Текст книги "Ермак: Начало. Телохранитель. Личник"

– Когда они ушли? – спросил я, прикидывая, что с момента убийства Дарьи прошло около шести часов.

– Около четырех часов назад. Насколько я узнал, задача этих людей была вывести этих революционеров из Хабаровска в Китай. Поэтому у них всё было наготове. Ушли на трёх санях и верхом. Всего двенадцать человек, – Тифонтай глубоко выдохнул и вытер шапкой лоб.

– Спасибо, господин Цзи, вы мне очень помогли. Я обязательно отмечу ваши действия в отчете наместнику. Надеюсь, что это поможет ускорить положительное решение по получению вами российского подданства и сохранить косу, – я встал из-за стола и поклонился на китайский манер Тифонтаю.

Последней фразой я намекнул Тифонтаю, что замолвлю перед цесаревичем словечко о получении китайцем подданства без принятия православия. В противном случае косу купцу придётся обрезать.

– Тимофей Васильевич, у входа в резиденцию вас ждёт мой человек, Ли Юн, он будет вашим проводником. Юн хорошо знает этот путь, а также знает всех офицеров на посту и в шао, которое квартирует в Лахасусу. С чиновниками тоже знаком. Я это говорю, если вы вдруг не догоните их до Сунгари.

– Господин Цзи, я искренне благодарен вам за такую помощь. Надеюсь, ночь будет лунной и мы сможем нагнать упущенное время. Пусть ваш человек готовится. Выступаем от резиденции через час.

– Он готов, Тимофей Васильевич. Сюда прибыл на лошади и со всем необходимым для дальнего пути.

– Отлично. Тогда выступим через пятнадцать минут. Ещё раз спасибо за всё.

С этими словами я чуть ли не бегом кинулся к вешалке, быстро оделся и поспешил с Тифонтаем на выход, по пути успев отправить дежурного казака-конвойца за братами в казарму. Перед резиденцией купец познакомил меня с Ли Юном, который оказался крепким мужчиной лет сорока-пятидесяти, хорошо разговаривающим на русском языке.

Говоря, что выступим через пятнадцать минут, я несколько погорячился, но через полчаса, когда я решил все вопросы по нашей отправке с Головачевым и цесаревичем, надиктовал телеграммы в станицы Головина и Кукелево, откуда должны были выйти на перехват контрабандистов казачьи команды, наш небольшой отряд из четырнадцати человек вышел в путь. Ещё двумя членами нашего воинства стали два казака из амурского взвода, которые правили двумя санями с фуражом. До Лахасусу было около двухсот пятидесяти вёрст. Если выжать из коней всё возможное, то за три перехода можно будет дойти, но боюсь, можно остаться после этого без лошадок. И дальше шлёпать на своих двоих. Это человек выдержит большие нагрузки, а лошадка нет.

Сумерки скоро сменила темнота с растущей луной на небосводе. Её свет позволял осторожно двигаться по проложенному по льду Амура пути. Лёд ещё был слабый и местами дышал, а кое-где виднелись полыньи. Поэтому ближе к полуночи, когда луна скрылась за облаками, решили не рисковать и встать привалом. Тем более, в последнем свете луны на берегу обнаружилось удачное место для стоянки. Ночь прошла спокойно. С утра подкрепившись кулешом, как только стало светать, двинулись в дальнейший путь. В этот день совершили длинный переход вёрст на восемьдесят. Шли столько, сколько смогли выдержать лошади, чтобы не запалить их.

Старшие нескольких встретившихся купеческих обозов подтвердили, что мы на правильном пути и потихоньку настигаем китайских контрабандистов с русским революционером-убийцей. Разрыв сократился уже до двух часов. Контрабандисты также шли на пределе возможной скорости. Завтра, по моим расчётам, должны будем взять их в клещи с казаками-забайкальцами из станицы Головина, названной так в честь первого якутского воеводы. Лишь бы казачки не промахнулись. Амур здесь разветвлялся до четырёх рукавов. Мы-то по следу идём, а им угадать надо или перекрывать все четыре возможных пути движения китайского обоза.

