Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

Глава 25

Когда шум суеты затих, гребцы отплыли от пристани на сто шагов и стали выравнивать нос против течения. Команда в это время уже подняла парус, и в воздухе был слышен только скрип деревянных уключин и тихий плеск вёсел о воду. На корабле стало спокойно и тихо.

– Что там так горит? – раздался за спиной голос капитана

– Склады, – ответил Лаций с кислым выражением лица. Ему не хотелось разговаривать. Голова после бессонной ночи была тяжёлой, и он собирался отдохнуть. Но словоохотливого моряка, видимо, тянуло на разговоры.

– А-а… Понятно. Друг твой остался там, да? – с пониманием спросил он и, не дождавшись ответа, сочувственно поинтересовался: – Что, скучаешь?

– Да, скучаю, – со вздохом ответил Лаций, с тоской глядя на проплывавший мимо ровный берег.

– Прекрасное место. Столько солнца! Виноград, зерно и фрукты растут сами по себе. Разве можно что-то ещё желать? – капитан был в приподнятом настроении.

– Только побольше друзей… – вздохнул Лаций.

– О, тут ты прав! – старый моряк как будто только и ждал этих слов, чтобы начать длинный разговор. – Иудеи говорят, что здесь жил их первый человек. Они называют это место ган эдэн1212
  Рай (иврит)


[Закрыть]. Люблю этот город! – капитан продолжал с восторгом что-то говорить, видимо, наслаждаясь звуком собственного голоса, но Лаций его уже не слушал. Вскоре к ним присоединились несколько купцов, и у него появилась возможность спокойно уйти, предоставив новым слушателям оценить рассказы словоохотливого моряка.

Во всех городах по пути следования люди говорили о войне в Парфии между Фраатом и Тиридатом. Купцы боялись далеко уезжать и оставлять свои склады. Люди чувствовали себя тревожно, не так, как в оставшемся позади Хараксе. И, как всегда, на торговых площадях спорили, кто достойнее – законный наследник или обвинявший его в отцеубийстве полководец. Однако везде Лаций слышал, что и один, и другой ищут поддержки у римлян. Для него это было хорошей новостью. Значит, парфяне не воевали с Римом.

Как только корабль причалил в Зевгме, их сразу же с головой накрыл шум пристани, и кипящая жизнь портового города закружила Лация, как будто он всю жизнь двигался в этом бурлящем потоке людей и животных. Зевгма отличалась от спокойного Харакса. Она была меньше, постройки прижимались друг к другу плотнее, и только пристань была застроена насколько позволял берег. Корабли не стояли здесь по несколько дней, хотя им приходилось тесниться, чтобы побыстрее избавиться от груза или, наоборот, взять на борт другой товар. Повсюду сновали зазывалы и торговцы, предлагавшие воду, лепёшки, помощь в разгрузке, ночлег и женщин. Погонщики рабов хлопали в воздухе плётками, выкрикивая непонятные слова. Надсмотрщики стучали палками по доскам, направляя согнувшихся под тяжестью мешков грузчиков к повозкам, кораблям и складам. Истошно ревели ослы, им вторили мулы и быки, изредка ржали лошади, и только верблюды не спеша проходили мимо, переваливаясь с боку на бок, неподвижно глядя вперёд маленькими глазами и с молчаливой важностью неся свой груз к дальним кораблям.

Причал жил своей жизнью, и никто здесь не обращал внимания на высокого человека со шрамом на лице, который жадно вдыхал горячий пыльный воздух с запахами потных людей и животных, вина и пряностей, навоза и прелых шкур. Это был Лаций. Он чувствовал, что попал в другой мир и скоро доберётся до того места, откуда чуть больше двадцати лет назад начался его путь в неизвестность.

Раньше город принадлежал парфянам, но их нигде не было видно. Римский гарнизон тоже отсутствовал. Зато торговля кипела, так как целый год войны застопорил караванные пути на суше, и теперь купцы старались наверстать упущенное. Сейчас было временное затишье. Лаций без труда нашёл большой караван греков, которые через неделю собирались отправиться в римскую Антиохию. Он с трудом дождался этого дня, живя тихо и незаметно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, как в Хараксе. Жара и песок на зубах во время караванного перехода напомнили о первых месяцах плена, когда тысячи его товарищей остались лежать где-то совсем неподалёку, в пустыне под Каррами. Но трепетное ожидание встречи с прежней жизнью переполняло сердце, постепенно затмевая тяжёлые воспоминания. Помнить хотелось только хорошее…

Мост через реку Оронт в Антиохии был теперь намного шире, чем когда они были здесь с Эмилией много лет назад. Похоже, его полностью перестроили, и теперь здесь могли разойтись четыре повозки! Даже ограничительные камни теперь были из мрамора. Он помнил только деревянные столбы… Лаций невольно остановился, чувствуя, что его охватили приятные воспоминания. Прошло двадцать три года… Или больше? Где сейчас Эмилия? Жива ли? Его взгляд привлекла новая каменная стена на пристани. Раньше её здесь не было. Вдоль стены стояли высокие статуи, у складов вдоль побережья виднелись многочисленные арки. Город жил богато.

