Текст книги "Русская литература с древнейших времен до начала XX века"

 
Веют осенние ветры
В мрачной дубраве;
С шумом на землю валятся
Желтые листья.
 
 
Поле и сад опустели;
Сетуют холмы;
Пение в рощах умолкло —
Скрылися птички.
 
 
Поздние гуси станицей
К югу стремятся,
Плавным полетом несяся
В горних пределах.
 
 
Вьются седые туманы
В тихой долине;
С дымом в деревне мешаясь,
К небу восходят.
 
 
Странник, стоящий на холме,
Взором унылым
Смотрит на бледную осень,
Томно вздыхая.
 
 
Странник печальный, утешься!
Вянет природа
Только на малое время;
Все оживится,
 
 
Все обновится весною;
С гордой улыбкой
Снова природа восстанет
В брачной одежде.
 
 
Смертный, ах! вянет навеки!
Старец весною
Чувствует хладную зиму
Ветхия жизни.
 

 
Братья, рюмки наливайте!
Лейся через край, вино!
Все до капли выпевайте!
Осушайте в рюмках дно!
 
 
Мы живем в печальном мире;
Всякий горе испытал —
В бедном рубище, в порфире —
Но и радость бог нам дал.
 
 
Он вино нам дал на радость, —
Говорит святой Мудрец, —
Старец в нем находит младость,
Бедный – горестям конец.
 
 
Кто все плачет, все вздыхает,
Вечно смотрит сентябрем —
Тот науки жить не знает
И не видит света днем.
 
 
Все печальное забудем,
Что смущало в жизни нас;
Петь и радоваться будем
В сей приятный, сладкий час!
 
 
Да светлеет сердце наше,
Да сияет в нем покой,
Как вино сияет в чаше,
Осребряемо луной!
 

Повесть начинается описанием Москвы: «мрачных готических башен Си…нова монастыря», рыбачьих лодок и «грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом». По другую сторону реки пасутся стада, а далее – «блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы», а «вдали село Коломенское с высоким дворцом своим».

Автор повествует о том, что часто приходит в «опустевший монастырь» и «внимает глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных». Но чаще всего автора привлекает к стенам Си..нова монастыря «воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы». Автор любит «те предметы, которые трогают его сердце и заставляют проливать слезы нежной скорби».

Лет тридцать назад неподалеку от монастырской стены в хижине жила девушка Лиза со своей старушкой-матерью. Отец ее, работящий, трезвый человек, умер (Лизе тогда было 15 лет), и мать с дочерью обеднели. Они были вынуждены отдать свою землю внаем, кроме того, мать Лизы с каждым днем становилась слабее и не могла работать. Лишь одна Лиза неутомимо работала, чтобы прокормить мать, но иногда и она не могла сдержать слез.

Прошло два года со смерти отца Лизы, и однажды Лиза приходит в Москву с ландышами. На улице ей встречается «молодой, хорошо одетый человек, приятного вида». Услышав, что девушка продает ландыши всего за пять копеек, молодой человек говорит, что это очень дешево, и дает ей рубль. Лиза краснеет и отказывается. Молодой человек дает ей тогда пять копеек, но добавляет, что хотел бы всегда покупать у нее цветы. Напоследок он узнает, где живет Лиза.

Прийдя домой, Лиза обо всем рассказывает матери, и на ее предположение, что это, возможно, был какой-то дурной человек, возражает. Мать добавляет, что все же «лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром» и что она всегда ставит свечу перед образом, когда Лиза уходит в город, так как у нее «сердце не на месте». «У Лизы навернулись на глаза слезы; она поцеловала мать свою».

На другой день Лиза, набрав ландышей, идет в Москву и целый день ждет молодого человека, никому больше не продавая цветов. Он не появляется, и к вечеру Лиза выбрасывает цветы в реку.

