Текст книги "Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем"

Теперь следует отыскать некоторые цифры. Достаточно легко найти данные по состоянию мира на 2000 год н. э. (поскольку это круглая дата, я использую ее в качестве конечной точки для индекса социального развития). Ежегодно публикуются годовые сводки по различным программам ООН. Они сообщают нам, к примеру, что средний американец потребляет 83,2 миллиона килокалорий в год, а средний житель Японии – 38 миллионов; что 79,1 процента американцев живут в городах, по сравнению с 66 процентами у японцев; что на тысячу американцев приходится 375 интернетовских хостов, а на тысячу японцев – только 73 и т. д. В ежегодном отчете Military Balance («Военный баланс»), составляемом Международным институтом стратегических исследований, сообщается (в той мере, насколько это может быть известно), какой численностью войск и каким оружием располагает каждая страна, каковы ее возможности и сколько все это стоит. Мы утопаем в цифрах. Однако они не добавляются к индексу, пока мы не решим, как их организовать.

Стремясь, чтобы моя программа была как можно более простой, я остановился на 1000 пунктах в качестве максимальной величины индекса социального развития, которую можно было получить в 2000 году, и разделил эти пункты поровну между выбранными мною четырьмя параметрами. Когда Рауль Нэролл в 1956 году опубликовал первый современный индекс социального развития, он присвоил выбранным им трем параметрам равное количество пунктов, обосновав это так: «Поскольку не было никаких очевидных причин дать одному больше удельного веса, нежели другим»[116]116
  Naroll, 1956, p. 691.


[Закрыть]. Это звучит как крик отчаянья, но фактически служит хорошим обоснованием для того, чтобы придать каждому параметру равный вес: даже если у меня есть какие-то основания считать при расчете социального развития один параметр имеющим больший вес, нежели другой, то нет никаких оснований предполагать, что такие весовые соотношения сохранялись на протяжении всего рассматриваемого периода продолжительностью более 15 тысяч лет, или были равно приложимы и к Востоку и к Западу.

Установив для каждого параметра максимально возможные на 2000 год 250 баллов, мы затем приступили к самой сложной части исследования – решали, как начислять баллы для Востока и Запада на каждом этапе их истории. Я не буду здесь приводить расчеты в подробностях (я обобщил данные и некоторые из основных трудностей в приложении в конце этой книги, а более подробно отчет о расчетах приведен в онлайновом варианте)[117]117
  www.ianmorris.org.


[Закрыть]. Однако, может быть, здесь будет полезно хотя бы мельком показать вам мою «кухню», «как это было», и чуть подробнее объяснить использованную процедуру. (Если вы так не считаете, то можете, конечно, сразу перейти к материалу следующего раздела.)

Возможно, самая очевидная характеристика – урбанизм, хотя и с ней, естественно, есть свои проблемы. Первой из них является определение. Что именно мы имеем в виду под урбанизмом? Некоторые ученые-обществоведы определяют урбанизм как долю населения, проживающего в поселениях численностью выше определенного размера (скажем, 10 000 человек); другие исходят из распределения людей по нескольким категориям поселений, от крупных городов до маленьких деревень; а третьи руководствуются средним размером сообществ в той или иной стране. Все это полезные подходы, но нам трудно применять их в масштабах всего периода, который мы тут рассматриваем, поскольку природа фактов постоянно меняется. Я решил воспользоваться более простым показателем – величиной самых крупных известных поселений на Востоке и Западе в каждый конкретный момент времени.

Впрочем, выбор в качестве характеристики размера самого крупного города не решает проблем с определениями, поскольку нам по-прежнему необходимо решить, как определять границы городов и как комбинировать различные категории фактов, касающихся численных значений в каждой из этих категорий. Однако такой подход позволяет свести неопределенности до минимума. Когда я поработал с этими цифрами, то обнаружил, что комбинирование размера крупнейшего города с другими критериями – такими, как лучшие оценки распределения людей между городами и деревнями или средний размер городов, – чрезвычайно увеличивает трудности при решении данной задачи, но вряд ли вообще меняет итоговые оценки. Поэтому, поскольку более сложные способы измерений давали примерно те же самые результаты, но при этом приходилось делать намного больше предположений, я решил ограничиться просто размерами городов.