Он медленно шёл вдоль длинной стены, с удовольствием вдыхая пыльный горячий воздух и радуясь слепящим лучам солнца, которые казались ему ласковыми и гостеприимными. По другую сторону дороги красовались новые мраморные портики. Время как будто остановилось, и когда впереди показались несколько легионеров во главе с центурионом, на глаза невольно навернулись слёзы и в горле застрял комок.

– Эй, чикацикотрус1313
  Чикацикотрус – покрытый шрамами (лат.).


[Закрыть], отойди в сторону! – услышал он знакомую речь и сделал шаг в назад. Центурия мерно прошагала мимо. Гастаты бросали на него удивлённые взгляды, но молчали. Наверное, никто ещё так пристально не рассматривал их туники, пояса, мечи и щиты, к тому же с таким наивно-детским выражением лица. А Лаций вспоминал прошлое: у него перед глазами шагали легионы Марка Красса, и только когда стук гвоздей на деревянных подошвах стих за поворотом, он очнулся и увидел, что ему навстречу идут несколько мужчин, похожих на иудеев. Они рассказали, что римский наместник сейчас находится во дворце. Лаций поблагодарил их и направился к высокому зданию, которое почти не изменилось за всё это время, только караульных стало больше и у некоторых воинов появились золотые украшения на нагрудниках и пряжках. У пехотинцев были уже другие шлемы. Всё это опытный глаз подмечал как бы ненароком, Лаций видел, что везде всё изменилось, и ему не терпелось побыстрее поговорить с людьми. Изменились ли римляне? Как его встретят? Остался ли в этом гарнизоне кто-то, кто помнит его?

– Стой! Куда? – раздался резкий окрик. Оказывается, он чуть не сбил караульного. Легионер был меньше ростом, но это не мешало ему смотреть на Лация с таким снисхождением, как будто это был его слуга. Было видно, что для него это был всего лишь пыльный оборванец с небритым лицом и шрамом на лице. Воин держал шлем под мышкой, небрежно постукивая по нему ладонью и выставив вперёд ногу. Во всей его позе сквозили небрежность и самоуверенность.

– Мне нужен проконсул Сирии, – прислушиваясь к своему голосу, ответил Лаций. Он так давно не произносил эти слова, что ему даже не верилось, что это говорит он.

– Проконсул? – расхохотался караульный. – Здесь не кормят нищих. Иди отсюда, мендикус1414
  Мендикус – попрошайка (лат.).


[Закрыть]!

– Надень шлем и позови проконсула! – прищурив глаза, приказал Лаций, чувствуя, что за двадцать лет ничего не изменилось. – Я говорю с тобой на языке Рима, караульный. Выполняй приказ.

– Ты кто? – уже настороженно спросил воин.

– Лаций Корнелий Сципион Фиделий, легат консула Марка Лициния Красса… – медленно и чётко произнёс он и улыбнулся. Легионер захлопал глазами, растерянно посмотрел на второго караульного, который стоял по другую сторону лестницы, но тот не слышал их и даже не смотрел в эту сторону. Наконец, воин пришёл в себя и сказал:

– Ты – легат? Да ну! Не может быть! Слушай, у меня нет настроения болтать с тобой. Здесь не место нищим! Иди, иди! – он произнёс это уже не таким наглым тоном, как раньше, но шлем не надел и явно хотел побыстрее избавиться от назойливого нищего.

– Гастат, вызови начальника караула! – жёстко приказал Лаций. – Вон там, за углом находится караульное помещение. Внутри есть комната начальника. Позови его. Сейчас ещё не так жарко. Он не успел заснуть, – последние слова он произнёс уже более мягким тоном. Легионер опешил и растерянно заморгал. – Ну, что ты смотришь на меня? – не выдержал Лаций. – Говорю тебе, иди и позови тессерариуса. Или ты не понимаешь, что я тебе говорю?

– Понимаю, – кивнул воин и повернул голову к товарищу, который стоял с другой стороны ступенек. – Эй, Стробо, посмотри за этим… Говорит, что легат. Я быстро! За Марком и вернусь, – крикнул он и, пока второй караульный таращился на Лация, быстро побежал к углу здания, за которым находилось караульное помещение.