Однако на следующий день молодой человек объявляется под окнами их дома. Он просит пить, и Лиза дает ему молока. Он производит хорошее впечатление на старушку-мать, которая рассказывает ему о «своем горе и утешении – о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей». Лиза и молодой человек смотрят друг на друга, затем молодой человек договаривается, чтобы старушка никому, кроме него, не продавала рукоделия Лизы (полотно и вязаные чулки). Перед уходом молодой человек сообщает, что его зовут Эраст. После его ухода старушка вздыхает, что было бы хорошо, если бы и жених Лизы был такой же.

«Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою». Лиза с первого взгляда понравилась ему, «ему казалось что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало».

Лиза между тем плохо спит ночью, утром идет на берег Москвы-реки и задумчиво смотрит на воду. Лиза наблюдает за пастухами, затем видит на реке лодку, а в ней Эраста. Он выходит на берег, подходит к ней и говорит, что любит. Лиза отвечает, что и она любит его, они клянутся любить друг друга всегда. Через два часа Лиза вспоминает, что надо идти к матери, говорит, что та обрадуется, узнав, что Эраст любит ее, но молодой человек говорит, что матери не нужно ничего рассказывать.

Лиза возвращается домой счастливая, мать видит это и благодарит бога за любовь к человеку.

Лиза каждый вечер встречается «под сенью дубов» с Эрастом, они обнимаются, но «чисты и непорочны были их объятия».

«Все блестящие забавы большого света» представлялись Эрасту «ничтожными в сравнениями с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. «Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, – думал он, – не употреблю во зло любви ее и буду всегда счастлив !»

Эраст часто навещает мать Лизы, разговаривает с ней.

Через несколько недель Лиза приходит к Эрасту на свидание грустная и сообщает, что за нее сватается жених, сын богатого крестьянина из соседней деревни, и что матушка хочет, чтобы она за него вышла. Эраст возражает, Лиза отвечает, что Эрасту не суждено быть ее мужем, так как она крестьянка. Эраст говорит, что это не важно, поскольку «для твоего друга важнее всего душа, чувствительная и невинная душа». Лиза бросается в его объятия – «и в сей час надлежало погибнуть непорочности!» Разражается гроза, Лиза говорит, что ей страшно, что она боится, чтобы гром не убил ее как преступницу.

Свидания Лизы и Эраста продолжаются, но теперь Эраст «не мог уже доволен быть одними невинными ласками». «Он желал больше, больше и наконец, ничего желать не мог», так как «исполнение желаний есть самое опасное искушение любви. Лиза уже не была для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу. Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для него уже не новы. Что принадлежит до Лизы, то она, совершенно ему отдавшись, им только жила и дышала, во всем, как агнец, повиновалась его воле и в удовольствии его полагала свое счастие».

Через некоторое время Эраст сообщает Лизе, что его полк отправляется в военный поход, а остаться для него было бы «величайшем бесчестием». Лиза падает в обморок, потом говорит, что умрет, если Эраста убьют. Эраст прощается с Лизиной матерью, все плачут, Эраст дает матери Лизы денег. Лиза не умеет ни читать, ни писать, поэтому не может писать письма Эрасту.

Проходит около двух месяцев. Лиза идет в Москву, чтобы купить розовой воды, на улице видит карету, в которой сидит Эраст. Лиза бросается к карете, но та проезжает мимо и поворачивает во двор огромного дома. Лиза подбегает, заключает возлюбленного в объятия, но Эраст говорит, что он должен жениться, так как обстоятельства переменились, просит ее оставить его в покое. Говорит, что по-прежнему любит ее, дает сто рублей и просит слугу проводить девушку со двора.

Оказалось, что Эраст, отправившись в поход, играл в карты и проиграл почти все свое имение, так что у него остался один выход поправить дела – жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была в него влюблена.

Лиза выходит из города и оказывается на берегу глубокого пруда, под сенью тех дубов, которые всего «за несколько недель до того были свидетелями ее восторгов». Мимо проходит дочь ее соседа. Лиза дает ей сто рублей и просит передать матери со словами, что она любила человека, а он изменил ей. После этого бросается в воду.

Дочь соседа зовет на помощь, Лизу вытаскивают, но слишком поздно.

