Текст книги "Русская литература с древнейших времен до начала XX века"

 
Прекрасный день, счастливый
                         день!
И солнце и любовь!
С нагих полей сбежала тень,
Светлеет сердце вновь.
Проснитесь, рощи и поля;
Пусть жизнью все кипит:
Она моя, она моя!
Мне сердце говорит.
 
 
Что вьешься, ласточка, к окну,
Что, вольная, поешь?
Иль ты щебечешь про весну
И с ней любовь зовешь?
Но не ко мне, и без тебя
В певце любовь горит:
Она моя, она моя!
Мне сердце говорит.
 

 
Я вечером с трубкой сидел у окна;
Печально глядела в окошко луна;
Я слышал: потоки шумели вдали;
Я видел: на холмы туманы легли;
В душе замутилось, я дико
                         вздрогнул,
Я прошлое живо душой вспомянул!
В серебряном блеске вечерних лучей
Явилась мне Лила, веселье очей.
 
 
Как прежде, шепнула коварная мне:
«Быть вечно твоею клянуся луне».
 
 
Как прежде, за тучи луна уплыла,
И нас разлучила неверная мгла.
 
 
Из трубки я выдул сгоревший табак.
Вздохнул и на брови надвинул
                         колпак.
 

К. Н. Батюшков

Краткие биографические сведения:

Константин Николаевич Батюшков

1787 – родился в Вологде в дворянской семье. Образование получил в частном пансионе в Петербурге.

1803 – служа в министерстве народного просвещения, начал печатать в журналах свои стихи.

1807 – во время войны с Наполеоном вступил в армию, в сражении при Гейльсберге был ранен. Участвовал в русско-шведской войне 1808 г.

1812 – сражался под Лейпцигом и был с русскими войсками в Париже.

1815 – выход в отставку, жизнь в Москве.

1817 – выпустил свой первый сборник стихов и прозы «Опыты». Расстроенное здоровье требовало переезда на юг, служба в русской дипломатической службе в Неаполе. Вскоре поэта начинают преследовать психические расстройства (наследственные), его привозят в Россию.

С 1822 – живет на попечении родных в Вологде, где и скончался в 1855 г.

 
Мой друг! я видел море зла
И неба мстительного кары;
Врагов неистовых дела,
Войну и гибельны пожары.
Я видел сонмы богачей,
Бегущих в рубищах издранных,
Я видел бледных матерей
Из милой родины изгнанных!
Я на распутье видел их,
Как, к персям чад прижав
                         грудных,
Они в отчаяньи рыдали
И с новым трепетом взирали
На небо рдяное кругом.
Трикраты с ужасом потом
Бродил в Москве опустошенной
Среди развалин и могил;
Трикраты прах ее священный
Слезами скорби омочил.
И там, где зданья величавы
И башни древние царей,
Свидетели протекшей славы
И новой славы наших дней;
И там, где с миром почивали
Останки иноков святых
И мимо веки протекали,
Святыни не касаясь их;
И там, где роскоши рукою,
Дней мира и трудов плоды,
Пред златоглавою Москвою
Воздвиглись храмы и сады, —
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки,
Лишь нищих бледные полки
Везде мои встречали взоры!..
А ты, мой друг, товарищ мой,
Велишь мне петь любовь и радость,
Беспечность, счастье и покой
И шумную за чашей младость!
Среди военных непогод,
При страшном зареве столицы,
На голос мирныя цевницы
Сзывать пастушек в хоровод!
Мне петь коварные забавы
Армид и ветреных цирцей
Среди могил моих друзей,
Утраченных на поле славы!..
Нет, нет! Талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
Нет, нет! Пока на поле чести
За древний град моих отцов
Не понесу я в жертву мести
И жизнь и к родине любовь;
Пока с израненным героем,
Кому известен к славе путь,
Три раза не поставлю грудь
Перед врагов сомкнутым строем, —
Мой друг, дотоле будут мне
Все чужды музы и хариты,
Венки, рукой любови свиты,
И радость шумная в вине!
 