Начальник караула оказался молодым офицером, лет двадцати пяти, с усталым выражением лица, на котором читалось недовольное подчинение дисциплине и желание побыстрее избавиться от очередного сумасшедшего, который посмел нарушить его покой. Он посмотрел на Лация вялыми, с поволокой, глазами, покачал головой и, поджав губы, со вздохом опёрся на колонну у лестницы.

– Это ты легат? И как ты, говоришь, тебя зовут? – устало спросил он и, услышав ответ, только покачал головой: – А где же твои ликторы, трибуны и префекты? Из какого ты легиона? Какое у него название?

– Тессерариус, мои трибуны Флавий Антоний, Марк Октавий и Квинт Веллес погибли недалеко от Карр, на Синнакских холмах возле Армении. Префект Валерий Юлий, тессерариус Антоний Варрон и префект кастрорум Пулий Марк умерли от жажды в пустыне под парфянской столицей Ктесифон. Трибун латиклавус Октавиан Валерий бросился спасать Марка Лициния Красса и был убит в спину. Двух префектов-всадников сделали евнухами в гареме парфянского царя Орода. Моего лучшего друга Варгонта Рукумона не смогли убить в бою на площади и расстреляли из луков, а лучшего центуриона Атиллу Крония, который ходил в Азию ещё с Помпеем, убил предатель в степях хунну. Легат Квинт Лабиен предал нас и перешёл на сторону парфян, чтобы убивать римлян. Ты всех их знаешь, тессерариус? Ведь ты из сословия всадников? – хриплым голосом закончил Лаций и посмотрел начальнику караула в глаза прямым, жёстким взглядом.

– Как тебя зовут? – тихо спросил молодой офицер ещё раз. Повторив имя, он сказал: – Ладно, жди тут. Я сейчас вернусь. Но если ты не легат… – когда через некоторое время он появился на ступеньках дворца, на его лице застыла кислая улыбка, а в глазах читалось искреннее любопытство. За ним быстрым шагом шёл крепкий мужчина среднего роста, в белоснежной тунике с нашитыми на рукавах и груди ярко-красными полосами. На поясе был надет странный пояс, который состоял из двух перекрещённых кожаных ремней с пряжкой. Из украшений на нём было всего несколько круглых серебряных медалей. Посередине пояса блестела красивая пряжка в виде быка. Сбоку висел короткий меч в железных ножнах. Он тоже был украшен очень просто, и это говорило о том, что его обладатель ценил оружие больше драгоценностей.

– Где он? – донеслось сверху.

– Внизу, – ответил начальник караула. – Может, сначала обыскать его? Вдруг это шпион или убийца? – осторожно предложил он, но старший офицер, не слушая его, уже спускался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он резко отодвинул в сторону караульного и буквально впился в Лация горящим пристальным взглядом. В его взгляде читалось лёгкое недоверие, но тут что-то привлекло его внимание, и лицо сразу расплылось в широкой, радостной улыбке. Протянув руку к обнажённому плечу Лация, он воскликнул:

– Это он! Лаций, Лаций, Лаций!.. Лаций Корнелий!.. Этот знак! Не может быть! Как сильно ты изменился! Этот шрам на лице… он мешал мне… Но это ты! Вот это да! Боги благосклонны ко мне! Я не ожидал такого счастья встретиться с тобой! Пойдём! Что же мы стоим? Идём внутрь! Марс творит чудеса, и я тому свидетель!

– Подожди, – остановил его Лаций. – Я хочу передать тебе орла одного из легионов Марка Красса. Легату Варгонту Рукумону удалось спасти его в плену в Парфии. Это долгая история. Но теперь честь этого легиона спасена. Я передаю тебе этого орла в присутствии граждан Рима! – торжественно закончил он и увидел, как легионеры и начальник караула замерли, поражённые его словами. Такого события никто из них в своей жизни ещё не переживал. Проконсул держал в дрожащих руках старого, потёртого орла и не мог произнести ни слова. Он, как настоящий воин, был тронут до глубины души, и его глаза говорили больше, чем любые слова. Это была искренняя благодарность.

– Ты – настоящий гражданин Рима, – дрогнувшим голосом произнёс он и склонил голову. – Пройди со мной внутрь!

Караульные и тессерариус вытянулись в струнку, всем своим видом демонстрируя уважение. От прежней распущенности не осталось и следа. Лаций с пониманием улыбнулся и одобрительно кивнул головой.

