Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

Глава 27

Когда последние несколько сотен гладиаторов были доставлены в город Лаодикия, префект прочитал приказ Марка Валерия Мессалы и недовольно отбросил его в сторону.

– Ты сам будешь участвовать? – спросил он.

– В чём? – не понял Лаций. Мессала не говорил ему ни о каких праздниках или приношениях богам.

– Как в чём? Ты что, не читал? – старый префект посмотрел на него из-под нахмуренных бровей, но, увидев искреннее недоумение, только покачал головой. – Ладно, завтра утром всё сделаем. До утра останешься?

– Ну, если надо, то останусь, – всё ещё ничего не понимая, согласился Лаций.

– Надо, конечно, надо. Чтобы потом не говорили, что это наши пленные гладиаторы по побережью бегают. Как в Иссах в том году…

Рано утром, когда солнце наполовину поднялось над краем горизонта, слуга разбудил его и сказал, что все уже вышли и ждут только его. Лаций удивился такой срочности и поспешил выйти наружу. За стенами расположенного на холме лагеря стояли связанные гладиаторы и когорта легионеров с длинными копьями. Когда он подъехал к префекту, тот махнул рукой, и вся колонна тронулась вперёд, прямо к краю обрыва над морем. Там ярко блестели тысячи мелких волн, в которых отражалось слепящее солнце, а над водой в поиске пищи кружились чайки и ещё какие-то птицы. Свежий, бодрящий ветерок дул со стороны моря и, забираясь под тунику, вызывал лёгкую дрожь. Поёжившись, Лаций хотел спросить у префекта, куда идти дальше, когда впереди вдруг раздались отчаянные крики гладиаторов. Легионеры, опустив копья, окружили их и медленно сжимали кольцо, подталкивая к обрыву.

– Их разве не будут продавать? – хриплым голосом спросил Лаций.

– Что?! – не расслышал префект.

– Что они делают?

– Как что? Выполняют приказ проконсула. Он тебе не сказал? Молодому Цезарю не нужны эти предатели.

Лаций ничего не ответил, только остановился и, придерживая поводья лошади, смотрел напряжённым взглядом на медленно таявшую толпу гладиаторов. Когда всё было закончено, префект послал одну центурию вниз, чтобы добить тех, кто случайно мог выплыть или не разбился о камни. Проконсул не говорил ему об этом, и Лаций понял, что все остальные военачальники на местах сделали то же самое. Просто они не торопились убивать гладиаторов в тот же день, иногда оставляя тех просто умирать от голода и жажды, и только здесь, в Лаодикии, местный префект решил избавиться от них сразу.

Вернувшись через два дня в Антиохию, Лаций не смог сразу встретиться с Марком Мессалой. Тот должен был вернуться через несколько дней. Отправив слуг отдыхать до следующего утра, он решил съездить в тот район за рынком, где давным-давно оставил у местного торговца египетскую рабыню Тхао. Двор, который раньше вмещал только один большой двухэтажный сарай и два навеса для скота, теперь превратился в нагромождение построек очень странного вида и формы. Свободного места внутри почти не осталось, вдоль стены лепились лачуги, напоминавшие клетки гладиаторов, но, самое странное, что над ними, как гнёзда ласточек, громоздились другие крошечные жилища, где взрослые могли передвигаться только на четвереньках, а дети ходили, пригибая голову. Стены этих комнат были сделаны из пучков сухой травы и обмазаны сверху глиной. В любой момент всё это могло рухнуть на головы тех, кто жил внизу.

– Какой красивый конь! – послышался рядом вкрадчивый голос. Лаций опустил взгляд и увидел невысокого человека с чёрной бородкой. Он был, как две капли воды, похож на того купца, которому он продал Тхао. – Ты что-то ищешь? – с натянутой улыбкой и жадно ищущим взглядом спросил он и наклонил голову набок, как бы прислушиваясь.

– Да, ищу. Ты… Талакуб? – с трудом вспомнив имя купца, сказал Лаций.