В 2000 году н. э. большинство географов классифицировали в качестве самого крупного города в мире Токио, с населением около 26,7 миллиона человек[118]118
  Цифра в 35 млн, которую я указал для Токио в предыдущем разделе «Что измерять», относилась к 2009 г., из чего следует, что за период с 2000 по 2009 г. показатель Востока по организации/урбанизму подскочил с 250 до 327,72 пункта. Я вернусь к ускорению социального развития в XXI в. в конце этой главы и в главе 12.


[Закрыть], и поэтому Токио в нашем исследовании получил все 250 баллов, выделенных на организацию/урбанизм. Это означает, что при всех дальнейших вычислениях каждый 1 балл будет соответствовать 106 800 человекам (то есть 26,7 миллиона, разделенным на 250). Самым крупным западным городом в 2000 году был Нью-Йорк с населением 16,7 миллиона человек, получивший 156,37 балла. Данные, полученные для времен сотни лет назад, не столь качественны, но все историки согласны, что города тогда были намного меньше. На Западе в Лондоне в 1900 году н. э. было около 6,6 миллиона жителей, в то время как Востоке крупнейшим городом тогда также был Токио, но с населением всего 1,75 миллиона человек, получивший 16,39 балла. Если мы отправимся в прошлое еще дальше, в 1800 год н. э., то для получения ответа историкам пришлось объединить несколько разных групп фактов, включая письменные данные о поставках еды и налоговых платежах, физическую площадь, занимаемую городами, плотность застройки в них и другие случайные данные. Но большинство специалистов приходят к выводу, что на тот период самым крупным городом мира был Пекин, с населением, возможно, 1,1 миллиона человек (10,30 балла). Самым крупным западным городом опять же был Лондон со своими примерно 861 тысячей жителей (8,06 балла).

Чем дальше мы уходим назад во времени, тем более значительным становится размер допустимой погрешности. Однако для тысячелетия до 1700 года н. э. крупнейшими городами были, несомненно, китайские (хотя японские зачастую мало отставали от них). Между 800 и 1200 годами н. э. сначала Сиань, потом Кайфын, а затем Ханчжоу близко подошли к населению в миллион жителей или превысили его (около 9 баллов). И наоборот, западные города в тот период никогда не были больше половины этой величины. Несколькими веками ранее ситуация была прямо противоположной: в I веке до н. э. миллион жителей Рима сделал этот город, несомненно, крупнейшей в мире столицей, в то время как в Сиане в Китае было тогда, вероятно, около 500 тысяч жителей.

Если мы затем отправимся в доисторический период, факты становятся, конечно, еще более размытыми, а числа – меньшими. Но, объединяя результаты общих археологических съемок и детальных раскопок на отдельных небольших участках, мы можем обоснованно судить о размерах городов. Как я упоминал выше, это во многом напоминает художественное выпиливание при помощи бензопилы. Самые общие из признанных оценок могут иметь ошибку порядка 10 процентов, но вряд ли будут превышать это пороговое значение. А поскольку мы применяем одни и те же методы для оценок западных и восточных местонахождений, то выявляемые общие тенденции должны быть более-менее надежными. Чтобы получить 1 пункт, при таком подходе требуется, как уже указывалось выше, иметь население численностью 106 800 человек, или чуть больше тысячи человек для начисления 0,01 балла, – наименьшего числа, которое, как я считал, заслуживало того, чтобы быть включенным в индекс. Как мы видели в главе 2, крупнейшие из деревень Запада достигли этого уровня около 7500-х годов до н. э., а крупнейшие деревни Востока – около 3500-х годов до н. э. До этих дат и Запад, и Восток в равной степени имели нулевые показатели (вы можете изучить таблицы пунктов, приведенные в приложении).

