Текст книги "Римская сага. Возвращение в Рим"

Глава 43

Когда следующим утром в лёгкой дымке утреннего тумана показалась фигура Павла Отела, Лаций с облегчением вздохнул и сразу же провёл его в дом.

– Ты можешь мне помочь? – спросил он и объяснил, что хочет вернуть долг Публию Клавдию вместе с ним этим утром. Хитрец мог уехать, узнав, что Лаций хочет выплатить всю сумму в срок и тогда ему пришлось бы выплачивать огромные проценты. Поэтому Публия надо было застать врасплох как можно раньше и желательно с его любовником, монетарием Публием Клодием Туррином.

– А если его не будет там? – спросил Павел Отел.

– Я отправил старому монетарию письмо от имени их третьего любовника, темнокожего Клавдия Пизониса. Написал, что приду утром за деньгами, которые они мне должны.

– Хитро. Свидетели есть? – спросил Павел Отел.

– Да. Два гражданина Рима. Их приведёт туда Варгонт Рукумон, мой старый друг. Так что, они будут свидетелями для Публия, если он заявит, что у него их нет.

– Да, ты действительно всё предусмотрел, – одобрительно кивнул Павел, и они направились за повозкой к печально известному дому Сципиона, где временно жил у сестры юный щёголь Публий Клавдий.

Остановившись за углом, Лаций сделал знак, чтобы Павел и подошедший к ним Варгонт с двумя заспанными свидетелями пока постояли молча. Когда в серой пелене наступающего рассвета появились белые носилки с красными лентами, Павел Отел шепнул ему на ухо:

– Ты был прав. Это старый монетарий Публий. Клюнул всё-таки! Ну, что, пора?

– Нет, подожди. Надо, чтобы он зашёл. Тогда уже нельзя будет уйти просто так, – тихо ответил Лаций и продолжил внимательно наблюдать за носилками. Стоявший рядом Варгонт хитро усмехнулся и покачал головой. Четыре серебряных сестерция грели его кулак, но он подумывал о том, чтобы уменьшить сумму выплаты свидетелям наполовину, если их услуги не понадобятся.

Худощавый Публий Туррин, наконец, вышел из носилок на землю и пошёл к дому Сципиона. Лаций кивнул Павлу и Варгонту, и они поспешили вслед за ним. Позади негромко заскрипели колёса повозки. Когда Лаций подошёл к ступеням дома, молодой Публий с заспанным лицом стоял у дверей, удивлённо глядя на старшего друга, который тоже в недоумении смотрел на него, нахмурив брови. Было видно, что они ещё не поняли, что произошло.

– Приветствую тебя, Публий Клавдий! – громко произнёс Лаций, и от его взгляда не ускользнуло, как юноша вздрогнул и сжался, как от удара. – О, вот и твой старший товарищ Публий Клодий Туррин пришёл! Думаю, он не откажется помочь нам в одном приятном деле, которое значительно обогатит и тебя, и его? Вчетвером мы сможем быстро пересчитать золото, которое я должен отдать тебе за дом. Надеюсь, это не помешает твоей утренней трапезе и даже сделает её более приятной, – Лаций был сама любезность, хотя в душе ему было мерзко: он хотел побыстрее разделаться со всем этим и вернуться домой с чистой совестью. Но память о подлости этих людей в суде ещё не исчезла, и он не мог простить их просто так.

– У меня нет договора, – мрачно сказал Валерий.

– Не беспокойся, я сделал два новых, – выступил из-за спины Лация Павел Отел. Накануне вечером Лаций вместе с Фаридом переписали две копии и теперь они были в руках у судьи.

– Павел Отел… Но ты же судья? – пробормотал изумлённо монетарий Публий.

– Да, судья. Но закон не запрещает мне выступать адвокатом, – прозвучал резкий ответ. – Я прочитал все три копии. Они одинаковые, слово в слово. Так что, если нужны свидетели, можно позвать, чтобы приступить к формальностям, – коротко произнося фразы, как будто рубил с плеча, закончил Павел.

– Ты будешь считать здесь? Или занести в дом? – с наигранным любопытством спросил Лаций, и молодой нарцисс, чувствуя, что ему некуда деваться, приказал слугам помочь перенести мешки внутрь.