 
О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дельной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенный
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой – любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
 

 
Я чувствую, мой дар в поэзии погас,
И муза пламенник небесный
                         потушила;
Печальна опытность открыла
Пустыню новую для глаз.
Туда влечет меня осиротелый гений,
В поля бесплодные, в непроходимы
                         сени,
Где счастья нет следов,
Ни тайных радостей, неизъяснимых
                         снов,
Любимцам Фебовым от юности
                         известных,
Ни дружбы, ни любви, ни песней
                         муз прелестных,
Которые всегда душевну скорбь мою,
Как лотос, силою волшебной
                         врачевали.
Нет, нет! себя не узнаю
Под новым бременем печали!
Как странник, брошенный из недра
                         ярых волн,
На берег дикий и кремнистый
Встает и с ужасом разбитый видит
                         челн,
Валы ревущие и молнии змиисты,
Объявшие кругом свинцовый
                         небосклон;
Рукою трепетной он мраки
                         вопрошает,
Ногой скользит над пропастями он,
И ветер буйный развевает
Молений глас его, рыдания и
                         стон… —
На крае гибели так я зову в
                         спасенье
Тебя, последний сердца друг!
Опора сладкая, надежда, утешенье
Средь вечных скорбей и недуг!
Хранитель ангел мой, оставленный
                         мне богом!..
Твой образ я таил в душе моей
                         залогом
Всего прекрасного… и благости
                         творца.
Я с именем твоим летел под знамя
                         брани
Искать иль гибели, иль славного
                         венца.
В минуты страшные чистейши
                         сердца дани
Тебе я приносил на Марсовых
                         полях:
И в мире, и в войне, во всех земных
                         краях
Твой образ следовал с любовию за
                         мною;
С печальным странником он
                         неразлучен стал.
Как часто в тишине, весь занятый
                         тобою,
В лесах, где Жувизи гордится над
                         рекою,
И Сейна по цветам льет сребряный
                         кристалл,
Как часто средь толпы и шумной, и
                         беспечной,
В столице роскоши, среди
                         прелестных жен,
Я пенье забывал волшебное сирен
И мыслил о тебе лишь в горести
                         сердечной.
Я имя милое твердил
В прохладных рощах Альбиона
И эхо называть прекрасную учил
В цветущих пажитях Ричмона.
Места прелестные и в дикости своей,
О камни Швеции, пустыни
                         скандинавов,
Обитель древняя и доблестей и
                         нравов!
Ты слышала обет и глас любви моей,
Ты часто странника задумчивость
                         питала,
Когда румяная денница отражала
И дальние скалы гранитных берегов,
И села пахарей, и кущи рыбаков
Сквозь тонки, утренни туманы
На зеркальных водах пустынной
                         Троллетаны.
Исполненный всегда единственно
                         тобой,
С какою радостью ступил на брег
                         отчизны!
«Здесь будет, – я сказал, – душе
                         моей покой,
Конец трудам, конец и
                         страннической жизни».
Ах, как обманут я в мечтании моем!
Как снова счастье мне коварно
                         изменило
В любви и дружестве… во всем,
Что сердцу сладко льстило,
Что было тайною надеждою всегда!
Есть странствиям конец – печалям
                         никогда!
В твоем присутствии страдания и
                         муки
Я сердцем новые познал.
Они ужаснее разлуки,
Всего ужаснее! Я видел, я читал
В твоем молчании, в прерывном
                         разговоре,
В твоем унылом взоре,
В сей тайной горести потупленных
                         очей,
В улыбке и в самой веселости твоей
Следы сердечного терзанья…
 
 
Нет, нет! Мне бремя жизнь! Что в
                         ней без упованья?
Украсить жребий твой
Любви и дружества прочнейшими
                         цветами,
Всем жертвовать тебе, гордиться
                         лишь тобой,
Блаженством дней твоих и милыми
                         очами,
Признательность твою и счастье
                         находить
В речах, в улыбке, в каждом взоре,
Мир, славу, суеты протекшие и горе,
Все, все у ног твоих, как тяжкий
                         сон, забыть!
Что в жизни без тебя? Что в ней
                         без упованья,
Без дружбы, без любви – без
                         идолов моих?…
И муза, сетуя, без них
Светильник гасит дарованья.
 

