Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

На следующий день утром Андромах с двумя помощниками повёз на рынок большую повозку с мешками, а все остальные стали загружать еду и воду. К вечеру он вернулся с другим товаром, и до наступления темноты гребцы перегружали его в лодки, чтобы следующим утром отплыть в Деметрию-Паталу.

Спать легли поздно. Лаций уже почти заснул, когда над головой раздался странный шелест. Он почувствовал на лице дуновение тёплого ветра, но открыть глаза не успел – на него набросили парус и ударили по голове чем-то тяжёлым. Вместо того чтобы притвориться мёртвым, он стал сопротивляться и получил второй удар, который свалил его на дно лодки. Больше он ничего не помнил.

Глава 4

Сквозь шум в ушах прорывались чьи-то голоса. Затылок раскалывался от тупой, пульсирующей боли… Не открывая глаз, Лаций попытался пошевелить рукой, но у него ничего не получилось. С ногами было то же самое. Веки немного приоткрылись, и крики вокруг сразу стали громче, как будто глаза помогали их слышать. Какие-то люди с тряпками на голове и серых набедренных повязках подхватили его и поднесли к важному вельможе. У того на голове был знакомый Лацию белоснежный тюрбан. Важный сановник был одет в длинную белую рубашку, штаны и узкие остроконечные сандалии из цельной кожи. Всё стало ясно, когда издалека донёсся голос менялы, который обвинял Лация в краже монет, доказывая преисполненному важности чиновнику в белом тюрбане, что все беды у него произошли именно из-за этого чужестранца. Нудный голос жаловался, что обладатель шрама угрожал ему двумя ножами и забрал очень много монет. А потом убежал на пристань, где хотел уплыть на большой лодке. Полуголые слуги развязали Лацию руки, сняли одежду, обыскали и нашли два ножа. Краем глаза он видел, что они держали в руках только ножи. Значит, мешочек украли ещё раньше. Или… тут он вспомнил о ночном нападении. Значит, его обворовали рабы Андромаха! Тот ходил на рынок и там, наверняка, повстречался с менялой. Естественно, жадный торгаш рассказал ему о камне, и хитрый грек сразу позарился на его камни. Он вернулся и приказал своим людям напасть на него ночью. Теперь всё было понятно.

Лаций лежал, совсем голый, и с трудом растирал затёкшие кисти. К нему подошли два раба.

– Не надо… завязывать руки, – он не слышал своего голоса, только хрипение и свист.

– Что он говорит? – крикнул вельможа в белом тюрбане.

– Руки… – скривился Лаций. – Я не чувствую рук.

– У него болят руки, – подобострастно подсказал меняла, и, к удивлению всех, важный чиновник проникся состраданием.

– Привяжите его за ногу! – приказал он. – Голый он всё равно никуда не убежит, – однако суровый взгляд и сросшиеся на переносице густые брови не сулили ничего хорошего.

Через какое-то время пальцы на руках и ногах стали покалывать и в них вернулась боль. Лаций смог сесть и увидел, что на нём ничего нет, кроме купленных на рынке высоких сандалий. Слуги почему-то не сняли их. Он скривил губы в усмешке, потому что, помня совет Павла Домициана, засунул между большим и средним пальцами по два больших камня.

– Ты кто? Скажи, зачем ты украл деньги? – наконец, спросил его преисполненный важности сановник.

– Я плыл в Деметрию, – с трудом преодолевая боль от каждого слова, начал он и постепенно рассказал всё, что произошло с ним накануне. В конце Лаций повернул голову к меняле и спросил: – Ну, а с тобой Андромах поделился? Он украл у меня мешочек с камнями. Там было штук пятьдесят, – он специально преувеличил количество и, заметив, как вытянулось лицо торгаша от обиды и разочарования, с напускным сочувствием добавил: – Понятно… Он всё забрал себе. А тебе ничего не дал. Что же ты так глупо его отпустил, а?

– С кем ты был? Что украл? Говори! – приказал главный индус, и в его глазах промелькнули искры жадности.

– Он украл драгоценные камни у одного богатого купца, которые тот вёз в подарок всесильному радже Бугхарадже! – с желчью в голосе вдруг выкрикнул меняла. Но в глазах у него застыли слёзы жалости к самому себе. Бедолага поверил словам Лация и не мог простить себе такой глупости, но было уже поздно. – У этого вора был целый мешочек с камнями! Такими большими, как слеза Будды. Это он украл их!