– О, нет! Я – не Талакуб. Я – его сын. Но откуда ты знаешь имя моего отца? – местный житель сразу расплылся в счастливой улыбке. – Такой важный человек как ты, с такой лошадью, знал моего отца?! Благодарю тебя! Ты помнишь его имя! Я так рад… Меня зовут Хаким. Я его сын. Пройди в мой дом, римлянин. Для меня это большая честь!

Дом оказался из камня. Это было странно. Но, как объяснил хозяин, это был специальный камень, с маленькими дырочками и очень лёгкий. Зимой он удерживал тепло, а летом не раскалялся под солнцем. Лаций сразу узнал туф, и ему показалось, что он здесь уже был. Шагнув внутрь, он сразу вспомнил это место. Оказавшись на втором этаже, где его выхаживала после солнечного удара Тхао, Лаций огляделся и вздохнул. Прошлое почему-то не волновало его так сильно, как он предполагал. Просто было грустно и тоскливо. Он на мгновение почувствовал лёгкий испуг. Неужели это уже старость? Талакуб за это время уже два раза куда-то выбегал, оставляя его одного. Судя по громкому шёпоту за стеной, он о чём-то советовался со своей женой. Возвращаясь, купец каждый раз спрашивал, не надо ли Лацию купить или продать что-нибудь. И каждый раз, получив отказ, продолжал рассказывать про город, своего отца и его жизнь. Оказывается, его отец, купив Тхао, сделал её потом своей второй женой, и она родила ему ещё одного ребёнка. Потом Тхао стала болеть, и Талакуб взял третью жену. Это была мать Хакима. Когда Хакиму было пять лет, отец забрал всех рабынь, Тхао и детей и уехал в Египет. Зачем, никто не знал. Дом и склады он оставил последней жене и сыну Хакиму. В прошлом году мать Хакима умерла, и он остался один…

Лаций почти не слушал, присматриваясь к вещам и стенам. Он старался найти среди них что-нибудь знакомое. Вдруг ему на глаза попался круглый раздвижной стол, сделанный из корня чайного дерева. Он стоял у самого окна. Не веря своим глазам, Лаций подошёл ближе. Верхняя крышка была уже вся шершавая, в двух местах виднелись темные пятна, а сбоку – глубокая царапина. Такую мог оставить только очень тяжёлый и острый предмет. Но его волновало не это. Стол был очень похож на тот, который должны были отправить Цицерону в Рим и по какой-то причине не отправили. Он точно это помнил. И ещё там они с Тхао спрятали пряжку…

– Слушай, стол какой старый уже, – покачал головой Лаций. – Давно я таких не видел. На торговой площади сейчас уже другие делают.

– Э-э, может, купишь? – осторожно спросил купец. Соглашаться сразу было нельзя. Цена в таких случаях взлетала до небес и опустить её после этого было невозможно. Этот урок Лаций усвоил уже давно.

– Не знаю… – покачал головой он и поднял взгляд в окно. Прямо под ним была улица, а на противоположной стороне – новые дома, которых раньше на этой окраине не было. Дальше виднелся крутой склон и долгий спуск к реке. Так вот, в двадцати шагах, около стены соседнего дома, стоял не кто иной, как Андромах – заклятый враг и предатель. Лаций от неожиданности даже не отошёл в сторону. Он затаил дыхание и замер. Было слышно, как толстый купец, шепелявя, распекает за что-то своих рабов, потом они все исчезли за высокими воротами и стало тихо. – Послушай, как тебя? Хаким? Я хочу пожить в этой комнате до следующих ид, – негромко сказал он, чувствуя нервную дрожь во всём теле. – Сколько стоит эта комната?

– О, уважаемый друг моего отца, это для меня приятная новость. Сейчас, сейчас, позволь мне только на мгновение покинуть тебя. И я вернусь, скажу тебе, – сладко улыбаясь и заискивающе кланяясь, пропел купец. Он снова выскользнул за дверь, оставив его одного. Лаций повернулся к окну и стал всматриваться в закрытые ворота и цельную стену дома напротив, думая, как поймать и наказать хитрого купца.