С утра рискнули и выступили ещё затемно, надеясь отыграть время. И не прогадали. Ближе к полудню увидели рядом с китайским берегом трое саней, кучку лошадей, среди которых укрывались, судя по всему, наши беглецы. Дорогу к дому им преградила шеренга казаков человек в двадцать, которые уложили своих коней на снег, лед и, укрывшись за ними, выцеливали противника. Огня пока никто не открыл.

Увидев такую картину, я дал шенкеля своему жеребчику и направил его к китайскому обозу. Мой десяток двинулся за мной, а я попросил Ли Юна, чтобы тот кричал на китайском, что мы никого из контрабандистов не тронем, нам нужен только беглый русский. После этого заорал сам:

– Казаки, я сотник Аленин! Не стрелять! Беглеца живым брать!

Вслед за мной заорал Ли. Моих познаний китайского хватило, чтобы разобрать «не стрелять», «вас не тронут», и всё. Однако китайские любители незаконной торговли его поняли. Стали по одному подходить к саням и складывать туда оружие, после чего и отходили в сторону.

Увидев такую картину, преградившие им путь казаки стали поднимать своих коней и неспешно двигаться в сторону обоза. Нам также оставалось до обоза метров шестьдесят, когда один из китайцев бросился бежать наискосок к китайскому берегу.

– Не стрелять! Живьем брать! – заорал я, разворачивая своего коня в сторону беглеца.

Обогнав меня, вперёд вырвались Чупров Феофан и Шохирев Гриша, размахивая арканами. Увидев эту картину, вернее всего, товарищ Иван чуть довернул в сторону и буквально полетел к китайскому берегу, до которого оставалось метров пятьдесят. С седла я увидел, что тот несётся прямо в большую полынью.

– Стой! – заорал я. – Там полынья! Утонешь!

Чуб, наддав, вырвался вперёд и метнул аркан. Мимо. Следующий бросок сделал Шах, и петля лассо накрыла беглеца. Рывок. Падение тела, и в воздух полетели брызги воды, а тело товарища Ивана пропало из вида. Григорий, сориентировавшись, резко повернул в сторону, уходя от припорошенной снегом полыньи, разматывая аркан на всю длину. Остановил бег коня и потянул на себя верёвку.

В полынье показалась голова беглеца, уже без головного убора. Наконец-то я увидел лицо убийцы своей любимой женщины. Мужчина европейской наружности, лет сорока, с короткой причёской и бородой, свежим шрамом-порезом под левым глазом, смотрел серыми, как свинцовые облака, глазами на окружающих полынью казаков. Течение Амура пыталось утащить его под лёд, но накинутая верёвка аркана не позволяла этого сделать. Я спрыгнул с коня и осторожно пошёл к полынье.

Убийца перевёл взгляд на меня и усмехнулся. Я уставился в его глаза, пытаясь что-то рассмотреть для себя. В ответ наткнулся на уверенный в себе и своей правоте взгляд товарища Ивана, который не только не отвёл свои глаза, а, наоборот, пытался что-то также рассмотреть во мне. Потом я увидел, как в его глазах зажглось торжество, беглец ещё раз усмехнулся, а затем мелькнуло лезвие ножа, перерезающее одним движением верёвку, и мой личный враг скрылся подо льдом.

Глава 14
Душевные беседы

– Тимофей Васильевич, как я рад вас видеть, – с этими словами штабс-ротмистр Савельев, встав со стула, вышел из-за стола и направился в мою сторону. – Снимайте верхнюю одежду и проходите. А я сейчас по поводу чая распоряжусь.

Поручкались, и, пока я стаскивал с себя свой гибрид из шкур красного волка, ушанку и всё это размещал на вешалке, а потом прилаживал назад портупею, Савельев успел отдать распоряжения и вернуться за стол.

– Проходите же, Тимофей Васильевич, рассказывайте. Судя по вашему внешнему виду, домой не заезжали?

