Текст книги "Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем"

Мы можем рассматривать это как восточный вариант того, что происходило в Уруке, когда одно сообщество оставило позади всех своих соперников и превратилось в государство, правители которого могут использовать силу для навязывания своих решений и взимания налогов с подданных. Таким сообществом был Эрлитоу, который между 1900 и 1700 годами до н. э. быстро стал настоящим крупным городом с населением 25 тысяч человек. Многие китайские археологи уверены, что Эрлитоу был столицей династии Ся, которая, как утверждалось, была основана мудрым царем Юем. Некитайские ученые в целом с этим не соглашаются и указывают на то, что литературные ссылки на Ся начали появляться лишь спустя тысячу лет после того, как Эрлитоу был покинут жителями. Возможно, предполагают они, Ся, наряду с царем Юем, – это вообще выдумка. Эти критики обвиняют китайских ученых в том, что они в лучшем случае легковерно относятся к мифологии, а в худшем – занимаются дешевой пропагандой, чтобы укрепить таким образом современную национальную идентичность Китая, отодвигая его истоки как можно дальше в древность. Неудивительно, что такие аргументы воспринимаются очень плохо.

Данные дебаты в основном не касаются вопросов, которые мы здесь обсуждаем, но совсем избежать данной темы мы не можем. Что касается меня, я склонен подозревать, что династия Ся существовала на самом деле и что Эрлитоу был ее столицей, даже если истории о Юе в основном являются фольклором. Но, как мы увидим в следующем разделе, всякий раз, когда мы можем это проверить, бывает ясно, что более поздние китайские историки довольно хорошо передают имена. Поэтому я просто не могу представить, что Ся и Юй были целиком придуманы.

Однако какой бы ни была на самом деле истина, Ся, Юй или любой другой, кто правил Эрлитоу, умел управлять рабочей силой в совершенно новых масштабах. Была построена сеть дворцов и, возможно, храм предков, воздвигнутый на платформе из утрамбованной земли в новом, замкнутом стиле. Для постройки той платформы, на которой стоит дворец I, потребовалось где-то около ста тысяч человеко-дней работы. На расстоянии четверти мили от нее археологи нашли шлак, тигли и формы для литья бронзы, которые были разбросаны на площади в два акра [около 0,8 га]. Медь стала известна здесь начиная с 3000 года до н. э., но долго оставалась новинкой и использовалась в основном для изготовления безделушек. Когда около 1900 года до н. э. был основан Эрлитоу, бронзовое оружие оставалось еще редкостью, и еще в первом тысячелетии до н. э. обычными материалами для сельскохозяйственных орудий оставались камень, кость и раковины. Поэтому бронзолитейная мастерская Эрлитоу представляет собой качественный скачок по сравнению с более ранней ремесленной деятельностью. Там производились в больших количествах оружие и инструменты ремесленников, которые должны были способствовать успеху города, а также производились замечательные ритуальные предметы – колокола, подобные описанному выше образчику из Таосы; пластины, инкрустированные глазами, животными и рогами из бирюзы; а также ритуальные сосуды диаметром в фут [фут – 30,48 см] и больше. Формы сосудов, придуманные в Эрлитоу (сосуды цзя, треножники дин, кубки цзюэ, кувшинчики для теплого вина хэ стали на Востоке основными «усилителями», использовавшимися для отправки религиозных посланий, и заменили нефритовые цун, после чего доминировали в ритуалах на протяжении следующего тысячелетия.

Эти крупные сосуды были найдены только в Эрлитоу, и если Чичан был прав, когда утверждал, что истоком царской власти были притязания царя на то, что он находится на стыке между этим и сверхъестественным мирами, то бронзовые ритуальные сосуды были столь же важны для укрепления власти Эрлитоу, как и бронзовые мечи. Царь Эрлитоу имел в своем распоряжении самый громкий усилитель; а властители из меньших го, видя все это, могли счесть, что имеет смысл сотрудничать с тем человеком, которого духи могут услышать лучше всего.