– Эта комната с прекрасным окном, – неожиданно раздался голос Хакима за спиной. Теперь в нём уже звучали нотки жадности, и Лаций с усмешкой повернулся, чувствуя, что придётся долго торговаться. Так и вышло. Три монеты за две недели раз в пять превышали стоимость, и жадному купцу приходилось несколько раз выходить, пока, наконец, за стеной не была достигнута окончательная договорённость по поводу одной монеты, двух кувшинов питьевой воды, стирки белья и пяти лепёшек хлеба в день. К вечеру Лаций переехал к нему, приказав слугам оставаться в прежнем доме, который он снимал в качестве коменданта-помощника проконсула Сирии. Оставшись в комнате один, он сразу же вынул из ножки стола четыре клина и повернул крышку на пол-оборота. Затем засунул руку в образовавшееся отверстие и нащупал пальцами небольшой шарик. Это была ручка маленького ящика. Достав его, он сел на пол и какое-то время молча смотрел на покрытый пылью кусок твёрдой, как дерево, кожи. Внутри лежала его золотая пряжка. И только теперь чувства переполнили его, заставив закрыть глаза и стиснуть зубы. Лаций прижал пряжку к лицу, чувствуя, что хочет расплакаться, как маленький ребёнок. Тхао не продала её и оставила здесь, надеясь на то, что он вернётся. Она верила… Даже когда уезжала в Египет, всё равно надеялась. Благодаря ей пряжка осталась здесь. И это было сильнее всяких слов.

Встретиться с Мессалой удалось только через день во второй половине дня. Тот был в хорошем расположении духа после прощания с послами царя Ирода, которые передали ему огромное количество подарков для нового принципса Римской Республики Октавиана. Недовольство Лация по поводу того, что его не предупредили об убийстве гладиаторов, сначала вызвали у Мессалы недоумение, а потом – раздражение.

– Прекрати! – резко оборвал он его. – Что случилось? Ты испытал неприятные чувства?

– Нет, но ты даже не предупредил…

– Ты удивляешь меня. Как будто не воевал никогда… Ладно, забудь об этом и, давай, я выполню любую твою просьбу до нашего отъезда в Рим. Хорошо? – смягчил он интонацию, окинув взглядом наполовину заставленный золотом и серебром зал приёмов. Его явно волновали подарки, а не слова Лация. – Ты видишь, что творится? Наконец-то, Ирод понял, на чью сторону надо стать. В прошлый раз прислал только медные кувшины и подносы с золотыми листочками. Как издёвка. Пришлось напомнить, кто помогает ему сидеть на троне. А ты тут о каких-то гладиаторах. Пятьдесят тысяч – не проблема. Избавились и забыли, – проконсул уже думал о чём-то своём, и, поняв, что тому сейчас не до него, Лаций напомнил:

– Одна просьба? Ты не забудешь? – увидев, что Мессала кивнул ему, он вышел и направился к слугам. Надо было начинать подготовку к отплытию. За полгода жизни в провинции Лаций пробыл в городе не больше трёх недель, но вещей почему-то накопилось столько, что для них теперь нужны были несколько повозок. К тому же, он не хотел оставлять здесь трёх длинноногих лошадей, которых считал поистине царским подарком проконсула. На них он мог скакать, а не передвигаться, как на приземистых лошадях хунну или ханьцев.

Жизнь в доме сына Талакуба, к сожалению, ничего нового ему не дала. Целых десять дней он наблюдал за домом напротив, но Андромаха как будто след простыл. За это время Лаций успел узнать, что хитрый грек построил этот дом очень давно и у него были большие склады. От нечего делать Лаций начал потихоньку узнавать, за сколько жадная жена Хакима продала бы старый столик. Игра продолжалась по несколько раз за вечер. Соглашаясь с невероятной ценой в сто монет, Лаций вдруг вздыхал и откладывал покупку, говоря, что на рынке можно найти стол лучше и дешевле. Хаким, чуть не плача, выбегал, громко кричал что-то, возвращался и снижал цену на одну-две монеты. После чего история повторялась, пока Лаций вообще не перестал спрашивать о столе. Расстроенный хозяин дома несколько раз пытался узнать у него, почему «бесценный гость потерял интерес к прекрасному дару прошлого», но странный римлянин только пожимал плечами и даже не смотрел в сторону стола. От отчаяния у жены Хакима случился сердечный приступ, и теперь она лежала с посиневшими губами и тяжело дышала, никого не узнавая и не слыша. Хаким убивался от горя. По вечерам он сидел рядом с ней на первом этаже, а утро проводил на рынке или на пристани на складах.