Когда к полудню они в третий раз пересчитали все монеты, Лаций бережно свернул подписанный свиток и спрятал его в деревянный чехол. Павел Клавдий не стал спорить и возмущаться. Наверное, неожиданность утреннего визита сыграла свою роль, и он не успел просто опомниться и прийти в себя. Дальше ему уже не оставалось ничего другого, как просто следовать указаниям Лация и Павла Отела. Упав в кресло, он бросил свой документ на золото и скрестил руки на груди. Варгонт, который помогал перекладывать мешки, вопросительно обвёл всех взглядом и осторожно спросил:

– Кажется, всё?

– Да, теперь всё, – ответил за всех Павел Отел, и они, не прощаясь, покинули бывший дом Цицерона, оглядываясь на огромные статуи в атриуме и фигуры двух мускулистых богов, которые поддерживали над дверями треугольный свод.

Зульфия встретила их радостными объятиями и сразу позвала в триклинию, чтобы они рассказали ей всё за трапезой. Но друзья сначала припали к кувшинам с водой, потому что за полдня нудной работы у них пересохло в горле, и только после этого Лаций, Варгонт и Павел прошли в дом. За едой Зульфия всё время сетовала на то, что ей надо вытягивать из них подробности и с ней никто не хочет говорить.

– Ну, откуда мы знаем, как была одета его жена? – возмущался в ответ Варгонт. – Мы пришли на рассвете. Она, может, ещё спала. Статуи были. Красивые. А вот служанок мы не видели. Да, дом у него большой. Но бассейна мы не видели.

– У него нет жены, – набив рот сыром с оливками, добавил Лаций. – Он любит мальчиков.

– О, боги! Тогда всё ясно! Говорят, бассейны в этом доме с золотым дном? – не унималась она.

– Мы не видели, поверь! – взмолился Варгонт.

– Только один, – спас его Павел Отел. – Остальные просто мраморные.

– Не может быть! – воскликнула Зульфия и стала засыпать их новыми вопросами.

После еды Лаций пошёл проводить Павла Отела до Форума, а Варгонт вынужден был пойти с Зульфией на рынок и Суббурскую улицу. Она хотела посмотреть, чем торгуют в Риме, какие здесь цены… и ещё какие одежды носят женщины. С ними пошёл и Дино Торчай, потому что там находились лавки тех менял, с которыми ему надо было встретиться по просьбе отца.

На Форуме ещё не знали о выплате долга, и Лаций попросил Павла пока не рассказывать об этом.

– Конечно, не буду, – усмехнулся тот. – Только знай, если ты что-то задумал, то у тебя время до вечера. Завтра уже все будут об этом знать.

– Да, понимаю, – недовольно поморщившись, ответил Лаций. – Проходу не дадут. Хорошо, что сейчас пока ещё носы воротят и в глаза не смотрят. Презирают…

– Это ещё ничего, если так. Хуже, когда начнут приходить домой и напрашиваться в клиенты. Сразу отказывай, иначе погибнешь от этих арделионов, – назидательно предупредил его Павел.

– Ты со мной, как с ребёнком разговариваешь, – улыбнулся он. – Закрою ворота и поставлю Варгонта охранять. Он знает, как с ними разговаривать. Прошу тебя, возьми это, – он протянул мешочек с десятью ауреусами, но Павел взял только две и сказал, что это и так много за такие услуги. На этом они разошлись, и Лаций поспешил найти владельца библиотеки Поллиона и других людей, которые дали ему деньги ещё до того, как возникли судебные проблемы. Также надо было заплатить ещё один ауреус жрецам в храме Юпитера за хранение денег Марка Мессалы. Там он столкнулся со старым жрецом и протянул ему золотую монету.

– Вот, Фортуна улыбнулась мне, – сказал Лаций.

– Ты нашёл золото этрусков? – с удивлением спросил старик.

– Нет, что ты! Честно говоря, я и не искал. Это всё мои друзья. Они помогли, – усмехнулся он, вспомнив встречу с Варгонтом. Услышав ответ, старик покачал головой, покрутил монету и со вздохом вернул обратно:

– Это не то золото. Отдай его тем, кто нуждается. Вспомни, может, ты кого-то забыл? В жизни всегда есть люди, о которых мы забываем, а потом жалеем, что не отблагодарили их, когда могли. Ведь тебе тоже есть о ком вспомнить… кто помог тебе в трудную минуту, а сейчас находится в забвении.

