Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

Глава 16

Апам сдержал своё слово и вернулся. Но только через месяц, потому что дожди в этом году продолжались дольше обычного.

Первую неделю после столкновения с воинами раджи вся деревня жгла жертвенные костры и доедала те запасы еды, которые были найдены в лодках. Редкие дожди сначала не предвещали ничего страшного, но когда начались ужасные «барки», как их называли местные жители, Лацию стало понятно, почему надо было переждать их на суше: струи дождя сливались в сплошной поток, как будто с неба лил гигантский водопад, вода была везде – в воздухе, на земле, в домах, и от неё невозможно было избавиться ни днём, ни ночью. Лаций жил в доме старейшины, у которого была самая большая семья в племени. Несмотря на возраст, у него была любимая молодая жена и два сына-погодки – шести и пяти лет. Они подружились с Лацием, потому что тот сначала брал их с собой в лес за палками и тонкими стволами для крыши, а потом показывал, как обжигать кусочки глины и делать из них черепицу. Так они за неделю, прямо под непрекращающимся дождём, закрепили на крыше дома старейшины сначала палки, а затем сверху положили черепицу, после чего с пола впервые ушла вода и можно было разжечь ещё несколько костров. Затем, от нечего делать, он стал лепить с детьми людей и зверей, помогая себе палочками и скребком, чтобы сделать маленькие фигуры для странной игры в клеточках, но старший сын старейшины оказался невероятно талантлив и вылепил столько зверей, что их потом хватило всем членам их большой семьи. Ради шутки Лаций показал ему статуэтку греческой богини, которая оказалась в мешках на одной из лодок. Сделав большую заготовку, он кивнул малышу, чтобы тот сделал Афину такого же роста, как и сам. К вечеру большая копия была готова. Лаций присел, чтобы посмотреть на неё поближе и не поверил своим глазам: на глине были нанесены мелкие детали одежды, складки, линии волос, брови, глаза, шлем и даже сандалии – всё, что и на маленькой статуэтке, но выглядело это почему-то намного лучше. Маленький скульптор даже вставил ветку вместо копья, стараясь добиться полного сходства. Разведя большой костёр, они обожгли её и показали сначала всей семье, а затем и остальным жителям деревни. Все хвалили ребёнка и кланялись старейшине. К концу третей недели они сделали ещё восемь фигур богов и одну большую – Зевса. Лацию особенно нравились его развевающиеся волосы и открытый в грозном крике рот.

И тут пришла беда. С гор спустился холодный воздух, и вода стала ужасно холодной. Взрослые и дети стали болеть. Коснулось это и сыновей старейшины. Два дня они лежали на бамбуковых настилах, накрытые тряпками, с какими-то ритуальными кувшинами на голове, вокруг ходили знахари и дикого вида женщины. Они подвывали тонкими голосами и бросали в воздух травы из прикреплённых к груди маленьких мешочков. Но всё было тщетно – тела детей были горячими, они тяжело дышали и хрипло кашляли. На третий день бедолаги выглядели совсем плохо. Старейшина не отходил от них всё это время, и в его глазах была такая мука, что, обращаясь к нему, жители деревни старались не поднимать взгляд. Он видел, что его дети угасают буквально на глазах, трогал их безжизненно повисшие руки, гладил по щекам и плакал. Видя, как тот страдает, Лаций подошёл и спросил его о молоке. Пожилой мужчина сначала его не понял. После долгих разговоров и объяснений позвали женщин, но ни у кого не было животных с молоком. Тогда Лаций попросил охотников племени пойти с ним и поймать козу или другое животное, у которого могло быть молоко. Но жители деревни говорили, что ходить на охоту нельзя. В горах было холодно, но не было дождя. И все говорили, что оттуда никто не возвращается в это время. Люди боялись гнева богов. Их знахари предрекали беду. В конце концов Лаций решил идти один. Он связал петли из верёвок, как учил его ханец Бобо, взял два копья, мешок и нож. На выходе из деревни его догнал старый охотник, который потерял в ущелье сына.

