Текст книги "Ермак: Начало. Телохранитель. Личник"

– Благодарю вас, господа, за прекрасные манёвры и смотр!..

– Рады стараться, ваше превосходительство! – слаженно, громко и радостно рявкнули мы в ответ.

Это был последний ответ юнкеров. Вслед за этим они становились офицерами либо старшими унтер-офицерами, так как Александр Дмитриевич сделал два шага вперёд и громким голосом произносил магическую фразу чудесного превращения:

– Поздравляю вас, господа, с производством в офицеры и в подофицеры!

Окончившие двухгодичное юнкерское училище по первому разряду производились при выпуске в офицеры по XII классу табеля о рангах: подпоручик в пехоту, корнет в кавалерию и хорунжий в казачьи войска. Окончившие училище по второму разряду выпускались в старших унтер-офицерских званиях: подпрапорщиками, эстандарт-юнкерами и подхорунжими должны были дожидаться производства в офицеры в своих частях. В нашем выпуске только пятеро, включая меня, закончили училище по первому разряду.

Оглушительное «ура», и строй сломался. Вверх полетели бескозырки. Потом толпой идём в бараки, где на кроватях уже лежит новая парадная форма, в которую, смыв грязь и пыль под рукомойниками, все спешно переодеваются. После этого один за другим выходим к уже ожидавшим у входа в лагерь извозчикам, чтобы ехать в Иркутск.

Перед отъездом навсегда из летнего лагеря на стенах и потолке бараков, изнутри, каждый вновь произведённый, по традиции, красками полковых цветов записывал своё имя и полк, что делало внутренность летних помещений живописной. Надписи эти начальство не стирало, и они оставались на многие годы.

Ещё одной традицией были выборы «полковника», «войсковых старшин» и «есаулов» в новый Совет охраны казачьих традиций. Также осуществлялся официальный перевод «казаков» младшего курса в «хорунжие». Всё это происходило ночью перед днём выпуска.

Традиционный обед вновь произведённых офицеров и старших унтер-офицеров назначался на другой день после производства, в одном из лучших ресторанов Иркутска «Россия», который располагался в здании гостиницы на углу улиц Большой и Амурской. На прощальном обеде присутствовали в качестве почётных приглашённых гостей начальник и обер-офицеры училища, с которыми в этот день бывшие юнкера по традиции переходили на «ты».

После ресторана на следующий день выпускники в последний раз приезжали в родные стены, где присутствовали на молебне в училищном храме, а затем снимались всем выпуском у фотографа, являвшегося в училище. Снимки всех выпусков, на которых молодые офицеры и подофицеры фигурировали в парадной форме, затем вешались в проходном помещении училища, ведущего в столовую.

Когда сделали снимок и бывшие юнкера потянулись на выход, меня окликнул полковник Макаревич:

– Хорунжий Аленин!

– Я, господин полковник, – ответил я, разворачиваясь в сторону начальника училища и вытягиваясь во фрунт.

– Пройдёмте ко мне в кабинет.

В кабинете полковник достал из сейфа конверт и протянул его мне. Увидев на сургуче оттиски печати Министерства императорского двора, непроизвольно вытянулся по стойке смирно и с легким хрустом сломал розовый сургуч. Достал письмо и прочитал две строки: «Жду на прием. Александр». Подумав, протянул листок начальнику училища.

– Не надо, хорунжий, – остановил меня движением руки Макаревич. – Я примерно в курсе, о чём в письме идёт речь. Мне предписано, и на это выделены деньги, немедленно по окончании обучения и присвоении звания отправить вас на почтовых в столицу. Государь желает вас видеть.

После этих слов полковник достал из сейфа ещё один пухлый конверт большего размера и протянул его мне.

– Здесь предписание, подорожная и денежные средства. Вам следует со всей возможной скоростью прибыть на приём к его императорскому величеству. До этого посетить в Министерстве императорского двора генерала от кавалерии графа Воронцова-Дашкова.

Я вынырнул из воспоминаний. Позади была почти сорокадневная дорога на почтовых и поездах. Сейчас впереди Московский вокзал, извозчик, гостиница, где надо привести в себя в порядок с дороги и отдохнуть. А завтра на прием к графу Воронцову-Дашкову.

– Ваше сиятельство, хорунжий Аленин по предписанию прибыл, – закончив фразу доклада, я сделал три шага вперёд и положил на стол графа лист, в котором стояла его подпись.

