинах изображения змей, птиц, домашних животных и абстрактные знаки.

Мы можем сказать, что, внедряя в свой мир такие душевные структуры, обитатели Холмистых склонов одомашнивали себя. Они даже пересмотрели значение понятия «любовь». Любовь между мужем и женой или между ребенком и родителем является естественной и развилась у нас на протяжении миллионов лет. Однако сельское хозяйство вдохнуло новые силы в эти отношения. Собиратели всегда делились своими знаниями со своей молодежью, учили их отыскивать зрелые растения, диких животных и безопасные пещеры. Однако у земледельцев было нечто более конкретное для передачи. Теперь, чтобы жить благополучно, людям требовалась собственность: дом, поля и стада, не говоря уже о вложениях в колодцы, стены и орудия труда. Первые земледельцы явно жили в полной мере общинной жизнью, пища была общим достоянием, и, возможно, ее приготовление было коллективным делом. Однако ко времени 8000 лет до н. э. они уже возводили более крупные и более сложные строения, каждое с собственными кладовками и кухнями, и, может быть, разделили уже землю на поля, находившиеся в частном владении. Жизнь все более сосредотачивалась в рамках небольших семейных групп. Вероятно, они стали основной общественной единицей ради передачи собственности от одного поколения другому. Это материальное наследство было нужно детям, поскольку альтернативой была бедность. Передача собственности стала вопросом жизни и смерти.