Текст книги "Ермак: Начало. Телохранитель. Личник"

Поручик, оказавшийся мужчиной лет тридцати, невысокого роста, худощавого телосложения, смотрел на меня внимательными и какими-то пустыми, стылыми серыми глазами. От всей его фигуры веяло какой-то не брезгливостью, а, я бы сказал, отстраненностью. Так смотрит исследователь на лягушку, готовясь ее препарировать. Очередная грязная, но необходимая работа.

– Вот ты какой, Тимофей Аленин! – практически не разжимая узких губ, произнес поручик. – А это твоя знаменитая школа?!

Поручик, пройдя через комнату-класс, заглянул в комнату-спальню.

– Изрядно… Очень практично все продумано.

Поручик вернулся в класс, где застывшими истуканами стояли ученики, я и атаман Савин. Оглядев еще раз весь класс и детей, находившихся в нем, поручик наконец-то соизволил дать команду: «Вольно!»

– Пошли, Тимофей, на двор, поговорим! – Поручик приобнял меня за плечи, направляя к двери.

– Башуров, продолжить занятия, – повернув голову через левое плечо, скомандовал я Мишке Башурову, которого назначил командиром десятка мальков за его сообразительность и активность.

Выйдя на двор, поручик присел на лавку у избы и заставил присесть меня.

– Представлюсь, Тимофей. Я Савельев Владимир Александрович, поручик Отдельного корпуса жандармов, заместитель начальника отделения при канцелярии Приамурского генерал-губернатора.

Я судорожно сглотнул: такого внимания к последним событиям я не ожидал. Жандармы в последние годы занимались делами, которые несли угрозу трону и государству. Нарушениями границы по Амуру обычно занималось руководство Амурского казачьего полка, Горная стража, городские исправники да полицейские урядники в станицах, в зависимости от того, на чьей территории произошло нарушение границы.

– Удивлен, Тимофей?

– Да, ваше благородие, – я предельно честным взором уставился в переносицу поручика.

– Рассказывай, Тимофей.

– О чем, ваше благородие?

– Почему ты напал на представителей китайской армии?

– Для меня они были хунхузами, которые незаконно пересекли границу Российской империи! – я прямо и твердо взглянул в глаза жандарма.

– Ты что, не видел, что на них одинаковая форма? Вооружение? Что с ними офицер? А понимал, что нападение на них может привести к дипломатическим осложнениям между нашими государствами?

– Ваше благородие, когда в прошлом году в наших краях уничтожили банду Золотого Лю, в ней тоже все были в форме циньских всадников.

– Я в курсе этой истории, – ухмыльнулся жандарм. – Причем в курсе того, как на самом деле все было. И меня, честно говоря, не волнуют все те махинации, к которым прибегло командование полка, чтобы достойно выглядеть в глазах генерал-губернатора из-за гибели его родственников. Но сейчас ты и твой названный брат Роман Селеверстов могли спровоцировать конфликт между двумя государствами. Ты меня понимаешь?

– Никак нет, ваше благородие! Любой бандит или вражеский солдат, творящий безобразия на российской земле, подлежит минимум задержанию, максимум уничтожению.

– Ты дурака-то мне не включай! – Поручик с раздражением посмотрел на меня. – Все ты прекрасно понимаешь. Не просто так солдаты пересекли границу, преследуя спасенных тобою старого корейца и молодую девушку. Презрев границу между двумя государствами, преследовать могут только очень важных преступников, за которых ты, кстати, оригинально заступился, уничтожив всех преследователей. Ты понимаешь, что вы убили солдат, которые исполняли свой долг, и теперь возможны осложнения с императрицей Цы Си?

– С такой точки зрения прошедшие события я не рассматривал.

«Слабоватый наезд, – отвечая, думал я про себя. – Сюда бы нашего особиста подполковника Лазарева, который курировал отряд в Афгане. Вот это зверь был. Запугать мог так, что не только солдаты, офицеры у него в ногах валялись, моля о прощении. А здесь детский сад, младшая группа».

– Что тебе стало известно о спасенных тобой? Что они рассказали о себе? – задал очередной вопрос жандарм.

Я предельно честно поведал поручику все то, что мне рассказал о себе Джунг Хи, так как не видел причины скрывать эту информацию.

– Интересно! – произнес жандарм, внимательно выслушав мой рассказ. – Получается, Джунг Хи – личный враг королевы Мин.