– Как красиво ты говоришь. Как оратор на Форуме. Я попробую вспомнить, кто ещё мог остаться в живых, но прошу тебя взять этот ауреус, чтобы я был спокоен.

– Хорошо. Но постарайся вспомнить всех.

– Даю слово! – пообещал Лаций и направился домой.

Глава 44

Дорога от храма Юпитера проходила по старой улице с потрескавшимися плитами и вонючими стоками. Она петляла вдоль холма, пересекаясь с узкими переулками, в которых друг на друге громоздились многоэтажные инсулы, а из окон слышались шум и громкая речь простолюдинов. На одном из таких пересечений Лаций вдруг остановился, увидев угол знакомого дома. Он не понимал, почему эти старые двери и стены с глубокими, чёрными трещинами вызвали у него странное щемящее чувство, но, оглянувшись по сторонам, в конце концов вспомнил, что именно здесь много лет назад он натолкнулся на носилки Эмилии, когда убегал от преследовавших его наёмников Клода Пульхера. Ноги сами понесли его в сторону уходящей вверх боковой улицы. Шаг за шагом в голове всплывали моменты той неприятной ночи, когда лунный свет спас его от неминуемой гибели. Благодаря ему Лаций видел гладиаторов и их главаря и не давал им приблизиться. Вскоре перед глазами возникла перекошенная узкая дверь. Она чудом держалась на петлях, и, увидев её, он с улыбкой покачал головой, потому что выжил в ту ночь не только благодаря лунному свету. В этот момент ему показалось, что за его спиной стоит жрец из храма Юпитера. Лаций резко повернулся, но вокруг были только простолюдины.

– Как же тебя звали?.. – сорвалось у него с губ, и несколько прохожих с удивлением оглянулись, не понимая его странного поведения. – Стробо, Лукро, Петроний?.. – не в силах вспомнить имя ночного помощника, он шагнул к двери и потянул её на себя. Внутри было темно. В дальнем углу на лавке зашевелилась чья-то тень, и оттуда донёсся женский голос:

– Сагус, ты?

– Нет, – ответил Лаций. Глаза уже привыкли к темноте, и он увидел, что там лежит старая женщина.

– Кто это? – испуганно спросила она. – Эй, Мария! Иди сюда! Здесь чужой! – закричала вдруг она таким истошным голосом, что Лаций от неожиданности вздрогнул. В комнату вбежала женщина средних лет в длинной накидке и с собранными на затылке волосами. В одной руке у неё был нож, а в другой – половина свежей сардины.

– Ты кто? – испуганно выдохнула она, как будто её ударили в живот. Лаций улыбнулся и поднял руку в знак приветствия.

– Я Лаций Корнелий Сципион, – как можно приветливее произнёс он, но, почувствовав, что к нему всё равно относятся с подозрением, добавил: – клянусь Минервой, не хотел вас пугать. Не бойтесь! Я… я просто хотел спросить…

– Ну, спрашивай, раз хотел, – недовольно проворчала старуха, приподнявшись на лавке. Вторая женщина помогла ей сесть, потому что та была слепой.

– Здесь жил один человек. Это было больше двадцати лет назад. У него были ножи. Да, кажется, он делал ножи.

– Здесь все делают ножи! – резко перебила его слепая, но теперь в её голосе послышалась заинтересованность. – А тебе, что, нож нужен?

– Может, и нужен, – подержал её интерес он. – Ты можешь сказать мне имя мужчины, который жил здесь двадцать лет назад? Он помог мне однажды… – Лаций не хотел рассказывать о событиях той ночи, потому что не был уверен, что здесь живут те же самые люди.

– Мы тут живём уже много лет, – со вздохом ответила она. – И наши родители тут жили. Так что говори точно, что тебе надо! – уже более сурово произнесла старуха.

– Вспомнил! Руфус! Его звали Руфус! Так он сказал, – воскликнул он, обрадовавшись, как ребёнок. – Вспомнил! Вы знаете Руфуса?

– Мама, ему нужен отец? – с недоверием глядя на Лация, спросила молодая женщина слепую старуху.

– Зачем тебе Сило? – фыркнула та.

– О, точно! Сило Руфус! – теперь он уже точно был уверен, что это было имя того человека, который помог ему той ночью. – Он жив?