И вот однажды Андромах всё-таки появился у своего дома. Он прибыл с большим количеством повозок, на которых лежали разные товары. Оставив всех ждать у дома, грек скрылся за воротами. Лаций сразу же рванулся на крышу, где Хаким обычно сушил фрукты, а он – наблюдал за домом напротив. На этот раз здесь никого не было. Спрятавшись за свисающими нитями яблок, он увидел, как старый грек, переваливаясь, нырнул в небольшой сарай и сразу же выглянул оттуда, чтобы убедиться, что за ним никто не подсматривает. Затем дверь хлопнула, и Лаций готов был поклясться, что её закрыли изнутри. Через какое-то время дверь снова скрипнула, и оттуда показалась плешивая голова с остатками рыжих волос. Толстые губы громко пыхтели, как будто Андромах долго бежал или поднимал тяжёлую бочку с водой. Выйдя за ворота, он достал из-под рубахи мешочек с деньгами и расплатился с погонщиками и грузчиками. Те оставили груз у него во дворе, и вскоре там опять стало тихо. Лаций, не отрываясь, наблюдал за хитрым греком. Тот закрыл ворота и снова направился к сараю. Его не было приблизительно столько же времени, сколько и в первый раз, после чего он вышел и, сняв рубашку, направился к бочке с водой. Рядом стоял ещё один большой дом. Андромах открыл щеколду и позвал кого-то. На его зов вышли три рабыни. Одна подошла и стала поливать его водой из бочки, а остальные – растаскивать товары по складам. Было странно, что здесь не было мужчин, но сейчас Лация это не волновало. Он спустился к себе и стал собирать вещи. Теперь можно было уходить. Хотя, оставался ещё стол, но покупать его по стоимости трёх лошадей он не собирался. На этот случай у него был специальный план, и первый вариант он собирался проверить прямо сейчас.

Хаким с искренним сожалением выслушал его решение покинуть дом и тяжело вздохнул, взглянув на стол.

– Может, всё-таки другу моего отца и доброму гостю моего дома что-то пригодится в дороге? – с робкой надеждой спросил он.

– Ты знаешь, я просил богов помочь твоей жене, – с серьёзным видом произнёс Лаций. – Мне было видение, что она не сможет встать со своего ложа и пролежит так десять лет, не умирая и не живя, а ты будешь кормить и поить её, пока боги не согласятся забрать её к себе.

– О, нет… – простонал Хаким, представив себе эту картину.

– Ты же знаешь, как ей больно, – угрюмо добавил Лаций. – Это плохой глаз сделал. Кто-то был в этом доме раньше и позавидовал ей. Или тебе. Этот плохой глаз так здесь и остался. Он смотрит на твою жену и не даёт ей покоя.

– Глаз? Плохой глаз? – бормотал купец, мысленно вспоминая всех завистников и завистниц, которые могли бы пожелать зла его дому.

– Да. Обычно это старые вещи. Такие вещи люди дарят со злыми мыслями. Ну, знаешь, оставляют в подарок, – сочувственно продолжал он. – Боги сказали мне, что ты можешь убрать боль из сердца своей жены, если выбросишь из дома все старые вещи, которые могут желать ей зла. Вот, как этот деревянный глаз на стене. Это твой знак? – спросил Лаций.

– Нет, нет… Это ещё от первой жены отца… Она была из Египта… Ой! – вдруг взвизгнул он и подпрыгнул на месте, тыча пальцем в стену. – Глаз! Это глаз! Он смотрит на неё! Как же я раньше не видел! – выпучив глаза, закричал Хаким, и губы у него задрожали, как будто его самого вот-вот должен был разбить удар.

– А в других комнатах есть? – с намёком спросил Лаций.

– Ох, боги всесильные! – воскликнул тот. – Конечно, есть! Она оставила их в каждой комнате… Я сейчас всё соберу! Всё… – засуетился он, но Лаций его остановил и сказал:

– Только не думай продавать! Деньги от дурного глаза будут нести на себе зло и зависть.