– Да, я сразу к вам. Надо отчитаться по товарищу Ивану, который, к сожалению, покинул этот бренный мир, – с этими словами я присел на стул около стола Савельева и стал вынимать крышку из полого, деревянного цилиндра, внутри которого хранились мои бумаги.

– Тимофей Васильевич, вы же обещали привести его живым, – с упрёком сказал штабс-ротмистр, при этом с интересом наблюдая за моими манипуляциями.

– Владимир Александрович, поверьте, сам расстроен случившимся. Очень мне хотелось с ним пообщаться. Но кто же знал, что товарищ Иван решится покончить с собой, – я сожалеюще развёл руками, после чего подробно рассказал о наших приключениях и самоубийстве революционера-террориста.

Закончив свой рассказ, я выложил на стол главного жандарма Дальнего Востока листы бумаги, достав их из футляра.

– Вот показания казаков и китайских контрабандистов с переводом на русский язык. Кто смог, тот расписался, остальные пальцы в чернилах приложили. Шмуглеров я отпустил, но кое-что они интересное рассказали.

В этот момент мне пришлось сделать паузу, так как в кабинет принесли чай. Грея руки о подстаканник, сделал несколько глотков крепко заваренного чая. Насладился тем, как по телу потекла тёплая волна. Всё-таки почти пять суток на морозе пробыли. Тело просто хотело тепла. Ещё после одного глотка продолжил:

– Так вот, старшего этой команды контрабандистов, Ли Киу, товарищ Иван нашёл во Владивостоке почти два месяца назад. Этот китаец занимался контрабандой из Гирина во Владивосток через Хунчунь и обратно летом, а также из Гирина через Лахасусу в Благовещенск и назад зимой. В Хабаровск никогда не ходил. Но наш уже покойный знакомый предложил столько, что Ли Киу нанялся к нему на два месяца или больше, если понадобится. Вся задача Ли и его людей заключалась в том, чтобы находиться в Хабаровске в обусловленном месте и в любой момент быть готовым вывести трёх или четырёх человек в Китай. Поэтому Тифонтай их так долго и искал. Люди новые, нигде не светились. Кроме товарища Ивана китайцы больше никого не видели, – я перевёл дыхание, чем воспользовался Савельев.

– И как много заплатил?

– Да двести вот таких монеток, – с этими словами я положил на стол перед штабс-капитаном золотой соверен, или фунт стерлингов.

Увидев золотую монету с изображением королевы Виктории, Савельев от удивления аж присвистнул. После чего, смутившись от своего ребячества, спросил:

– И сколько это в рублях будет?

– Если золотыми, то чуть больше восьмисот рублей, а бумажными почти тысяча триста будет. Неплохой заработок за два месяца, – ответил я удивлённому Владимиру Александровичу. – На этом мои новости заканчиваются. Больше ничего интересного установить не удалось.

– Тогда я поделюсь с вами информацией, которую накопали за эти дни, – Савельев хлебнул из стакана чая, на мгновение задумался, а потом, улыбнувшись, продолжил: – Помните, Тимофей Васильевич, вы лжеангличанина Димой Белкиным обозвали? Почти угадали. Сергей Иванович Белков, уроженец Тамбовской губернии, двадцати семи лет от роду. Отец – богатый помещик, с которым сын разругался из-за молодой крестьянки. И сыну, который приехал отдохнуть в родное имение после четвёртого курса Московского университета, и отцу понравилась одна и та же девушка. Крепостных у нас как бы теперь и нет, но финансовая зависимость иногда ставит крестьян в ещё более тяжёлое положение перед бывшими хозяевами. В результате девушка пошла в гарем к отцу, а сынок мгновенно стал после этого революционером. Ограбив папашу на несколько тысяч рублей, прихватив всё, что хранилось наличными дома, Серёжа Белков три года назад морским путём из Одессы добрался до Европы. Вспомнив, что когда-то по соседству с ними жило семейство Плехановых, направил свои стопы к Георгию Валентиновичу в Швейцарию. Расчувствовавшийся господин Плеханов принял молодого революционера-земляка под свою опеку.