– Украл драгоценные камни? Камни для раджи?! – с негодованием выкрикнул чиновник, и его глаза налились кровью. – Нет, ты не умрёшь просто так! Отпустите палача! Отвезём этого негодяя в столицу Караватшару! Там по нему пройдёт слон! Ты умрёшь на глазах нашего великого раджи! Ведь ты украл его камни! – он плюнул на Лация, но слюна повисла у него на бороде, и от этого вельможа ещё больше разозлился. Все его крики на странном языке переводил маленький худенький человек с кучерявой бородкой и усталым, застывшим взглядом. Когда его хриплый голос перешёл в кашель и затих, Лаций не знал, что делать – радоваться или плакать. Меняла предал его дважды, но это предательство спасло его от неминуемой смерти. Однако смерть всё равно была неминуема, хоть и немного позже. Внезапно к горлу подкатила тошнота, и голова стала как каменная. Потеряв сознание, Лаций завалился набок и ткнулся ухом в пыль, прямо у ног разгневанного чиновника. Он так и не узнал, сколько времени провёл в таком состоянии.

Тусклый свет забрезжил узкой полосой между век, и в голове постепенно стали появляться обрывки слов и мыслей. Боль в затылке не прошла, но он был жив. Наверное, это было хорошо, однако ему это было безразлично. Откуда-то доносился шум дождя. Лаций с трудом повернул голову и увидел совсем рядом каменные стены, грязные и скользкие. Звук шёл с другой стороны. Там, кажется, был костёр. По стенам плясали жёлтые блики пламени. Он подполз ближе. Голова упёрлась в толстые круглые палки решётки, он снова лёг на сырой каменный пол, уставившись неподвижным взглядом на огонь. Рядом сидел стражник. Над ним в стене торчал факел. Чуть дальше виднелся чёрный проход. Шум дождя доносился оттуда.

На следующий день ему удалось узнать у охранника, что он находится в тюрьме большого индийского города Дахал. Здесь было много узников, но с ним в пещере находился всего один – молчаливый индус с высоким лбом и проседью в бороде, в штанах и рубашке, с поясом, что говорило о его непростом происхождении. Длинная борода у него свалялась и торчала в разные стороны, как ветки кустарника. И ещё он постоянно дёргал своим горбатым носом, как будто хотел согнать надоедливую муху. Но мух здесь не было, и это движение вызывало у Лация слабую улыбку. Два раза в день к этому странному человеку кто-то приходил, но стражник не пускал просителя и разрешал только оставлять несколько лепёшек и воду. В камеру охранник приносил только воду, а лепёшки съедал сам. Всем заключённым раз в день давали мягкие стебли каких-то растений и что-то, похожее на бобы. На пятый день своего заточения Лаций решил попытаться ещё раз поговорить со стражником. Тот знал кое-какие греческие слова. После долгого обмена жестами ему удалось объяснить ленивому мздоимцу, что ему очень хочется есть. В ответ раздался громкий смех. На следующее утро, когда индусу снова принесли еду, Лаций не сдержался.

– Не носи еду! – крикнул он громко на греческом. – Охранник съедает всё сам! – от звонкого эха все остальные узники сначала замерли, а затем бросились к своим деревянным решёткам и уставились на слабое пламя огня у чёрного прохода. Там виднелись две фигуры – стражника и того человека, который приносил лепёшки. Они о чём-то оживлённо разговаривали, и через какое-то время, постоянно оглядываясь по сторонам, к решётке подошёл невысокий незнакомец. Это был молодой человек в длинной рубашке с рукавами, как у Лация, только без пояса. За ним вяло плёлся стражник. Незнакомец произнёс несколько слов на своём языке и поклонился индусу в камере. Тот даже не пошевелился. После этого он повернулся к Лацию.

– Ты кто? – спросил он по-гречески. Лаций хотел встать, но не смог.

– Ох! – вырвалось у него, и рёбра пронзила острая боль. Он скривился, но в голове уже промелькнула мысль, что этот человек говорил на греческом, как на родном языке. – Меня схватили в порту… там, где море… я плыл в Азию. Меня обманули. И обвинили в воровстве.

– А… Так ты вор?.. – с сожалением покачал головой незнакомец.