Лизу погребли возле пруда, и теперь автор часто сидит возле ее могилы.

Мать Лизы от горя умерла. Эраст до конца жизни был несчастлив: он не мог утешиться и винил себя в смерти девушки. Автор познакомился с ним за год до его смерти. Эраст рассказал ему всю историю и привел к Лизиной могиле.

«Бедная Лиза» является типичным произведением русского сентиментализма. Наряду с особенностями, характерными для этого художественного течения в целом («нормативная» личность, примат чувств над разумом и т. д., см. раздел «Теория литературы»), имеет ряд существенных индивидуальных черт, основная из которых – перенос действия в реальную плоскость современного Карамзину бытия (Москва того времени, монастырь, иные узнаваемые современниками реалии). В определенном смысле по отношению к «Бедной Лизе» можно говорить о возникновении некоторых элементов реализма, которые впоследствии будут поддержаны и развиты другими писателями.

Влияние и творческое переосмысление наследия Карамзина ощущается в творчестве таких авторов, как Достоевский (ранние произведения: напр., «Бедные люди», «Белые ночи») и А. Островский (напр., почти прямые сюжетные параллели в «Грозе» и «Бедной Лизе»).

Творчество Карамзина явилось важным переломным этапом в становлении и развитии русской литературы, так как знаменовало собой окончание «подражательного» этапа, во время которого авторами в основном переводились, творчески перерабатывались произведения зарубежных авторов, а также переносились на русскую почву западные философско-литературные влияния. Именно в творчестве Карамзина (а затем Жуковского) русская литература начала обретать некую «самость» и получила тенденцию дальнейшего самостоятельного развития.

Поэты-карамзинисты

Дмитриев Иван Иванович

10(21) 9. 1760 – родился в селе Богородское Казанской (позднее Симбирской) губернии, в семье помещика.

1796—1814 – занимал посты обер-прокурора Сената, министра юстиции и др.

1777 – выступил в печати. Поэзия – типичный образец русского сентиментализма. Как сатирик разрабатывал светские и нравоучительные темы.

1792 – шутливо-сатирическая сказка «Модная жена».

1794 – «Причудница».

Сатира «Чужой толк», высмеивавшая риторическую оду, стала одним из программных произведений карамзинистов. Дмитриев – автор многочисленных басен. Переложены на музыку песни Дмитриева («Стонет сизый голубочек»)

1794 – драматическая поэма «Ермак», первый в русской поэзии опыт романтической трактовки национально-исторического сюжета.

Дмитриев – автор записок «Взгляд на мою жизнь» (опубл. 1866)

1837 – умер в Москве.

Элегия («…Возьмите, боги, жизнь, котору вы мне дали!..»). Здесь поэт оплакивает смерть своего брата Александра, который был литератором (в 1788 году он выпустил перевод эпической поэмы португальского классика эпохи Возрождения Камоэнса «Лузиады»).

 
Возьмите, боги, жизнь, котору вы
                              мне дали!
Довольно с юных лет я втайне
                              воздыхал,
Но вечно горести, все новые печали…
Конец терпению!.. Я мучиться устал!
 
 
Рожденный всех любить без
                              хитрости, без злобы,
Далек от пышности и почестей
                              мирских,
Я счастье полагал во счастии родных,
И что же? – только их я обнимаю
                              гробы!
 
 
Увы, и этой мне отрады не иметь!
Любезный, милый брат, ты в сердце
                              лишь остался.
Не буду твоего и праха даже зреть:
Далеко от своей ты родины
                              скончался.
 
 
Супруга, мать, сестры тебя всечасно
                              ждут,
А ты последнее дыханье испускаешь;
Ни стону вкруг тебя, ни вздохам не
                              внимаешь,
И хладною рукой во гроб тебя
                              кладут.
О, тягостный удар, невозвратима
                              трата!
Что в сердце мне теперь? Одна любовь
                              лишь брата
Могла в него бальзам успокоенья
                              лить…
И брата больше нет… ах, полно,
                              полно жить!
 