– Брат плохо. Сестра плохо. Её сын плохо. Моя плохо, – коротко произнёс он и приложил руку к сердцу.

– Пошли, «моя плохо»! – смахнув с лица капли дождя, кивнул Лаций.

Они дошли до начала ущелья и с трудом поднялись на вершину ближайшего утёса. Потом долго поднимались по склону с осыпающимися мелкими камнями, задыхаясь от нехватки воздуха и тяжёлого подъёма. Дальше охотник показал, как им лучше спуститься к горной реке, чтобы дойти до того места, где могли прятаться козы. Почти до самого вечера они пытались найти на покрытых ледяным налётом камнях хоть какие-то следы, но всё было тщетно. И вот перед самым заходом солнца Лаций увидел на фоне серого неба несколько медленно бредущих животных с загнутыми рогами. Они шли по самому краю скалы, один за другим, опустив головы вниз, как будто устали от дальней дороги. Его напарник замер, а затем стал вести себя так, как будто те могли услышать их на таком большом расстоянии, и поэтому шёл, пригнувшись, осторожно выбирая место для каждого нового шага. Он привёл Лация к узкой тропе вдоль отвесной стены, где, как тот догадался, вскоре должны были появиться козы. Боги в этот день были благосклонны. В петли попали два больших животных и одно маленькое, но потом детёныш вырвался и, не удержавшись, упал с обрыва на камни. Охотник вернулся за ним на следующий день.

Этой ночью они с трудом донесли самца и самку до деревни, где старейшина приказал своей молодой жене делать то, что сказал Лаций. Мать больных малышей испуганно стала доить козу, постоянно косясь то на него, то на своего мужа. Сначала она не хотела этого делать из-за недовольно бубнивших в углу хижины двух старух страшного вида. Наверное, те были против того, что их не слушались. Но старейшина оказался опытным и мудрым человеком. Он прикрикнул на женщин, затем кивнул головой жене и вскоре молоко уже грелось на огне в небольшом кувшине. За домом в это время освежевали козла и, вырезав кусок рёбер, занесли мясо в дом. Там его стали поджаривать на огне, собирая в чашку капающий жир. Лаций тем временем таскал вместе с сопровождавшим его охотником камни. Они клали большие голыши в костёр, один за другим. Пот катился по лицам вместе с висевшей в воздухе влагой, но они этого не замечали. Когда молоко закипело, Лаций смешал его с жиром. Приподняв детям головы, старейшина и его жена стали поить их этой смесью – медленно и осторожно, стараясь не пролить ни капли. Это оказалось трудней, чем они ожидали, малыши кашляли и недовольно крутили головами, тяжело дыша и постанывая. Но старейшина был неумолим. Когда чашки опустели, его сыновей закутали в шкуры и надели на головы меховые шапки. Потом мужчины семьи стали палками вытаскивать из костра разогревшиеся камни и заталкивать их под настилы, на которых, тяжело дыша, лежали больные дети старейшины. Женщины в это время заталкивали в огонь новые валуны. К середине ночи все так устали, что уже не было сил даже двигаться. В хижину пришёл старый охотник и сказал старейшине, что его женщины отказываются пить горячее молоко с жиром. Они быстро обменялись несколькими фразами и вышли. Лаций остался следить за камнями и время от времени менял их с полусонными и дрожащими от ночного холода индусами. Дети всю ночь потели и стонали, как в бреду. К утру они успокоились, и Лаций провалился в сон прямо у стены, на сваленных в кучу ветках.