– Я не вор! – прохрипел он с возмущением. – Я… я… – Лаций хотел сначала сказать, что он римлянин, легат и никто не смеет называть его вором, но глубокий вдох вызвал новую волну опоясывающей боли в груди. Это было хорошим напоминанием о тщетности подобных объяснений. Стиснув зубы, он произнёс: – Мне тяжело говорить. Ты можешь принести еды?

– Еды? – в голосе молодого индуса прозвучало нескрываемое изумление. – Нет, нет. Это невозможно! Меня не пустят сюда, – зашептал он, как будто боялся, что кто-то может услышать его слова, но потом, видимо, понял, что это выглядит глупо, и стал говорить спокойно: – Надо заплатить стражникам. Я даю каждый день одну монету наверху и одну монету здесь, внизу. Чтобы передать еду моему господину.

– А-а, понятно, – пробормотал Лаций. – Но твой господин не видит этой еды. Её нет. Нет и всё! Этот стражник всё съедает сам!

– Я тебя хорошо слышу. Не кричи! – оборвал его незнакомец. – Сегодня я отдал три монеты, чтобы подойти сюда. Ты закричал по-гречески, и я это услышал, поэтому я отдал ему всё, что у меня было.

– Я всё понял, понял… Тебе нужны деньги… Как тебя зовут? – стараясь не вдыхать глубоко, спросил Лаций, увидев, что стражник что-то сказал человеку за решёткой и тот сделал шаг назад.

– Патья.

– Так ты грек?

– Да, а ты, кажется, нет, – с сомнением ответил слуга его сокамерника.

– Я жил в Греции. Но скажи, ты можешь достать еды? Нормальной еды? И желательно мяса?

– Я уже говорил тебе, – негромко ответил Патья, – что меня не пустят…

– Да, да, говорил! – перебил его Лаций. – Но если ты заплатишь две… или три монеты? Или даже пять?

– Пять монет? Откуда мне их взять? – недовольно поморщился молодой грек.

– В этом городе есть торговая площадь? Здесь есть купцы? – быстро спрашивал Лаций, боясь, что тот уйдёт.

– О! – воскликнул Патья. – Конечно, есть! Это самый большой город. Здесь живёт сам раджа!

– А менялы есть? – продолжал допытываться Лаций.

– Менялы? Ты шутишь? Конечно, есть!

– Ну, вот и хорошо. Принеси воды, и я скажу тебе, где взять монеты, – Лацию надо было, чтобы стражник отвлёкся и не видел, как он достанет из вонючей сандалии маленький камешек. Когда Патья вернулся и под недовольное бурчание охранника просунул ему небольшую чашку с водой, Лаций осторожно вложил ему в ладонь камень и сказал: – Сожми руку и не открывай, пока не выйдешь. Ты сможешь обменять это на очень много монет, поверь мне! Поэтому тебе должно хватить и на стражников, и на еду. Только не забудь о мясе, пожалуйста! – добавил он в конце, видя, что грек опешил и не слышит его. – Мя-со-о!.. Там должно хватить надолго…

– Мясо? Да, да, конечно, я попробую, – пробормотал тот и поспешил к черневшему провалу в стене. Там был выход.

На следующий день стражник сам открыл решётку и занёс туда небольшой кувшин и две корзины с едой. Молодой грек стоял рядом, скрестив руки на груди и довольно улыбаясь.

– Сколько дал? Три или четыре монеты? – спросил его Лаций, довольно потирая руки.

– Две. Больше нельзя. Это может испортить его, – важным тоном сообщил Патья, как будто за одну ночь стал главным надсмотрщиком этой тюрьмы.

– Скажи своему хозяину, что я предлагаю ему разделить со мной эту еду! – попросил он. – Скажи это вежливо, как у вас тут принято.

Грек перевёл слова Лация, но хмурый индус, внимательно посмотрев на него колючим взглядом, отвернулся к стене. Патья пожал плечами и вышел. Охранник тихо закрыл дверь и отошёл к своему месту. Стало темно. Лаций засунул руку в корзину и на ощупь достал несколько лепёшек. Потом по запаху нашёл мясо и завернул его внутрь. Подойдя к индусу, он сел рядом и толкнул его в плечо.

– Давай, не отворачивайся! Еда вкусная. Поешь! – Лаций протянул ему завёрнутое в лепёшки жареное мясо, и невероятный запах заставил его самого несколько раз сглотнуть слюну. Не дождавшись ответа, он сунул лепёшки соседу в руку и с радостью впился зубами в свой кусок. Видимо, голод и запах сделали своё дело, потому что вскоре в камере уже раздавалось довольное чавканье двух человек, после чего был откупорен кувшин и поверх лепёшек с мясом в живот последовало слабое терпкое вино. Что было потом, никто из них не помнил, потому что они, не просыпаясь, проспали до следующего прихода слуги индуса.

