Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

Глава 34

Когда он подошёл к беседке, слуги парфянского посла расступились, пропуская его вперёд. Внутри сидели две женщины, одна из которых сразу же встала и вышла. Лаций увидел, что внутри осталась одна Эриния. Внезапно ему стало смешно.

– Мне сказали, что здесь будет танец в честь Венеры. Где же танцовщицы? – с иронией спросил он.

– Ты хочешь, чтобы я станцевала? – раздался в ответ дерзкий вопрос. Он почувствовал, что если скажет «да», то она действительно станцует.

– Я уверен, что ты умеешь танцевать. Говорят, тебя научили этому в гареме царя Фраата?

– Хм, ты много знаешь. Но я позвала тебя не для этого.

– Для чего же такая гордая женщина может позвать римского мужчину? – продолжал насмешливо спрашивать он.

– Догадайся! – уже чуть тише, но не менее напористо сказала Эриния.

– Мне надо спросить об этом у твоего мужа, – попытался остудить её пыл Лаций, но она встала и подошла к нему совсем близко. Свет от факелов снаружи освещал только ступеньки беседки и не доставал до лавок внутри. Но света луны было достаточно, чтобы увидеть контуры её лица и блестящие, яркие глаза.

– Моему мужу уже всё равно. До утра его будут занимать другие женщины. А ты не забыл, что я твоя рабыня? – она помолчала, ожидая ответа, но, не дождавшись, продолжила: – Он проиграл тот бой. Ты выиграл меня. И я должна быть твоей.

– Но я простил ему это… Он ничего мне больше не должен! – пошёл на попятный Лаций.

– Только не говори эти слова громко! Не надо. Говорят, ты купил новый дом. Я могу по дороге заехать туда, – она провела пальцем по его плечу и замерла.

– Ты шутишь? – единственное, что пришло ему в голову в этот момент, но думал Лаций явно не об этом. – Это не вилла, а дом…

– Значит, да? – шёпотом спросила Эриния.

– А почему бы и нет? – ответил он вопросом на вопрос.

– Мой слуга последует за тобой, а потом вернётся и укажет нам путь, – многообещающе произнесла она.

– Ну, смотри, как знаешь, – пожал плечами он, удивляясь переменчивости женского характера.

Попрощавшись с хозяином дома, Лаций спустился к своим носилкам. Его новые рабы быстро подхватили их и понесли по тёмным улицам города. Сзади, на расстоянии десяти шагов, шёл темнокожий слуга в длинной рубашке и штанах. Перед некоторыми домами масляные чаши были пусты, и в таких местах было особенно темно. Но это не помешало им быстро добраться до дома.

– Фарид, у нас будут гости. Один человек. Вернее, одна женщина, – недовольно буркнул он, увидев вышедшего навстречу управляющего. – Ты был прав, гости всегда сваливаются на голову неожиданно. Надо что-то придумать… Хотя не надо! Иди спать! Где есть, там и будут сидеть! – Лаций не успел ещё пройтись по комнатам, чтобы осмотреться и решить, где будет принимать непрошенную гостью, как возле фонтана остановились вторые носилки. Ему пришлось спуститься. Эриния не соврала – она приехала вслед за ним.

– Почему здесь так темно? – спросила она.

– Потому что я переехал сюда совсем недавно. Я в Риме всего месяц. Скажи, а как же твои слуги? Если муж узнает, что тебя не было дома, что будет? Ты не боишься?

– Нет, не боюсь. Там сейчас сидит моя сестра. Она очень на меня похожа. А ночью к лицам не присматриваются, – с усмешкой сказала хитрая женщина.

– Ну, это кому как, – покачал головой Лаций.

Однако оставшись с ним наедине, эта парфянская хищница, как он назвал её про себя, оказалась совсем другой. Они зашли в полупустую спальню, где Фарид успел положить несколько новых больших матрасов. Когда рабы занесли кувшины с водой и два таза для умывания, она легла рядом с ним и, проведя рукой по шраму на лице, спросила, почему у него нет жены. Стараясь уйти от ответа, Лаций спросил её о жизни в Хараксе. И тут она расплакалась. Это было так неожиданно, что он приподнялся и спросил, что произошло.

