Текст книги "Русская литература с древнейших времен до начала XX века"

Для культуры средних веков характерны целостность художественной системы и единство художественных вкусов. В средневековом искусстве безраздельно господствует коллективное начало («анонимность»). Эстетическое сознание превыше всего ставит этикет и канон, мало ценит новизну и мало ею интересуется. Только в XVII в. литература постепенно отходит от этих средневековых принципов. Писатель XVII в. уже не довольствуется привычным, затверженным, «вечным», он начинает осознавать эстетическую притягательность неожиданного и не пугается оригинальности и динамизма. Перед ним встает проблема выбора художественного метода – и, что очень важно, у него появляется возможность выбора. Так рождаются литературные направления. Одним из них в XVII в. было барокко – первый из европейских стилей, представленный в русской культуре.

В Европе барокко пришло на смену Ренессансу (через переходный этап, маньеризм). В культуре барокко место ренессансного человека снова занял бог – первопричина и цель земного существования. В известном смысле барокко дало синтез Возрождения и средневековья. Снова воскресла эсхатология (т.е. тема конца света), тема «плясок смерти», обострился интерес к мистике. Эта средневековая струя в эстетике барокко способствовала усвоению этого стиля восточными славянами, для которых средневековая культура отнюдь не была далеким прошлым.

В то же время барокко никогда (по крайней мере, теоретически) не порывало с наследием Ренессанса и не отказывалось от его достижений. Античные боги и герои остались персонажами барочных писателей, а античная поэзия сохранила для них значение высокого и недосягаемого образца. Ренессансная струя обусловила особую роль стиля барокко в эволюции русской культуры: барокко в России выполняло функции Ренессанса.

Родоначальником московского барокко стал белорус Самуил Емельянович Ситнианович-Петровский (1629– 1680), который двадцати семи лет принял монашество с именем Симеона и которого в Москве прозвали Полоцким – по его родному городу, где он был учителем в школе тамошнего православного «братства». В 1664 г., одновременно с протопопом Аввакумом, вернувшимся из сибирской ссылки, Симеон Полоцкий приехал в Москву – и остался здесь навсегда.

В Москве Симеон Полоцкий продолжал начатую на родине деятельность «дидаскала», т. е. педагога. Он воспитывал государевых детей (одного из них, будущего царя Федора Алексеевича, он приучил сочинять вирши), открыл латинскую школу в Заиконоспасском монастыре – для молодых подьячих Приказа тайных дел, собственной канцелярии царя Алексея Михайловича. Он также занял или, точнее говоря, учредил еще одну должность – должность придворного проповедника и поэта, дотоле в России не известную. Любое событие в царской семье – кончины, браки, именины, рождения детей – давало Симеону Полоцкому повод для сочинения панегириков и эпитафий, равно как и для произнесения «ораций». Его проповеди, напечатанные уже после смерти Симеона, составили два больших тома – «Обед душевный» (1681) и «Вечерю душевную» (1683). Стихотворения на случай поэт к концу своей жизни собрал в огромный «Рифмологион, или Стихослов» (этот сборник дошел в черновом автографе и опубликован лишь в извлечениях).

Наследие Симеона Полоцкого очень велико. Считается, что он оставил по крайней мере пятьдесят тысяч стихотворных строк. Кроме «Рифмологиона» это «Псалтырь рифмотворная» (вышла в свет в 1680 г.) и оставшийся в рукописях колоссальный сборник «Вертоград многоцветный» (1678) – своего рода поэтическая энциклопедия, в которой стихотворения расположены в алфавитном порядке. В «Вертограде» насчитывается 1155 названий, причем под одним заглавием часто помещается целый цикл – от двух до двенадцати стихотворений. Сильвестр Медведев (1641—1691), ученик Симеона Полоцкого (в Заиконоспасском монастыре они жили в соседних покоях, соединявшихся общим коридором), вспоминал, что Симеон «на всякий же день име залог писати в полдесть по полутетради, а писание его бе зело мелко и уписисто», т. е. что он каждый день исписывал мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата. Такая плодовитость вообще характерна для многих барочных литераторов. Это – не графомания, а творческая установка: Симеон Полоцкий поставил перед собою цель создать в России новую словесную культуру.