– И как поживает господин Плеханов сегодня? Какие свежие новости от Бекхэма-Белкова узнали? – перебив Савельева, заинтересованно спросил я.

– Да всё так же. Вы же читали справку о нём в бюллетене. Порвав с народничеством в восемьдесят третьем году, Плеханов совместно с Аксельродом, Засулич, Дейчем и Игнатовым организовал первую русскую социал-демократическую марксистскую организацию «Освобождение труда». Вот и пишет сейчас различные работы, доказывая, что движущей силой русской революции является пролетариат. Если раньше полностью отрицал террор, то теперь отводит ему значительную роль в революционной борьбе. А вы к чему вопрос задали?

– Да посмотрел на соверен и подумал о том, что господин Плеханов в семьдесят шестом году был отчислен из Петербургского горного института за невзнос платы за обучение. Потом, нигде не работая, как-то ещё четыре года жил в России, занимаясь революционными делами, на какие-то деньги смог уехать в Швейцарию. И вот уже тринадцать лет живёт там припеваючи, закончив Сорбонну и Женевский университет. На Петербургский денег не было, а там на два университета хватило. Извините, Владимир Александрович, накатило, и просто не удержался от вопроса.

Савельев задумчиво посмотрел на меня, хмыкнул и с какой-то вопросительной интонацией произнёс:

– Но он же там труды переводит, издаёт свои работы.

– Владимир Александрович, это до поступления в университеты или после? Первый том «Капитала» Маркса был издан тиражом всего в тысячу экземпляров и на деньги Энгельса. Но это серьёзный труд по политической экономии. Каким тиражом надо напечатать труд Плеханова с его рассуждениями о движущей силе революции в России, чтобы книга окупилась? По мне, так издателю ещё и приплатить надо, чтобы кто-то решился это напечатать.

– Тимофей Васильевич, давайте не будем отвлекаться, хотя тема денег у революционеров сама по себе очень интересна, – Савельев мотнул головой и снова хмыкнул. – Но вернёмся к нашему делу.

Я согласно кивнул головой, делая очередной глоток чая. Кажется, начал согреваться.

– Около пяти месяцев назад господин Аксельрод в одном из пансионатов в Альпах представил Белкову товарищей Ивана, Петра и Николая, а также товарища Степана, который и руководил подготовкой покушения на цесаревича. Иван, Пётр и Николай уехали из пансионата на три недели раньше, а Сергей Иванович, или товарищ Корней, направился следом за ними на Дальний Восток по маршруту Марсель – Порт-Саид, где была осуществлена пересадка на российский пароход, идущий во Владивосток. На чём и как прибыли трое других товарищей на Дальний Восток, он не знает.

– И что же подвигло Белкова принять участие в покушении? Он что, не понимал, что это для него смертный приговор? – вновь перебил я Савельева.

– С его слов, Тимофей Васильевич, когда он познакомился с товарищем Степаном и товарищем Иваном, то понял, что обратной дороги нет. Это были настоящие фанатики террора. Если бы он отказался после того, как узнал, что им придётся сделать, то его, вернее всего, убрали бы свои же.

Я недоверчиво хмыкнул, хотя и подумал про себя, что такое было бы возможным.

– Тимофей Васильевич, я думаю, так и было бы. Из показаний Белкова я понял, что в эту боевую группу вошли как бы два поколения революционеров. Первое – молодёжь, это Белков и товарищ Николай. Последний должен был бросать бомбу в цесаревича. В общем, расходный материал. Товарищ Пётр – вы правильно тогда определили роли – был химиком, который должен был изготовить бомбы. А товарищ Иван его охранял. Эти товарищи, как и товарищ Степан, из первого поколения революционеров-народовольцев. По показаниям Сергея Ивановича, все в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет. Имели отличные навыки по конспирации, изготовлению бомб, жизни на нелегальном положении. Все знали несколько языков, уверенно владели оружием. По стрельбе из винтовки Белкова натаскивал товарищ Иван. По его мнению, Иван из бывших офицеров. Также хорошо владел револьвером и кинжалом.