– Ты действительно меня не помнишь? – спросила она сквозь слёзы. Лаций растерянно покачал головой. – Я так и знала! Я не хотела говорить тебе там, в доме сенатора. Боялась, что расплачусь прямо там… Прости.

– Эриния… – он лихорадочно повторял это имя про себя, стараясь вспомнить, когда мог его слышать, потому что внешне ни лицо, ни фигуру этой женщины точно не помнил. – Клянусь Минервой1919
  Минерва – богиня памяти (римск.).


[Закрыть], я не помню тебя…

– Да, да, конечно. Столько времени прошло! Маленькая девочка в повозке с сёстрами. И ещё страшный воин с чёрными зубами. Ты же спас нас от смерти и позора. Помнишь? Отец привёз нас в город, к нашему дяде. Это был брат нашей матери. Но его разорил человек по имени Хабул. Он купил его дом. У нас не было денег, и нас должны были продать…

– Геренний! – воскликнул Лаций, хлопнув себя по лбу. – Центуриона звали Геренний! Помню. Они с Лабиеном везли вас в город на танцы. А старика звали, кажется, Архонт?

– Аарон, – поправила она. – Это мой отец. Они умерли вместе с мамой через десять лет после этого. У нас так и не было дома. Пока мы не попали в Селевкию. Там отец продал нас в гарем сатрапа. Служанками. Это нас спасло. Ород любил только одну женщину. А когда он умер, его сын подарил её своему стражнику. А остальных раздарил слугам.

– Да, я знаю… – вздохнул Лаций, вспомнив рассказ Варгонта о Заире.

– Мне повезло, я попала к Колеодосу и он в меня влюбился. Это редко бывает, но вот боги, наверное, решили отблагодарить меня за долгие страдания в детстве.

– Ород тоже любил свою первую жену. Ей тоже повезло. Её звали Лаодика. Ты не слышала о ней?

– О-о, у неё была страшная судьба… Он подарил её страшному человеку, царю Осроены. А взамен взял в жёны его дочь. Её звали Заира. Она была очень красивой. Очень… – в голосе Эринии почувствовалась откровенная зависть. – Но после смерти Орода его сын не смог заставить её жить с ним. Она отказалась.

– Почему?

– Как почему? Ведь он после смерти отца собрал на праздник всех своих братьев и ночью убил их! Там был сын Заиры. Как она могла простить ему это? Вот… Поэтому он взял и назло отдал Заиру своему слуге. А тот убил её через год или два за какую-то глупость.

– Да? – Лаций постарался изобразить удивление, как будто ничего не знал.

– Да, но это не всё. Отец Заиры, узнав об этом, решил ему отомстить. Он приказал раздеть Лаодику догола и привязал к большому камню. Прямо у ворот столицы. Это было жаркое лето… Её поили каждый день. Насильно. И отгоняли птиц. Она не могла говорить, только лежала, как труп. Все видели, как она мучится и умирает. Вот так… Женская доля тяжёлая. Даже у самых красивых, – Эриния долго рассказывала о себе и своей странной судьбе. Колеодос был сильным и богатым мужчиной, поэтому её жизнь была даже лучше, чем в гареме сатрапа. Как ни странно, Лацию было интересно слушать, потому что она часто расспрашивала его о женщинах в других странах, их привычках и отличиях от парфянок и гречанок. Потом он рассказал ей о себе, о том, что дом ещё не полностью выкуплен, что ему надо найти ещё две трети суммы, потом заняться обстановкой и статуями… Эриния посчитала, сколько осталось заплатить за дом, и очень удивилась. Даже для её мужа это была огромная сумма. Это произвело на неё сильное впечатление.

– Кажется, светильник уже догорел, – тихо произнесла она, когда комната погрузилась в полную темноту и в воздухе появился лёгкий запах горелого фитиля. – Теперь везде темно. И тихо. Почему ты молчишь?

– Вспоминаю. Ты так много мне рассказала, – с грустным вздохом произнёс он и повернулся к ней лицом. – Ты совсем не такая, как кажешься. Сейчас ты совсем другая.