– Получается, так, – согласился я. – Двенадцать лет назад сделал ставку не на того человека. Потерял всю семью. Теперь пытается спасти внучку и свою жизнь. Поэтому и хочет пробраться в Японию, в надежде, что там королева не сможет их достать.

– Хорошо. Спасибо за информацию. – Поручик поднялся с лавки. – Последний вопрос. Почему ты ввязался в бой? Их было тринадцать, вас только двое.

– Ваше благородие, – я также встал с лавки. – Когда китайский офицер достал саблю и приготовился отрубить голову Мэй, я представил, что это моя сестра, которая пропала пять лет назад при нападении хунхузов на казачий обоз. Я и сам не понял, как начал стрелять, а потом, увидев, что не успеваю перезарядиться, бросился на солдат с метательными ножами, чтобы не дать убить девчонку. А дальше повезло. Отличная офицерская сабля попала в руки, а солдаты оказались плохими фехтовальщиками. Потом, правда, фортуна повернулась филейной частью. Точнее, лопухнулись, не увидели одного солдата, оставленного в охранении.

– Да… Филейной частью, говоришь? Кхм… Оригинально. Собирайся, поедем в станицу. Мне и Мэй надо будет опросить, а я английского языка не знаю. Поможешь.

Беседа жандарма с Мэй Лин, где я поработал переводчиком, не затянулась, а вот общение поручика и старого корейца в конфиденциальной обстановке длилась с перерывами три дня. Как я понимаю, господин Савельев не мог упустить такого шанса, как вербовка пусть и бывшего, но высокого сановника королевства Чосон. Во всяком случае, у нашего станичного полицейского урядника после отъезда жандармского поручика Джунг Хи и Мэй были записаны как жители станицы Албазина, следующие во Владивосток. Я же получил от жандарма задание наблюдать за стариком с внучкой, после выздоровления Джунг Хи поспособствовать их доставке во Владик. Как сказал, ухмыляясь, поручик: «Твои друзья из компании «Чурин и Ко» помогут». Отказать целому заместителю начальника отделения Отдельного корпуса жандармов при канцелярии Приамурского генерал-губернатора в такой «просьбе» я, конечно же, не мог.

Через две недели, когда Джунг Хи стал потихоньку вставать и передвигаться, я и Ромка на телеге перевезли его и Мэй ко мне на хутор. Занятия из-за этого теперь проводились до обеда, на ночь из казачат никто не оставался. Для Мэй Лин отгородили в спальной комнате ее половину с тремя двухъярусными кроватями, а я и дед Джунг ночевали на второй половине.

Как-то незаметно до окончательного выздоровления Джунг Хи пробежало четыре месяца. За неделю до Рожественского поста в станицу должен был вернуться из Шилкинского Завода обоз купца Касьянова со знакомым мне старшиной обоза дядькой Антипом, который мне был обязан спасением при нападении на него красного волка. Когда этот обоз чуть больше месяца назад пошел вверх по реке и его в станице взял под охрану по раннее заключенному контракту с Касьяновым наш первый десяток под командованием Ромки, я с дядькой Антипом договорился, что он на обратном пути до Владика возьмет с собой Джунг Хи и Мэй. А в Благовещенске передаст от меня рекомендательные для них письма и Касьянову и Тарале.

За время, пока мы жили на хуторе вместе, я очень сблизился с Джунг Хи и Мэй Лин. Этому способствовало наше обоюдное обучение языкам. Я учил старого корейца и Мэй русскому языку, а они меня корейскому, китайскому и японскому. Также Джунг Хи обучал меня приемам корейского рукопашного боя «тхэккен», которые передавались в его семье из поколения в поколение начиная с XIII века. Более семисот лет назад молодой воин Ли покорил императора страны Коре своим владением техники «тхэккен», победив тогдашнего чемпиона по технике рукопашного боя «субак». За это Ли был возведен императором в офицерское звание и дворянское сословие. С тех пор все члены семейства Ли в обязательном порядке изучали технику рукопашного боя «тхэккен». А еще Джунг Хи ознакомил меня со своей семейной реликвией – четвертой книгой «муедоботхонджи», озаглавленной «Техника рукопашного боя», которая включала 38 изображений, напоминающих стойки и удары в тхэквондо в моем будущем мире. По его словам, данная книга писалась по приказу четырнадцатого вана Чосон в XVII веке одним из предков Джунг Хи, каким-то его прапрапра– и еще несколько раз прадедом.