Глава 5

Теперь Патью стали пропускать прямо к решётке, ему разрешалось разговаривать и даже передавать одежду. Через пять или шесть дней Лаций стал чувствовать себя намного лучше, и боль в груди стала проходить. Однако страх неизвестности стал мучить его теперь сильнее, чем раньше. Мысли о смерти доводили его до сумасшествия, и он несколько раз ловил себя на том, что начинает разговаривать сам с собой. Ночью он даже вскакивал от собственного крика. Чтобы хоть как-то отвлечься и действительно не сойти с ума, он решил собирать большие и средние камни, которые мешали лежать на полу, и складывал их у стены. Однажды Лаций заметил, что его сосед сидит у решётки и раскладывает собранные им камни на полу. В слабом свете факела были видны нарисованные на пыли квадратики. Попытка узнать, что тот делает, ни к чему не привела – индус не говорил на греческом. Он в молчании двигал камни, которые явно были разложены в определённом порядке, и о чём-то думал. В этот день он просидел так до тех пор, пока не пришёл кучерявый черноволосый слуга и не передал им две корзины с едой. Хмурый индус что-то сказал ему, и тот с удивлением посмотрел на Лация.

– Великий Синг хочет поговорить с тобой, – сказал он тихо. – Мой господин разрешает сообщить тебе, что он брат раджи Бугхараджи. Тридцать дней назад его обвинили в заговоре против раджи и бросили в тюрьму. Теперь его должны казнить.

– Прямо как меня! – заметил Лаций, и кусок лепёшки застрял у него в горле. Чтобы отвлечься, он стал расспрашивать слугу пожилого индуса о жизни. Юный грек рассказал, что его отец был сыном давно приехавших в Индию македонских купцов. Мать происходила из местного племени землепашцев. Также Лаций узнал, что их с Сингом должны были казнить вместе, но после своего возвращения из храма солнца раджа заболел и не мог подняться с ложа. Так как казни были его любимым развлечением, особенно с участием слонов, то советники раджи приняли решение дождаться его выздоровления.

– Мой господин, великий Синг хочет научить тебя шатранж77
  Шахматы (хинди).


[Закрыть], – сообщил в конце Патья. – Это помогает проводить время и занимает ум.

– Что это такое? Камешки двигать? – недовольно расчёсывая укус какого-то насекомого, спросил Лаций. Патья долго объяснял ему название камней и как их двигать по квадратикам, но дело продвигалось с трудом. Даже когда стражник зажёг ещё один факел и воткнул его в стену рядом с решёткой, Лаций не стал понимать лучше. После того, как Патья ушёл, они ещё несколько раз пытались поиграть в камни, но вскоре Лацию это надоело и он стал просто раскладывать их по квадратам, как центурии и манипулы. Потом эти центурии стали двигаться, перестраиваться в колонны, разбивать друг друга на части, но, в конце концов, это ему тоже надоело, и он лёг у стены. В голову пришла мысль, что если раджа будет долго болеть, то они сойдут с ума в этой тюрьме. Насекомые и ползающие по углам скользкие черви были не так страшны, как постоянная сырость и полумрак. От них в голове всё начинало кружиться и реже хотелось открывать глаза. Когда слуга в очередной раз принёс еду, Лаций открыто спросил его о побеге. Сил терпеть уже не было. Ожидание казни оказалось хуже самой смерти. Поэтому Лаций попросил принести ему нож. Но Патья и его господин одинаково вздохнули и покачали головой.

– Ты не убежишь отсюда, – сказал молодой слуга. – Это большая пещера в скале. Там выход к колодцу, – он кивнул в сторону сидевшего у прохода стражника. – Вверх тебя поднимают на верёвке. Садишься в клетку, и поднимают.

– Почему нас не могут поднять в клетке? – спросил Лаций.

– Один человек – одна клетка. Можно поднять только одного. Когда стражники наверху увидят тебя в клетке, то отпустят верёвку, и ты упадёшь вниз. Всё, смерть. Убежать нельзя. Никак.

– А как же тебя спускают и поднимают?