– Конечно! Что ты! Я это знаю, – с уверенностью ответил Хаким.

– Все старые вещи, старые, – сделав акцент на последнем слове, добавил Лаций и спустился вниз за купцом, который уже не слышал его и был весь поглощён мыслями о тех предметах, которые могли оставить в его доме злые люди. Один из рабов подвёл Лацию коня, но забыл, при этом, открыть ворота. Пришлось напоминать ему об этом, но тот так был удивлён возбуждённым поведением хозяина, что даже не смотрел в сторону уезжавшего римлянина.

Добравшись до дома коменданта на центральной улице, Лаций отдал поводья слуге и приказал остальным немедленно отправиться к дому купца Хакима с повозкой. Они должны были передать ему, что прибыли помочь вывезти старые вещи из дома, и обязательно напомнить, что это вылечит его жену. Слуги долго не возвращались, но когда повозка, наконец, появилась у ворот, на самом верху гордо высился перевёрнутый вверх ногами стол. Лаций с улыбкой проводил его взглядом и, дождавшись, когда все выйдут, положил золотую пряжку на место, замотав её в новый кусок кожи. Перед этим он написал на нём несколько слов. Проверив запирающие колышки и крышку несколько раз, он убедился, что всё надёжно закрыто, после чего приказал рабам положить стол в большой ящик и отнести на один из уплывавших в Рим кораблей. С капитаном уже всё было обговорено заранее. На следующий день стол-ветеран, как Лаций называл его про себя, отправился в столицу Республики с уведомлением о вручении Эмилии Цецилии Секунде в качестве подарка. О пряжке внутри он хотел рассказать потом, чтобы это стало для неё приятной неожиданностью.

Глава 28

Через несколько дней проконсул Мессала вызвал Лация к себе и сказал, что через десять дней они отправляются в Рим.

– Ты не рад? – с удивлением спросил он, видя, что его слова не вызвали радости.

– Рад, только у меня есть одна просьба. Ты говорил, что выполнишь.

– Да, да. Я помню. Говори! Таким героям, как ты, Рим всегда готов помогать в трудную минуту! – с напыщенной гордостью произнёс проконсул.

– Помнишь, я рассказывал тебе о предателе-проводнике в Каррах?

– Конечно! Его звали Андромах. Да, вспомнил.

– У тебя отличная память, – польстил ему Лаций и рассказал, что хитрый грек до сих пор жив-здоров, торгует и радуется жизни прямо у него под носом.

– Этого не может быть! – воскликнул Мессала. – Завтра же пошлю туда тессерариуса с легионерами! Не волнуйся, он никуда не денется от нашего правосудия! Ты же знаешь, dura lex sed lex!

– Да, закон суров, но на это он и закон, – покачал головой Лаций. – Марк Красс часто любил повторять эту фразу, но…

– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся Мессала. – Надеюсь, меня его судьба не постигнет. По крайней мере, тебя я с собой в очередной поход не возьму, чтобы не испытывать судьбу! – добавил он, улыбаясь, но в его голосе уже не было радости.

– Не волнуйся, я не собираюсь больше воевать. Ни с кем, – успокоил его Лаций.

На следующий день Андромаха привели в дом проконсула, но у старого грека был такой вид, как будто он ни в чём не виноват и его обидели совершенно незаслуженно. Даже увидев Лация, который был уверен, что тот при его виде сразу во всём признается, старый хитрец не изменился в лице и обратился к Мессале с такой болью и горечью в голосе, что у того невольно закралось подозрение, что Лаций ошибся. Взывая к справедливости, он говорил, что его зовут Томах, и все жители города знают его под этим именем с рождения, что он никогда не был в Каррах с римской армией, никогда не видел Лация и никого не предавал. Он даже призывал в свидетели старших ветеранов из обозной службы, которые действительно подтвердили, что знают его под именем купца Томаха, что он помогает римской армии и поставляет ей продовольствие и запасы. Однако они знали его не более семи лет, а преступление, в котором его обвиняли, произошло почти двадцать четыре года назад. И тут Лаций вспомнил, как Зульфия наказала своего хозяина, украв у него из подвала всё золото, которое он прятал там под кувшинами и старым ковром. Вспомнив, как Андромах бегал за деньгами в какой-то сарай, он сказал Мессале, что знает, где тот прячет украденное золото. Вместе с начальником караульной службы и связанным купцом они отправились в его дом. Там, в сарае, под старой соломенной подстилкой легионеры действительно нашли глубокий погреб с двумя десятками небольших сундуков. Но все они были пустыми…