Генерал от кавалерии в парадном мундире, который был буквально усыпан наградами, взял в руки предписание, прочёл его, внимательно оглядел меня, после чего произнёс:

– Два дня на то, чтобы построить новый мундир. В таком перед государем стыдно появляться. Через два дня в полдень жду в кабинете. Адъютант всё подскажет. Можете быть свободны.

Я резко кивнул, развернулся кругом и, печатая шаг, вышел из кабинета. «Краткость – сестра таланта. Вот это генерал! Почти как Михалыч в исполнении Булдакова. Пять предложений, и весь прием. И интересная задача про мундир», – подумал я, закрывая за собой дверь. Поворачиваясь назад от двери, чуть не столкнулся с адъютантом Воронцова-Дашкова, который протягивал мне конверт.

– Здесь деньги и адрес портного, который вас ждёт. Ещё какие-то вопросы есть?

– Никак нет, господин полковник, – ответил я адъютанту графа.

– Тогда действуйте, хорунжий. Времени не так уж и много.

Сев в фаэтон извозчика, который подвозил меня до министерства и остался ждать нового пассажира недалеко от входа здания, я вскрыл конверт. Прочитав адрес, сказал его водителю такси на конной тяге, а пересчитав деньги в конверте, задумался. Пятьсот рублей на построение мундира. Вот это дерут деньги в столице! Какие же материалы на форму идут?! Мой парадный мундир, в котором сейчас находился, вместе с фуражкой, ремнём и сапогами обошёлся мне в девяносто три рубля. И я не экономил, хотя это было на девятнадцать рублей больше, чем мой месячный оклад, как полусотника в Амурском конном полку.

Хорошо, что денег для прибытия на прием к императору, которые получил в конверте, было достаточно, чтобы уверенно чувствовать себя в дороге. Но в столице надо срочно урезать расходы. Неизвестно, что меня ждёт дальше.

«Для начала надо найти гостиницу подешевле, – думал я, трясясь по мостовой на извозчике. – Два рубля за сутки – это очень много. Да и обед в ресторане при гостинице обошелся недёшево. Рубль за обычный обед: первое, второе, салат, десерт, без изысков, пускай и вкусно. Надо будет расспросить извозчика. Этот, в отличие от привокзального, запросил всего двадцать копеек, а не пятьдесят, которые содрал предыдущий шельмец. Может, подскажет чего. В моём времени таксисты были ещё и живыми справочниками о жизни города».

Портной, который представился Александром Ивановичем, имел внешность представителя национальности, которая издревле занималась данным трудом, а увидев в его глазах всю боль еврейского народа, я понял, что «Абрам Исаакович» – настоящий мастер своего дела.

Так оно и оказалось. Десять минут быстрых замеров, выбора материала, и меня заверили, что завтра к полудню всё будет готово, включая сапоги, шарф и ремень плечевой портупеи, которые также доставят сюда. Проводил меня портной со словами: «Передайте его высокопревосходительству, что Александр Иванович Берман всегда рад услужить его сиятельству и всем тем, кто приходит по его рекомендации».

Извозчик, дожидавшийся меня на улице, довёз до новой гостиницы, ознакомившись с которой я решительно переехал в неё. Рубль в сутки, а условия для проживания практически такие же. При этом в номере был большой шкаф, где уместились все мои вещи: родной РД, оружие, чемодан, саквояж с всякими мелочами. Успел за год обрасти шмотками.

К еще одному достоинству новой гостиницы я бы отнёс трактир, который по содержанию и обслуживанию соответствовал разряду кафе-ресторан моего времени. Ужин в нём обошёлся в тридцать копеек с чаевыми. Запечённая картошка с мясом, салат, малосольные огурчики, чай со сдобой. Всё вкусно, и порции приличные по размерам. Еле съел.

Чтобы убить время, накупил газет и отправился в номер знакомиться с периодикой. Познавать современный мир через печатные издания. Гулять идти не хотелось, так как обилие офицеров на улице, причём почти все старше по званию, за время проезда в пролётке заставляло козырять то и дело. Эх, выйти бы в партикулярном платье, прогуляться по Невскому. Не положено-с!

На следующий день провалялся до обеда в кровати. Что-то эта длительная дорога меня совсем расслабила. Делать ничего не хотелось. Видимо, пошёл откат за все те нагрузки, которые я успел перенести в этом мире. Такая апатия преследовала меня дней десять последних. Возможным был и вариант защитной реакции организма на предстоящий прием у императора. Как я понимал для себя, на этой встрече Александр III объявит свою волю в моём отношении. И дальше, чтобы я ни хотел сделать, придётся делать то, что тебе приказал его величество. Как говорится, попала белка или собака в колесо, пищи, но беги. Я улыбнулся, вспомнив анекдот на эту тему.