Андрей Иванович Тургенев

(1781—1803 )

Элегия («Угрюмой Осени мертвящая рука…») Публикацию этого произведения в «Вестнике Европы» Карамзин сопроводил следующим примечанием: «Это сочинение молодого человека с удовольствием помещаю в «Вестнике». Он имеет вкус и знает, что такое пиитический слог…»

 
Ума ты светом озарен
И видишь бездны пред собою;
Но к ним стремишься, увлечен
Слепою, пламенной душою.
На небо скорбный вздох летит,
Ты слаб – оно тебя терзает,
В тебя отчаянье вливает
И твердым быть тебе велит.
Свободы ты постиг блаженство,
Но цепи на тебе гремят;
Любви постигнул совершенства
И пьешь с любовью вместе яд.
И ты терзаешься тоскою,
Когда другого в гроб кладешь!
Лей слезы над самим собою,
Рыдай, рыдай, что ты живешь!
 

 
И в двадцать лет уж я довольно
                         испытал!
Быть прямо счастливым надежду
                         потерял,
Простился навсегда с любезнейшей
                         мечтою
И должен лишь в прошедшем жить,
В прошедшем радость находить;
И только иногда отрадною слезою
Увядше сердце оживлять.
Невинность сердца! Утро ясно
Блаженных детских дней! Зачем ты
                         так прекрасно,
Зачем так быстро ты? Лишь по тебе
                         вздыхать
Осталось бедному, ты всё мое
                         богатство!
Живи хоть в памяти моей
И каплю бальзама в стесненну душу
                         влей!
 

Поэты-радищевцы

Василий Васильевич Попугаев

1778 или 1779 – родился в Петербурге в семье художника шпалерной фабрики. Был учителем русского языка в немецком училище св. Петра. В 1802 году поступил в Комиссию по составлению законов. Один из основателей Вольного общества любителей словесности, наук и художеств в Петербурге. В 1801 году выпустил стихотворный сборник «Минуты муз». В статье «О рабстве и его начале и следствиях в России» (1815—1816) высказывался против крепостного права в России.

1816 – скончался в Твери.

 
Певец унылости, согласный, милый,
                         звонкий,
Продли еще, продли мелодию небес!
Когда, сквозь заревом пылающу
                         Аврору,
Величественно ночь к нам правит
                         свой полет —
С вершин высоких гор и из лесов
                         дремучих
Простерть свой на луга печальный,
                         черный флер, —
Люблю златым луны сияньем
                         восхищаться,
Люблю в долинах сих спокойных я
                         блуждать!
Твоя небесна трель меня остановляет,
В восторге я внемлю твой
                         переменный тон,
Покуда мрачна ночь в окрестностях
                         долины
Не иззовет теней печальных из
                         гробов.
Где лето вечное и счастье обитают,
С тех мест ты к нам весной с
                         зефирами летишь
И с хладом, прогнанным живящей
                         теплотою,
Курения цветов и росу к нам несешь.
О, сколь места сии плачевны, томны
                         были,
Когда отсутствовал унылый их певец!
Сын меланхолии, прелестной
                         мелодии,
Любящий мрак лесов, ветвистых
                         тень дерев,
Любящий воздыхать в одном
                         уединеньи
И при сиянии луны толь сладко петь,
Продли небесну песнь, продли, певец
                         бесценный,
Пусть зефир раздает здесь твой
                         унылый стон,
Пусть жалобы твои, мучения
                         сердечны
Симпатией своей отраду мне дадут;
При тишине ночной небесны
                         отголоски,
В воображении к нам тени тех зовут.
Нас коих вечное расстание лишило,
Те удовольствия, обманчивы
                         надежды,
Ехидну лютую скрывавшие в цветах.
Воспоминание всю прелесть
                         возрождает
Улыбок страстных тех, тех слез и тех
                         речей,
Что сердце некогда невинно
                         обольстили.
(Ах! сердце оное и ныне слезы льет!)
Его живая кисть столь ясно
                         представляет
Цветы прошедших сцен, о коих я
                         забыл,
И страстная любовь, от время
                         усыпленна,
Берется – грудь разить – за лук и
                         за колчан!
На томны оные мечты воображенья
Унылость сладкую твою песнь
                         кротка льет,
Столь утешительну, столь полну
                         восхищенья,
Каковой в радостях, в забавах ум не
                         зрит!
Продли еще, продли, певец, свой глас
                         небесный,
Он сладостен для чувств, невинности
                         он мил.
 