Лаций чувствовал себя обманутым. Причём точно такое же чувство он испытывал тогда, в Каррах, когда искал монеты, которые ночью передал купцу странный незнакомец. Заметив, что легионеры обескуражено смотрят на него, он обошёл весь дом купца и, ничего не найдя, вышел во двор.

– Лаций, ты ошибся, – попытался успокоить его приехавший вскоре Мессала. – Пусть тебя утешит то, что целый проконсул Сирии посетил с тобой дом купца и…

– Подожди! – воскликнул он, увидев на лице Андромаха надменную усмешку. Но, появившись, она сразу же исчезла. Однако то, что было у старого грека под ногами, исчезнуть не могло. Подняв несколько черепков от разбитого кувшина, Лаций сложил их вместе и улыбнулся. – У него должен быть мой медальон. Обыщите его! – приказал он, но под длинной рубахой ничего не оказалось. Лаций растерялся. – Где кувшины? – процедил он сквозь зубы, наклонившись к самому лицу купца. Тот не ожидал такого вопроса после маленькой победы с медальоном и явно испугался. Но потом сразу взял себя в руки и дерзко улыбнулся в ответ:

– Я не понимаю тебя, римлянин!

– Говори! Вот песок, который ты высыпал из них! Этот песок был в кувшинах! Я сам его туда засыпал! – Лаций ткнул в рассыпанные вдоль забора кучи, происхождение которых теперь стало ему понятно. – Мессала, я вёз на корабле кувшины с песком. Он подговорил капитана, и тот чуть не убил меня и ещё четверых греческих купцов возле острова Оаракта возле Гармозии. Это те самые кувшины! Смотри, здесь чёрные рисунки из Индии!

– Какие кувшины? Я не понимаю тебя, римлянин, – в последнем слове Андромаха было столько ненависти, что Лаций почти физически почувствовал исходившую от него угрозу. Если бы у купца не были связаны руки, он, наверняка, бросился бы на него с кулаками.

– А что с капитаном? Ты его убил? Ведь в кувшинах не оказалось золота? Так? А ты мечтал его найти? Да? – Лаций вдруг понял, что произошло.

– Лаций, успокойся! – взял его за локоть Мессала. – Песок может быть с берега реки, а чёрные рисунки есть на разных кувшинах. Согласись! Мы не можем обвинять его в этом. К тому же, ты говоришь, что он предал Марка Красса, а тут доказательств совсем нет.

– Его кто-то предупредил! – в отчаянии воскликнул Лаций, поняв, что со вчерашнего дня прошло слишком много времени, и подкупленные Андромахом люди могли донести ему о готовящемся аресте. Проконсул с сожалением покачал головой.

– Пусть все твои боги будут благосклонны к тебе и счастье не покинет твою семью, благородный Лаций! – раздался вдруг у ворот знакомый голос. Он обернулся и увидел, что легионеры преградили дорогу Хакиму, который кланялся, благодаря его и плача от радости. – Моя жена благодарит тебя. Она пришла в себя. Она стала говорить! Да благословят тебя боги! – он, не переставая, кланялся, закатывая глаза вверх.

– Это кто? – с недоумением спросил проконсул.

– Это Хаким, купец. Я жил в доме его отца двадцать пять лет назад. Наши легионы стояли здесь в зимнее время…

– Благодарю и тебя, сосед Томах! – продолжал кланяться Хаким. – Я не забуду твою помощь в трудный момент. Я сохраню все твои кувшины в целости и сохранности. Ты щедро заплатил мне, и мы с женой сможем теперь снова заниматься торговлей, – поклонился он связанному греку. Однако тот вдруг налился весь кровью и вместо благодарности плюнул в пыль.