Савельев замолк и сделал пару глотков уже почти остывшего чая, после чего продолжил:

– Я помнил о вашей просьбе выяснить причину, из-за которой была убита Дарья Ивановна. Из всех допросов Белкова на эту тему у меня сложилась следующая гипотеза, верная или нет, не скажу. Подтвердить её теперь некому, – штабс-ротмистр допил остатки чая и, отставив стакан в сторону от себя, решительно произнес: – Тимофей Васильевич, вы слышали о Гесе Гельфман?

– Да, Владимир Александрович. Генерал Черевин во время обучения давал мне для ознакомления материалы дела первомартовцев. Её приговорили к смертной казни, но из-за беременности та была отсрочена. А после родов Гельфман умерла от родильной горячки в тюрьме.

– Если кратко, то всё верно. На суде так до конца и не было установлено, чьей гражданской женой была Геся Гельфман, то ли Саблина, то ли Колодкевича. Один застрелился при задержании. Второй уморил себя голодом в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Родившаяся дочь умерла через несколько месяцев. К чему я вам всё это рассказываю, Тимофей Васильевич, – штабс-ротмистр пожевал губами, как это он всегда делал, когда был взволнован. – У Колодкевича, насколько я помню, был родной брат Иван Николаевич. И, по-моему, он и был товарищем Иваном. Такие выводы я сделал из нескольких фраз Ивана, о которых рассказал Белков.

– Владимир Александрович, получается, что убийство Дарьи было местью мне? – я удивлённо посмотрел на Савельева. – Как-то я мелковат для мести революционеров, которые нацелились на цесаревича!

– Тем не менее я отвечу положительно, Тимофей Васильевич. Товарищ Иван чудом остался жив при взрыве дома, где в отсутствие хозяина товарищ Пётр готовил бомбы на основе нитроглицерина. Буквально за пятнадцать минут до этого непредвиденного события Пётр отправил его за молоком, так как немного отравился парами кислоты. Возвращаясь от соседей через два дома с молоком, Иван увидел, как Михайлов и трое городовых входят в дом, потом услышал выстрел, взрывы. У товарища Ивана небольшая контузия, ушибы и порез на щеке под левым глазом.

Я неотрывно смотрел на Савельева, который продолжал свой рассказ. Из дальнейшего повествования штабс-ротмистра мне стало ясно, что товарищ Иван после незапланированного взрыва, в котором погибли два террориста, дал команду Бекхэму-Белкову готовиться к выстрелу в цесаревича. Точнее, стрелять они будут оба в ближайшие дни. А на следующее утро на рынке Ивану стало известно из сплетен, которые просто начали гулять среди его посетителей, что основным виновником взрыва являюсь я, так как по моему прямому указанию начался поиск злоумышляющих на самого наследника престола. Вот какой казак Аленин молодец, всех жандармов и полицейских за пояс заткнул, с самим цесаревичем за одним столом сидит и такое прочее. А потом на рынке, как назло, появилась Дарья, и у товарища Ивана, видимо, перемкнуло что-то в голове, и он решил отомстить за своего брата, его жену, племянницу и товарищей.

Несколько притянуто за уши, конечно. Но после убийства товарищ Иван посетил Белкова и сообщил, что всё отменяется, и они немедленно уходят за границу. На вопрос товарища Корнея, что случилось, Иван ответил, что ещё раз отомстил за Колю и Гесю, пускай теперь некоторые узнают, каково терять близких людей. После этих слов ушёл в китайский квартал. Сергей Иванович должен был через час присоединиться к нему и контрабандистам на выезде из города на реку Амур. Но тут к нему нагрянул жандарм, от предложения которого лжеангличанин не смог отказаться. В результате остался жив. Надеюсь, что временно. Вот такую гипотезу мотива убийства Дарьи вывалил на меня штабс-ротмистр. Вполне стройную, но с большими, я бы даже сказал, с очень большими допущениями. Жаль только, что теперь точно не узнаем, почему была убита Дарья.