– Сравниваешь со своими предыдущими женщинами? – ревниво спросила она.

– Э-э… наверное, да, – согласился он.

– Спасибо, что не соврал. Мужчины всегда сравнивают. Но ты мне всё равно нравишься. Ты такой… не знаю даже, как сказать.

– Старый и уставший.

– Мудрый и опытный, – не согласилась парфянка. – Странно, я не могу обнять тебя, как мужчину. Я хочу наброситься на тебя и съесть, но чувствую какую-то вину. Как будто я ребёнок, а ты – мой отец. Мне хорошо с тобой. Я ещё никогда не проводила ночь с мужчиной за разговорами. Никогда… Ты был в Хараксе. У тебя там есть женщина?

– Нет. Только очень близкий друг. Очень близкий. Варгонт Рукумон.

– О-о! – вырвалось у неё. – Варгонт! Кто же его не знает! Это очень… очень упрямый человек.

– Вот видишь, даже ты его знаешь. Если сможешь, передай ему от меня самые тёплые и добрые слова.

– Постараюсь. Это очень странно. Мой муж никак не может найти общий язык с его общиной. Можно будет использовать это на пользу всем нам.

– Какая ты хитрая! Вроде бы женщина, а думаешь, как мужчина, – искренне похвалил он.

– Что делает женщина, я покажу тебе позже. Если смогу. Это несложно. Хотя и очень страстно. Тебе понравится. Пока ты для меня, как бог. Я чувствую, что между нами пропасть.

– Уже скоро рассвет. Звёзд почти нет. Смотри! Может, тебе лучше вернуться домой до возвращения мужа?

– Ты прав. Но когда мы сможем встретиться снова? Ты будешь здесь завтра? Я хочу провести ночь не только за разговорами. Меня тянет к тебе, – она гладила его по щеке и смотрела в глаза, как ребёнок.

– Думаю, я теперь останусь в этом доме до конца своих дней, – на его лице появилась спокойная улыбка. – Так что приходи. Нам всегда есть, о чём поговорить. Поесть, правда, мало пока: салат, лук порей, солёная рыба, яйца, капуста, каша из полбяной крупы, есть колбаса и бледные бобы с красноватым салом. Зато на десерт – изюм, груши и каштаны, сладости из Сирии, вкусное вино и сухой виноград. Как говорится, sine arte mensa, стол без выдумок.

– Сколько всего! Ну, насчёт выдумок ты не расстраивайся. Их я привезу с собой. Ты ещё узнаешь, какая я выдумщица! – пообещала она и провела несколько раз рукой по его груди и животу. – Обязательно узнаешь! Завтра нас пригласили провести вечер в садах Лукулла, а послезавтра муж уедет на соляные озёра в Остию вместе с Октавианом и Агриппой. Так что завтра я не смогу, а вот послезавтра ночью приду обязательно. Жди! У тебя есть одна ночь, чтобы отоспаться! – бросила она, уже стоя в дверях. Слуги, сонно зевая, проводили её до носилок, и вскоре Лаций остался один в своём старом и пустом доме. Он испытывал странное чувство радости и удовлетворения и совсем не жалел, что проговорил с Эринией до самого утра. Всё обещало благополучное и безоблачное будущее. И даже мысль о том, что в его доме могут увидеть жену парфянского посланника, не пугала его. Проспав на следующий день до полудня, он потратил остаток дня на поиски необходимых вещей для дома, не зная, что встретиться с Эринией в Риме ему уже не удастся. Заседание Сената было назначено на следующий день, и этот день принёс Лацию очередные потрясения.

Глава 35

Речь в Сенате заняла немного времени. В уме он уже сотни раз произносил её и знал почти наизусть. Впервые желание произвести впечатление на сенаторов овладело им ещё на корабле, когда они возвращались с Марком Мессалой из Антиохии в Рим, и Лаций прямо там начал проговаривать отдельные абзацы, составляя стройный текст. Даже в последнюю ночь, после эмоционального разговора с Эринией, он не смог заснуть, пока не повторил текст ещё раз.