 
Как я люблю, товарищ мой,
Весны роскошной появленье
И в первый раз над муравой
Веселых жаворонков пенье.
Но слаще мне среди полей
Увидеть первые биваки
И ждать беспечно у огней
С рассветом дня кровавой драки.
Какое счастье, рыцарь мой!
Узреть с нагорныя вершины
Необозримый наших строй
На яркой зелени долины!
Как сладко слышать у шатра
Вечерней пушки гул далекий
И погрузиться до утра
Под теплой буркой в сон глубокий.
Когда по утренним росам
Коней раздастся первый топот
И ружей протяженный грохот
Пробудит эхо по горам,
Как весело перед строями
Летать на ухарском коне
И с первыми в дыму, в огне,
Ударить с криком за врагами!
Как весело внимать: «Стрелки,
Вперед! Сюда, донцы! Гусары!
Сюда, летучие полки,
Башкирцы, горцы и татары!»
Свисти теперь, жужжи, свинец!
Летайте, ядры и картечи!
Что вы для них? для сих сердец,
Природой вскормленных для
                         сечи?..
 

 
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море, и суша покорствуют нам!
О други! как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы, неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской
                         земли! ..
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
О, други! я младость не праздно
                         провел!
С сынами Дронтгейма вы помните
                         сечу?
Как вихорь, пред вами я мчался
                         навстречу
Под камни и тучи свистящие стрел.
Напрасно сдвигались народы; мечами
Напрасно о наши стучали щиты:
Как бледные класы под ливнем, упали
И всадник и пеший… владыка, и ты!..
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Нас было лишь трое на легком челне;
А море вздымалось, я помню, горами;
Ночь черная в полдень нависла с
                         громами,
И Гела зияла в соленой волне.
Но волны напрасно, яряся хлестали:
 
 
Я черпал их шлемом, работал веслом;
С Гаральдом, о други, вы страха не
                         знали
И в мирную пристань влетели с
                         челном!
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Вы, други, видали меня на коне?
Вы зрели, как рушил секирой
                         твердыни,
Летая на бурном питомце пустыни
Сквозь пепел и вьюгу в пожарном
                         огне?
Железом я ноги мои окрыляя,
И лань упреждаю по звонкому льду;
Я, хладную влагу рукой рассекая,
Как лебедь отважный, по морю иду…
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Я в мирных родился полночи снегах;
Но рано отбросил доспехи ловитвы —
Лук грозный и лыжи – и в шумные
                         битвы
Вас, други, с собою умчал на судах.
Не тщетно за славой летали далеко
От милой отчизны по диким морям;
Не тщетно мы бились мечами жестоко:
И море и суша покорствуют нам!
А дева русская Гаральда презирает.
 

 
Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге,
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге.
Я ближнего люблю, но ты, природа-
                         мать,
Для сердца ты всего дороже!
С тобой, владычица, привык я
                         забывать
И то, чем был, как был моложе,
И то, чем стал под холодом годов.
Тобою в чувствах оживаю:
Их выразить душа не знает стройных
                         слов,
И как молчать об них, не знаю.
 

Д. В. Давыдов

Краткие биографические сведения:

Денис Васильевич Давыдов

16 (27). 7. 1784 – родился в Москве, в семье кавалерийского офицера.

С 1801 – служба в кавалергардском полку (с 1804 г. – в гусарах), затем ссылка за «неблагонадежные» стихи.

1806—1812 – будучи адъютантом ген. П. И. Багратиона, участвовал в трех войнах (Францией, Швецией и Турцией), командовал отдельными отрядами, проявив решительность и личную храбрость.

1812 – командовал батальоном Ахтырского гусарского полка. В августе предложил русскому командованию организовать партизанские действия в тылах наполеоновской армии. Командуя отрядом из гусар и казаков, успешно действовал в тылу врага.

1813—1814 – участие в заграничных походах, командовал кавалерийским полком и бригадой.

Был близок с будущими декабристами М. Ф. Орловым, Ф. Н. Глинкой, А. А. Бестужевым и др.

1823 – вышел в отставку в должности нач. штаба корпуса.

1826—1827 – снова служил на Кавказе.

1831 – участие в подавлении польского восстания 1830—1831.

С 1832 – в отставке.

Генерал в отставке, Давыдов прожил большую часть жизни в своем Симбирском имении. Кроме стихов написал «Дневник партизанских действий 1812 года» и другие произведения по истории военного искусства.