Барин останавливает извозчика и лезет в коляску.

– Какую песню петь, барин?

– Погоди, нога попала в колесо.

– Но-о! Нога попала-а в колесо-о-о!

Через час борьба с ленью закончилась, я встал, привел себя в порядок, спустившись в трактир, пообедал. Дёшево и вкусно, после чего на извозчике отправился к Александру Ивановичу.

«Да, всё-таки Абрам Исаакович, – ну не ассоциировался у меня портной с именем Александр Иванович, – мастер с большой буквы, – думал я, разглядывая себя в большом зеркале. – Точнее будет так – МАСТЕР. Буквы все заглавные».

Из зеркала на меня смотрел подтянутый, стройный, с широкими плечами офицер, со строгим, даже несколько угрюмым выражением лица. «Кого-то вы мне, батенька, напоминаете, – я более внимательно всмотрелся в своё теперь лицо. – Точно, вспомнил. Если молодому Гойко Митичу приклеить усы, которые я отпустил за полгода, и постричь, то получится моя копия, или я копия Виннету – сына Инчу-Чуна, или Чингачгука Большого Змея. Только такой рельефной мускулатуры нет. Поменьше мышца, поменьше». Поправив ремень плечевой портупеи, к которой уже прикрепил свою родовую шашку с офицерским темляком, я улыбнулся своему отражению, получив улыбку в ответ.

– Я смотрю, вам понравилась, ваше благородие, моя работа, – обратился ко мне портной. – Вы знаете, почти все хвалят работу Александра Ивановича Бермана. Мой прапрадед носил фамилию Хаят, то есть портной. Наша семья долго жила в Европе. Но по приезде из Германии в Россию мой отец получил паспорт на фамилию Берман. Почему? Так я вам не скажу. Отец не был похож на медведя.

Я не вслушивался в болтовню портного, который продолжал вещать о начале жизни в России, как им пришлось стать выкрестами. Думал о том, что в таком виде действительно не стыдно предстать перед императором.

– Сколько я вам должен, уважаемый? – прервал я поток красноречия портного.

– Только для вас, триста рублей, – ответил Александр Иванович и, судя по внешнему виду, приготовился торговаться.

– Замечательно, – зайдя за ширму, где я переодевался, достал из кармана деньги и, отсчитав необходимую сумму, передал их Берману. После этого с помощью портного разместил на новом мундире медали и, попросив отправить в номер гостиницы моё «старое» обмундирование, вышел на улицу. Надо обмять новый мундир.

Немногочисленные прохожие оглядывались на молодого казачьего офицера, одетого в темно-зеленый мундир со стальными чешуйчатыми эполетами, на которых золотом горели две звездочки с литерой «А», и с двумя медалями на георгиевской ленте на груди. Но больше всего вызывала удивление черная барашковая папаха с непривычным для столицы длинным мехом. Быстро устав от этого внимания, через квартал от мастерской взял извозчика и поехал в гостиницу. Погуляли, однако!

На следующий день стоял в приёмной графа Воронцова-Дашкова и ждал приема, которого не случилось, так как генерал от кавалерии вышел из своего кабинета и приказал следовать за собой. Извозчик, поезд до Гатчины, какой-то навороченный экипаж, запряжённый четвёркой лошадей, и вскоре передо мной открылась громада любимой императорской резиденции.

Я стоял по стойке смирно в одном из приёмных залов в бельэтаже Арсенального каре Гатчинского дворца. Напротив меня в трех шагах стоял император Александр III, за которым разместились императрица Мария Фёдоровна и большая группа свитских. До начала оглашения указа, который зачитывал император, князь Барятинский и цесаревич Николай, находящиеся в свите, успели ободряюще мне улыбнуться. Словно сквозь вату в ушах, заглушая бухающие удары сердца, до меня доносились слова самодержца: «Божьей милостью, Мы, Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, Нашему хорунжему Амурского конного полка Тимофею Аленину, в воздаянии отличного мужества и храбрости, оказанных вами в делах против неприятеля, утверждая определённую по удостоянию Георгиевской Кавалерской думы, генерал-губернатора Приамурья, по представленной Нами власти, награду за то, что в бою под станицей Черняева… спас ценой собственной крови государя наследника… Всемилостивейше пожаловали Мы вас в пятнадцатый день сентября тысяча восемьсот девяносто второго года Капитулу данным Кавалером Императорского Военного ордена Нашего Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени…»

Закончив оглашать указ, император подошёл ко мне и, взяв с подушечки, поданной кем-то из свитских с погонами генерал-майора Свиты Его Величества, орден, прикрепил его мне на мундир, успев шепнуть на ухо: «Спасибо тебе за сына, Тимофей».