Однако одному человеку такой труд не под силу. Для новой словесной культуры нужны были и творцы, и потребители. Хорошо понимая это, Симеон Полоцкий стремился «насытить» быт двора и столичной аристократии барочными проповедями и силлабическими виршами. В праздничные дни публично исполнялись его стихотворения в жанре «декламации» и «диалога» (чтецами выступали и автор, и специально обученные «отроки», по всей видимости, «недоростки» из церковного хора, «малые певцы»). Публично исполнялись также и «приветства»-панегирики. Судя по составу сборника «Рифмологион, или Стихослов» и по авторским пометам на его полях, Симеон Полоцкий старался использовать каждый мало-мальски подходящий случай, когда казалось уместным произнести речь в стихах. Он сочинял такие речи и для себя, и для других – по заказу или в подарок. Они звучали на царских парадных обедах, в боярских хоромах и в церквах во время храмовых праздников. В Москве Симеон Полоцкий собрал вокруг себя кружок писателей. Из них наиболее выдающимися были уже упоминавшийся Сильвестр Медведев и свойственник последнего Карион Истомин (он дожил до эпохи петровских реформ). Сильвестр Медведев во всем руководствовался заветами своего учителя. В 1682 г. Медведев возобновил заиконоспасское училище, которому отводилась подготовительная роль: целью и Симеона, и Сильвестра было учреждение в Москве университета. Был составлен его устав («привилей»), предусматривавший, что университету будет даровано право руководства культурой. Вручая в январе 1685 г. этот «приви-лей» царевне Софье, Медведев писал:

 
Мудрости бо ти имя подадеся,
богом Софиа мудрость наречеся,
Тебе бо слично науки начати,
яко премудрой оны совершати.
 

Однако эти упования потерпели крах. Патриарх Иоаким отдал открытую в 1686 г. Академию в руки греческих богословов братьев Иоанникия и Софрония Лихудов. Ни о какой университетской автономии уже не было и речи: всё теперь зависело от патриаршей воли. По меткому выражению одного из биографов Сильвестра Медведева, вместо университета Россия получила духовную семинарию.

Когда в 1689 г. пало правительство царевны Софьи, Сильвестр Медведев был осужден как заговорщик. «199 (1691) года, месяца февруария в 11 день прият кончину жизни своея монах Сильвестр Медведев…, – записал в своей черновой тетради его свояк Карион Истомин. – Отсечеся глава его… на Красной площади, противу Спасских ворот. Тело его погребено в убогом доме со странными в яме близ Покровского убогого монастыря». Так кончил свои дни этот блестящий представитель московской интеллигенции конца XVII в., человек «великого ума и остроты ученой», о котором один из его киевских почитателей писал москвичам, что им нужно называть Медведева «не Сильвестр, a Solvester – солнце ваше».

От Сильвестра Медведева дошло сравнительно небольшое число стихотворений. В этом, безусловно, виновата не его слабая продуктивность, а тот строгий запрет на его сочинения, который был наложен патриархом в 1689 г. Все списки сочинений Медведева приказано было сжечь. Карион Истомин, напротив, благополучно пережил бурный 1689 год, потому что не связывал себя ни с одной партией. Он был «пестрым», как определил людей его типа писатель того времени иеродиакон Дамаскин, уподобивший их тростнику, колеблемому ветром. Политические симпатии Кариона Истомина зависели от того, кто брал верх в московских распрях. Пользовавшийся неизменной поддержкой царевны Софьи и князя В. В. Голицына, он сумел снискать и благоволение Нарышкиных, а при новом патриархе Адриане завоевать прочное положение и даже возглавить Печатный двор. Здесь в 1694 и 1696 гг. он издал свои «Буквари» с обширными стихотворными вставками.