Пнин Иван Петрович

1773 – родился в Москве. Незаконный сын фельдмаршала Н. В. Репнина (который дал ему половину своей фамилии: Ре-пнин). Учился в пансионе при Московском университете, затем в Артиллерийском инженерном корпусе (окончил в 1789). Был артиллерийским офицером на флоте, участвовал в русско-шведской войне 1788—1790 гг.

С 1797 – в отставке, в Петербурге.

С 1798 – совместно с А. Ф. Бестужевым (отцом декабристов Бестужевых) издает литературно-политический «Санктпетербургский журнал», где публиковал по большей части свои переводы и сочинения.

1801 – знакомство с А. Н. Радищевым, оказавшем на Пнина большое влияние.

С 1803 – служит в Министерстве народного просвещения. С 1802 года он член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств,– с 15 июля 1805 года он выбран его президентом.

1804 – труд «Опыт о просвещении относительно к России», в котором осуждал помещичий произвол, призывал к освобождению крепостных. Вскоре после выхода в свет книга была конфискована.

В литературе разрабатывал традиционный жанр оды, стремясь сочетать его с системой просветительских идей. Многим стихотворениям свойственны гражданственность и патриотизм, в чем они предваряли декабристскую лирику.

Приготовленный Пниным сборник стихотворений «Моя лира» не вышел в свет. За несколько месяцев до смерти Пнин начал писать трактат «О возбуждении патриотизма».

1805 – скончался от «злой чахотки».

Le sage avant sa mort doit voir la verite.

(Мудрец, прежде чем умереть, должен увидеть истину. – франц. )

 
Прости, блестящий град: твои богаты
                         стены,
Где с детства самого до юности моей,
Наиподлейших был я жертвою
                         людей,
Суть яд в глазах моих,– бегу их, как
                         измены.
 
 
Бегу – куда ж? – к тебе, мое
                         уединенье!
Пусть знатные кого хотят к дворцу
                         зовут;
Спокойно, счастливо здесь дни мои
                         текут,
Я не завидую в их скользком
                         возвышенье!
 
 
Как безрассудны мы! Должны ль в
                         беды вдаваться,
Чтоб счастие найти, которого хотим?
Оставим мы людей, желанья
                         укротим,
И станем, жив с собой, мы лучше
                         научаться.
 
 
Коль целью человек имеет
                         наслажденье,
Tо льзя ли в обществах, сих вихрях
                         суеты,
Прямого счастия найти ему цветы?
Ах, нет! – они цветут в одном
                         уединенье.
 
 
Цветут – не вянут век, стократно
                         возрождаясь,
Я рву их без помех с возлюбленной
                         моей.
Природой, Сашенькой пленяйся
                         своей.
Не знаю горестей, всечасно
                         наслаждаясь.
 
 
С спокойствием смотрю на дней моих
                         теченье,
Я в настоящем лишь утехи нахожу,
На будущее же без трепета гляжу
И, зря прошедшее, не прихожу в
                         смущенье.
 
 
Блажен, кто общее людей презревши
                         мненье,
Что может лишь одно тщеславье
                         утверждать,
Считает, как и я, тогда счастливым
                         стать,
Коль истину, как я, нашел в
                         уединенье.
 