Глава 26

Двери в зал были обиты новыми медными пластинами, но на ручках ещё сохранились золотые украшения. Тёмные дорожки на светлом мраморном полу, казалось, стали чуть глубже и темнее. По кругу стояли большие статуи богов и полководцев. При Крассе здесь были другие, намного меньше, но потом их всех отправили в Рим вместе с теми, которые он вывез из храмов Иудеи и Палестины. Два ликтора в новых кальцеусах почтительно открыли перед ними ту дверь, которую он сам столько раз открывал, не дожидаясь помощи ликторов Красса…

– Почти ничего не изменилось, – покачал головой он.

– Да, ты ведь здесь тоже был! Я и не подумал. Красс стоял здесь? О, не могу поверить своим глазам! Подожди, дай тебя обнять! Я столько о тебе слышал! – они обнялись и посмотрели друг другу в глаза. – Ты, наверное, не помнишь меня? – с хитрой улыбкой спросил проконсул.

– Прости, честно говоря, нет… – чувствуя себя неловко, ответил Лаций.

– Аппиева дорога, помнишь? Ты был с Марком Крассом. Встретился с моим отцом и дядей, Мессалой Руфом. Ты рассказывал моей матери и сестре о приключениях с пиратами. Помнишь?

– Маленький Марк? – с недоверием произнёс он. – Не может быть… Тебе же было лет десять…

– Да, десять лет. Точно! А теперь я – проконсул Сирии, Марк Валерий Мессала Корвин. Я помню, как Красс покидал Рим. Я стоял на городской стене и смотрел вслед его легионерам. Ты ведь был с ним! Этого не может быть! Как ты выжил? Здесь было столько слухов, особенно много о тебе рассказывал Гай Кассий Лонгин. Он говорил, что ты спас его от смерти! Жалел, очень жалел, что не смог выкупить тебя из плена. На стороне парфян тогда был Квинт Лабиен. Знаешь такого?

– Ещё бы! Он предал нас. Хотел потом, чтобы я пошёл с ним против Гая Кассия.

– Квинт Лабиен не давал парфянам продавать наших легионеров. Ни одного! Но и Сенат в Риме тоже отказался выкупать легатов и старших офицеров у парфян. Ты знал об этом?

– Нет, – покачал головой Лаций.

– Тебя долго искали! Очень долго! Но только один человек, – хитро прищурившись, добавил молодой проконсул. – Слушай, ты выглядишь, как бродячий фокусник! Сколько тебе сейчас? Пятьдесят? – Марк Валерий показал жестом на кресло возле стола, а сам сел напротив.

– Чуть больше, – с грустной усмешкой ответил Лаций. – Я уже дважды ветеран, наверное. Но это неважно. А что произошло с Гаем Кассием? Ты, как я слышал, тоже совсем недавно тут?

– О, это долгая история! Да, я вернулся буквально на днях. Тебе повезло, что ты застал меня. Октавиан только что разгромил остатки армии Антония в Египте. Его красавица жена убила себя. Заставила кобру укусить себя в руку. И всё, смерть. Не слышал о Клеопатре?

– Нет, – не отрывая взгляда от жизнерадостного проконсула, сказал Лаций.

– О-о, ты много потерял! Она вскружила голову сначала Гаю Юлию Цезарю, а потом – Марку Антонию. Наш, молодой Октавиан, говорит, что она была божественно красива, но боги удержали его от соблазна. Сомневаюсь, но лучше об этом никому не говорить, потому что Клеопатра уже никому не расскажет, что было между ними в ту ночь перед её смертью. Кстати, будь внимателен, теперь Октавиана называют, как и его приёмного отца – Гай Юлий Цезарь. Старик усыновил его, и он носит его имя. В Сенате Октавиана избрали первым сенатором, и вся власть теперь у него в руках. После убийства Цезаря он объединился с Марком Антонием и Липидом и наказал убийц.

– А кто точно убил Цезаря? – Лаций потёр лоб ладонью.

– Брут с Гаем Кассием и несколько жадных дураков. Я сам потом отвозил их головы в Рим. Ну, ладно. Так вот, Октавиан сначала образовал второй триумвиат с Антонием и Липидом, а потом поссорился с Марком Антонием из-за Клеопатры.

– Да ну! Из-за египетской царицы? Хотя… Не мне осуждать его, – вздохнул Лаций.

– Ну, а потом мы разбили флот Марка Антония и Клеопатры у Акция. Наголову! У нас командовал Марк Агриппа. Кстати, это близкий друг Октавиана. Рекомендую тебе подружиться с ним! – он сыпал именами, как будто Лаций знал всех этих людей, перечисляя родственников, детей, и особенно уделял внимание тому, кто стал на сторону Октавиана. – Я совсем недавно приехал сюда. Октавиан после сражения сразу назначил меня проконсулом Сирии. Ну, конечно, не он сам, а Сенат, но не без его помощи. А сам он отправился в Рим. Там триумф будет. Но это не главное.