Вообще последнее десятилетие века было для Кариона Истомина периодом наибольших успехов. Он был первым и по положению, и по таланту московским стихотворцем. Истомин писал очень много (в большинстве своем его сочинения сохранились в автографах и до сей поры не изданы). Он сочинял панегирики и эпитафии, духовную лирику и даже пробовал себя в жанре героической поэмы, попытавшись «мерочисленными стихами» (13-сложником) изобразить второй крымский поход князя В. В. Голицына. Им были написаны две стихотворные (силлабические стихи) учебные книги для царевича Алексея: «Малый букварь» (1694) и «Большой букварь» (1696), а также «Книга вразумления» и «Полис» – стихотворная энциклопедия, в которой содержатся характеристики наук, стран света, времен года и др. Вот типичный пример его творчества:

(под буквой «К»)

 
Како кто хощет видом си познати,
В первых вещей сих будет то писати.
Киты суть в морях, кипарис на суши.
Юный, отверзай в разум твоя ушы.
В колесницу сядь, копием борися,
Конем поезжай, ключем отоприся.
Корабль на воде, а в дому корова,
И кокошь в требу, и людем здорова.
Отложи присно тщеты недосуги,
Колокол слушай, твори в небе други!
 

Говоря о круге писателей, которых собрал вокруг себя Симеон Полоцкий, следует в первую очередь отметить, что это был первый в истории русской культуры кружок профессиональных литераторов. Участники кружка и его основатель осознавали себя прежде всего писателями.

Осознав себя писателями, члены этой корпорации не стремились занять высокое положение в церковной иерархии. Симеон Полоцкий довольствовался иеромонашеским званием, т. е. был всего-навсего черным попом, хотя и при царе Алексее, и особенно при царе Федоре легко мог добиться архиерейства. Не искали священноначалия ни Карион Истомин, ни Сильвестр Медведев (хотя последнего Нарышкины и обвиняли в том, что он будто бы помышлял о патриаршестве). Все они, как и подобает профессионалам, выбирали ремесло писателя на всю жизнь. Литературный профессионализм был одним из самых важных и самых продуктивных завоеваний русского барокко. Противоречивость же его заключалось в том, что художник, с одной стороны, отделял себя от толпы «простецов», замыкался в сознании собственной исключительности и непогрешимости, с другой же – с терпением истинного просветителя старался «поднять до себя» эту толпу. Мысль об этом своего рода «гуманитарном элитаризме» в самой резкой форме выразил Симеон Полоцкий в стихотворении «Глас народа», которое вошло в «Вертоград многоцветный»:

 
Что наипаче от правды далеко бывает,
гласу народа мудрый муж то
                                   причитает.
Яко что-либо народ обыче хвалити,
то конечно достойно есть хулимо
                                                  быти,
И что мыслит, суетно; а что поведает,
то никоей правды в себе заключает.
 

Поэзия, согласно элитарным идеям, – это не отражение мира, а самовыражение художника, творчество – процесс создания внутренней гармонии. Поэтому среди профессионалов XVII в. так распространена поэзия «для себя» – например, дневниковые записи в стихах, которые явно не предназначались для чужого глаза. Поэтому так расцветает жанр стихотворного послания; послания не распространялись в списках – их жизнь заканчивалась в момент вручения адресату.

Если вписывать писателей русского барокко в европейскую культуру (а сами они считали себя единственными наследниками гуманистов), то не составляет труда усмотреть существенную разницу между ними и собственно гуманистами. Картезианцы (т. е. последователи идей рационализма, источником своим имевших труды франц. философа Р. Декарта), которыми, собственно, и являлись гуманисты, главным орудием исследования мира и человека считали естествознание, опыт. Барочные же филологи и поэты – и, в частности, их русские последователи – опирались на «писаный разум». Картезианцы искали истину, поэты же истину проповедовали, считая обладателем истины того, кто хорошо знал богословие, умел читать латинские и греческие тексты, кто изучил логику и диалектику, риторику и поэтику. Мир казался им книгой – и Симеон Полоцкий прямо выразил это в стихотворении «Мир есть книга»:

 
Мир сей преукрашенный – книга
                    есть велика,
еже словом написа всяческих
                    владыка.
Пять листов препространных в ней
                    ся обретают,
яже чюдна писмена в себе
                    заключают.
Первый же лист есть небо, на нем
                    же светила,
яко писмена, божия крепость
                    положила.
Вторый лист огнь стихийный под
                    небом высоко,
в нем яко писание силу да зрит око.
Третий лист преширокий аер мощно
                    звати,
на нем дождь, снег, облаки и птицы
                    читати.
Четвертый лист – сонм водный в ней
                    ся обретает,
в том животных множество удобь ся
                    читает.
Последний лист есть земля с древесы,
                    с травами,
с крушцы и с животными, яко с
                    писменами…
 