– Я – слуга моего господина. Жена раджи разрешила мне посещать моего господина. Ведь это его брат! – объяснил Патья.

Лацию оставалось только ждать исполнения приговора. Иногда он двигал камешки вместе с Сингом, иногда сам, представляя, что это римские легионы. Но однажды индус тоже решил подвигать с ним центурии и выстроил на земле несколько линий из своих камней. Лаций удивлённо поднял брови вверх, потому что перед его тремя квадратами стояла армия противника. Это напоминало парфян и хунну, которые двигались все вместе, одной толпой. Но удивило его не это. Сидевший у решётки Синг, оказывается, понимал, что он делает, а, значит, был воином. Лаций с радостью показал ему, как его центурии прорывают тонкие линии обороны, а Синг – как его воины окружают легионеров со всех сторон. Так они играли несколько дней, пока неожиданно в глубине пещеры не послышался взбудораженный голос Патьи. Через какое-то время к нему присоединились ещё какие-то люди и, судя по напряжённому взгляду индуса, произошло что-то важное.

В темноте, наконец, замелькали факелы, и к решётке спешно подошли несколько человек. Судя по внешнему виду, это были важные сановники: на них были чистые рубашки, большие тюрбаны и обувь. Но стражников не было. Только один, который до этого сидел у выхода, а теперь подбежал к решётке и стал быстро выдёргивать из засова колышки.

– Это всё? – со вздохом произнёс Лаций, устало поднимаясь с каменного пола. Кости ныли, как будто его долго били палками по всему телу. Он ещё не успел понять, что происходит, как Патья бросился к грязным ногам Синга и стал целовать их, обнимая за лодыжки. Стоявшие за решёткой сановники склонились в поклоне и стали хором что-то говорить. На подготовку к казни это не походило. Хотя, кто его знает, может, здесь так с уважением относились к людям перед смертью?.. Но где же верёвки и охрана? Их не будут связывать? Лаций, нахмурившись, продолжал наблюдать. Наконец, Синг что-то сказал и показал на него. Патья вскочил и поклонился теперь ему. Это выглядело совсем странно.

– Великий раджа Синг говорит, что ты хороший человек и будешь принят в его дворце. Ты делился с ним едой, и он должен отплатить тебе благодарностью.

– В каком дворце? – пробормотал Лаций, начиная понимать, что боги снова изменили его судьбу. Синг в сопровождении знати направился к выходу, и пока они все по одному поднимались наверх, Патья успел рассказать, что раджа Чола Бугхараджа умер накануне от тяжёлой болезни, и теперь правителем будет его родной брат Синг. Он сыпал именами и названиями, перемежая слова двух языков, но для Лация самым важным было узнать, как побыстрее уйти или уехать из этого города к морю. В ответ он услышал, что это может решить только великий раджа.

Глава 6

Тяжёлое заточение в тюрьме сменилось неожиданным заточением в роскошном дворце. Вода, масла, чистая рубашка и сандалии – всё это было приятно. Брадобрей тоже оказался очень кстати. Бритьё было приятным. Причём, с вязким ароматным маслом вместо глины, как раньше. Боги как будто решили возместить недостаток уюта, тепла и заботы, которых он был лишён столько лет, и теперь щедро одаривали его за прежние лишения. Но безделье угнетало Лация. Даже рабыни в соседней комнате, из которых он мог выбирать себе каждую ночь новую, не радовали его. Всё было слишком хорошо, но Лаций никак не мог избавиться от ощущения, что не свободен в этом красивом дворце, где за ним постоянно ходили и прислуживали не меньше десяти слуг. Патья приходил несколько раз в день и тоже задавал много одинаковых вопросов. Он даже нашёл ему говорящую на греческом служанку, но никто не мог сказать, как уйти из города и тем более – из дворца.

На десятый день после их освобождения из тюрьмы в городе был большой праздник. Лация привели в красивый светло-жёлтый дворец с полукруглой крышей, витыми колоннами и мраморными ступенями. Раджа Синг сказал своим чиновникам, что это его гость, и потом Патья, который стал теперь его советником, представил Лация всем присутствующим. Первой была жена бывшего раджи – Антазира. Новый раджа взял её в свой гарем. Он мог убить жену своего брата, но, как сказали брахманы, богам эта жертва была не нужна. Однако Лаций сразу увидел, что взгляды, которые раджа Синг бросал на жену своего умершего брата, были полны страсти и желания. Праздник длился два дня. От некоторых гостей Лацию удалось узнать, что до моря было далеко – не меньше пяти дней на лошадях и тридцати пешком. Но лошадей, при этом, нигде не было видно. После праздника что-то изменилось, потому что теперь каждый день Лация стали приводить к радже, и тот разговаривал с ним о войсках и войне. На все вопросы о возможности уехать, всегда звучал один и тот же ответ:

– Разве тебе здесь не нравится?