– В общем, Тимофей Васильевич, я отправил в Черниговскую губернию запрос о семье Колодкевича. Ответ, возможно, подтвердит мою гипотезу, – закончил повествование Савельев.

– Спасибо, Владимир Александрович. А что удалось установить по смерти Беркмана и его служанки?

– Есть только показания Белкова. А он эти сведения получил от товарища Ивана, так как в целях конспирации с товарищами Петром и Николаем не общался. Да те и не выходили из дома практически. Из этих показаний следует, что Иван и Пётр встречались с Беркманом, передали ему привет от старых друзей и попросили помочь с реактивами. Бывший политкаторжанин им отказал. В день убийства врача с ним встречался только Иван, который пришёл попросить помочь хотя бы с лабораторной посудой. После очередного отказа между ними произошла ссора. Иван нечаянно толкнул Беркмана, и тот, скатившись вниз по лестнице, сломал себе шею.

– Как-то удачно нечаянно толкнул, – я недоверчиво покрутил головой.

– Согласен, Тимофей Васильевич. Особенно если узнать, что Глафиру Петровну товарищ Иван убил только из-за того, что та видела, как он выходил из дома, где остался мёртвый Беркман.

– Об этом тоже рассказал Белков? – поинтересовался я у Савельева.

– Да, он. Иван попросил его отслеживать слухи, которые могут пойти в городе после смерти врача и его служанки.

– Жалко их, ни за что погибли. Хотя, если бы Иосиф Брониславович наступил на горло своей революционной совести и пришёл к вам, Владимир Александрович, то они могли остаться живыми, – произнёс я.

– Когда эти нигилисты-бомбисты кого жалели?! – зло произнёс штабс-ротмистр.

– Не скажите, Владимир Александрович. На судебном заседании по первомартовцам господин Кибальчич заявил, что он рассчитывал бомбы таким образом, чтобы поражающий эффект был не больше сажени. Так много раненых и погибших при последнем покушении на Александра Второго было вызвано только тем, что народ окружил царя.

– Вы мне ещё об их жалости скажите, когда Александр Ульянов бомбы отравленными стрихнином самодельными пулями снаряжал, – ещё более злым голосом буквально выплюнул предложение жандарм.

Вот тут мне сказать было действительно нечего. Когда я узнал, что так оно и было, то был ошеломлён данной информацией. Чтобы специально отравлять поражающие элементы бомбы?! До такого даже исламские фанатики в двадцать первом веке не дошли. Вот такой был старший братец у будущего вождя революции, который ровно через шесть лет после первомартовцев захотел с друзьями взорвать следующего, ныне здравствующего российского самодержца. А чтобы наверняка, бомбы ещё и стрихнином зарядили.

– Владимир Александрович, если откровенно, то я тех, кто может так легко убивать женщин и снаряжать бомбы отравленными пулями, вообще за людей не считаю. Отстреливал бы таких, как бешеных собак. Но закон есть закон, – тяжело вздохнув, я продолжил: – Ещё один вопрос, Владимир Александрович. Сколько денег нашли у Белкова? И паспорт у него настоящий?

– Паспорт настоящий. Чему я сильно удивлён, – ответил штабс-ротмистр. – Из показаний Белкова, его ему вручил товарищ Степан. Денег – больше пяти тысяч рублей. Были и золотые соверены. Но в основном кредитные билеты. А к чему эти вопросы?

– Владимир Александрович, больше месяца люди проживают в пансионате в Альпах. Думаю, не дешёвом, и вряд ли нам с вами по карману. Потом путь из Швейцарских Альп через Марсель и Порт-Саид во Владивосток. Если сможем проверить, то наверняка в каюте первого класса. Настоящий паспорт подданного Великобритании. Я не видел, но представляю, что и оружие у Белкова дорогое, если судить по воздушной винтовке Жирардони. Такой экземпляр оружия к раритетам относится, и сколько стоит, я даже не представляю. Здесь Белков проживает не в бедном номере. Имеет наличными пять тысяч рублей. Это моё, да и ваше жалованье за четыре года. А если предположить, сколько Бекхэм-Белков потратил за последнее полгода при подготовке к покушению, то и за все десять-пятнадцать лет выйдет, – я развёл руки в стороны. – Вы представляете, Владимир Александрович, какое финансирование и уровень подготовки данного покушения, если всех участников взять?