– Жив! Куда ж ему деться? В кузнице своей возится, на дворе. А зачем он тебе?

– В кузнице? Он кузнец? – спросил он.

– Ну, да! Я ж тебе говорила! – слепая женщина всё ещё скрипела, как старая телега на ухабистой дороге.

– Я хочу купить у него нож. Или два, – воодушевился Лаций, и после этих слов его с радостью провели на задний двор сквозь две крошечных внутренних комнаты. У входа в небольшую кузницу в это время отдыхали двое мужчин и юноша.

– Отец, это к тебе, – кивнув на него, сообщила одному из них дочка слепой.

– Ко мне? – удивился пожилой мужчина с перепачканным сажей лицом и впалыми щеками. Увидев широкую улыбку Лация, он опешил ещё больше. – Что?.. Ты кто?

– Ножи купить хочет, – сказала его дочка.

– А, ножи… а я-то думал! – с облегчением вздохнул кузнец и, вытерев ладони о рубашку, повёл Лация под навес. – Ты только смотри, осторожно! Тут везде грязно. Чтоб не запачкать тогу… Вот, тут короткие, длинные, с ручкой, без ручки, с одним лезвием, с двумя… Тебе какой нужен? – уже деловито спрашивал он.

– Такой, чтобы кинуть можно было и летел хорошо. Шагов на двадцать, – глядя ему прямо в глаза, ответил Лаций. Кузнец на мгновение замер, потом несколько раз моргнул и, вытянув руку вперёд, заикаясь, издал несколько звуков. Лаций улыбнулся и произнёс уже добрее: – Ну, что, не помнишь? Два ножа. Ночью. В щель двери дал. Помнишь?

– Ты кто? – наконец выдавил из себя перепуганный кузнец.

– Не узнал?

– Так темно было… – всё ещё не понимая, кто перед ним стоит, промямлил Руфус. Лаций не сдержался и захохотал.

– Ха-ха-ха! Прости, хотел посмотреть на тебя! Я – Лаций Корнелий Сципион. Ты тогда дал мне два ножа. Они спасли мне жизнь. А теперь я хочу заплатить тебе за них.

– Заплатить? – не веря ему, переспросил кузнец.

– Конечно! И ещё куплю у тебя пару таких же, только с длинным лезвием, чтобы потяжелее были. Те слишком лёгкие были.

– Да, да, они просто под рукой лежали. Но острые! Я их как раз тогда только заточил, – с радостью протараторил кузнец и расплылся в улыбке. Когда Лаций протянул ему две монеты, тот опешил и заморгал глазами. – Это же золотые ауреусы! – вырвалось у него, и глаза наполнились испугом и слезами умиления.

– Правильно. За каждый нож по монете! И ещё два сестерция за два новых ножа, вот эти, – Лаций выбрал два лезвия без деревянных ручек и подкинул их на ладони. – Пойдут. Хорошие, – с уверенностью сказал он и посмотрел на Руфуса. – Новую кузницу построишь, дом сделаешь.

– Да тут не то что кузницу сделаешь, тут на две инсулы хватит. Я построю четыре этажа и буду сдавать. А ковать ножи больше не буду. На них не проживёшь. Хватит!

– Ну как знаешь. Благодарю тебя и пусть боги защитят твой дом, – ещё раз поблагодарил Лаций и попросил жену кузнеца вывести его обратно. В комнате, где лежала слепая старуха, он вдруг остановился и сел рядом с ней на деревянную лавку.

– Ты кто? – спросила слепая, шаря рукой рядом. – Тот патриций? – в голосе не было страха, но настороженность всё же осталась.

– Да, патриций. Хотел сказать, что у тебя хороший сын. Пусть боги хранят его.

– Э-э, много ты знаешь! Хороший-то он хороший, только вот кузницу свою продавать не хочет. У него две дочери. На рынке работают. А два сына умерли. Ещё маленькими. Он часть дома продал, но ничего не получил. Никто не заказывает его ножи и котлы.