Позже Патья пытался объяснить ему, что лучше не спрашивать раджу об этом, потому что тот очень любит своих гостей и переживает, если им у него плохо. Стараясь чем-нибудь занять себя, Лаций стал ходить с ним к жрецам-брахманам, где издалека наблюдал, как те молятся многоруким богам, поджигая травы с горькими и резкими запахами; он стал помогать Патье учить детей Синга греческому языку, письму и истории и другим премудростям. Так каждое утро до полудня он проводил с ними, а затем шёл к радже. Рядом с детьми всегда были несколько евнухов и Антазира, новая жена раджи. Она немного говорила по-гречески, и Лацию разрешали отвечать на её вопросы. У неё были умные, внимательные глаза и тонкий прямой нос, над которым между бровей виднелся маленький красный кружок. Тихая и спокойная, она очень любила цветы и животных и много расспрашивала его о Риме и других землях. Предыдущий муж собрал для неё много животных, которых держали в специально построенных заграждениях недалеко от дворца. Она часто ходила туда с евнухами и детьми. Теперь к ним присоединялись Патья и Лаций. Её удивляло, что чужестранец знал, как обращаться с тиграми, и даже кормил их из рук.

Однако для Лация всё это было невыносимо однообразно и даже вкусные блюда, которые приносили молодые служанки, не радовали его. И вот однажды всё изменилось: раджа неожиданно приказал собрать всех воинов и объявил о походе против могущественного соседа на севере. Все чиновники радостно поддержали его, и только Патья испуганно забился в угол зала, услышав эту новость. Вечером он рассказал Лацию, что очень боится этого похода, потому что армия северного царства была очень большой, у неё были слоны и колесницы, много оружия и много людей. Дворец их правителя был выложен золотом, и все соседние правители завидовали ему, мечтая ограбить и разорить его столицу. Армия раджи Синга ушла на север, а Лаций и Патья остались в городе. Молодому греку доверили следить за оставшимися во дворце старыми сановниками и слугами.

Дожди шли ещё целый месяц. От Синга и его воинов не было никаких известий. Внимательные и безмолвные слуги кормили и поили Лация, он по-прежнему встречался с Патьей и детьми раджи, всё так же ходил с ними кормить тигров и леопардов, правда, теперь чаще сам, без евнухов и Антазиры. Расспросы о лошадях и дороге к морю привели его к одному храму, где он столкнулся с невысоким брахманом. Тот, увидев его, застыл, удивлённо подняв вверх брови. Он смотрел на амулет.

– Нравится? – спросил с ухмылкой Лаций, зная, что всё равно не услышит ответ. – Смотри, у меня ещё на плече такой есть, – добавил он и задрал рукав рубашки вверх. От скуки и однообразия он уже не знал, что делать.

– О-о… – невысокий лысый служитель неба выдохнул с удивлением, увидев три круга на его плече.

– Да, вот так… Всем нравится, но не очень помогает пока. Ладно, пойду дальше. Может там лошади есть, – вздохнул он и обошёл неподвижного жреца.

– Зачем ты ищешь лошадей, светлый человек? – неожиданно раздался голос сзади.

– О-о! Ты, что, говоришь по-гречески? – опешил Лаций.

– Я третий говорю. Мой отец говорил и дед говорил, – склонил голову брахман. – Твой знак на плече и… здесь… – он показал на грудь. – Откуда он у тебя?

– Это долгая история! – Лацию не хотелось рассказывать об амулете. – Ты лучше скажи, есть ли тут лошади?

Разговорившись, они присели на каменную лавку у большого бассейна, и жрец рассказал, что лошади есть только в храме за стенами дворца. Узнав о желании Лация добраться до моря, он сказал, что дорога сейчас плохая, но дойти можно. За двадцать дней. Так они проговорили довольно долго, и на следующий день Апам – так звали молодого брахмана – позвал его в древний храм за стенами города, чтобы показать Лация главному жрецу. По дороге они остановились у большой груды брёвен, где маленькие погонщики слонов, сидя верхом, крикливо погоняли животных, укладывавших большие стволы в кучу. Им помогали несколько юношей, которые крепили стволы верёвками, не давая им скатываться вниз. Апам и Лаций вынуждены были остановиться и присесть в тени высокого дерева.