Здесь, может быть, стоит уделить немного времени и рассказать о получении энергии, так как этот процесс порождает совсем другие проблемы. Самый простой способ анализа получения энергии – выразить ее потреблением в расчете на одного человека, измеряемым в килокалориях в день. Используя ту же самую процедуру, как и для урбанизма, я начал с 2000 года н. э., когда средний американец сжигал за день 228 тысяч килокалорий. Эта цифра – несомненно, наивысшая в истории – обеспечила для Запада полные 250 баллов (как я говорил выше в этой главе, я не собираюсь выносить суждения по поводу нашей способности потреблять энергию, строить города, передавать информацию и вести войны; я только хочу измерять все это). На Востоке самое высокое значение потребляемой энергии в расчете на человека в 2000 году н. э. было в Японии – 104 тысячи килокалорий в день, – что соответствовало 113,89 балла.

Официальная статистика о потребляемой энергии имеется только примерно до 1900 года н. э. на Востоке и 1800 года н. э. на Западе. Однако, к счастью, имеются способы, позволяющие это обойти. У человеческого тела имеются некоторые основополагающие физиологические потребности. Оно не будет должным образом работать, если не получит примерно 2 тысячи килокалорий пищи в день (и гораздо больше, если вы высокий и/или физически активный человек, и меньше, если вы не таковы; нынешний американский средний уровень в 3460 килокалорий пищи в день – это намного больше того, что нам необходимо, о чем безжалостно свидетельствуют поясные ремни особо больших размеров). Если вы будете получать существенно меньше 2 тысяч килокалорий в день, то функции вашего тела (сила, зрение, слух и т. д.) будут постепенно ухудшаться, покуда вы не умрете. Среднее потребление еды никогда не может быть существенно меньше 2 тысяч килокалорий в день на протяжении продолжительных периодов времени, из чего следует, что самая нижняя из возможных оценок составляет примерно 2 балла.

Впрочем, в реальной жизни самые низкие оценки всегда были выше 2 баллов, поскольку значительная часть энергии, потребляемой людьми, поступает не в форме пищи. В главе 1 мы видели, что Homo erectus, вероятно, уже сжигал древесину для приготовления пищи в Чжоукоудяне полмиллиона лет назад, а неандертальцы, несомненно, 100 тысяч лет назад делали это, а также носили шкуры животных. Поскольку мы знаем так мало об образе жизни неандертальцев, то наши догадки об этом не могут быть очень точными. Однако, учитывая непищевые источники энергии, неандертальцы получали, должно быть, в среднем дополнительную тысячу килокалорий в день, что в совокупности позволяет начислить им 3,25 балла. Люди полностью современного типа больше занимались приготовлением пищи, чем неандертальцы, носили больше одежды и строили дома из дерева, листьев, костей мамонтов и шкур – то есть всего того, что получилось, в свою очередь, в результате «паразитирования» на химической энергии, которую растения создали из солнечной электромагнитной энергии. Даже самые примитивные технологически общества охотников и собирателей в ХХ веке н. э. получали, в совокупности, по крайней мере 3500 калорий в день в виде пищи и из непищевых источников энергии. Учитывая более холодный климат, их далекие предки в конце ледниковой эпохи должны были в среднем потреблять энергию в количестве, близком к 4 тысячам килокалорий в день, что соответствует по крайней мере 4,25 балла.

Я сомневаюсь, что кто-либо из археологов стал бы серьезно спорить по поводу этих оценок. Однако имеет место огромный разрыв между 4,25 балла, начисленными охотникам ледниковой эпохи, и современными 250 баллами Запада, жадно потребляющего бензин и электричество. Что произошло в промежутке между ними? Объединив свои знания, археологи, историки, антропологи и экологи могут дать нам вполне хорошие идеи по этому поводу.

Вернемся в 1971 год. Тогда издатели журнала Scientific American попросили геофизика Эрла Кука написать эссе, которое он назвал «Поток энергии в индустриальном обществе». Он включил в него диаграмму, которая неоднократно с тех пор перепечатывалась, на которой показаны лучшие оценки потребления энергии в расчете на человека у охотников-собирателей, ранних земледельцев и скотоводов (под которыми он понимал жителей Юго-Западной Азии, занимавшихся сельским хозяйством около 5000-х годов до н. э.; мы с ними познакомились в главе 2), более продвинутых земледельцев и скотоводов (живших в Северо-Западной Европе около 1400-х годов н. э.), людей индустриального общества (западных европейцев около 1860 года) и представителей «технологических» обществ конца ХХ века. Он разделил полученные баллы на четыре категории: пищу (включая питание, идущее животным, чье мясо мы едим); домашнее хозяйство и торговлю; промышленность и сельское хозяйство; транспорт (рис. 3.1).