– Я тебя понимаю. Ты мудрая женщина. Боги прислали меня к тебе, чтобы я помог твоей семье. Но, я чувствую, что кроме тебя этого никто не сможет сделать. Вот тебе два золотых ауреуса, – он незаметно сунул ей в руку две монеты и почувствовал, как старуха, вздрогнув от неожиданности, засуетилась, шаря рукой по доскам. Она не знала, куда их спрятать и при этом благодарила его тихим голосом, вспоминая всех богов подряд. – Ладно, ладно. Не благодари! Спрячь понадёжней. Всякое может быть. Руфус хороший человек, но вдруг у него что-то не получится, а ты в этот момент ему поможешь. И тогда он уже будет тебя слушаться. Согласна?

– О, боги, конечно, согласна! – радостно пробормотала слепая. – Ты умный патриций. Очень умный. Что ж Руфус такое сделал, что Минерва послала мне тебя? Ведь я говорила ему, что этот дом надо не делить, а достроить и сдавать комнаты, как другие делают. А он не захотел! Говорит, дело отца надо продолжать. А сосед наш, так тот ничего не продолжал. Его отец сандалии шил. Его сын взял и построил четыре этажа на десять комнат. Там теперь лупанарий там для тех, кто побогаче. Рабыни меняются, как листья по осени. И ничего, он даже сам туда иногда ходит, девушки, говорят, там хорошие, чистые, правда комнаты маленькие. Но для этого дела хороший матрас нужен, а не высокий потолок. Вот, и теперь они всей семьёй себе землю на том берегу купили. Виноград посадили. А Руфус… Эх… – в этот момент внутренняя дверь с треском распахнулась и в комнату влетели два помощника кузнеца. Они сразу же рванулись к выходу и через мгновение исчезли на улице. Старуха только успела рот открыть, когда со двора раздался крик её внучки. Лаций поспешил туда и увидел лежавшего на земле кузнеца, над которым склонилась его дочь.

– Убили! Убили! – причитала она, хотя, судя по шевелящимся рукам, тот был жив.

– Отойди! – коротко бросил Лаций и присел рядом с Руфусом. – Принеси воды! – женщина исчезла, а он перевернул кузнеца на спину и осмотрел тело. Вылитый на голову кувшин воды помог привести его в чувство, и Руфус, держась за затылок, пробормотал:

– Две монеты забрали, – простонал он. Когда стало легче, он рассказал, что нанятые им помощники сразу сообразили, что рядом с ними проплывает удача и больше они работать здесь не будут. Поэтому пройдохи быстро приняли решение и бросились на него, как только Лаций исчез в дверях дома. Но Руфус не хотел так легко расставаться с неожиданно свалившимся на его голову богатством и успел засунуть четыре монеты в рот. Две первые, ауреусы, ему удалось проглотить, а ещё две всё-таки достались нападавшим. – Больно тут… – он показал на грудь, чуть ближе к животу. Лаций, стараясь сдержать неуместную улыбку, нахмурил брови и сказал:

– Хорошо, что они не видели их. Могли бы и живот вспороть. Ничего, всё будет нормально. Голова целая, хорошо, что не пробили. Выпей кислого молока! Побольше! И садись, жди под забором. До вечера они выйдут. Ничего, деньги не пахнут! Отмоешь и обменяешь. Только никому не говори! – порекомендовал он напоследок озадаченному кузнецу, который продолжал прижимать ладонь к груди, как будто боялся, что кто-то увидит сквозь рубашку две золотых монеты.

Попрощавшись с женщинами, Лаций вышел из грязной, пропитанной кислым запахом пота и ржавчины постройки на улицу. Здесь он почувствовал, что поступил правильно и ещё раз с благодарностью вспомнил старого жреца.

Возле большого дома владельца библиотеки Азилия Поллиона его сначала не хотели слушать, говоря, что в грязных тогах сюда не приходят, но возвращаться домой, чтобы просто поменять кусок ткани, Лаций считал слишком глупым. Ему повезло, что в это время к дому подошли носилки второй жены Агриппы, Клавдии Марцеллы, с которой тот только что заключил брак, и Лацию удалось привлечь её внимание. Она приехала в гости к жене и дочери Поллиона, но, увидев Лация, узнала его и сказала слугам, что он приехал вместе с ней. Попав внутрь, Лаций остался ждать Поллиона в атриуме, и вскоре тот появился, искренне удивлённый его приходом.