Впрочем, для царя бронзовые сосуды, должно быть, являлись не только инструментами, но и источником головной боли. Эти сосуды были очень дороги, и для их изготовления требовались армии ремесленников и тонны меди, олова и топлива – а в долине реки Ило всего этого не хватало. Помимо создания небольшого царства (некоторые археологи, исходя из характера расположения поселений, оценивают, что его территория охватывала около двух тысяч квадратных миль [около 5,2 тыс. км2]), Эрлитоу, возможно, отправлял колонистов, чтобы они добывали сырье. Например, за сотню миль от Эрлитоу на холмах, богатых медью, располагался Дунсяфэн, где находят гончарные изделия, изготовленные в стиле Эрлитоу, и огромные холмы отходов, оставшихся после медеплавильных работ. Однако там пока не обнаружены ни дворцы, ни богатые могилы, ни формы для литья сосудов, не говоря уже о самих сосудах. Возможно, археологи просто вели раскопки в неправильном месте, однако они искали в течение долгого времени. Более вероятно, что в Дунсяфэне медь добывалась и очищалась, а затем ее отправляли в Эрлитоу: вот первый колониальный режим на Востоке.

У отсталости могут быть не только преимущества, но также и недостатки – не в последнюю очередь из-за того, что, по мере того как периферия входит в состав более старого центра, ей самой приходится вступать в конфронтацию с новыми перифериями, которые, как и она, хотят повторить ее путь. Ко времени 1650 лет до н. э. Эрлитоу был самым блистательным городом на Востоке. В его храмах сверкали бронзовые котлы и стоял перезвон колоколов. Но всего на расстоянии дневного перехода за рекой Хуанхэ осмелившийся на то горожанин оказался бы в мире насилия – мире крепостей и враждующих вождей. У двух скелетов, найденных в яме всего в 40 милях [около 64 км] от этого большого города, налицо несомненные признаки того, что они были оскальпированы.

Отношения между Эрлитоу и его дикой окраиной были похожи, возможно, на отношения между Аккадской империей в Месопотамии и аморитами, когда для обеих сторон были выгодно вести торговлю и совершать набеги, – пока что-либо не нарушало сложившийся баланс. Такого рода нарушение на Востоке явилось в форме крепости, называвшейся Яньши, которая была построена около 1600-х годов до н. э. на расстоянии всего пяти миль [около 8 км] от Эрлитоу. Более поздние письменные источники сообщают, что примерно в это время новая группа, Шан, свергла династию Ся. Самые ранние находки в Яньши сочетают стиль Эрлитоу в отношении материала с традициями мест, лежавших к северу от Хуанхэ. Большинство китайских археологов (и на этот раз также и многие некитайские) считают, что Шан пересекли Хуанхэ около 1600-х годов до н. э., одержали победу над Эрлитоу и построили Яньши, чтобы доминировать над своими униженными, но более продвинутыми врагами. Яньши вырос в огромный город, в то время как Эрлитоу приходил в упадок, и так было приблизительно до 1500-х годов до н. э., когда цари Шан, возможно, решили, что им больше не надо следить за своими бывшими врагами так же внимательно, как прежде, и переместились на 50 миль [около 80 км] к востоку в новый город – Чжэньчжоу.

Похоже, что все, что Эрлитоу мог сделать, Чжэньчжоу мог сделать еще лучше или, по крайней мере, в больших масштабах. В Чжэньчжоу имелся внутренний город примерно того же размера, как и Эрлитоу, но помимо него целую квадратную милю [около 2,56 км2] занимали пригороды со своей собственной огромной стеной, сделанной из утрамбованной земли. По одной оценке, чтобы ее построить, потребовались десять тысяч работников, трудившихся восемь лет. «Они с грохотом вгрызались в землю, – рассказывается в более поздней поэме о создании этой стены, – они утрамбовывали ее, глухо стуча. Они стучали по ней с громким лязгом, а затем они эту стену чистили и ровняли с легким постукиванием»[146]146
  Classic of Odes, в пер. Waley, 1937, p. 240.