В общем, когда в середине сентября рана перестала беспокоить меня, а мальки и старшаки после занятий до обеда убегали домой, Джунг Хи брался за мою тренировку. Скажу об этих тренировках следующее: режиссеры и сценаристы, которые создавали китайские фильмы про кунг-фу с участием молодого Джеки Чана, удавились бы от зависти, наблюдая за теми упражнениями, которыми меня нагружал добрый дедушка Джунг. Убил бы этого садиста! Только добрая и сожалеющая улыбка Мэй останавливала меня от того, чтобы не послать Джунг Хи куда подальше с его тренировками.

Отношения между мной и Мэй со стороны можно было назвать нейтрально-дружескими. Девочка-девушка имела живой и открытый характер, была любознательна и приветлива от природы. Ее непосредственность и веселость в общении заставляли любовно трепетать как душу старого, битого и циничного спецназовца, так и теперь очень редко появляющегося в моем сознании Тимохи.

На Рождество Богородицы была сыграна свадьба между Семеном Савиным и Анфисой Селеверстовой. Тимохино сознание это событие пережило очень спокойно, так как моя любовь к Мэй Лин вызывала и у него активный положительный отклик. На свадьбу я был приглашен вместе с Джунг Хи и Мэй. Места на лавке в трактире Савина, где играли свадьбу, нам отвели рядом. Посадив Мэй между мной и дедом Джунгом, я ощущал правым боком тепло, которое исходило от нее.

Мэй была одета в специально сшитый для этого случая праздничный корейский хонбок. Этот наряд состоял из длинной шелковой бело-голубой юбки, расшитой цветами, белоснежной рубашки свободного кроя, расшитых чогори и жакета. Когда она в этом наряде и с какой-то умопомрачительной прической вышла из своего огороженного закутка в комнате, я смог только выдохнуть слово: «Принцесса!» Ромка, который в тарантасе приехал за нами, застыл истуканом, глупо улыбаясь. Ни для кого не было секретом, что в Мэй Лин втрескались поголовно что мальки, что старшаки. Новое, да еще экзотическое всегда притягивает. Амур потратил не один колчан на учебный состав школы. Только на меня два.

В станицу мы прибыли, когда под выстрелы новобрачные отправились из дома невесты на венчание в церковь. Батюшка Александр провел красивую службу, по окончании которой все вернулись к дому Селеверстовых, где новобрачных, а точнее, нововенчанных поздравили отец и мать Анфисы, потом ее крестные, затем братья с женами и все остальные по степени родства.

По окончании поздравлений родственников Анфисы, сваха тетка Лукерья приступила к повиванию, то есть переплетению одной косы девушки в две для замужней женщины. Когда сваха почти расплела у Анфисы косу, на сцену вышел Ромка и со зверским видом тупой стороной ножа начал пилить основание косы у сестры. К нему тут же подбежал дружка жениха-мужа Лунин Фрол с криком: «Стой – постой, не режь косу, серебра тебе за нее несу». Дальше Ромка и Фрол долго торговались, и в конце концов Ромка косу сестры продал. Дальше были поздравления, благословление венчанных дядькой Петром и теткой Ольгой, после чего молодые и гости отправились в трактир, где их встретили родители Семена Савина.

Атаман Савин, как местный олигарх, немного подправил традиции свадебного обряда и, вместо своего довольно большого дома, решил играть свадьбу в трактире, где уместилось значительно больше народу, чем в доме, да и гостей обслуживать было куда удобней. Тем более на свадьбу кроме станичников приехали компаньоны Савина по торговому делу – гильдейские купцы.

Когда гости расселись в трактире за столы, начались поздравления и вручение подарков с отдарками. Я подарил названой сестре красивый бизилик – серебряный браслет с травленым орнаментом, а Семену вручил черкесский кинжал, богато отделанный серебром. Этот кинжал мне достался как трофей с убитого хунхуза из засады в распадке у истока реки Дактунак.

Джунг Хи и Мэй вручили Анфисе красивое и дорогое ожерелье из белого жемчуга, а Семену револьвер, тот самый, в 4,2 линии, Смит-Вессон тульского производства, которым Джунг пытался отбиться от цинских всадников. Этот подарок вызвал дикий восторг у Семена Савина и дружную зависть всех казаков. В Приамурье такое оружие практически не поступало и было на вооружении только у офицеров. Джунг Хи данный револьвер достался по случаю, как оплата за услуги лечения, и как выяснилось, метко стрелять он из него не умел. В преследователей стрелял больше для того, чтобы их задержать, а не попасть. Поэтому по моему совету Джунг Хи легко с ним расстался, в качестве подарка для жениха, при этом приобрел хорошую репутацию у казаков: понимающий и не жадный.