В таком отношении к миру сказался энциклопедизм барочных поэтов. Это был сугубо книжный, кабинетный энциклопедизм. Для Симеона Полоцкого и его учеников наука уже завершила цикл своего развития. Чтобы стать ученым, достаточно было усердно учиться. Однако этот ошибочный постулат заключал в себе и зерно просветительства. Учась, барочные поэты учили и других. Метод их литературной работы был сугубо историческим. Каждый из них обязан был держать в памяти множество исторических фактов; эти «истории» постоянно использовались в стихах и в прозе. Когда Симеон Полоцкий хотел восславить деревянный дворец царя Алексея Михайловича в селе Коломенском, он не преминул самым подробным образом рассказать о семи чудесах света. Когда Сильвестр Медведев обращался к царевне Софье, он ставил ее в один ряд с великими женщинами-властительницами – с Семирамидой и византийской царевной Пульхерией, с русской княгиней Ольгой и британской королевой Елизаветой.

Симеон Полоцкий хотел дать читателю широчайший свод знаний из разных отраслей науки (барочные поэты, свято почитая Аристотеля, признавали только универсальную науку): истории древнегреческой, римской и византийской, а также средневековой европейской, включая мифологию и исторические анекдоты о Цезаре и Августе, Александре Македонском, Юстиниане и Карле Великом. Во многих текстах «Вертограда многоцветного» использована «Естественная история» Плиния Старшего. «Вертоград» обнимает сведения о вымышленных и экзотических животных – птице феникс, плачущем крокодиле, о драгоценных камнях и прочих «курьезах».

Как европейское, так и московское барокко действительно было орнаментальным, «куриезным», причудливым стилем. Но Россия XVII в. усваивала иноземные влияния с большой оглядкой. Рассчитывать на признание, хотя бы частичное, могли только те явления, которые в каких-то существенных чертах соответствовали национальной традиции. Барочная культура в этом смысле имела важное преимущество: сильная средневековая струя в барокко обеспечила ему успех в России. Однако в процессе усвоения многие черты европейского барокко были стерты.

Это касается, в частности, проблемы любви. В силлабической поэзии второй половины XVII в. мы не найдем любви-страсти. Здесь не было места и смеху; Симеон Полоцкий и его ученики сообщали своим виршам серьезное и несколько тяжеловесное настроение. От классического барокко московских стихотворцев отделяла также умеренность.

Мятежному и драматически раздвоенному, экзальтированному человеку европейской литературы XVII в. не было места в их творчестве. Барочные крайности их пугали. В московском барокко не было темы «ужасов» – безобразия смерти и загробных мучений: в стихах о бренности всего земного, которые писали Симеон Полоцкий и все его последователи, господствует скорее элегическое, чем трагическое настроение.

Как бы то ни было, важно помнить то, что если европейское барокко осознавало себя в отношении к Ренессансу, то барокко московское имело предшественником (и антиподом) средневековую традицию. Именно поэтому в московском барокко так сильно возрожденческое начало.

Литература:

1. История русской литературы в 4-х тт., т. 1, Ленинград, «Наука» 1980.

2. Памятники литературы Древней Руси, тт. 1—10, Москва, «Художественная литература» 1978—1989 гг.

Новая хронология истории

Новая хронология истории, гипотеза Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко

А. Т. Фоменко, академик Российской академии наук, действительный член Российской Академии Естественных Наук, доктор физико-математических наук, занимаясь проблемами статистического анализа при помощи методик, позволяющих производить расчеты на ЭВМ, в качестве материала использовал исторический материал. Статистический анализ показал, что в истории существуют огромные промежутки времени, совпадающие друг с другом в степени, которые статистика признает крайне маловероятными (времена правления царей, продолжительность династий, войн и проч.). На основе подробного анализа этих явлений (названных Фоменко «дубликатами»), он пришел к выводу, что современная история в огромной своей части – следствие хронологической ошибки, «размножения» на бумаге одних и тех же событий, описанных разными источниками в разных странах и отнесенных последующими исследователями к разным эпохам.