– Твоё желание послужить народу Рима действительно достойно самой высокой похвалы! – с одобрением произнёс ведущий заседание консул. – И если бы твои военные успехи были столь же высоки, как умение наблюдать и делать выводы, ты, несомненно, мог бы претендовать на триумф, – после этих слов под куполом здания повисла напряжённая тишина. Лаций почувствовал, как сердце на мгновение сжалось, замерло и потом застучало с бешеной скоростью, как будто за ним гналось целое войско хунну. Интуиция подсказывала, что от него ждали совсем другого. Но чего?

– Я сделал всё, что мог, для помощи Риму… – медленно произнёс он, обводя тяжёлым взглядом безразличные лица сенаторов. Они явно знали всё заранее. Знали! Они даже не смотрели в его сторону. Ведущий тяжело вздохнул и продолжил:

– Однако перед этим ты сделал кое-что такое, что принесло Риму немалый вред, – консул помолчал, стараясь прибавить своим словам силу. – Ты нарушил закон и причинил боль не только гражданину Рима, но и всем остальным гражданам, которые всегда верили в справедливость наших законов, – он снова замолчал, и Лаций почувствовал, как от волнения у него начинает звенеть в ушах. – Ты совершил убийство и бежал от правосудия! – наконец громко и грозно произнёс ведущий и развернул свиток. – Тебя обвиняют в убийстве Клавдии Пизонис, дочери Антония Пизониса и Валерии Пизонис. Ты ударил её ножом в живот сразу после родов, по причине того, что она была беременна от тебя и ты всеми силами хотел воспрепятствовать рождению вашего совместного ребёнка.

– Что? Кто это сказал? – не узнавая свой голос, прохрипел Лаций. Он еле стоял на ногах, ощущая дрожь во всём теле. Прошлое, наконец-то, добралось до него, и, хотя он думал, что будет готов к встрече с ним, на самом деле всё оказалось совсем не так. Силы почти покинули его, и когда в зал вошёл городской трибун со стражниками, он схватился за колонну, чтобы не упасть.

– Тебя будут судить за убийство. Тебя обвиняет Клавдий Пизонис, сын убитой тобой Клавдии. У тебя есть время выбрать себе защитника. И пусть восторжествует справедливость римских законов, равных для всех, везде и всегда! Закон суров, но на то он и закон.

– Стойте, но ведь Клавдий Пизонис не мой сын! Он не может быть им, – попытался воззвать к разуму Лаций. – У него тёмная кожа, как у египтянина. А у меня – белая. И у Клавдии Пизонис была белая. Разве от двух римлян со светлой кожей может родиться темнокожий? Я не убивал её! У нас не было детей! Она любила другого человека! Это было случайное совпадение… – он увидел, как на лице консула возникло замешательство, по рядам сенаторов пробежал шум удивления, но никто не заступился за него.

– Сенат не может решать эти вопросы, – дрогнувшим голосом произнёс консул. – Суд установит истину… и мы будем рады, если ты сможешь доказать свою правоту, – добавил он, но, видимо, эта фраза была лишней. Консул нахмурился, махнул рукой трибуну городской когорты и отвернулся. Стражники молча окружили Лация, и трибун показал ему на раскрытые двери. Сенаторы молчали, и до самого выхода его сопровождал только тихий звон гвоздей на подошвах городских стражников. Всё вокруг внезапно стало тусклым и скучным. Сердце, потратив все силы на волнение, неожиданно успокоилось и билось ровно, как будто ничего не произошло. Ему почему-то стало всё безразлично.

– Куда ты меня ведёшь, трибун? – спросил Лаций устало.

– В тюрьму, – с улыбкой ответил тот. – Убийцам самое место там. Разве ты не знал?

– В Мамертинскую тюрьму?

– Ха-ха-ха! – искренне расхохотался трибун. – А какую же ещё? Для тебя ещё не построили новую. Посидишь и в этой. Радуйся, что будешь наверху, а не в Туллиануме. Там внизу сейчас темно, – он рассмеялся. – Лучше сразу самому в Тибр прыгать, ох-хо-хо!

– А что в Туллиануме? – Лаций наморщил лоб. Когда-то Марк Красс рассказывал, как Цицерон добился казни заговорщиков Катилины без суда прямо в Туллиануме. Он упоминал это слово… Так, кажется, называли нижнюю часть тюрьмы.