– Тимофей Васильевич, вы опять к презренному злату вопрос повернули, – усмехнулся Савельев.

– Владимир Александрович, вы читали воспоминания господина Кравчинского, который убил генерала Мезенцева?

– Это наш любезный Сергей Михайлович? По которому верёвка плачет? – с усмешкой уточнил штабс-ротмистр.

– Он самый, Владимир Александрович. Кстати, закончил Орловский кадетский корпус, потом Михайловское артиллерийское училище, в семидесятом году получил чин подпоручика. После года службы ушёл в отставку. А генерал-адъютанта Мезенцева так же, как и товарищ Иван, убил ударом кинжала. Но я не об этом, – я рукой показал, что понял невысказанный штабс-ротмистром вопрос. – В мае восемьдесят второго в Милане на итальянском языке вышла книга Кравчинского «La Russia sotteranea». Мне довелось почитать её перевод. Полковник Ширинкин поспособствовал. И меня там очень удивила одна информация. Автор описывает, что на Александра Второго готовилось пять покушений с применением динамита во время его обратного путешествия из Крыма в Петербург. При этом Сергей Михайлович упоминает, что работа по прорытию московского подкопа вместе с двумя другими железнодорожными покушениями, подготовлявшимися к ноябрю, обошлась всего от тридцати до сорока тысяч рублей, включая сюда и разъезды. То есть за два месяца Кравчинским, который готовил эти три покушения, были потрачены огромные деньги. Наше тридцатилетнее жалованье. При этом он считает эту сумму небольшой, хотя до этого пишет, что нигилистам-революционерам приходится за каждой сторублевой бумажкой бегать, высунув язык.

– Я читал эту книгу, Тимофей Васильевич. И в курсе, что её очень высоко оценили как за рубежом, так и наши либералы, включая Тургенева и Толстого. Но я не пойму, к чему вы клоните.

– Владимир Александрович, если взять и хотя бы примерно прикинуть, сколько денежных средств затратили революционеры-террористы на свои попытки терактов, не считая всего остального, то получится сумма, которую трудно объяснить пожертвованиями сочувствующих революционному движению людей. А наши погибшие террористы и захваченный Бекхэм-Белков просто вопят о том, что за их спиной стоит государственная машина или банковский капитал, – я резко выдохнул и замолчал.

– Вы хотите сказать, что за революционерами стоят… – штабс-ротмистр замолчал и, взяв со стола золотой соверен, показал мне профиль королевы Виктории.

– Я думаю, что это самый вероятный кандидат. Но на эту тему мы, действительно, поговорим в другой раз. Уже начало смеркаться, а я хочу успеть заехать на кладбище. На похороны не попал, так сегодня бы успеть, не тянуть до завтра.

– Тимофей Васильевич, я вас понимаю. Могу сказать, что похороны и поминки были достойные. Народу было много. Но всё прошло хорошо. Арсений Георгиевич всё отлично организовал.

– Тогда я вас покину, Владимир Александрович, – с этими словами я направился к вешалке.

Выйдя из здания, я взгромоздился на коня и отправился на кладбище. Сторож указал мне могилу, перед которой я простоял, пока окончательно не стемнело. Мысленно просил у Дарьюшки прощения, что не уберёг, не смог присутствовать на похоронах, убийцу живым не взял и ещё множество каких-то мыслей, которые через некоторое время и не мог вспомнить. Кажется, по моим щекам текли слёзы, замерзая на щеках, но я этого не замечал. Только сейчас и здесь понял, что всё – моей Дарьи, моей Куен Ионг, моей «смелой птички» нет и уже никогда не будет.