– Как же не главное? Я помню, триумфы Помпея были такие долгие и громкие… И Красс хотел свой триумф, – удивился Лаций.

– Ты будь внимательней сейчас. Не спеши рассказывать о прошлом. Слушай людей, спрашивай, что они хотят тебе сказать. Иначе можешь навредить себе. Это я тебе говорю как друг. Ты даже не знаешь, как долго тебя искали, но Фортуна не помогла этим людям выкупить тебя. Знаешь, кто искал? – с искоркой интриги спросил Мессала.

– Кажется, догадываюсь. Эмилия Цецилия Секунда? – сердце вздрогнуло, но не забилось отчаянно и быстро, как раньше.

– Не только. Ещё сам Валерий Мессала Руф. Помнишь такого?

– Конечно! Это её отец.

– Да, мой дядя. Она очень просила его. Пару раз приезжала сюда, а потом вышла замуж. Не смогла мучиться.

– Ты мне столько нового говоришь… А что с ними сейчас? Они живы?

– Э-эх, это неприятная история. Валерий Руф нашёл себе в Греции новых мальчиков. Ты, наверное, слышал об этом его пристрастии.

– О, да! У него был Александр. Такой рыжий грек.

– Ну, вот, видишь, знаешь. Он построил для юношей виллу, и там принимал особых гостей для игр. Таких любителей, как и он. Лет десять назад молодые греки заигрались и, как потом сказали, случайно задушили дядю. Их всех, естественно, убили, но дядю уже было не вернуть. А Эмилия очень давно вышла замуж за Квинта Орату. Это было сразу перед тем, как пришло известие о смерти Красса. У них самый роскошный дом на Авентине. Квинт Ората построил его на месте дома Цицерона. Ты, наверное, слышал, что Клод Пульхер когда-то добился изгнания Цицерона и забрал этот дом себе?

– О, да! Я застал это время! Конечно, помню!

Проконсул продолжал рассказывать обо всех общих знакомых и их детях, переплетении судеб, свадьбах и смертях, и в конце концов, Лацию стало ясно, что почти все его товарищи, с которыми он служил в армии Цезаря и Красса, уже умерли.

– Даже не знаю, как теперь возвращаться в Рим, – вздохнул он.

– Слушай, у меня есть прекрасная мысль! – воскликнул Марк Мессала. – Мне сейчас надо заняться гладиаторами, которые воевали против нас. Их только что привезли. Квинт Дидий, предыдущий проконсул Сирии, доставил их сюда на кораблях. Октавиан не захотел их брать в легионы и приказал избавиться. Побыстрее. Давай ты мне поможешь разделить их на группы и развезти по дальним гарнизонам? А я тебе помогу стать на довольствие. Ты получишь в помощь слуг и охрану. Сделаю тебя префектом. Будешь получать жалование. Ты ведь достоин этого! Кто посмеет отказать герою, спасшему орла легиона? Ну, что? Согласен? А весной вместе поедем в Рим. Как тебе? Заодно и осмотришься тут.

– Для меня огромная честь в первый день возвращения получить такое предложение, – с трудом произнёс Лаций, всё ещё не в силах охватить умом всё, что рассказал ему Марк Мессала. Интуиция подсказывала, что рассказывать о мешочке с золотыми монетами и одном оставшемся от подарка брахмана камне не стоило. Всё это могло пригодиться при непредвиденных расходах в будущем. – Я благодарен тебе за такое предложение и согласен его принять.

– Как же долго ты говоришь! – с иронией воскликнул проконсул. – Как Цицерон в Сенате! Кстати, его убил простой центурион по приказу Октавия. Так что лучше не вспоминай о нём в Риме. Сейчас распоряжусь, чтобы комендант обоза занялся этим вопросом. И завтра познакомлю тебя со всеми остальными легатами и помощниками. Но будь готов, что первый месяц тебе придётся отвечать на все их вопросы. Не часто у нас тут люди из царства Орка и Прозерпины возвращаются. Ты – первый.

Так Лаций сразу же попал в родную среду, где всё, хоть и изменилось, но было знакомым и понятным. Он ещё был в состоянии скакать на лошади и выдерживать долгие переходы, но окружающие относились к нему как к ветерану и легендарному герою, слава о котором сразу распространилась по всем гарнизонам Сирии. Однако до отплытия в Рим в провинции произошли два события, которые заставили его снова вспомнить о том, что лучше никому не доверять и всегда быть предельно внимательным.