Не меньший восторг на свадьбе вызвал еще один подарок от меня. Когда Анфиса спросила меня после получения всех подарков, не забыл ли я об обещании написать для нее песню о любви казачки к казаку, пришлось радовать молодых музыкальным подарком. Тетка Ольга Селеверстова и ее снохи Ульяна и Елена, с которыми я разучивал этот музыкальный подарок, смогли удержать его в тайне. Поэтому когда они после моего объявления о новой песне, написанной мною специально для названой сестры ко дню ее свадьбы, втроем вышли перед столами, куда степенно выходили гости и поздравляли молодых, в трактире наступила тишина. Песню начала тетка Ольга своим низким грудным голосом:

 
Каким ты был, таким остался,
Орел степной, казак лихой!
 

Здесь вступили вторыми голосами Ульяна и Елена, и песня взмыла вверх:

 
Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой?
 

Казачки пели мощно, красиво и завораживающе. Когда к третьему куплету песню поддержали все играющие на свадьбе музыканты, то исполнение зазвучало ничуть не хуже того, как звучала эта песня в кинофильме «Кубанские казаки». Эта замечательная мелодия, созданная Исааком Дунаевским на стихи Михаила Исаковского и Михаила Вольпина, завоевала в начале 1950 года сердца миллионов советских людей. Особенно сердца женщин. Сколько себя помню, когда приезжал к деду и бабушке в поселок Черняево, так станицу переименовали в советские времена, за праздничным столом данная песня звучала обязательно. После свадьбы Семена и Анфисы песня стала суперхитом казачек станицы Черняева и быстро распространилась по Приамурью. А в день свадьбы, когда тетка Ольга и ее снохи закончили песню, сначала наступили звенящая тишина, и только через несколько секунд трактир взорвался криками восторга.

Нехорошо заниматься плагиатом, но некоторые песни, по моему мнению, могли бы зазвучать и намного раньше, даря радость людям в этом времени. Я же не искал какой-то материальной выгоды! Такими мыслями я успокаивал свою многогрешную душу за очередной грех. Простите меня, будущие авторы и композиторы, за то, что я украл ваши песни.

День свадьбы Анфисы и Семена запомнился мне еще одним событием, которое сильно повлияло на мое сознание и душу. Когда мы с Джунг Хи и Мэй поздним вечером первого дня свадьбы на тарантасе вернулись домой на мой хутор, то кореец, после того как Мэй засопела в своем отгороженном углу, попросил выйти меня на улицу, где у нас на лавочке состоялся непростой разговор.

– Тимофей, мне тяжело начать говорить, – начал Джунг Хи, когда мы сели рядышком на лавку перед домом. – Ты спас жизнь мне и моей внучке, и с горы прожитых лет я вижу твои чувства к ней и ее ответные чувства. Но как бы мне ни было тяжело, я вынужден сказать – нет!

Я, повернув голову, посмотрел в глаза Джунг Хи, который продолжил говорить, не отводя своих глаз:

– Ты плохо знаешь наши обычаи, поэтому не смог рассмотреть определенной информации, которая содержалась в одежде Мэй Лин, которую мы сшили после приглашения на свадьбу. – Старый кореец невесело усмехнулся. – Мне очень захотелось увидеть внучку красивой и в корейском одеянии, которое соответствует ее статусу. Может быть, и зря это сделал. В Чосон одежду белого цвета запрещено носить простым корейцам, а вышивка золотыми нитями, как на платье Мэй, или аппликация кымбак из золотой фольги разрешена только членам королевской семьи. Я не все тебе рассказал, Тимофей. – Как-то постаревший на глазах Джунг Хи замолчал и более тихим голосом продолжил: – Мэй Лин, мой «весенний цветок» действительно моя внучка, но она не дочь погибшего, Чхон Пок и его жены Чжу. Мэй – ребенок другой моей дочери, придворной дамы Ли ранга гвиин из павильона Нэандан, одной из любимых наложниц вана Коджона, двадцать шестого короля династии Чосон.