Литература XIX века

Идейно-художественные направления начала XIX века. Западники и славянофилы

В XIX веке главным вопросом для России по-прежнему оставался вопрос реформ. О необходимости отмены рабства и реформировании государственного устройства говорили все передовые писатели и публицисты. Однако реформы не проводились, в лучшем случае демонстрировалась видимость таковых. Дворянско-помещичья верхушка и гигантский чиновно-бюрократический аппарат противились им. Так реформы Павла I и Александра I окончились неудачей. Восстание декабристов, которые требовали всего лишь ограничения царской власти путем принятия конституции (т. е. введения конституционной монархии по английскому образцу), было жестоко подавлено. Пропасть, и до того существовавшая между народом и властью, стала гигантской и практически непреодолимой. Если сразу после войны 1812 года в обществе наметились определенные сдвиги в сторону объединения, то уже в 20-е годы это было вряд ли возможно.

Дворянско-помещичья элита не противилась западных влияний, но эти влияния носили внешний характер (напр., повсеместное распространение французского языка, следование моде, этикету и проч.). Гигантская империя, начавшая свои завоевания еще при Петре и продолжившая их в правление Екатерины и Елизаветы, в XIX веке продолжала вести войны, присоединять и колонизировать территории. Реформа гигантского имперского хозяйства и государственного аппарата требовала не только громадных средств и усилий, но и целого ряда мирных лет, чего при осуществлении имперской политики добиться было очень сложно (Наполеоновские войны, Кавказские, Русско-Турецкие, участие в заграничных походах и проч.). А реформы требовались в гражданской сфере (гарантирование конституционных прав, отмена рабства) и, безусловно, в области экономической (буржуазно-либеральные преобразования).

С одной стороны, русская дворянская элита тянулась к благам западной цивилизации, но ровным счетом ничего не хотела делать у себя дома для того, чтобы необходимые преобразования произошли здесь. Колониальная политика, проводимая Империей не только в отношении присоединяемых территорий, но и территорий, находящихся внутри нее, сформировали своего рода «колониальное сознание», при котором для большинства населения страны было уготовано бесправное рабское существование, с которым оно мирилось, а для другой – при соответственных «имперских» амбициях постоянная ориентация на запад, как на источник бытовых и прочих благ, которых «просвещенный» дворянин был лишен у себя на родине. В экономике и общественно-политической жизни начинают преобладать черты, свойственные именно колонизированным странам: 1. закрепляется ориентация экспорта на сырье и сельхоз. продукцию, 2. импортируются «блага цивилизации», начиная от предметов туалета и заканчивая промышленным оборудованием, 3. большая часть населения не имеет гражданских прав, 4. правящая элита полностью ориентирована на «иноземные ценности», дети большинства из них обучаются за рубежом, многие подолгу живут за границей, получая доход со «здешних» имений, 5. чрезвычайно медленное развитие городов, в результате чего низкий прирост городского населения не позволяет сформироваться предпосылкам для возникновения «третьего сословия», т. е. мелкой и средней буржуазии, 6. высшие должности в стране принадлежат иностранцам (Романовы).

Крупные города того времени (Петербург, Москва) – это безраздельное владычество чиновников, т. е. в первую очередь место сосредоточения служителей государственного аппарата империи и органов ее управления (что прекрасно описано в творчестве Гоголя, Гончарова, Достоевского, Толстого).

Внутренняя политика самодержавия того времени (несмотря на декларируемые «самодержавие, православие, народность») – это с небольшими «модификациями» политика колониальной администрации со всеми вытекающими из этого особенностями.

Споры западников и славянофилов, которыми ознаменовался XIX век, это, вопреки мнению некоторых, не столько попытка указать путь развития России, сколько реакция на уже сложившуюся ситуацию. Западники, видя уродливые проявления внешних заимствований с Запада, пытались переориентировать страну на заимствования реальные, системообразующие. Славянофилы, также видя «галломанию» правящего класса и испытывая чувство уязвленного национального самосознания, призывали избавиться от этих влияний и попытаться найти ориентиры для преобразований страны в прошлом отечества. И в том и в другом случае это были реакции на уже сложившуюся ситуацию.