Его разбудили громкие крики снаружи. Испуганная молодая жена старейшины тоже проснулась и сразу кинулась к своим детям. Но те спокойно спали. Их лица были покрыты каплями влаги, но это была не испарина и не горячий пот, как раньше. Сам старейшина уже стоял за порогом и с кем-то разговаривал. Позже оказалось, что это пришли те жители, которые отказались давать своим детям молоко козы и согревать их в тепле. Некоторые из детей уже умерли, и теперь охотники и их жёны винили в этом Лация. Однако всё быстро изменилось. В тех семьях, в которых больные дети ещё были живы, взрослые быстро оттеснили крикунов в сторону и упали на колени перед старейшиной, прося его о чём-то. Оказалось, они просили дать им молока и жира. Старик поделился, и женщины стали с благодарностью кланяться, касаясь лбом земли. Вскоре все они исчезли, а жалобщики так и остались стоять перед входом, тихо ропща и с ненавистью глядя на Лация. Однако глава племени накричал на них и прогнал, позвав на помощь мужчин своей семьи, которые вышли с палками и угрожающе приблизились к испуганным жителям. Те предпочли быстро уйти.

Дети выздоровели, и все были невероятно рады. Только у того охотника, который был с Лацием, радости на лице не было. Его сестра и мать умерли, не пожелав пить молоко с жиром, а маленький сын сестры выжил, потому что он сам поил его и грел, пока все остальные члены семьи, кашляя и теряя сознание, медленно умирали, лёжа вдоль стен хижины.

Через неделю погода улучшилась, а ещё через три дня на реке появились лодки. Апам сдержал своё слово и привёз гребцов. Однако помимо большой лодки он привёз ещё одежду, несколько служанок, еду, оружие и воду. В деревне быстро забыли о своих умерших собратьях и радовались тому, что новый раджа не стал наказывать их племя. Он даже прислал их старейшине копьё и щит, обитые золотом в знак мира и хороших отношений. Только рыбу они всё равно должны были каждый месяц привозить в столицу, как и раньше.

Апам рассказал Лацию, что новый раджа был из старого рода брахманов, поэтому его легко было убедить в том, что прежний главный жрец и раджа погибли из-за жадности и глупости. Этот правитель был благодарен Апаму за сохранённый договор с падишахом Васудевой и позволил взять лодки для того, чтобы отправить Лация к морю. Более того, он разрешил Апаму сопроводить чужестранца до города Деметрия-Патала, а потом вернуться обратно. Но самой большой неожиданностью для совсем уже расчувствовавшегося Лация оказалась благодарность старейшины племени. Тот подвёл его к лодке и показал на десятка полтора кожаных мешков на дне. Поверх них лежали глиняные боги, которых сделал его сын.

– Благодарю тебя! – Лаций прижал руку к груди и перелез через борт. Он наступил на один из мешков, и снизу раздался странный шуршащий звук, как будто там был песок. Лаций ткнул в него носком рваной сандалии и замер от неожиданной догадки. Такой тихий звон могло издавать только золото. Значит, это было то золото, которое украл у раджи Патья! Теперь оно лежало на дне лодки, в которой Лаций отправлялся навстречу своему спасению.

– Не надо много говорить, – произнёс старейшина. – Мы будем помнить тебя. Нам это не надо. Пусть это поможет тебе добраться до твоего дома!

Лаций только развёл руки в стороны и ничего не ответил. А на следующий день три больших лодки медленно отплыли от грязного берега и направились к водам большой реки. Там находились большие греческие города, и Лаций верил, что на этом его злоключения закончились.

Глава 17

Дорога до города Камбей осталась в памяти как постоянная смена душного, влажного дня и приятной прохладной ночи с тысячами звёзд над головой. Во время пути Лаций смог, наконец, поговорить с Апамом о золоте. Однако на предложение забрать его обратно и отдать новому радже, тот с ироничной улыбкой отказался.

– Мне дороже всего вот это, – произнёс он и достал из кожаного мешочка на груди маленький камень.

– Ух ты! Сохранил? Надо же! А я думал, что потерял, – удивился Лаций.

– Ты подарил его мне! Этот камень редкой красоты. Он чистый и прозрачный. Я часто смотрю на него, когда мне трудно. И мне это помогает. Как тебе твой амулет, – он показал на чёрный круг у Лация на груди и заговорил о другом. – Завтра надо уплывать. В этом городе много плохих людей. Они ничего не делают, живут воровством и убийствами… и могут на нас напасть.