– Подожди, какие кувшины? – с недоумением переспросил его Мессала, услышав, что речь идёт о том, что так волновало Лация.

– Наш добрый сосед попросил нас вчера подержать у себя его кувшины с маслом и воском. Он щедро заплатил нам, и мы благодарны ему за это, – ещё раз склонился в низком поклоне Хаким. Однако Андромах в ответ так тяжело задышал, дёргая носом и раздувая в стороны тяжёлые, мясистые ноздри, что Лаций сразу всё понял.

– Вот оно что! – покачал головой он. – Ну, что, теперь тоже ничего не скажешь, Андромах?

– Меня зовут Томах, – зло прорычал тот и отвернулся.

Легионеры быстро перетащили во двор двадцать семь чёрных кувшинов и стали вскрывать их один за другим. Рабыням самозваного Томаха приказали принести ткань, и содержимое высыпали прямо на неё. В пяти кувшинах были золотые монеты. В остальных – кубки, чаши, кинжалы и драгоценные камни.

– Не может быть! – воскликнул Мессала, которого вид такого количества золота привёл в невероятное возбуждение. Затем он подбежал к дальней куче золота и присел. – Это же орёл! Клянусь Юпитером, орёл легиона! – он выхватил из посуды потемневшего орла и с изумлением показал его Лацию.

– Это легион Октавия, – еле слышно произнёс тот. – Октавий погиб вместе с Крассом. Его убили в спину. Откуда он у него? Смотри, – он повернулся к Мессале и сказал: – этого достаточно, чтобы обвинить его в предательстве!

– Странно, зачем тебе вместе с золотом этот орёл? – обратился проконсул к Андромаху, но тот молчал, глядя в сторону.

– Наверное, хотел дождаться подходящего момента и продать его Риму, – ответил за него Лаций.

– Долго ждал, – покачал головой Мессала и приказал ликторам и легионерам: – Ну, что ж, собирайте всё это в повозки и ведите его во дворец. Завтра он узнает силу законов Рима!

Однако прошёл день, другой, третий, а суда над Андромахом всё не было. Проконсул уехал в Иссы, корабли уже были практически готовы к отплытию, один из трёх легатов в городе, оставшийся вместо Мессалы, постоянно отправлял Лация к преторам и цензорам, а те – в судебную комиссию. И всё без ответа. Судьи из числа всадников отшучивались, говоря, что главным вершителем судеб в провинции является проконсул. А если его нет, то лучше принести дары Юстиции в храме, и тогда она поможет быстрее.

Когда Марк Мессала вернулся, то сразу объявил об отплытии в Рим. Лаций даже не успел с ним поговорить об Андромахе. Пришлось так спешить, что он чуть не остался на берегу, стараясь встретиться с проконсулом у его большого корабля и хотя бы узнать, что будет с купцом дальше. Но поговорить серьёзно не получилось.

– Андромах? Этот грек? Что он тебя так волнует? – недовольно спросил Марк Мессала, услышав его вопрос.

– Ты серьёзно? – опешил Лаций. – Ведь он же предатель! Ты сам видел у него орла… и всё это золото.

– Что же тебе не сидится спокойно на одном месте? – с кислой улыбкой произнёс проконсул и сделал жест, чтобы ликторы отошли подальше. Затем наклонился вперёд и чуть тише добавил: – Такой человек нужен нам живым.

– Живым? Зачем?

– Ты оказался прав. Он действительно был ставленником парфян в Каррах. Потом продал свою должность другому человеку. Но у него остались там родственники и связи.

– И что? Ты хочешь сказать, что он будет теперь служить Риму? – догадался Лаций.

– Да! Вот видишь, ты сам всё понял. Я всегда знал, что ты умный! У купцов вся жизнь зависит от торговли. Если мы убьём Андромаха, то не вернём ни Красса, ни твоих товарищей.

– А если оставим в живых?

– Тогда он сможет и дальше торговать, помогая нашим легионам деньгами. Причём будет он это делать гораздо охотнее других купцов из Финикии и Палестины. Сам понимаешь, почему. Вижу, что ты недоволен. Но ты умный человек и поймёшь меня. Вот эти пятнадцать кораблей, думаешь, просто так плывут? Купцы не смогли бы их оплатить. А золото этого предателя очень даже хорошо помогло. И даже не сильно уменьшилось, поверь мне. Всё пойдёт на благо народа Рима!