Предположения Кука поразительно хорошо выдержали почти 40 лет сравнения с результатами, собранными историками, антропологами, археологами и экономистами[119]119
  Я внес в цифры Кука всего одну существенную поправку. Я полагаю, что он переоценил темпы роста количества получаемой энергии в Юго-Западной Азии после начала одомашнивания растений и что его цифра в 12 тысяч килокалорий на человека в день для «раннего сельскохозяйственного общества» лучше подходит для времени около 3000-х гг. до н. э., а не для времени около 5000-х гг. до н. э., к которому он ее отнес.


[Закрыть]. Конечно, они служат лишь исходным пунктом; но мы можем использовать детальные свидетельства, сохранившиеся от каждого периода истории Востока и Запада, которые могут сообщить нам, насколько далеко данные общества отошли от этих параметров. Иногда мы можем использовать текстовые свидетельства; но что касается большинства периодов – помимо последних нескольких столетий, – то еще более важными в этом отношении являются археологические находки: кости людей и животных, дома, сельскохозяйственные орудия, остатки террас и ирригационных сооружений, остатки мастерских ремесленников и товаров для торговли, судов, повозок и дорог, по которым они двигались.

Порой помощь приходит с неожиданной стороны. Колонки льда, которые столь заметно фигурировали в главах 1 и 2, также показывают, что уровень загрязнения воздуха за последние несколько столетий до н. э. повысился в семь раз – по большей части из-за римских шахт в Испании, а за последние десять лет изучение отложений в торфяных болотах и озерах подтвердило эту картину. В I веке н. э., по сравнению с XIII веком н. э., европейцы добывали в девять или десять раз больше меди и серебра, с соответствующими потребностями в энергии, какие при этом предполагаются, а именно: требовались люди, чтобы прокладывать шахты, и животные, чтобы увозить пустую породу; надо было построить дороги и порты, грузить и разгружать корабли и доставлять металлы в города; надо было использовать водяные мельницы для размола руды, и прежде всего нужна была древесина – в качестве лесоматериалов для крепления шахт и в качестве топлива для кузниц. Этот независимый источник данных также позволяет нам сравнивать уровни промышленной активности в различные периоды. Так, только в XI веке н. э. – когда китайские документы сообщают о том, что из-за неослабевающих потребностей железоплавильщиков горы вокруг Кайфына оказались до такой степени оголены, лишившись деревьев, что уголь (впервые в истории) стал важным источником энергии, – уровень загрязнения льда вернулся к уровню римской эпохи. И только столбы дыма, извергавшиеся в Британии XIX века, стали причиной того, что уровень загрязнения существенно превысил уровень римской эпохи.

Рис. 3.1. Великая цепь энергии в числах: оценки геофизиком Эрлом Куком получения энергии на одного человека в день от времен Homo habilis до Америки 1970-х годов

Еще раз хочу подчеркнуть, что то, чем мы занимаемся, – это «художественное выпиливание при помощи бензопилы». Например, по моим оценкам, максимальное количество энергии, получаемой на душу населения во времена расцвета Римской империи – в I столетии н. э., – было равно примерно 31 тысяче килокалорий в день. Это значительно выше оценки Кука – 26 тысяч килокалорий для продвинутых сельскохозяйственных обществ, – однако археология ясно показывает, что римляне ели больше мяса, строили больше городов и использовали больше торговых кораблей, причем больших по размеру (и т. д., и т. д.), нежели затем европейцы вплоть до наступления XVIII века. Конечно, количество получаемой энергии в Риме могло быть на 5 процентов выше или ниже моей оценки. Впрочем, по причинам, которые я разбираю в приложении, оно было, вероятно, не более чем на 10 процентов выше или ниже моей оценки, и определенно не на 20 процентов. Модель Кука и детальные фактические свидетельства довольно жестко ограничивают используемые предположения, и так же, как с пунктами по урбанизму, тот факт, что во всех случаях предположения высказывает один и тот же человек, применяющий при этом одни и те же принципы, должен означать, что и ошибки будут по крайней мере единообразными.