На рассвете лодки снова тронулись в путь и теперь уже не останавливались до самой Деметрии-Паталы. Судя по звёздам, они двигались на север, а, значит, приближались к Азии. Увидев знакомые формы стен, башен и узкие ворота, Лаций понял, что здесь живёт намного больше греков, чем в тех местах, откуда они прибыли. Несмотря на его желание сразу нанять корабль и отплыть в сторону города Харакса, который находился в месте впадения реки Тигр в Синус Персикус, молодой жрец попросил его подождать несколько дней, чтобы осмотреться в этом городе и не совершить ошибку. Когда Лаций узнал, что беспечные и доверчивые купцы часто соглашались на дешёвые предложения местных моряков и после этого их больше никто не видел, он вынужден был с ним согласиться.

Первый день ушёл на то, чтобы осмотреться в городе: он слушал разговоры на улицах, на торговой площади, у ворот, на пристани и понял, что римлян здесь никогда не было. Да и греки тоже были в третьем поколении. Говорили, что где-то в городе жили приглашённые мастера ораторского искусства из Афин и Крита, но Лаций не стал расспрашивать о них, стараясь не привлекать к себе внимания. Однако сделать это было трудно. Почти все жители города были ему по плечо, поэтому его бритая голова и шрам поперёк лица привлекали немало взглядов. К вечеру второго дня они сели с Апамом на берегу, и жрец сказал ему, что в городе уже говорят о странном греке, который совсем не похож на грека, хотя и говорит на греческом.

– Наши гребцы слышали, как рабы в порту обсуждали наши лодки. Мы не сможем незаметно перегрузить золото и ткани на другой корабль. Это заметят.

– Это точно, – согласился Лаций.

– Завтра надо будет отплыть чуть дальше. Там, на берегу, есть небольшой храм. У местных жрецов мы будем в безопасности.

Апам оказался прав. Через три дня они добрались до храма и, перенеся всё, что было в лодках, за его стены, смогли спокойно заснуть. Утром прибежали гребцы и сказали, что ночью кто-то пытался сломать их лодки. Все доски внутри были сломаны, половины вёсел тоже не было.

– Надо было мне не ходить в город, – со вздохом сожаления заметил Лаций.

– Ничего, лодки можно починить. Мы вовремя успели спрятать груз. А вот если бы они убили людей, было бы хуже… – теперь уже вздохнул Апам. – Пока гребцы будут заниматься лодками, тебе надо спросить своих богов, куда спрятать груз, – многозначительно добавил он.

– Да уж… Ты прав. Вон, глиняные боги стоят. Их сын старейшины сделал. Может, такие же отлить? – ответил Лаций. Брахман подошёл к одной из статуй, которая лежала на песке, и опустился перед ней на колени. – Ты, что, будешь произносить молитвы? – усмехнулся Лаций.

– Нет. Иди сюда! – спокойно ответил тот. – Посмотри, я, кажется, придумал, куда спрятать твоё богатство, – радостно улыбаясь, заметил Апам, постучав по голове Зевса.

Через неделю всё было готово, и жрец отправился в город, чтобы найти корабль. Когда к берегу около монастыря подошли два судна, оставшиеся с Лацием гребцы уже были готовы загрузить на борт большие мешки с вещами и тканями, глиняные фигуры богов и тридцать высоких и тяжёлых кувшинов, горлышки которых были запечатаны воском и обтянуты кожей. На большом двухмачтовом корабле везли товары местных купцов в Азию и Парфию. А второе судно, в два раза меньше, с одной мачтой и вёслами, было занято только наполовину. Его команда с удивлением наблюдала за тем, как полуголые индусы, пыхтя и потея, таскали тяжёлый груз. Их капитан сказал, что они будут готовы отплыть сразу после загрузки.