[Закрыть]. Все эти звуки должны были отзываться по всему Чжэньчжоу. Городу также требовалась не одна, а несколько бронзолитейных мастерских. Только от одной из них осталась свалка отходов площадью восемь акров [3,2 га]. Ритуальные сосуды из Чжэньчжоу продолжают традиции Эрлитоу, но они, естественно, были более впечатляющими. Один бронзовый котел, захороненный в спешке около 1300-х годов до н. э. (вероятно, во время нападения врагов), был высотой три фута [чуть более 90 см] и весил 200 фунтов [около 90 кг].

Колониализм Чжэньчжоу также превзошел колониализм Эрлитоу. На расстоянии 400 миль [643,6 км] от города за рекой Янцзы шахтеры разрыли долины Тунлина в поисках меди, проложили в скальных породах сотни шахт, выложенных изнутри досками, и изуродовали ландшафт 300 тысячами тонн шлака. Предметы, которые они оставили после себя (настолько хорошо сохранившиеся, что археологи нашли даже их деревянные и бамбуковые орудия и тростниковые циновки для сна), были в точности похожи на предметы из столицы Шан. Когда материальная культура в стиле Урука распространилась по Месопотамии после 3500-х годов до н. э., некоторые местонахождения выглядели как клоны самого Урука, вплоть до планов их улиц. Колонисты из Шан поступили подобным же образом – они строили миниатюрные разновидности Чжэньчжоу, в которых были свои дворцы, свои богатые могилы и свои бронзовые ритуальные сосуды. В полной мере этот шанский стиль проявился в Паньлунчэне, лежащем на самом удобном пути из Тунлина в центральную часть территории государства Шан.

Только около 1250-х годов до н. э. Шан реально ожил для нас. Согласно легенде, в 1899 году (на этот раз нашей эры) родственник Ван Цижуна, директора императорской академии в Пекине, заболел малярией и отправил слугу купить старый панцирь черепахи – традиционное китайское лекарственное средство[147]147
  Я говорю «согласно легенде», поскольку исследования в Чжоукоудяне − важнейшем доисторическом местонахождении, которое рассматривалось в главе 1, − берут свое начало, как говорят, в том же самом году и во многом подобным же образом: один немецкий натуралист, застрявший в Пекине из-за гражданских беспорядков, определил «кость дракона» в лавке аптекаря как древний человеческий зуб. Такое совпадение несколько подозрительно.


[Закрыть]. Больной родственник Вана был образованным человеком, и, когда он увидел ряд символов, нацарапанных на панцире, который его слуга принес домой, он подумал, что это какая-то древняя версия китайского языка. Он отправил панцирь Вану, чтобы тот высказал свое мнение, и Ван предположил, что надпись датируется временами династии Шан.

Купив еще панцирей, Ван добился быстрого прогресса в расшифровке надписей, – однако, как оказалось, недостаточно быстрого. Летом 1900 года народный гнев против представителей Запада разразился в виде Боксерского восстания. Вдовствующая императрица поддержала восставших и назначила имперских чиновников, включая Вана, руководить отрядами народного ополчения. Восставшие осадили комплекс иностранных посольств, но на Пекин обрушились двадцать тысяч иностранных войск – японских, русских, британских, американских и французских. Когда ситуация стала катастрофической, Ван, его жена и сноха отравились и бросились вниз со стены.