– Что, что! Ступени обвалились, вот что! А лестницы нет. Так что пришлось бы тебе прыгать. Эхе-хе-хе! Футов двенадцать. Ноги точно сломал бы!

– Да, благодарю тебя. Это правда, лучше.

– А, может, тебя туда и сбросят. Кто его знает? Судья решит, – уже зевая, лениво протянул трибун.

– А когда суд? Завтра? – спросил Лаций скучным голосом, чувствуя, что говорит просто так, не думая над словами.

– Может и завтра. Может и через месяц. Кто знает? Но сейчас всё быстро делается. А что тянуть? Долго не слушают. Судьи знают своё дело. Вот, помню, трудно было, когда Антония из Египта ждали. Пока он там со своей египетской женой гулял, у нас тут народу ой как много скопилось! Да, много людей было. Много… Но его не поймали, и жену его не привезли. Жаль! Говорят, красивая была…

– А с этими что сделали? Кто в тюрьме был?

– Да просто в Тибр побросали. Что их было судить, все уже и позабыли, за что их туда посадили… – разговорившийся трибун довёл его до больших деревянных ворот, которые уже сильно подгнили и встретили их ужасным скрипом. Только когда они закрылись и стражники проводили его в одну из двух больших пещер, Лаций смог, наконец, собраться с мыслями и обдумать своё положение. Но мыслей было мало. Большая сырая пещера была похожа на ту, в которой он сидел вместе с раджой Бугхараджей. Запах плесени и сырости был таким же. Окна тоже не было. Только решётка здесь была железной. И стражники говорили на его языке… Вдруг в голове вспыхнула молния: завтра суд! Уже завтра! Как быстро всё это произошло, как быстро… Но почему проконсул Марк Мессала не предупредил его? И Агриппа… Уехал в Остию. Странно. Он был таким весёлым. Или, может, ему не сказали об этом? И почему этот Клавдий Пизонис раньше не обратился в суд? Может, их семья не знала, что он вернулся в Рим?

Мысли путались и то исчезали, то появлялись вновь. Наконец, в голове стало так же тихо и мрачно, как и в пещере. Кажется, всё так и должно было быть. Ведь он тысячи раз представлял себе, как вернётся и сам обратится к судьям, чтобы избавиться от этого проклятия. Но этот месяц после возвращения был наполнен таким количеством приятных событий, встреч и знакомств, что он постоянно откладывал посещение суда, где-то в глубине души понимая, что после этого многие люди отвернутся от него и он не успеет насладиться вниманием, о котором мечтал столько лет. Да, ему нужно было это внимание, он ждал его и, наверное, ради этого стремился вернуться в Рим. Только здесь его могли оценить по достоинству и наградить по заслугам. Только здесь он мог трудиться, зная, что увидит результаты, которые будут нужны всему Риму. Может, он зря скрывал эти чувства от себя и богов? Но ведь они и так всё видели. Значит, настало время расплаты. Как-то глупо и просто. Кто поможет теперь? Кто найдёт свидетелей тех лет? Да и как это сделать, если обвинителем выступает внук Клавдии? Это произведёт на судью сильное впечатление. Да, кожа Пизониса явно другого цвета, но в Риме на это иногда закрывали глаза. Надежды почти не было.

Однако прошли два дня, а за ним никто не приходил. Только на третий послышался звук раскрывавшихся дверей, и в тюрьму вошли несколько человек. Замелькали отблески факелов, стражники подошли к его пещере, и Лацию на мгновение показалось, что он снова оказался в Индии. Только холод железной решётки напоминал, что это не так. Возле неё стоял высокий молодой человек в тоге, но отвыкшие от света глаза не могли разглядеть его лицо. Он встал и подошёл ближе.

– Ну, что, пора? Долго что-то судьи в Риме собираются, – недовольно буркнул он, но пришедший ничего не ответил, только продолжал смотреть на него, держась за прутья решётки. – Ты кто? – спросил Лаций, чувствуя, что посетитель ведёт себя не как судебный исполнитель или городской трибун.