«Отцами» современной хронологии считаются средневековые ученые и теософы Скалигер и Петавиус, которые собрали воедино разнородные источники по истории разных стран и установили порядок, в каком они следовали друг за другом (т. е. создали общую хронологию). Многие (а порой большинство) источников, как исторических, так и литературных, не имело даты, а если и имело, то возникали сомнения, в какой системе летоисчисления они приводятся, а потому вся хронология покоилась на больших, а порой огромных допущениях. Ошибки, которые, по мнению Фоменко и Носовского, допустили Скалигер и Петавиус, легли в основу всей современной хронологии, и все последующие даты опирались именно на этот фундамент – следовательно, вся хронология истории (до XIV века, который Фоменко и Носовский определяют как порог достоверности) – неверна. Исходя из своих данных, исследователи коренным образом пересматривают взгляд на древний мир (античность), в конечном итоге делая вывод, что античные хроники описывают не что иное, как события XIV—XVI вв., происходившие в Европе. «Сбивая позднейшую штукатурку» и «обнажая подлинную картину древних событий», Фоменко и Носовский исследуют историю Китая, Египта, Османской империи, Руси. Организованная ими группа «Новая хронология» на основе современных методов исследования больших массивов материалов (при помощи ЭВМ) всесторонне исследует проблемы истории и смежных с ней областей.

На серьезные противоречия в хронологии мировой и русской истории впервые указал Н. А. Морозов (1854—1946, ученый, общественный и политический деятель, народоволец, просидевший в Шлиссельбургской крепости с 1881 по 1905 г., с 1918 г. до конца жизни – директор Естественно-научного института им. Лесгафта) в своей многотомной работе «Христос» (1—7 тт.). Морозов, а за ним Фоменко и Носовский, использовали для восстановления истинной хронологии истории свидетельства об астрономических явлениях тех далеких эпох. Привлекая астрономические календари, свидетельства летописей и хроник, Носовский и Фоменко убедительно обосновывают свою теорию и с точки зрения астрономии (например, дата рождения Иисуса Христа, в соответствии с астрономическими данными на момент его рождения, отнесена ими в 1100-е года н. э, т. е. минимум на 1000 лет позже общепринятой даты). Помимо этого привлекаются доказательства из области лингвистики, топонимики, археологии и т. д.

Такой взгляд, по мнению исследователей, снимает многие противоречия в истории, которые до сих пор пытались безуспешно разрешить историки. В частности, это «странный» разрыв между «культурной» античностью, пришедшим ей на смену средневековьем, т. е. «некультурными» «темными веками», и эпохой Возрождения, во время которой якобы было возрождено античное наследие бережно хранимое (кем?) в библиотеках и хранилищах (более 1000 лет!).

Применительно к русской истории, исследователи пишут следующее:

«Русскую историю многие традиционные историки относят сегодня к числу так называемых «молодых». Они имеют в виду сравнение со «старыми культурами»: Рим, Греция и т. д. Как мы уже видели, все эти «старые хронологии» нуждаются в существенном укорачивании: скорее всего, все эти культуры нужно передвинуть в период с Х по XVII века н. э. Известная нам сегодня история Х—XIII веков является результатом наложения (суммирования) подлинных событий этой эпохи (весьма тускло освещенной сохранившимися документами) и дубликатов событий из более насыщенной эпохи XIII—XVII веков. Конечно, мы имеем здесь в виду не насыщенность событиями вообще, а насыщенность теми событиями, о которых до нашего времени дошли какие-то сведения. При этом в своем первозданном виде до нас дошел лишь отрезок истории на интервале от XIII века н. э. и ближе к нам.

Русская же основная письменная история традиционно начинается с IХ—Х веков н. э. Это означает, что наша история примерно 300 лет, а именно – до XIII века н. э. – проводит в «опасной зоне». Из уже накопленного нами опыта следует ожидать, что и здесь может быть обнаружен хронологический сдвиг и часть событий придется передвинуть вверх, перенести на несколько сотен лет в эпоху с XIII по XVII века н. э. И это неприятное ожидание оправдывается. Такой сдвиг действительно нами обнаружен.

Вначале обратим внимание на следующие странные факты. Впрочем, их странность базируется лишь на общепринятой хронологии и внушенной нам с детства версии древней русской истории. Оказывается, изменение хронологии снимает странности и «ставит все на свои места».