1839 г. – скончался в своем имении.

 
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я б на их руках могучих;
Чтобы стены от ура
И тряслись и трепетали!..
Лучше б в поле закричали…
Но другие горло драли:
«И до нас придет пора!»
Бурцов, брат, что за раздолье!
Пунш жестокий!.. Хор гремит!
Бурцов, пью твое здоровье:
Будь, гусар, век пьян и сыт!
Понтируй, как понтируешь,
Фланкируй, как фланкируешь;
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Жизнь летит: не осрамися,
Не проспи ее полет,
Пей, люби да веселися, —
Вот мой дружеский совет.
 

 
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
 
 
Деды, помню вас и я,
Испивающих ковшами
И сидящих вкруг огня
С красно-сизыми носами!
 
 
На затылке кивера,
Доломаны до колена,
Сабли, ташки до бедра,
И диваном – кипа сена.
 
 
Трубки черные в зубах;
Все безмолвны, дым гуляет
На закрученных висках
И в усы перебегает.
 
 
Ни полслова… Дым столбом…
Ни полслова… Все мертвецки
Пьют и, преклонясь челом,
Засыпают молодецки.
 
 
Но едва проглянет день,
Каждый по полю порхает;
Кивер зверски набекрень,
Ментик с вихрями играет.
 
 
Конь кипит под седоком,
Сабля свищет, враг валится…
Бой умолк, и вечерком
Снова ковшик шевелится.
 
 
А теперь что вижу? – Страх!
И гусары в модном свете,
В вицмундирах, в башмаках,
Вальсируют на паркете!
 
 
Говорят: умней они…
Но что слышим от любого?
Жомини да Жомини!
А об водке – ни полслова!
 
 
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
 

 
Нет! полно пробегать с улыбкою
                         любви
Перстами легкими цевницу
                         золотую;
Пускай другой поет и радости свои,
И жизни счастливой подругу
                         дорогую…
Я одинок, – как цвет степей,
Когда, колеблемый грозой
                         освирепелой,
Он клонится к земле главой
                         осиротелой
И блекнет средь цветущих дней!
О боги, мне ль сносить измену
                         надлежало!
Как я любил! – В те красные лета,
Когда к рассеянью всё сердце
                         увлекало,
Везде одна мечта,
Одно Желание меня одушевляло,
Всё чувство бытия лишь ей
                         принадлежало!
О Лиза! сколько раз на Марсовых
                         полях,
Среди грозы боев я, презирая страх,
С воспламененною душою
Тебя, как бога, призывал
И в пыл сраженья мчал
Крылатые полки железною
                         стеною!..
Кто понуждал меня, скажи,
От жизни радостной на жадну
                    смерть стремиться?
Одно, одно мечтание души,
Что славы луч моей на милой
                         отразится,
Что, может быть, венок,
                         приобретенный мной
В боях мечом нетерпеливым,
Покроет лавром горделивым
Чело стыдливое подруги молодой!
Не я ли, вдохновен, касался струн
                         согласных
И пел прекрасную!.. Еще Москва
                         полна
Моих, в стихах, восторгов страстных;
И если ты еще толпой окружена
Соперниц, завистью смущенных,
И милых юношей, любовью
                         упоенных, —
Неблагодарная! не мне ль одолжена
Ты торжеством своим?.. Пусть
                         пламень пожирает,
Пусть шумная волна навеки
                         поглощает
Стихи, которыми я Лизу
                         прославлял! ..
Но нет! Изменницу весь мир давно
                         узнал, —
Бессмертие ее уделом остается:
Забудут, что покой я ею потерял,
И до конца веков, средь плесков и
                         похвал,
Неверной имя пронесется!
 
 
А я? – Мой жребий пасть в боях
Мечом победы пораженным;
И, может быть, врагом влеченным
                         на полях,
Чертить кремнистый путь челом
                         окровавленным…
Так! Я паду в стране чужой,
Далёко родины, изгнанником
                         невинным:
Никто не окропит холодный труп
                         слезой…
И разбросает ветр мой прах с
                         песком пустынным!
 

 
Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолетных сновидений
Не возвращай, не возвращай!
 