Лаций поблагодарил Апама за помощь и поднялся на борт. За поясом у него было два мешочка с монетами, которые жрец привёз ему из города, так что теперь можно было спокойно расплачиваться ими до самого Тигра. С ним на корабле плыли ещё четыре купца греческого происхождения. Они разговаривали между собой, обсуждая, в основном, товары и цены в разных городах, и больше спали, стараясь не мешать капитану и морякам во время плавания. Пройдя, по их словам, половину пути, суда зашли в город Неоптана, пополнили запасы воды и продовольствия. Там Лаций купил корни дерева, из которых выделялось масло, источавшее невероятно нежный аромат, похожий на лаванду. Ему хотелось хоть немного перебить запах тухлой рыбы, который шёл из трюма и становился особенно невыносимым во время качки.

Во время одной из остановок он долго ждал на берегу, пока капитан вернётся со своими людьми с торговой площади. Жара и невероятная духота, стоявшие здесь днём и ночью, заставили его снять рубашку и залезть в воду. Он купался и радовался на зависть четырём грекам, которые изредка бросали в его стороны косые взгляды, делая вид, что им безразлично. А в это время со стороны пристани за ним внимательно наблюдали два других человека. Один был капитан корабля, на котом приплыл Лаций, а другой – большой толстый купец с лысым теменем и остатками рыжих кучерявых волос над ушами. Выцветшая, седая борода широкой волной лежала на его необъятном животе и двигалась вверх-вниз при каждом вдохе и выдохе. Капитан подобострастно посмотрел на купца и хрипло прошептал:

– Главный брахман был с ним в городе, когда мы отплывали. Я точно знаю. Он сам привёз туда этого, со шрамом. У него точно есть деньги. Но он не купец. У него на груди амулет такой чёрный, круглый. На кожаном ремешке. И всё. Чёрный-чёрный. Я такого не видел никогда. Там три круга, и всё.

– И что тут такого? – хмыкнул толстяк.

– Он не ломается. Сильнее камня!

– Как это? – рыжий грек повернулся к капитану, и у него в глазах промелькнуло подозрение.

– Вот так! – довольный тем, что хоть чем-то может удивить такого важного человека, расплылся в улыбке моряк. – Нам надо было монету разрубить пополам, и брахман её на пристани на доску положил. Ну, топор её только в дерево вбил, и всё. Тогда жрец монету на камень положил, но камень разбился. Понимаешь? Так вот этот, со шрамом, снял свой амулет, положил его под монету и раз! Одним ударом монету пополам, а амулет целый. Вот так… – он показал жестом, как монета ломается на две части, но на его собеседника это впечатление не произвело.

– Значит, амулет… Это он…

– Кто он? – не понял капитан.

– Да так… Один человек… А что он везёт? – спросил грек.

– Тридцать кувшинов с вином и пшеницей. Ну… мне так сказал на загрузке. Тяжёлые. Даже не падают. Стоят, как колонны.

– Пшеницу? Странно… и брахман, говоришь, его провожал?

– Да.

– Выкинь его за борт, а кувшины и амулет привези мне!

– Что? Как это выкинуть? – с испугом спросил капитан. Он посмотрел на протянутые ему пять монет и опустил взгляд. – Убить? Так нельзя… – пробормотал он. – Там же ещё четыре купца.

– Ну и что? А что ты так на меня смотришь? Испугался? Ладно, на ещё пять монет! Утопи его вместе с купцами, и дело с концом. Понял? – он сунул моряку в руку пять монет, которые сразу изменили его настроение.

– Да, – разрываясь между жадностью и страхом, прошептал тот, чувствуя, как у него пересохло в горле.

– Привезёшь кувшины в Харакс. Я буду ждать тебя там на пристани. Мне потом надо в Зевгму плыть. Если всё сделаешь, возьму твой корабль под товар.

– Правда?! О-о!.. Это очень хорошо! Благодарю тебя! Пока ты будешь в Каррах, я могу постоять в Зевгме, чтобы тебе не разгружаться. А потом вернёшься из Карр и заберёшь свой товар для Антиохии. Это в другой стороне всё-таки! – воспрянул духом капитан. Дорога от города Харакса до Зевгмы проходила по Тигру и Евфрату и возить товар по ней было очень прибыльным делом. Там всегда можно было найти много желающих отвезти что-нибудь обратно, и моряки никогда не оставались без работы.