Один из основных моментов в истории древней Руси – это так называемое татаро-монгольское завоевание. Обычно считается, что Орда пришла с далекого Востока, из Китая или Монголии, захватила много стран, завоевала Русь, прокатилась на Запад и даже дошла до Египта и посадила там династию мамелюков. Однако к этой версии есть много претензий даже в рамках скалигеровской истории и они более или менее известны.

Морозов отрицал эту версию (в чем он безусловно прав, по нашему мнению), и предлагал вместо нее другую, а именно, что Орда – это крестоносцы, захватившие Русь с Запада. Но и эта морозовская версия также, по-видимому, несостоятельна. В первую очередь потому, что о «западном» завоевании Руси не сохранилось никаких свидетельств ни в русских, ни в западных источниках. Морозов знал об этом и был вынужден для подтверждения своей гипотезы создать теорию о том, что все эти свидетельства существовали, но были затем намеренно уничтожены в XV веке по указанию римского папы, который, обращая Русь в униатство, не хотел, чтобы русские помнили о завоевании Руси крестоносцами. Кроме того, Морозову пришлось выдвинуть гипотезу о мгновенном и безболезненном переходе всех остатков крестоносцев – на Руси и в Византии, – в мусульманство в XIV веке. Но и эта его гипотеза, как мы обнаружили, не подтверждается первоисточниками. Теперь мы перейдем к краткому изложению нашей концепции. Начнем со следующего замечания. Если Русь была завоевана с какой бы то ни было стороны (с Востока или с Запада), то должны сохраниться свидетельства о столкновениях между завоевателями и казаками, жившими как на западных границах Руси, так и в низовьях Дона и Волги. Отметим, что в школьных курсах русской истории пишут, что казачьи войска возникли будто бы лишь в XVII веке (дескать, холопы бежали на Дон). Однако самим историкам хорошо известно, что, например, Донское казачье государство существовало еще В XVI веке, имело свои законы и свою историю. Более того, оказывается, начало истории казачества относится к ХII—ХIII векам.

Таким образом, Орда, откуда бы она ни шла, двигаясь по естественному пути колонизации и завоевания (вверх по Волге), неминуемо должна была бы вступить в конфликт с казачьими государствами. Этого не отмечено. В чем дело? Естественная гипотеза: Орда потому и не воевала с казаками, что казаки были составной частью Орды. Наша основная (точнее – одна из основных) гипотеза состоит в том, что казачьи войска не просто составляли часть Орды – они являлись регулярными войсками русского государства. Другими словами, Орда с самого начала была русской. В прошлом Ордой называлось просто регулярное русское войско. Термины «войско» и «воин» являются церковнославянскими по происхождению, а не старо-русскими, и вошли в употребление лишь с XVII века; старые названия были таковы: Орда, казак, хан.

Кстати, на Дону до сих пор есть известный город Семикаракорум, а на Кубани – станица Ханская. Напомним, что Каракорум считается родиной Чингизхана. При этом известно, что на том месте, где традиционные историки ищут Каракорум, никакого Каракорума почему-то нет.

Таким образом, по нашей гипотезе, Орда была не иностранным образованием, захватившим Русь извне, а просто восточно-русским регулярным войском, входившим неотъемлемой составной частью в древнерусское государство. Далее, по нашей гипотезе «татаро-монгольское иго» есть просто период военного управления в русском государстве, когда верховным правителем являлся полководец-хан (царь), а в городах сидели гражданские князья, которые обязаны были собирать дань в пользу этого русского войска, на его содержание.

Таким образом, древнерусское государство представляется единой империей, внутри которой было сословие профессиональных военных (Орда) и гражданская часть, не имевшая своих регулярных войск, поскольку такие войска уже входили в состав Орды. Так называемые «татарские набеги», по нашему мнению, были просто карательными экспедициями в те русские области, которые по каким-то соображениям отказывались платить дань. Тогда регулярные войска наказывали бунтовщиков. Характерно, что перед такими набегами гражданский правитель – князь покидал город.

Задумаемся над происхождением названия «Монголия». Мы считаем вслед за Н. А. Морозовым, что это – просто греческое слово «мегалион», что означает «Великий». До сих пор Восточная Русь называется Велико-Россией (Великороссией). Наша гипотеза: «Монгольская Империя» —это «Великая Империя», т. е. средневековая Русь.