Некоторые мыслители пытались не только бросить взгляд на будущее страны, но и осознать весь ее прошлый исторический путь. Таков, например, П. Я Чаадаев. Однако, вопреки распространенному мнению, Чаадаев не был западником в полном смысле этого слова. Безусловно, он считал, что западный путь цивилизации – единственно правильный, но он не видел для России возможностей и исторических предпосылок пойти по этому пути. Взгляд Чаадаева на Россию – это взгляд исторического пессимизма. Чаадаев понимал, что для того, чтобы пойти по западному пути, русскому человеку нужно будет переделать не только государственные институты, но и сам свой способ мыслить.

«Философические письма» Чаадаева во многом инициировали ту полемику, которая позже развернулась между, собственно, западниками и славянофилами.

Идеи западничества выражали и пропагандировали публицисты и литераторы: И. С. Тургенев, Н. А. Мельгунов, В. П. Боткин, П. В. Анненков, М. Н. Катков, Е. Ф. Корш и др.; профессора истории, права и политической экономии – Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, И. К. Бабст, И. В. Вернадский и др. Примыкали к западникам писатели и публицисты – Д. В. Григорович, И. А. Гончаров, А. В. Дружинин, В. Н. Майков, Н. А. Некрасов, И. И. Панаев, А. Ф. Писемский, М. Е. Салтыков-Щедрин.

Особый расцвет полемики западников и славянофилов пришелся на 30-е—50-е годы XIX века.

В московских салонах Свербеевых, Елагиных-Киреевских, Аксаковых, Сенявиных в 30-е—50-е гг. по определенным дням собирались представители западников и славянофилов (писатели и ученые) и зачитывали (с последующим обсуждением) новые произведения (зачастую бесцензурные), спорили на политические, литературные, экономические и богословские темы.

Славянофилы отстаивали самобытность русского пути, видя его историческую перспективу в поземельной общине и православии. Главную роль в выработке взглядов славянофилов сыграли литераторы, поэты и ученые А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, П. В. Кирееский, А. Ф Гильфердинг, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев, В. А. Черкасский и др. Близкими к славянофилам по общественно-идейным позициям были писатели В. И. Даль, С. Т. Аксаков, А. Н. Островский, А. А. Григорьев, Ф. И. Тютчев, Н. М. Языков. Большую дань славянофильству отдали историки, слависты и литературоведы Ф. И. Буслаев, О. М. Бодянский, В. И. Григорович, И. И. Срезневский, М. А. Максимович.

Славянофилы ратовали за проведение крестьянской реформы «сверху» с предоставлением крестьянским общинам земельных наделов за выкуп. Самарин, Кошелев и Черкасский были среди деятелей подготовки и проведения Крестьянской реформы 1861 г. Славянофилы отстаивали идею созыва Земского собора (Думы) из выборных представителей всех общественных слоев, но возражали против конституции и какого-либо формального ограничения самодержавия. Славянофилы добивались устранения цензурного гнета, установления гласного суда с участием в нем выборных представителей населения, отмены телесных наказаний и смертной казни. В области философии славянофилы отстаивали идею «целостного духа» (в противовес рассудочной расчлененности рационализма), который, по их мнению, неотделим от веры, религии. Православие и его идея «соборности» провозглашались славянофилами тем стержнем, на который должна нанизываться новая структура русского общества и государства.

Славянофилы ратовали за сохранение национального духовного богатства, боролись за чистоту русского языка, записывали и собирали русский фольклор (Даль, Гильфердинг, см. раздел «Устное народное творчество»).

В 60-е гг. XIX в наметилось некоторое сближение западников и славянофилов на почве либерализма (проведение реформ).

В пореформенный период, в условиях развития буржуазных отношений, славянофильство как движение перестало существовать. Продолжали свою деятельность И. С. Аксаков, издававший журналы «День», «Москва», «Москвич», «Русь», а также Самарин, Кошелев, Черкасский.

Под влиянием славянофильства сложилось почвенничество (см. ниже, в разделе, посв. Достоевскому), консервативные стороны учения развились в духе национализма и панславянизма (так называемыми поздними славянофилами Н. Я Данилевским и К. Н. Леонтьевым, а также творчестве многих писателей и поэтов конца XIX—начала XX века, символистов, акмеистов и проч.).