Имевшиеся у Вана кости с надписями попали в руки его старого друга. Еще через десять лет он умер, попавший в опалу и сосланный в глушь на запад Китая. Но в 1903 году ему удалось опубликовать эти надписи в одной книге. Это вызвало «костяную лихорадку». Иностранные и местные ученые бросились активно скупать панцири черепах; один из них предлагал три унции серебра за одно написанное слово, и это было в то время, когда работник в Пекине получал всего шестую часть унции серебра за день труда. Плохой новостью было то, что это вызвало вал незаконных раскопок. При этом вооруженные банды устраивали перестрелки на картофельных полях из-за фрагментов древних панцирей черепах. Однако хорошие новости были экстраординарными. Ван не только оказался прав, когда утверждал, что эти обгоревшие панцири и кости были древнейшими китайскими текстами. Также оказалось, что на них имелись имена царей, которые в точности соответствовали тем, которые были перечислены Сыма Цянем – историком I века до н. э.[148]148
  Годы жизни около 145 или 135 − около 86 до н. э. – Прим. ред.


[Закрыть]

Торговцы древностями старались хранить в секрете источник добычи костей, но вскоре все узнали, что они – из деревни Аньян. В 1928 году китайское правительство организовало в этом месте первые официальные археологические раскопки. К сожалению, немедленно возникла та же проблема, что и с раскопками пекинского человека в Чжоукоудяне. Военачальники и бандиты сражались по соседству, грабители гробниц с самодельными пистолетами вели сражения со стрельбой с полицией, и, наконец, нагрянула японская армия. В самом крупном из всех найденных местонахождений с надписями (большой яме) лежало 17 тысяч костей. Она была обнаружена ровно за час до того, как должен был закончиться сезон раскопок 1936 года. Археологи напряженно трудились там дополнительно еще четыре дня и ночи, чтобы извлечь артефакты из земли, поскольку знали, что они, возможно, никогда не смогут сюда вернуться. Большинство их находок исчезли за десять лет войны, которая последовала затем. Но бронзовые сосуды и надписи оказались на Тайване, после того как в 1949 году победили коммунисты. И все это было очень ценным. Раскопки в Аньяне изменили содержание ранней истории Китая.

Раскопки показали, что Аньян был последней столицей Шан, основанной около 1300-х годов до н. э. Огороженное стеной поселение, обнаруженное только в 1997 году, занимало почти три квадратные мили [около 7,6 км2], но, как и в Чжэньчжоу, оно было крохотным по сравнению с пригородами. Храмы, кладбище и бронзолитейные мастерские раскинулись на площади примерно десять квадратных миль [25,6 км2], – приблизительно треть Манхэттена. Одна из бронзоплавильных мастерских, раскопанная в 2004 году, была площадью десять акров [4 га], но в центре этого предназначенного для ритуалов ландшафта главной была, если судить по надписям, совсем другая деятельность: старания царей улестить своих предков, чтобы те помогали им.

Раскопанные надписи начались с периода долгого правления царя У Дина (1250–1192 гг. до н. э.). Исходя из той информации, которая в них содержится, мы можем увязать в одно целое те ритуалы, в ходе которых данные надписи появились. Царь задавал вопросы своим предкам, вызывая их духи из их огромных могил, находящихся на другой стороне реки, протекавшей через Аньян. Прижимая раскаленный жезл к панцирю или кости, он истолковывал трещины, которые при этом образовывались, а специалисты записывали результаты на «гадательной кости».

Эти обряды сделали У Дина «распорядителем предков», устраивавшим встречи с духами недавно умерших царей и соединявшим их с их собственными предками, которые, в свою очередь, – по действительно серьезным поводам, – устраивали встречи со всеми остальными духами, вплоть до Ди – верховного бога. Идея, что безмолвная черепаха могла помочь услышать голоса предков, возможно, восходит ко времени на шесть тысячелетий ранее к местонахождениям наподобие Цзяху, о которых шла речь в главе 2. Но цари династии Шан, конечно, сделали этот ритуал более масштабным и усовершенствовали его. Археологи отыскали в Аньяне более чем 200 тысяч гадательных костей, и Дэвид Кейтли – ведущий западный ученый по данным надписям – подсчитал, что первоначально их было изготовлено примерно от 2 до 4 миллионов, на что потребовалось сотни тысяч черепах и крупного рогатого скота. Ритуалы также включали употребление опьяняющих напитков (возможно, чтобы ввести царя и предсказателей в необходимое для разговоров с духами состояние разума).