– Сначала сделай, как я сказал, а потом уже будем говорить! И не забудь медальон! Он мне нужен, понял? – грубо ответил купец.

– Да, да, – закивал головой капитан. Монеты приятно тянули ладонь вниз, но он теперь уже мечтал о другом вознаграждении. Разыгравшееся воображение рисовало картины сказочной прибыли, и жадность подталкивала прямо сейчас узнать, сколько его собеседник заплатит ему за дорогу до Зевгмы. Однако толстый грек уже развернулся и направился к лежавшим под навесом грузчикам. Капитану ничего не оставалось, как спрятать деньги и отправиться на корабль. Подойдя к своему судну, он сердито крикнул морякам, что они отплывают на рассвете.

Скоро должна была наступить ночь, и все вокруг стали готовиться ко сну. Лаций сошёл на берег, справил нужду и вернулся, внимательно осмотревшись по сторонам. Всё было спокойно. Он не придал значения тому, что старый капитан остался на их судне и внимательно наблюдал в это время за ним из-за спущенного паруса.

Ночь была спокойная и тихая. Все спали, и только хозяин судна ворочался, думая, как ему попросить у Андромаха побольше монет за такое неприятное дело.

Весь следующий день они плыли под парусом вдоль берега и ближе к вечеру остановились у большого острова Оаракта. Лаций не слышал раньше такого названия и подошёл к борту, чтобы посмотреть, что это за место. Берег был совсем рядом, но, судя по воде, здесь было глубоко и корабли могли подходить очень близко. С другой стороны виднелся край большой земли.

– Зачем мы остановились? – спросил он одного из моряков.

– Не знаю. Капитан дал команду, – пожал плечами тот. – Сейчас придёт сюда, – он кивнул на второе судно, с которого спускали на воду небольшую лодку.

– Капитан, зачем стали? – нырнув под парусом и забравшись на нос, крикнул Лаций.

– Надо и остановились, – недовольно буркнул тот. Ответ был странным.

– Наверное, в проливе трудно идти ночью, – сочувственно заметил один из греков.

– До ночи ещё далеко… А, что, пролив длинный? – поинтересовался Лаций.

– Да, полдня пути… – прозвучал короткий ответ. Разговор прервался, и все стали смотреть на поросший густым кустарником берег.

Сзади раздался непонятный шум, но обернуться Лаций уже не успел – ловко наброшенная на шею верёвка сразу же затянулась мёртвым узлом. Его сбили с ног и связали по рукам и ногам. Рядом бросили четверых греческих купцов. Капитан наклонился и стащил с шеи медальон. Лаций вспомнил слова жреца о наивных купцах и жадных пиратах. Однако сейчас это уже было бесполезно. Их обыскали, забрали все деньги и оттащили на корму.

– Что ты делаешь? – прохрипел он в спину капитану. Но тот даже не повернулся. Судя по всему, их собирались выбросить за борт. Однако этого не произошло. Моряки стали перегружать в лодку товары греков и кувшины Лация. Несчастные купцы только теперь заволновались и стали кричать, чтобы их пощадили, но на них никто не обращал внимания. Погрузка продолжалась долго. Наконец, почти все товары были доставлены на большой корабль. Здесь оставались только глиняные статуи богов. Моряки подтащили их к краю, но устали и остановились.

– Зачем они нам нужны? – спросил один из них.

– Эй, капитан, эти боги нужны? – крикнул другой, сложив руки у рта. На большом корабле зашевелились и через некоторое время прокричали:

– Брось там! Капитан сказал, что глина ему не нужна. Пусть молятся сами. Боги им помогут! – после этих слов раздался дружный громкий смех. – Руби дно и давай сюда! – моряки сразу же оставили статуи и стали пробивать доски на дне большим топором. Когда вода хлынула внутрь, они поспешили покинуть судно и спустились в лодку. Вскоре на большом корабле подняли паруса, и Лаций увидел, как они стали медленно удаляться в сторону пролива.