В том, что касается информационных технологий и ведения войн, возникают свои трудности, которые кратко обсуждались в приложении и более подробно на моем веб-сайте. Но в отношении их применялись те же принципы, что и к урбанизму и количеству получаемой энергии, и поэтому пределы ошибок здесь, возможно, примерно такие же. По причинам, которые разбираются в приложении, вполне вероятно, что для того, чтобы появилось реальное расхождение с фундаментальными закономерностями социального развития, ошибки должны систематически доходить до 15 процентов или даже 20 процентов; однако ошибки такого порядка кажутся несовместимыми с историческими свидетельствами. Впрочем, в конечном счете для других историков есть лишь один способ удостовериться, – возможно, предпочтя при этом иной набор параметров и по-иному начисляя баллы, дабы предложить свои собственные цифры.

Пятьдесят лет назад Карл Поппер утверждал, что прогресс в науке – это вопрос «предположений и опровержений»[120]120
  Popper, 1963, p. 43.


[Закрыть], и он происходит зигзагообразным курсом: один исследователь предлагает идею, а другие стараются ее опровергнуть, и в ходе этого процесса придумываются более совершенные идеи. Думаю, то же самое применимо и к истории. Я уверен, что любой индекс, который остается близким к фактам, приведет к выявлению более-менее тех же закономерностей, что и мои. А если я ошибаюсь и если другие специалисты докажут, что моя схема «не на высоте», то я надеюсь, что и в этом случае будет польза, поскольку моя неудача поощрит их на то, чтобы найти лучшие ответы. Здесь уместно процитировать Эйнштейна: «У любой физической теории не может быть лучшей судьбы, нежели указать путь для появления более всеобъемлющей теории, в рамках которой она существует как частный случай»[121]121
  Albert Einstein, цит. в ibid., p. 42.


[Закрыть].

В конце следует упомянуть два технических аспекта. Во-первых, как часто нам следует подсчитывать баллы? Если нам так захочется, мы можем отслеживать изменения в социальном развитии от года к году или даже от месяца к месяцу начиная с 1950-х годов. Впрочем, я сомневаюсь, что в этом было бы много смысла. В конце концов, мы ведь хотим понять общую картину истории на протяжении очень продолжительных периодов, и поэтому, как я надеюсь показать далее, даже измерение пульса социального развития раз в столетие, похоже, даст достаточно подробностей.

Конечно, по мере того как мы двигаемся в прошлое к концу ледниковой эпохи, отслеживание социального развития по столетиям перестает быть и возможным, и особенно желательным. Мы просто не сможем обнаружить существенную разницу между тем, что происходило, скажем, за 14 000 лет до н. э. и за 13 900 лет до н. э. (или даже за 13 800 лет до н. э., если говорить о различиях). Частично это объясняется тем, что у нас нет достаточного числа хороших фактов, а частично из-за того, что изменения тогда происходили очень медленно. Поэтому я использую скользящую шкалу. С 14 000 лет до н. э. по 4000 лет до н. э. я измеряю социальное развитие каждую тысячу лет. От 4000 лет до н. э. по 2500 лет до н. э. качество свидетельств улучшается, а изменения ускорились, и поэтому я провожу измерения каждые 500 лет. Между 2500-ми годами до н. э. и 1250-ми годами до н. э. я сокращаю этот срок до 250 лет. И наконец, с 1400 лет до н. э. по 2000 год н. э. эти измерения делаются каждое столетие.

При этом есть свои риски, и самый очевидный из них заключается в том, что, чем дальше в прошлое мы уходим, тем более плавными и более постепенными будут выглядеть изменения. Рассчитывая баллы только для каждого тысячелетия или для каждых пятисот лет, мы можем упустить что-то интересное. Впрочем, суровая истина заключается в том, что только в отдельных случаях мы можем датировать нашу информацию значительно более точно, нежели в диапазонах, которые я предложил. Но я не хочу упустить из виду эту проблему, и поэтому в главах с 4-й по 10-ю пытаюсь закрыть как можно больше возникших из-за указанного подхода пробелов. Но модель, которой я здесь пользуюсь, похоже, позволяет обеспечить наилучший баланс между практичностью и точностью.