Цари династии Шан пытались привлечь на свою сторону духов, проводя для этого пышные похороны, чтобы отметить переход своих предшественников в ряды предков. Было найдено восемь царских могил, по одной для каждого царя, правивших между 1300 и 1076 годами до н. э., и незаконченная девятая для Ди Синя, который был на троне в тот момент, когда в 1046 году до н. э. его династия пала. Все эти могилы были разграблены, но кладбище по-прежнему производит подавляющее впечатление, и не столько потому, что для каждой могилы было перемещено несколько тысяч тонн земли – что совсем немного по египетским стандартам, – а из-за реальной особенности, характерной для похорон династии Шан, – насилия.

В древней китайской литературе рассказывается о людях, «следующих в смерти» при похоронах представителей элиты, но археологи, проводившие раскопки в Аньяне, оказались совершенно не готовы к тому, что они там нашли. В могиле 1001 (возможно, той, где покоится У Дин) содержалось около двухсот трупов: девять в нижней части вала, каждый из которых лежал в собственной яме с мертвой собакой и преднамеренно сломанным бронзовым клинком; одиннадцать – на выступе вокруг вала; еще от 73 до 136 (назвать точную цифру трудно из-за того, что тела были разрублены на куски) находились на пологих скатах, ведущих в могилу, и 80 находились на поверхности поблизости от могилы. Вокруг могил было идентифицировано около пяти тысяч ритуальных ям, в каждой из которых обычно лежало несколько убитых людей (в основном мужчин, у некоторых из них суставы были изношены в результате тяжелой работы) и животных (от птиц до слонов). Нельзя сказать, что их смерть была спокойной. Некоторые из них были обезглавлены, у других – отрублены конечности или перерублены тела в районе талии, еще одни были обнаружены все еще связанными и в неестественных позах, – их явно похоронили живыми.

Эти цифры впечатляют. На гадательных костях упоминаются 13 052 ритуальных убийства, и если Кейтли прав, то найденное нами составляет всего 5—10 процентов всех надписей, и поэтому описанные виды смертей могли унести около четверти миллионов жизней. В среднем на протяжении 150 лет каждый день таким образом погибало четверо или пятеро человек. Конечно, в реальной жизни это происходило во время больших похорон, когда имели место грандиозные оргии: разрубание жертв на куски, крики, массовые смерти. В такие дни кладбище было буквально залито кровью. Почти три тысячи лет спустя ацтекские цари в Мексике вели войны специально для того, чтобы захватить пленных и кормить ими своего кровожадного бога Кецалькоатля. Правители династии Шан, возможно, делали то же самое для своих предков, особенно с людьми, которых они называли «цян»[149]149
  Предки нынешних тибето-бирманских народов. – Прим. ред.


[Закрыть], более семи тысяч которых на пророческих костях перечислены как жертвы.

У Дин и его «коллеги», как и великие цари на Западе, разговаривали с духами из иного мира, но приносили смерть в этом мире. Они были царями благодаря объединению религиозных церемоний и войн, а похороны, в ходе которых цари превращались в предков, были полны военной символики. Даже после разграбления в могиле 1004 (возможно, принадлежащей царю Линь Синю, умершему около 1160 года до н. э.) остались 731 наконечник копий, 69 топоров и 141 шлем. Когда У Дин непосредственно общался с высшим богом Ди, речь обычно шла о сражениях. «Разгром наступит на сорок первый день, – говорится на типичной гадательной кости, – если мы атакуем Мафан, Ди нам поможет»[150]150
  Jiaguwen heji 6, 664 front, в пер. de Bary and Bloom, 1999, p. 12.


[Закрыть].