– Один? Без слуг и рабов? Как же так? – со смешанными чувствами и удивлением в голосе приветствовал его пожилой хозяин дома. – Проходи, проходи! Что случилось? Твоя тога…

– Да, немного засмотрелся на Суббурской улице и споткнулся о нищего. Вот, упал. Ничего страшного. Просто далеко было возвращаться. Но я ненадолго. Вот, вернуть пришёл тебе долг, – Лаций откинул с руки левую часть тоги и снял с пояса небольшой мешочек с монетами. Быстро запахнувшись, чтобы не было видно двух ножей, он протянул деньги опешившему владельцу библиотеки.

– Но я не просил возвращать, – пробормотал тот. – Я дал тебе за работу… пока ты не найдёшь…

– Я нашёл, – улыбнулся Лаций. – А за работу было слишком много. Всё хорошо, поверь! Утром я вернул всю сумму Публию Клавдию, так что дом теперь мой. И я хотел ещё раз поблагодарить тебя за помощь. Не говори ничего! Я же понимаю, что тебе было нелегко это сделать. Ты единственный дал мне деньги без расписки. Это поступок честного человека. Я тебе верю. И благодарен за помощь.

– Как-то всё неожиданно, – пожал плечами Поллион.

– Ничего, всё хорошее всегда бывает неожиданно, – сказал Лаций и попрощался с ним, чтобы побыстрее вернуться домой. Ему уже порядком надоели ненужные ножи, а нести их в руке, одетый в тогу, он не мог. Здесь он впервые пожалел, что с ним рядом не было Фарида.

Глава 45

На следующий день, как и предупреждал его Павел Отел, у ворот его дома уже толпились желающие познакомиться и даже стать клиентами, хотя у Лация не было никакой должности и даже имения. Чтобы избежать встречи с арделионами, он решил посетить храм Весты, в котором, как рассказал ему Квинт, могло храниться завещание его отца. До самого Квинта добраться так и не получилось, но Лаций об этом не жалел. Всё вокруг происходило так стремительно и неожиданно, что подобная невежливость казалась ему простительной. Он утешал себя мыслью, что если даже Квинт с Эмилией уехали, ничего уже не изменится. Деньги больше были не нужны. А, следовательно, и покидать Рим – тоже.

– Кому теперь будем платить? – весело спросил Варгонт, когда они, обманув стоявших у ворот любопытных граждан, скрылись за поворотом.

– Не знаю. Может, и никому. В храме обычно хранятся завещания. Думаю, вдруг отец там тоже что-то оставил.

– Странно, что тебе это раньше в голову не пришло, – хмыкнул Варгонт и дальше они всю дорогу молчали, думая каждый о своём. Лаций чувствовал, что всё происходит не просто так, что боги ведут его к какой-то цели, но слишком тёмными и трудными путями, и света в конце этой дороги он пока не видел.

В храме Весты никто не помнил имени Публия Корнелия Сципиона, Гая Корнелия Цинны или Марка Корнелия Сцеволы. Даже одна серебряная монета не помогла жрецу найти папирусы или бумаги его родного и приёмного отца, а также их друзей, хотя священнослужитель добросовестно спустился вниз и долго что-то искал на пыльных полках. Завещания семьи Сципионов там не было. В храме Юпитера история повторилась, и Варгонт долго сокрушался, что Лаций зря подарил жрецам две серебряных монеты.

– Не гневи богов, – раздался сбоку тихий голос, и они с удивлением увидели, что в двух шагах от них стоит старый жрец.

– Фу, как напугал! – выдохнул Варгонт и покачал головой. – Прости, это я так, от жадности. Знаешь, серебряные сестерции не падают с неба. Приходится с утра до вечера бегать, чтобы хоть что-то заработать, – сказал он в оправдание.

– Разные люди бегают за разными вещами, – усмехнулся старик. – Я слышал, что ты ищешь завещание Публия Сципиона? – негромко спросил он. Лаций сразу же вскочил на ноги, а Варгонт замешкался, подбирая край тоги.

– Да, мы ищем завещание этого человека, – внимательно глядя в выцветшие, полупрозрачные глаза жреца, подтвердил Лаций.

– Лаций Корнелий Сципион – это ты? – жрец повернулся к нему, как будто перестал замечать Варгонта.

– Да, я, – охрипшим голосом подтвердил он.

– Я вижу этот медальон. Он был у Марка Сцеволы, когда он оставлял это завещание вместе с Публием Сципионом и Гаем Цинной. Странное завещание. Три человека завещали что-то одному тебе. Марк приложил его к глине. Это была печать.