– Корнелий, – отрешённо произнёс незнакомец, но потом повторил уже более уверенно, как будто вернулся сюда из своих мыслей: – Корнелий Сергий Ората! А ты Лаций Корнелий Сципион?

– Кхе-кхе… – из горла вырвался только хриплый кашель, а в голове сразу промелькнули тысячи мыслей. Однако последняя была самая короткая: «Сын?». Лаций подошёл ближе, но молодой человек повернулся к стражнику и сказал:

– Открой! – при этом он что-то сунул тому в руку, и Лаций догадался, что это, скорей всего, был медный ас.

– Да, сейчас! – сразу заторопился тюремщик. – Подержи факел, а то не вижу, – попросил он посетителя, и через несколько мгновений тот оказался внутри. – Ну, говорите тут, сколько хотите. Позовёшь потом. Я огонь оставлю, – обращаясь к человеку в тоге, бормотал заспанный охранник, но его никто не слушал. Пожав плечами, он воткнул факел в отверстие между камней и вышел.

Лаций стоял, глядя на вошедшего молодого человека и старался разглядеть его лицо. Освещённое лишь наполовину, оно казалось ему непохожим на Эмилию, но сравнить с собой он не мог, так как уже не помнил, как выглядел до шрама: короткие, подстриженные волосы, похоже, тёмные и прямые, тонкий нос, наверное, в неё, глаз не видно, блики от факела не дают рассмотреть, высокий лоб, удлинённая нижняя часть лица и еле заметная линия рта.

Молчание длилось всего мгновение, Лаций успел всего лишь один раз моргнуть, после чего сразу попал в сильные объятия.

– Это ты… – услышал он тихий голос у самого уха. Он не назвал его «отцом», и Лация это немного задело. Однако это было справедливо.

– Корнелий, – он не знал, с чего начать. – Прости, меня долго не было… – в голову лезли глупые мысли, хотелось рассказать сначала о любви к Эмилии, потом о войне и варварах, доме, друзьях, но сердце подсказывало, что всё это было неважно. – Тут как-то не очень хорошо встречаться. Видишь, присесть даже негде. Тогу испачкаешь, – усмехнулся он. – Я, вон, свою подложил, чтобы спать.

– Подожди, это не главное! – прервал его сын. – Мать столько рассказала мне вчера, что я даже не знаю, как тебе сказать…

– Мать? Вчера?

– Да, я вернулся два дня назад и сразу узнал, что тебя отправили в тюрьму. Она не находила себе места, молчала и ничего не говорила, но я собрал друзей и кое-что разузнал про этот случай. А потом она рассказала, как всё на самом деле произошло. Ты же был в ту ночь у неё! О, боги, я не верю до сих пор, что вижу тебя!

– Благодарю тебя, но зачем тебе всё это? – Лаций был растроган, но чувствовал себя неловко.

– Послушай, я разговаривал с адвокатами и с отцом. Я знаю, кто будет вести дело. И я прошу тебя разрешить мне защищать тебя.

– Что? – опешил он. Эмилия говорила, что сын собирается стать адвокатом, но ведь для выступления в суде он был ещё слишком молод.

– Да, я понимаю тебя, – с горячностью произнёс Корнелий. – Ты думаешь, что я не смогу, что у меня нет опыта. Но ведь и Катон, и Антоний, и Цицерон – все они начинали выступать в юности. Тем более что я кое-что узнал. Ты не против?

– И что же ты такое узнал? – с усмешкой спросил Лаций, присаживаясь на край тоги. Сын тоже опустился рядом, и ему бросилось в глаза, что он даже не обратил внимание на то, что может запачкать свою одежду. Значит, такие мелочи его не волновали и он либо имел десятки тог на каждый день, либо больше думал сейчас о другом.