Еще один важный аспект – где измерять. Вы, возможно, были удивлены, когда читали в предыдущем разделе, о какой части мира я говорил, когда получал цифры для Запада и Востока. В некоторых местах я рассказывал о Соединенных Штатах, в других – о Британии; иногда говорил о Китае, иногда о Японии. Ранее в главе 1 я описал жалобы историка Кеннета Померанца на то, что историки-компаративисты, анализируя, почему Запад властвует, зачастую допускают искажения, поскольку некорректно сравнивают крошечную Англию с огромным Китаем, после чего приходят к выводу, что Запад уже вел за собой Восток к 1750 году н. э. Но ведь необходимо, настаивал этот ученый, сравнивать схожие по величине образования. В главах 1 и 2 я ответил на этот призыв тем, что ясно сформулировал сущность Востока и Запада как обществ, которые произошли в результате изначальных западной и восточной сельскохозяйственных революций, случившихся на Холмистых склонах и в долинах рек Хуанхэ и Янцзы. Но теперь настало время признаться, что я решил только часть проблемы, указанной Померанцем. В главе 2 я описал впечатляющее расширение западной и восточной зон, происходившее на протяжении приблизительно пяти тысячелетий после начала культивирования растений, а также различия в социальном развитии, которые часто имели место между первичными центрами – такими, как Холмистые склоны или долина Янцзы, – и их перифериями, наподобие Северной Европы или Кореи. Поэтому возникает вопрос: на каких частях Востока и Запада мы должны сосредотачивать внимание, когда рассчитываем наши пункты для индекса социального развития?

Мы можем пытаться рассматривать восточную и западную зоны в целом, хотя это будет означать, что оценка, полученная, скажем, для 1900 года н. э., объединит друг с другом дымящие фабрики и строчащие пулеметы индустриализированной Британии с крепостными России, пеонами Мексики, скотоводами Австралии и всеми другими группами, обитавшими в тот год в каждом уголке обширной западной зоны. Поэтому нам надо придумать какие-то средние баллы развития для всего западного региона, а затем сделать то же самое для Востока и повторять этот процесс для каждой выбранной более ранней точки в истории. Это будет столь же сложным, сколь и непрактичным, а также, подозреваю, и вообще бессмысленным занятием. Когда дело доходит до объяснения того, почему Запад властвует, то наиболее важная информация обычно получается в результате сравнения самых развитых частей каждого региона – тех их «ядер», где происходили наиболее тесные политические, экономические, социальные и культурные взаимодействия, связывая их в единое целое. Поэтому при составлении индекса социального развития требуется измерять и сравнивать изменения, происходящие в рамках таких «ядер».

Впрочем, как мы увидим в главах 4—10, эти «ядра» сами со временем меняются и смещаются. Так, западный центр был на самом деле географически очень стабилен с 11 000 лет до н. э. до 1400 лет н. э. и твердо оставался у восточного конца Средиземного моря, за исключением пятисот лет – с 250 года до н. э. по 250 год н. э., – когда Римская империя распространилась на запад и включила Италию. В других случаях он всегда лежал в треугольнике, образованном современными Ираком, Египтом и Грецией. После 1400 года н. э. этот центр неуклонно двигался на север и запад – вначале в Северную Италию, затем в Испанию и Францию, затем расширился, включив в себя Британию, Бельгию, Голландию и Германию. К 1900 году он пересек Атлантику и к 2000 году прочно укоренился в Северной Америке. На востоке центр оставался в исходной зоне Хуанхэ – Янцзы вплоть до 1850 года н. э., хотя приблизительно после 4000-х годов до н. э. его центр тяжести смещался на север, в сторону центральной равнины Хуанхэ, затем после 500 года н. э. двинулся обратно на юг, в долину Янцзы, а после 1400 года н. э. снова постепенно стал смещаться на север. Это расширение привело к включению Японии к 1900 году и Юго-Восточного Китая к 2000 году (рис. 3.2). Пока я хочу всего лишь отметить, что все пункты по социальному развитию относятся к обществам в этих «ядрах». Вопрос же о том, почему эти зоны смещались, будет одной из главных проблем, разбираемых в главах с 1-й по 10-ю.