– Ты прав, – пересилив себя, кивнул головой Лаций. – Ты умеешь руководить и принимать правильные решения. Мне надо брать у тебя уроки мудрости, как в школе, у оратора.

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Мессала. – Ну, ты даёшь! Я вижу, что ты льстишь мне, но понимаю тебя. Не бойся, я твой друг навсегда! – проконсул встал и похлопал Лация по плечу. Тому осталось только ответить кивком головы и удалиться. Мессала был очень умён и пользовался большим влиянием в Риме. И ссориться с ним было опасно. Однако внутри у Лация всё больше и больше росло недовольство самим собой и своим поведением. В такие моменты, как сейчас, он ненавидел себя за то, что чем ближе он был к Риму, тем больше ему приходилось подстраиваться под обстоятельства и переступать через те принципы, которые раньше он считал святыми.

В порту легионеры уже полностью закончили погрузку на корабли и ждали только его. В это время в дальнем конце пристани показалась повозка. Она медленно плелась в сторону городских ворот, оставляя на земле мокрые следы. На такой обычно мелкие купцы, из тех, у кого не было рабов, сами развозили товар. Рядом с ней шли три босоногих рыбака, похоже, местные жители. Запряжённый в узкую повозку мул понуро тащился за уставшим местным чиновником, в обуви и с повязкой на голове. Судя по его лицу, он, как и мул, был крайне недоволен тем, что делал. Но внимание Лация привлёк не он, а лежавшее в повозке мёртвое тело. Что-то во вздёрнутой вверх бороде и широком мясистом носе показалось ему знакомым, поэтому он подошёл ближе и присмотрелся.

– Эй, – окликнул он сопровождавших, – кто это? – но вопрос был бессмысленным, потому что, взглянув на посиневшее лицо, Лаций уже знал ответ. Недовольный чиновник остановился, увидев римлянина и недовольно буркнул:

– Томах, купец с главной улицы. Утонул.

– Утонул? – изобразив на лице удивление, переспросил он.

– Да, похоже на то. Только никто теперь за это платить не будет. Он обманул проконсула, и тот забрал всё его имущество. Кто теперь заплатит мне за его смерть? У него здесь никого нет.

– А где же все его родные? – продолжая изображать наивное любопытство, спросил Лаций, потянувшись к мешочку с сестерциями. Этот жест сделал чиновника более разговорчивым.

– Родные в Каррах. Он там за главного долго был. Торговал много. Богатый был купец. Очень богатый. А умер здесь. Одни рабыни остались.

– Слушай, а что у него на шее? Это, что, верёвка? – Лаций увидел, что из-под посиневшего уха торчит тонкий обрывок то ли ремня, то ли ткани.

– Э-э, кто его знает! – махнул рукой пожилой горожанин и вытер пот со лба. – Похоже на то. Только никто разбираться не будет. Странный был человек. Носил на шее чёрный медальон и целовал его.

– Да, я вижу, – кивнул Лаций, наклонившись над торчащей вверх бородой. Под рубашкой у ключицы виднелся край кожаного ремешка. Он вытащил короткий меч и поддел им чёрную полоску. Рыбаки охнули – из-под рубашки показался чёрный медальон. Разрезав ремешок, Лаций поднёс чёрный круг к глазам и покачал головой. – Тебе он больше не нужен, – прошептал он одними губами и поднял взгляд на бедняков. – А что с ним на самом деле случилось? Может, кто-то знает? – пальцы коснулись монет в мешочке, и тихий звон произвёл на окружавших волшебное действие. Сопровождавшие заговорили все и сразу.

– Вор он был и обманщик! – наконец, прозвучал внятно хриплый голос одного из босоногих рыбаков. – Говорят, он обманул капитана большого корабля в Зевгме. Пообещал заплатить и не заплатил. И команде тоже не заплатил. Так вот, они нашли его тут три дня назад, и всё… Такое вот дело.