Лаций выслушал его и узнал, что теперь суды проводились в два этапа, а не в один, как раньше. Но первом был один судья, а на втором – другой. После этого Лаций рассказал ему, что произошло на самом деле, и Корнелий искренне удивился, узнав, что Клавдия Пизониса подменили при родах. Однако в качестве защиты эта новость пока была бесполезна. Она никак не доказывала невиновность Лация. К тому же, этот факт тоже надо было сначала доказать. Клавдию Пульхерию, настоящую дочь Клавдии Пизонис, использовать в суде было нельзя, так как женщины в суды не допускались. Да и зачем? Больше интереса у него вызвал старый Антоний Пизонис, о котором Лаций узнал от своего нового управляющего Фарида. Старика надо было найти. Корнелий сразу же уцепился за эту идею и сказал, что постарается найти Антония, чтобы, по возможности, расспросить его о тех событиях. Возможно, тот мог рассказать что-то новое. Для этого нужно было время.

– Похоже, боги на нашей стороне, – с энтузиазмом произнёс Корнелий, и Лаций с радостью заметил в нём тот порыв и желание действовать, которые отличали его самого. – Сегодня утром судье поступило заявление от Оливии Пизонис…

– Оливии?! Она здесь? – удивился Лаций.

– Да. Видишь, ты мне рассказал про их отношения, и теперь всё стало понятно. Она не хочет, чтобы её племянник привлекал тебя к ответственности. У неё, якобы, есть доказательства в твою пользу. Но в заявлении точно не сказано, какое это доказательство. К тому же, она не может сама свидетельствовать в суде, будет её представитель. Это осложняет процедуру защиты. Трудно будет задавать вопросы.

– Откуда ты всё это узнал?

– Это не сложно. Судьи первичных заседаний везде одинаковы. Почти все хотят жить хорошо, – вздохнул Корнелий. Лаций усмехнулся, подумав, что Рим не изменился за эти двадцать с лишним лет. – Так что, пара дней у нас есть. Пока он рассмотрит документ, пока подумает, как отвечать, пока пришлёт слугу с намёком дать ещё пару монет – это точно два дня. Придётся тебе ещё два дня здесь помучиться.

– Это не муки, поверь, – вздохнул Лаций, вспомнив тёмную пещеру в Индии. – Слушай, как ты думаешь, а почему этот Клавдий так поздно спохватился? Я ведь в Риме уже целый месяц.

– Узнаю. Пока сказать не могу, – коротко ответил Корнелий.

– И ещё, скажи, ты не слышал ничего о круглом столе? Я выслал его твоей матери из Антиохии, но он почему-то оказался в доме у сына моего врага Клода Пульхера. Он соврал мне, когда я увидел стол в его доме. Сказал, что он всегда стоял в доме Цицерона. Ведь вы там жили раньше?

– Хм-м… Насчёт стола не слышал. Но, думаю, всё могло быть так: мы не жили там уже с зимы, так как отцу заплатили за него очень большие деньги вперёд. Может быть, стол привезли уже после этого, когда там появились другие люди.

– Понял, – кивнул Лаций. – Стол привезли в середине весны. Значит, Эмилии уже там не было, а этот Публий, мерзавец, стащил его оттуда к себе. Ведь купил ваш дом Ливеней Регул. Его жена – Клавдия Пульхра, сестра Публия. Он, наверное, был у них в доме не раз и, когда привезли стол, решил его взять себе.

– Вполне может быть. Сын Клода Пульхера вообще человек странный. И очень жадный. Невероятно жадный. У него очень близкие отношения с другим монетарием, Публием Клодием. Он и купил ему твой дом, кстати! Да, слушай! А ведь они все знакомы! – воскликнул Корнелий.

– Кто?

– Все трое! Два Публия, которые встречались в твоём доме, и Клавдий Пизонис, который подал в суд против тебя. Он ведь тоже любитель мальчиков. Они часто проводят время вместе на загородной вилле монетария. Там их никто не видит, и они развлекаются с молодыми рабами. Как же я сразу не догадался! Наверное, между всеми этими событиями есть связь. Знаешь, темнокожий Клавдий Пизонис мог услышать от одного из них, что ты выкупил дом, и решил как-то сделать тебе плохо. Нет, это глупо. Затеять судебную тяжбу ради мести он бы не стал. Это дорого. Одни расходы, даже если суд и признает тебя виновным. А у него, насколько я знаю, сейчас одни долги. Он должен всем и даже хотел заложить свой дом. Дед воспротивился, и, как ты сказал, он его куда-то спрятал. Всё сходится. Ему нужны деньги и, возможно, он хочет как-то получить их с тебя. Или устранить тебя, а дом получит обратно прежний владелец, так как ты не выплатил ему всю сумму. Этим владельцем является его любовный друг Публий, сын Клода Пульхера. И они очень даже могли об этом договориться. О, как всё хитро!.. Но это только мои домыслы. Не думай, что так и есть, – спохватился Корнелий, увлёкшись своими рассуждениями вслух и только сейчас заметив, как нахмурился Лаций.