– Была? – переспросил Лаций.

– Да. Потом за завещанием пришли другие люди. И печать сломали.

– За завещанием? – не сдержался Варгонт.

– Да, – беззвучно прошептал жрец.

– Кто? Когда? – почти одновременно спросили Лаций и Варгонт.

– Может, вы знали этих людей… Клод Пульхер и Марк Лициний Красс. Это было первым нарушением за всю историю храма.

– О, нет… – прошептал Лаций. – Неужели они всю жизнь будут преследовать меня? Но они нашли его?

– Да, нашли, – кивнул старик. – И забрали с собой.

– О-о-о! – вырвался у них возглас разочарования.

– Но я принесу его. Одна великая женщина переписала его. И принесла мне обратно. Её звали Лициния, дочь Марка Сцеволы. И она сказала, что ей ничего не надо, потому что её сердце принадлежало богине Весте. А та отблагодарила её большой любовью после того, как закончился обет.

– Лициния Сцевола, она жила с либертусом Табером! – догадался Лаций. – Это была она?

– Да, – с удивительной грустью в голосе ответил жрец, и в его глазах появилось такое выражение, которое свойственно только глубоко любящим людям. Лаций догадался, что этот старик тоже любил её.

– Э-э… Прости, что перебиваю твои мысли, но где завещание? – с нетерпением спросил он, и священнослужитель, вздрогнув, вернулся из воспоминаний обратно.

– Да, сейчас. Я принесу его. Но ты дай слово, что принесёшь жертву храму, – потребовал жрец.

– Жертву? – с недоумением спросил Варгонт. – За что?

– Золото этрусских жрецов, – с грустной усмешкой сказал Лаций. – Неужели ты тоже столько лет веришь в эту глупость? – в его голосе прозвучало разочарование.

– Но ведь это ты пришёл за завещанием, а не я, – мудро заключил старик.

– Это скорее отчаяние, а не вера! Если столько людей не могли найти его, то куда уж мне! Согласись, а? – Лаций вздохнул и присел на ступеньки.

– Ты дай слово, а я принесу завещание. Боги всё видят. И я хочу, чтобы ты выполнил их волю.

– Да, конечно, я принесу дар храму, не сомневайся, – махнул рукой Лаций. – Уже столько принёс, что не жалко. Если найду, то точно принесу, – заметив, что жрец всё ещё стоит рядом, он уже серьёзно добавил: – Да, я, Лаций Корнелий Сципион, обещаю принести жертву храму Юпитера, если найду золото этрусков, о котором все говорят мне на каждом шагу.

Старый священнослужитель ушёл, а Варгонт недовольно сказал:

– Не надо было говорить о завещании. Тогда у тебя оставалась бы зацепка. Можно было бы и не приносить жертву. А так придётся.

– Да ты что! Тоже попался, что ли? – со смехом спросил Лаций. – Какое золото? Каких этрусков? Ну, подумай, если Клод и Красс искали, перерыли всю землю, перевернули мой дом и виллу сестры вверх ногами и ничего не нашли, то как я найду? А?

– Ну, знаешь ли! Всякое бывает. Я вот тоже не думал, что мы золотых богов на острове найдём, а они действительно там оказались.

– Ты, что же, не поверил мне тогда? – возмутился Лаций.

– Поверил, поверил, но не сразу. Золото никто просто так не дарит. Только такие люди, как ты! Вот я и думаю… вдруг и тут тебе повезёт?

– Бесполезно, – махнул рукой Лаций и откинулся назад. – Скажи лучше Фариду принести воды. Больше пользы будет. Как-то душно тут, и устал я. Старею…

Вскоре жрец принёс глиняную трубку. Она была залеплена с двух сторон глиной и выглядела очень старой. Однако печати не было. В таких чехлах обычно хранились все завещания.

– Не забудь, что ты дал обещание, – тихо напомнил он, поклонившись.

– Не забуду, не забуду, – проворчал Лаций, стирая пыль с глины. Усталость давала о себе знать. Они ничего не ели с самого утра, пили только воду и теперь во всём теле ощущалась неприятная слабость.

Он стукнул краем чехла о ступеньку, и под ноги посыпались кусочки глины. За неровным надломом был виден край свитка. Папирус оказался очень сухим и ломким.