Есть ли подтверждения этой гипотезы? Да, есть, и их очень много.»

Далее Носовский и Фоменко приводят ряд доказателств, подтверждающих свою версию.

Многие несоответствия в русской истории устраняются именно таким предположением. Все «татаро-монгольские» карательные экспедиции и войны с внешними врагами объясняются тем, что русская военная власть (Орда) ведет обычное государственное строительство институтов Империи. Это – естественные события внутри развивающегося государства.

По отношению к западным странам (с летописей которых впоследствии копировались многие русские летописи) Орда действительно пришла с Востока. Европа боялась огромной империи и ненавидела ее, отсюда негативное освещение ее действий в документах.

«Столкновения «монголов» с венграми и поляками, – пишут Носовский и Фоменко, – действительно отмечены и очень крупные. Они происходили приблизительно на современных западных границах Украины, т.е.—на западных границах Российской Империи. Ничего нового тут нет. Мы давно знаем, что наша империя воевала и с венграми, и с поляками. Одна из таких крупнейших битв – это битва, в которой Батый (Батька?) нанес поражение войскам венгерского короля. Ее описание в точности повторяет описание знаменитой «битвы на Калке» (как сегодня считается, —между «монголами» и «русскими»). »

Многие иностранцы описывают Золотую Орду как русское государство. Русские же ее почему-то не описывают, а занимаются описанием обыденных событий (какие построены церкви, кто на ком женился и т. п.), «не замечая», что в это время их завоевывают, создают на их землях огромную чужестранную империю, новые, необычные для них пути сообщения, переправы и т. д. Иными словами, «Татаро-Монголия» – это иностранный термин, обозначающий средневековую Русь до XVI века. С XVI века иностранцы стали называть Русь «Московией» и одновременно перестали упоминать «Монголию».

Абул Касим Магомет по прозвищу ибн-Хаукаль (около 967 года) в «Книге путей и государств» пишет: «Русь состоит из трех племен, из которых одно ближе других к Булгару. Царь этого племени русов живет в Куябе (Киеве: это – стандартная расшифровка)… Другое племя выше первого и называется Славия… третье племя называется артания (т.е. Орда) и царь его живет в арте (т.е. в Орде)».

Среди доказательств своей теории Носовский и Фоменко приводят свидетельства о том, что Батый и Ярослав Мудрый – это одно лицо, убедительно иллюстрируя это историческими фактами.

«Покорив северные русские княжества, – пишут далее Носовский и Фоменко, – Батый поставил повсюду отряды войск с баскаками, которые и стали собирать десятую часть имущества и десятую часть населения.

Наш комментарий будет следующий: хорошо известна «татарская дань = десятая часть». Но ничего от иноземного завоевания в ней нет. Хорошо известно, что «десятину» всегда требовала православная церковь. Как мы видели, десятая часть населения Руси шла на естественное пополнение регулярного русского войска – Орды. Это не удивительно, если знаменитая Орда была попросту русским войском. Регулярное русское войско, которое никогда не распускалось, занималось охраной границ, войной и т. п., естественно, не имело возможность заниматься земледелием и поддерживать самостоятельно свою жизнь. Более того, занятие земледелием было строго запрещено казакам вплоть до XVII века (что хорошо известно, и естественно для регулярного войска). Поэтому Орда = регулярное русское войско должно было производить набор в свой состав (десятый житель) и требовать поставок продовольствия (десятина = дань). Кроме того, находясь в постоянном движении, регулярное войско должно было находиться около складов продовольствия, амуниции, вооружения. Следовательно, на территории Руси должна была существовать система военных складов. Склад называется также и другим русским словом – «сарай». Ясно, что военные предводители (ханы) должны были иметь свои ставки, в основном, не где-нибудь, а именно около этих складов-сараев. И что же мы видим? В истории «татаро-монгольской Золотой Орды» мы постоянно встречаем упоминание о Сараях. В России есть много городов с корнем CAP, а особенно – на Волге. В самом деле: Саратов, Саранск, Чебоксары, Царицын (= Cap + Цын), Зарайск (в Рязанской области – епископский город), Заранск (в Западной Руси). Отметим, что все это – крупные (и крупнейшие) города (в том числе, некоторые из них – столицы автономных образований).