– Боюсь, что ты прав. Кроме денег, людей ничего больше в Риме не интересует. Но как мне использовать это при защите? Ты же видишь, что это всё тоже требует доказательства и, к сожалению, всё равно не доказывает, что я не убивал Клавдию.

– Давай пока договоримся так: я ищу старого Антония Пизониса, а там посмотрим. Хорошо? Ясно, что эти трое явно договорились тебя погубить и у них есть общий план.

На этом они решили остановиться и договорились о следующей встрече через два дня. Однако за это время Корнелию не удалось узнать, где находится старый глава рода Пизонисов, и ему пришлось несколько раз просить судью откладывать заседание, естественно, за дополнительную плату, пока через две недели всему этому не пришёл конец.

– Что случилось? – нервно почёсываясь, спросил Лаций, увидев хмурое лицо Корнелия.

– Заседание завтра, – упавшим голосом произнёс он, но сразу взял себя в руки и добавил: – Будем бороться пока без старого Пизониса. Я не смог его нигде найти, а они подали жалобу и коллегия вчера приняла решение о замене судьи. Теперь будет другой.

– Что ты так напрягся? Это, что, меняет дело?

– Да… С прежним можно было найти общий язык. Он хотел купить дом рядом с садами Лукулла, и я знал, как ему в этом помочь. Новый судья не такой. С ним это не пройдёт.

– Да ну? – не поверил Лаций. – Судья, который не берёт взяток? Не может быть!

– Может, может. Этому ничего не надо, кроме справедливости. Его в коллегии все боятся. А простой народ очень любит.

– Ну, естественно! Плебсу всегда нравятся острые ощущения…

– Да, слухи на Форуме уже превратили тебя в самого страшного злодея. И шрам на лице у тебя, кстати, от Клавдии. Это она ножом защищалась от тебя. Представляешь? – покачал головой Корнелий.

– Так рождаются самые ужасные слухи! Хотя, толпе нужны слухи…

– Давай подумаем, что делать дальше. Нужно проговорить все варианты. Может, стоит подумать о выкупе?

– Откупиться?

– Ну, да. Если ты признаешь свою вину, тогда суд может по законам двенадцати таблиц обязать тебя выплатить, скажем… ну, какую-то сумму. Ты мог бы продать дом и тогда точно хватило бы на выкуп…

– Но я же не убивал, как ты не понимаешь! – с досадой ответил Лаций.

– Я-то понимаю, но вот выхода пока не вижу. Без свидетелей факт смерти остаётся просто фактом, а твоё присутствие рядом с Клавдией в тот вечер толкуется в пользу обвинения. Прости, но если ты не согласишься, твой дом вернут Публию, сыну Клода Пульхера. Может, лучше остаться в живых и потом как-то решить эту проблему?

– Но ведь меня всю жизнь будут потом считать убийцей!

– Лаций, мне нечего тебе сказать. Ты думаешь, как честный человек. А я – как адвокат. Ты рвёшь мне сердце на части, но, поверь, у тебя нет другого выхода. Смотри, факел догорает. Я пойду, чтобы ещё застать помощников судьи и, может, доберусь до дома Пизонисов. Хотя меня туда не пускают. Ты пока подумай. Мне не хотелось бы тебя потерять… – Корнелий запнулся и замолчал. – Я пойду… – Было видно, что он переживает. Лаций хотел сказать что-нибудь подбадривающее, но не смог. Наконец, молодой человек встал и, не прощаясь, пошёл к выходу. Скрип входных дверей был последним, что Лаций слышал в этот вечер, и до утра в пещере царила полная тишина, которую лишь изредка прерывали писк и возня мышей у стены.