– Ну, что там? – не мог сдержаться Варгонт, видя, как по мере чтения лицо Лация приобретает всё более угрюмое выражение. Дочитав, он небрежно протянул ему короткий свиток и облокотился спиной на невысокую колонну.

– Сам почитай. Может, что-то вычитаешь! – с горькой усмешкой произнёс Лаций и закрыл глаза. – Двадцать или тридцать лет назад писалось – никакой разницы. Завещаю дом, землю, поровну… Береги самое главное… Э-эх!

– Не спеши, – быстро ответил Варгонт. – Ведь не зря же весталка переписала его и отнесла обратно? Согласен? – эти слова заставили Лация поднять голову и задуматься о причинах странного поступка Лицинии.

– Может, ты и прав, – ответил он, но потом махнул рукой и кивнул Фариду, чтобы тот налил ещё воды.

– Так, так… Я, Публий… завещаю… дом и всё… так… – быстро читал Варгонт, еле слышно произнося отдельные слова. – Подожди, а вот это? – повернулся он к Лацию. – Вот: «…три круга означают центр всего. У каждого есть на плече такой знак. В случае моей смерти Марк Корнелий Сцевола или Гай Корнелий Цинна должны усыновить моих детей и рассказать о трёх кругах. Также я обязуюсь усыновить их детей в таком же случае и сделать то же самое. Каждому из них принадлежит по одному кругу, но все они находятся в одном месте. Дом, который переходит по наследству моему сыну, хранит эти три круга. Смотри на них сверху и вспоминай». Вот видишь! Видишь?! – Варгонт подскочил на месте и потряс хрустящим папирусом у него перед носом. Лаций лениво открыл глаза, и друг уже искренне возмутился: – Что ты так смотришь? Здесь есть имена: Марк и Гай!

– Ну и что? Это же отец весталки и второй его друг. Что они мне расскажут? Их уже давно нет в живых. Умерли! Понимаешь?

– А вот, про круги… Надо смотреть на них сверху!

– Круги, круги… На, смотри! Хочешь, сверху, хочешь, сбоку – как хочешь, так и смотри! Хоть обсмотрись. Я уже столько лет на них смотрю, что тебе и не снилось. На! – Лаций закатал рукав и показал ему плечо. Варгонт нахмурился. – Ты знаешь, сколько людей говорили мне, что знают эти круги? О-о-о! Поверь, десятка два – точно. И всё одно и то же! Сила, власть, богатство! Я устал от этих глупостей. Поверь, ничего это не значит. Я тоже думал, что это знак богов, который указывает на волшебную дверь или пещеру с золотом. Но мне уже за пятьдесят. Ты видишь, у меня на лице морщины, как эти круги на медальоне. И что? Ни-че-го! Э-э-эх, даже говорить не хочу об говорить… – он с отчаянием махнул рукой и закрыл глаза. Какое-то время его друг молчал, перечитывая завещание.

– Я думал, что тут будет что-то более понятное. Если бы я писал своему сыну завещание, то я бы сказал главное – где искать, – обескуражено пробормотал он. – Ну дом, ясно. Земля вокруг дома, размер участка – это для раздела имущества, если делить на три части. Понятно… Но что-то тут не так. Сейчас, прочитаю ещё раз. «Дом с воротами и фонтаном перед ступенями. Размеры земли… Подземный сток в клоаку… трубы для центральной чаши и подачи воды… в центре сток…». Что за чушь? Зачем всё это? Это же завещание… Что, он тебе клоаку завещал? И почему смотреть на медальон сверху?

– Вот и я о том же! – не открывая глаз, в тон ему произнёс Лаций.

– Может, клоаки и водопровод стоили больших денег? И отец хотел, чтобы ты берёг их? Нет, это уже совсем глупо! Но не зря же всю землю у тебя вокруг дома и на вилле перекопали? – возразил старый друг. —

– Не зря. Но ты можешь сказать, где искать? И, самое главное, что? Я не помню своего отца, отчим тоже ничего не говорил. Я даже понятия не имею, что они хотели мне сказать. В детстве мне никто ничего не го-во-рил! – медленно, по слогам произнёс он. Поняв, что сейчас спорить с Лацием бесполезно, Варгонт решил подождать и осторожно скрутил свиток.