– Куда ведёт эта дорога? Почему тут столько людей? – спросил он служителя неба.

– Эта дорога ведёт к храму жизни. На реке Сабармати. Люди идут туда, чтобы проститься со своими умершими.

– Там их хоронят?

– Нет, отдают реке. Она переправляет их в другой мир. И они смотрят оттуда на своих родных.

– Смотрят? – Лаций наморщил лоб. – Слушай, а куда ведёт река? – люди Лация волновали меньше, чем дорога к морю.

– К городу Намбей. Там самый большой храм солнца на побережье, – многозначительно ответил Апам, но ему уже было ясно, что побережье означало большие лодки, а на них можно было уплыть в другие города.

– Слушай, а сколько плыть до этого Намбея? – спросил он, но жрец не успел ответить, потому что со стороны сложенных брёвен раздался резкий хлопок и затем – трубный глас слона. Сплетённая из лиан верёвка лопнула и одно бревно скатилось вниз, ударив животное по ноге. Слон приподнял ногу, затем опустил, она опёрлась на ствол и соскользнула с него в сторону. Тревожно вскрикнув, огромная туша стала медленно заваливаться на сложенные брёвна, увлекая за собой сидевшего на голове погонщика. Тот отчаянно цеплялся за уши и шершавую кожу, но ничего не помогало – слон падал. Зацепив нижние брёвна, он завалился набок, и вслед за ним по склону покатились стволы деревьев. Внизу стояли женщины, которые вязали верёвки для брёвен. Рядом с ними, услышав шум, испуганно замерли несколько детей. Кто-то на дороге закричал, все стали махать руками, но женщины с трудом выпрямлялись и, слыша отчаянные крики сверху, ещё не понимали, что там происходит. Наконец, кто-то из них сообразил, что надо бежать, все всполошились, заволновались, размахивая руками, но всё это выглядело ужасно медленно и нелепо.

Лаций видел, что они не успеют убежать, но не знал чем помочь. Ему оставалось только стоять и с ужасом наблюдать за этой сценой. Время как будто остановилось. Огромные стволы медленно и неумолимо переваливались через скрипящие опоры, которые теперь наклонились к земле и напоминали сломанные копья. Женщины внизу с трудом вытаскивали ноги из грязи и пытались бежать. Некоторые падали, вставали и опять падали. Одна из них вдруг упала на четвереньки и осталась стоять в такой позе, крича не своим голосом. Лаций знал, что с ней происходит. Это была паника. Кричать или звать её было бесполезно. Неподалёку споткнулась и упала ещё одна женщина… Её первой настигло толстое бревно. Лаций поджал губы и повернулся к Апаму. Люди вокруг плакали и вопили, поднимая руки к небу. Но он старался не смотреть в их сторону. Он даже забыл о реке и городе, о которых хотел расспросить жреца.

– У судьбы много способов доказать людям, что они смертны, – грустно произнёс священнослужитель. – Причём, внезапно смертны.

– Да… – Лаций удивился, насколько эти мысли совпали с его ощущениями. И ещё с воспоминаниями: ужасная бойня в пустыне под Каррами, бой Варгонта, ужасы снежной пустыни у хунну, смерть Атиллы… – Так говорят твои жрецы? – спросил он.

– И да, и нет. Так говорит карма. Мы лишь передаём её людям.

– Я уже слышал что-то похожее там, в империи Хань.

– Мудрость спускается к ним с высоких гор неба.

– Греки тоже спустились сюда с неба? – усмехнулся Лаций.

– Нет. Первыми были не греки. Первым был царь Александр. А греки пришли потом. Много греков. И все они были купцы.

– Да, далеко забрались. Зачем?

– Александр – за славой, а купцы – за золотом. Ты ведь тоже пришёл сюда не зря. Только ты этого не видишь.

– Меня ведут боги. Но тебе это трудно понять.

– Наверное. Пойдём, слоны уже ушли, – печально кивнув в сторону пустой дороги, сменил тему жрец. Он шагнул в пыль босыми ногами и первым прошёл там, где только что прокатились два десятка стволов, неся смерть застрявшим в низине женщинам.