Домой вернулся, когда на небосводе ярко светила луна. Коня во дворе принял денщик, который, предупреждённый братами, прогрел комнаты в доме и истопил баню. На столе в передней комнате нашёл записку от Арсения, в которой купец сообщил, что похороны и поминки провёл. На девяти днях его не будет, так как коммерческие дела зовут в Благовещенск, но он оставил денег Филатьевой, как двоюродной сестре, если я вдруг не вернусь к этому времени.

Взяв в комоде чистое исподнее и шаровары, я пошёл в баню. Когда, пропарившись и помывшись, вернулся в избу, на столе меня ждал ужин. Основное блюдо – тот же кулеш из пшенки, сала и мяса, которым питался последние пять суток. Для разнообразия свиной рулет из печи, солонина и ещё горячая краюха ржаного хлеба. Сам готовил денщик или кого-то пригласил для стряпни, меня как-то не заинтересовало. Во рту с утра не было маковой росинки, и в животе настойчиво бурчало.

Достав из буфета два стакана, налил в них водки. Потом отрезал два куска хлеба и одним из кусков накрыл стакан для Дарьи. Только примерился к своей порции, как в комнату влетел денщик с круглыми от изумления глазами.

– Там… Это… Сам… – на третьем слове казак Игнатов, который был выделен мне в денщики, окончательно завис.

Хотя в восемьдесят первом году название «денщик» было отменено и было приказано впредь назначать генералам, офицерам и чиновникам прислугу из общего числа строевых нижних чинов. По-старому эту прислугу продолжали называть денщиками. Мне достался казак второго срока службы Игнатов Василий Петрович, которому было уже за тридцать, и в строевом разряде ему оставалось служить чуть больше года. Старательный, но немного тормознутый или прикидывался таким. Впрочем, все дела, к которым я его раньше привлекал, это воды натаскать, дров наколоть, печи в комнатах и бане истопить да за конями ухаживать. У самого и времени на это не было, да и не по чину теперь такие хозяйские дела были.

– Игнатов, ваша речь очень информативна, – я поставил стакан с водкой обратно на стол. – А теперь соберитесь с силами и доложите, как положено.

Игнатов, растерянно хлопая глазами, пару раз прерывисто вздохнул, но произнести ничего не успел, так как из сеней в заднюю комнату через открытую дверь повалили клубы холодного воздуха, а я, услышав фразу «есть кто дома», начал, как мой денщик, усиленно хлопать глазами.

«В гости пришёл цесаревич, а я в одной нательной рубахе, домашних шароварах и носках, – эта мысль вбила меня в ступор, а потом я скомандовал себе: – Хоре тормозить, встречай высокого гостя. Не каждый день к тебе домой наследник российского престола заходит, точнее, впервые. Опять слухи по городу пойдут».

Я вышел в заднюю комнату, куда уже ввалились цесаревич и ротмистр Волков. Следом зашли двое казаков конвоя из кубанцев, которые занесли две корзины. Поставив их на пол, причём в одной звякнуло, казаки вышли в сени, затворив за собой дверь.

– Тимофей Васильевич, мы к вам, как татары, незваными в гости явились. Не прогоните? – улыбаясь, спросил Николай.

– Ваше императорское высочество, Евгений Николаевич, я рад видеть вас у себя. Прошу простить за мой внешний вид. Раздевайтесь, вот вешалка, – я показал гостям, куда было можно повесить верхнюю одежду. – Игнатов, чуни гостям неси, они за голландкой стоят.

Отдав команду денщику, я направился к шкафу, где висела моя форма, и быстро накинул на себя мундир. Пока приводил себя в относительный порядок, гости разделись, переобулись и, подхватив по корзинке, по моему приглашению направились в переднюю избу. Увидев на столе накрытый хлебом стакан, наместник грустно и душевно произнёс:

– Да, Тимофей Васильевич, вам обязательно надо помянуть Дарью Ивановну, даже нарушая церковные каноны по помину. На похоронах вас не было.

– Как раз собирался это сделать, ваше императорское высочество. Извините за столь скудные яства, но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Прошу к столу.