 
Не повторяй мне имя той,
Которой память – мука жизни,
Как на чужбине песнь отчизны
Изгнаннику земли родной.
 
 
Не воскрешай, не воскрешай
Меня забывшие напасти,
Дай отдохнуть тревогам страсти
И ран живых не раздражай.
 
 
Иль нет! Сорви покров долой!..
Мне легче горя своеволье,
Чем ложное холоднокровье,
Чем мой обманчивый покой.
 

Ф. Н. Глинка

Краткие биографические сведения:

Федор Николаевич Глинка

1786 – родился в Смоленской губернии, в военной дворянской семье.

С 1803 – окончив 1-й кадетский корпус в Петербурге, служил в армии.

До 1812 – участвовал в войнах против Наполеона, сражался под Аустерлицем и Бородином. Описал походы армии в книге «Письма русского офицера». За храбрость был награжден золотым оружием. После войны служил в Гвардейском штабе. Деятельный член тайных декабристских организаций – «Союза спасения», затем «Союза благоденствия».

1819—1825 – председатель Вольного общества любителей российской словесности.

После 14 декабря 1825 г. был дважды арестован, затем сослан в Петрозаводск (до 1830), где изучал этнографию и фольклор Карелии Автор поэм (1828– 1830) «Дева карельских лесов» и «Карелия».

Многие стихотворения Глинки были положены на музыку и стали популярными песнями. «Очерки Бородинского сражения», в частности, были высоко оценены В. Г. Белинским.

С конца 30-х гг. – сотрудничал в журн. «Москвитянин». Написанные в эту пору «Духовные стихотворения», поэмы «Иов» и «Таинственная капля» посвящены религиозно-мистической темтике.

1880 – умер в Твери.

 
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
 
 
Ямщик лихой – он встал с
                         полночи,
Ему взгрустнулося в тиши —
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
 
 
«Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
 
 
Теперь я бедный сиротина!..»
И вдруг махнул по всем по трем —
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.
 

 
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы!
 
 
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах…
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!
 
 
Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит.
 
 
На твоих церквях старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка Москва!
 
 
Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?
 
 
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!
 
 
Ты не гнула крепкой выи
В бедовой своей судьбе, —
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе?..
 
 
Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
 
 
И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!
 
 
Процвтай же славой вечной,
Город храмов и палат,
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
 

Д. В. Веневитинов

Краткие биографические сведения:

Дмитрий Владимирович Веневитинов

14 (26) 9. 1805 – родился в Москве в дворянской семье. С ранних лет отличался редкими способностями. Уже подростком знал несколько языков, алтичную литературу, писал стихи. Русскую литературу ему преподавал А. Ф. Мерзляков, известный поэт. Пианист и композитор Геништа обучал Веневитинова музыке. Художник Лаперш – живописи. С 1823 года Веневитинов – руководитель литературного «Общества любомудрия» (в Москве) («любомудры» по своим философско-общественным взглядам были близки натурфилософии Ф. Шеллинга), куда входили В. Ф. Одоевский, И. В. Киреевский, С. П. Шевырев и другие литераторы. Кружок распался в 1825 году в связи с восстанием декабристов.

1824 – сдает экзамены в Московском университете. Служил в Московском архиве Коллегии иностранных дел.

В 1826 г. в доме Веневитинова Пушкин читал «Бориса Годунова». В октябре того же года Веневитинова переводят в Петербург. Здесь он служил в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и изучал религию и историю восточных стран. У него возникает желание ехать на дипломатическую службу в Персию.

Март 1827 г. – простудившись, Веневитинов умирает. После его смерти друзья собрали и издали его творческое наследие.

Веневитинов – своеобразный поэт-философ, сказавший свое особое слово в поэзии. Элегия («Волшебница! Как

сладко пела ты…»), в частности, посвящено княгине Зинаиде Александровне Волконской (1792—1862) (в которую Веневитинов был влюблен), поэтессе, певице и композитору, хозяйке литературного салона в Москве, который посещали Пушкин, Мицкевич, Баратынский и другие поэты.

Веневитинов переводил произведения Э. Т. А. Гофмана, И. В. Гете и др.

Н. Г. Чернышевский писал о Веневитинове: «Проживи Веневитинов хотя десятью годами более – он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу…»