«Вот это номер, – промелькнуло у меня в голове. – Это получается, что Мэй – корейская принцесса?!» В подтверждение моих мыслей Джунг Хи продолжал тихо-тихо говорить, чуть ли не шепотом:

– Мэй дочь вана Конджона. Когда я тринадцать лет назад выступил против королевы Мин и проиграл, мне не удалось вывести из королевского дворца дочь, но я смог выбраться вместе с годовалой внучкой. Благословенное небо спасло моего сына Чхон Пок и его жену Чжу, их не было в тот день во дворце вана. Нам удалось объединиться и бежать из страны. Для всех посторонних Чжу стала матерью Мэй, а Чхон отцом. Своих детей они не могли иметь из-за неудачных первых родов Чжу. О своем настоящем происхождении Мэй Лин ничего не знает.

В этот момент мне послышался какой-то шум, а краем левого глаза отметил смытое движение за углом дома.

«Кажется, Мэй подслушивала!» – подумал я, но вслух ничего не произнес. Между тем Джунг Хи, ничего не заметив, продолжал свое повествование.

– Мы старались затеряться на просторах Поднебесной, не найдя, как я надеялся, поддержки у моего друга Тэвонгуна, который и сам находился в это время, можно сказать, под арестом. Тринадцать лет назад я искал убежище в империи Цинь, спрятавшись на самом ее краю. Но королева Мин нашла нас и там. Теперь мы бежим в Японию, с правителями которой у Мин сейчас разногласия. Я не знаю, что нас там ждет. Не знаю, сможем ли мы укрыться от гнева королевы Мин. Но если случится чудо и нас призовет к себе король, я не смогу противиться его приказу и не смогу оставить отца без дочери. Хотя роль дочерей вана от наложниц не особенно завидная.

Джунг Хи положил свою левую ладонь на мое правое колено и сильно сжал его.

– Тимофей, если бы Мэй не была дочерью вана, я тебе сказал бы – ДА! Я тебя сильно уважаю как воина и люблю как сына. Если сможешь, прости меня.

Он замолчал. Молчал и я, переваривая полученную информацию. Надо было что-то сказать, но я не знал, что говорить. В конце концов я, положив ладонь свою сверху на державшую мое колено ладонь корейца и чуть сжав ее, сказал:

– Спасибо за доверие, Джунг Хи. Я никому не скажу об этом. Как только по реке пойдет оказия до Благовещенска или Владивостока, я помогу вам с Мэй уехать. А любовь? А любовь пусть останется!

Через три месяца после этого разговора, когда я провожал с касьяновским обозом Джунг Хи и Мэй, девушка порывисто обняла меня за шею и, неумело поцеловав в губы, прошептала на ухо:

– Я буду ждать тебя, мой Тимохей.

Я, махая рукой вслед саням, увозившим Мэй с дедом, думал о том, что чем черт не шутит, может быть, мы когда-нибудь и встретимся. Как говорил один мой хороший знакомый: «Земля квадратная. За углом встретимся». И с тех пор в моей душе жила грустная любовь к маленькой корейской принцессе.

Кроме этой любви, в подполе моего дома хранился прощальный подарок Джунг Хи – аптекарская банка объемом в четверть, в которой настаивался корень панцуя, или женьшеня, весом в полтора фунта и возрастом около двухсот лет. Обычно сборщики женьшеня выкапывают только зрелые корни десятилетнего возраста, потому что только с десятилетнего возраста корень считался целебным. Чем старше корень, тем целебнее он считается.

По словам Джунг Хи, пятнадцать лет назад в Шанхае был продан корень возрастом в сто пятьдесят лет и весом чуть больше фунта за пять тысяч американских долларов. А за настойку из него великий принц Хынсон, у которого начались некоторые проблемы со здоровьем, готов был уплатить золотом сумму, эквивалентную десяти тысячам американских долларов. Джунг Хи тогда не успел помочь другу – когда он прибыл в Шанхай, корень и настойка из него уплыли в Америку. Чтобы я понял, насколько это дорого, Джунг Хи сказал мне, что средняя заработная плата за месяц простого корейца в те дни составляла пять-десять американских долларов.

Вот такой подарок сделал мне за два месяца до отъезда Джунг Хи, сказав, что настойкой можно будет пользоваться через год. Двадцать-тридцать капель или треть чайной ложки утром после завтрака. Тридцать дней пить. Тридцать дней перерыв. Настойка эта будет панацеей от всех болезней. Когда я пытался отказаться от такого дорогого подарка, Джунг Хи доверительно сообщил мне, что ему повезло в свое время найти два таких корня, и один останется с ним. Будет чем обеспечить свою жизнь в Японии. Только после этой информации я пошел в лавку приобретать аптекарскую банку и спирт.