По западным стандартам, шанские армии были небольшими. Самая крупная армия, упоминаемая на гадательных костях, насчитывала десять тысяч человек – как раз треть армии Рамзеса в битве при Кадеше. Топонимы, упоминаемые в надписях, позволяют предположить, что У Дин непосредственно управлял довольно небольшой территорией по течению Хуанхэ, а также несколькими отдаленными колониями – такими как Паньлунчэн. Он, по-видимому, не правил объединенным, управляемым чиновниками государством, где платились налоги, наподобие Египта, а скорее был главой группы союзников, которые посылали дань в Аньян в виде крупного рогатого скота, белых лошадей, костей и панцирей черепах для составления предсказаний, и даже людей для жертвоприношений.

В изложении историка I века до н. э. Сыма Цяня, который составил список царей династии Шан, ранняя китайская история выглядит простой. После мудрых царей, кульминацией правления которых был копатель каналов Юй, к власти пришла династия Ся, затем ее сменила династия Шан, после которой стала править династия Чжоу (три династии из проекта «Хронология трех династий», о котором упоминалось выше). Из этих династий развился Китай, и ничто прочее не заслуживало упоминания. Но, хотя археология и показала, что Эрлитоу и Аньян действительно в свое время не имели себе равных, она также продемонстрировала, что Сыма Цянь чересчур упростил происходившее. Подобно египтянам и вавилонянам, жителям Ся и Шан приходилось иметь дело с десятками соседних государств.

Археологи лишь начали отыскивать впечатляющие остатки этих других государств, особенно тех, что находились в Южном и Восточном Китае. Еще в 1986 году мы не догадывались, что около 1200-х годов до н. э. выше по реке Янцзы, в Сычуани, процветало богатое царство. Но затем в Саньсиндуе археологи отыскали две ямы, набитые сокровищами. Там были десятки бронзовых колоколов, две статуи мужчин шести футов [чуть больше 1,8 м] высотой в коронах и с огромными, пристально смотрящими глазами, а также старательно изготовленные бронзовые «деревья духов» вдвое выше статуй, на чьих ветках было множество изящно сделанных металлических плодов, листьев и птиц. Археологи наткнулись на некое потерянное царство, и в 2001 году близ Цзиньша на свет явился крупный город. По некоторым оценкам, половина всех строящихся домов и шоссе в мире в 2010-х и 2020-х годах придется на Китай, и трудно сказать, что найдут в следующий раз археологи-спасатели, которые пытаются в этой гонке хотя бы на шаг опережать экскаваторы.

Нам легко считать хеттов, ассирийцев и египтян разными народами, поскольку древние тексты сохранили их различные языки, и мы привыкли к тому, что Запад разделен на множество национальных государств. Однако на Востоке модель Сыма Цяня, согласно которой Китай начался с династии Ся, и затем радиально распространялся вовне, очень сильно побуждает нас представлять, что эти ранние государства, которые располагались на территориях, занятых в настоящее время одной современной нацией, «всегда» были китайскими. На самом деле древние Восток и Запад, вероятно, имели довольно похожие сети соперничающих друг с другом государств, которые имели общие верования, практики и формы культуры, но при этом различались в иных аспектах. Они торговали друг с другом, сражались, конкурировали и расширялись. По мере накопления нами свидетельств процессы, посредством которых социальное развитие возрастало на древнем Востоке и древнем Западе, выглядят все более и более похожими. Возможно, когда-нибудь в Аньяне отыщется деревянное помещение с письменами на шелке и бамбуке – наподобие глиняных табличек с надписями в Амарне в Египте, – которые окажутся дипломатической перепиской с иностранными правителями, говорившими на других языках. Царь Цзиньша, возможно, называл У Дина «братом», когда они обменивались своими идеями о том, стоит ли им относиться к правителям Шаньдуна как к равным, или, может быть, У Дин даже договорился о том, чтобы отправить ничего не подозревающую шанскую принцессу в качестве невесты ко двору мелкого правителя на реке Янцзы, где она будет изнемогать от зноя и рожать детей далеко от своей семьи и любимых людей. Мы об этом никогда не узнаем.