– Служу Престолу и Отечеству! – на автомате ответил я.

Если сказать, что я находился в полном ступоре и ауте, то это ничего не сказать. Была у меня слабая надежда на орден Владимира четвёртой степени и потомственное дворянство. Были прецеденты. Но чтобы Святого Георгия! Об этом я даже и не мечтал. Для моих девятнадцати лет и происхождения – этот орден был запредельной наградой.

Между тем император уступил место графу Воронцову-Дашкову, который довёл до всех присутствующих, что мне, как потомственному дворянину волей Его Императорского Величества, выделяется пятьсот десятин кабинетных земель в районе реки Зея Амурской области. При этом в первую часть дворянской родословной книги Санкт-Петербургского губернаторства я буду внесён под фамилией Аленин-Зейский, с гербом и печатью. Не успел я отойти от такой новости, как вперёд вышла императрица и сообщила, что она дарует мне небольшое имение-мызу недалеко от Гатчины.

«Всё! Сливай воду, туши свет, – подумал я. – Отблагодарили действительно по-царски. Высоко взлетел, как бы только падать с такой высоты не пришлось. Разбиться можно».

Церемония закончилась. Царское семейство направилось на выход из зала. Я уже вздохнул с облегчением, но рано радовался. Ко мне подошёл князь Барятинский и огорошил сообщением, что его величества ждут меня на приём в узком кругу.

Пройдя за князем несколько коридоров, зашёл за Барятинским в небольшое помещение, в центре которого за столом с чайной посудой разместилось всё царское семейство с детьми, кроме Георгия, и с ними граф Воронцов-Дашков. Увидев данную картину, я снова впал в ступор. В прошлой жизни один раз довелось видеть президента Ельцина, когда он вручал мне звезду Героя России в Георгиевском зале Кремля. Но пообщаться с гарантом Конституции не удалось. На небольшом фуршете, организованном для награждённых, он не присутствовал. А здесь чаепитие с царской семьёй. «Только бы какой-нибудь косяк не упороть, – подумалось мне. – К таким церемониям и в таком кругу я точно не готов. Но будем посмотреть, так, кажется, говорят».

– Проходите, Тимофей, садитесь за стол, – усмехаясь в бороду, видя моё замешательство и указывая на свободный стул, пробасил император.

Я деревянной походкой подошёл к столу и присел на краешек указанного стула, отмечая про себя, с каким интересом меня рассматривают Ксения, Михаил и маленькая Ольга.

Как будто бы из воздуха материализовалась пара слуг в роскошных ливреях, которые быстро, не пролив и капли, наполнили чашки чаем, а потом так же незаметно испарились.

– Расскажите о себе, Тимофей, – с ласковой улыбкой обратилась ко мне императрица.

– Ваше императорское величество, – я вскочил из-за стола и принял стойку смирно.

– Тимофей, не надо вставать. Рассказывайте сидя. Мы просто пьём чай и беседуем, – мило улыбнулась Мария Фёдоровна, а Ольга насмешливо фыркнула, но тут же, опустив голову, уставилась в свою чашку под укоризненным взглядом матери.

Я, вновь присев за стол, начал повествование о своей жизни. Рассказал о своей семье, о гибели дядьев и родителей, о пропавшей без вести сестрёнке. В этом моменте рассказа императрица промокнула платочком глаза, а Ксения и Ольга с жалостью смотрели на меня. Дальше рассказал о смерти деда и его наказе стать офицером, о том, как стремился выполнить данное завещание, об учебе, о станичной школе казачат, экстернате и поступлении в юнкерское училище.

– Тимофей Васильевич, а почему о своих воинских подвигах не рассказываете? – поинтересовался его высочество Михаил, глядя на меня восторженными глазами. – Мне брат поведал, как вы и другие казачата геройски сражались на пароходе. Вот здорово!

– Простите меня, ваше императорское высочество, но ничего хорошего в войне нет. У нас на Амуре, можно сказать, идёт вялотекущая война с различными бандитами, которые приходят из империи Цин. И потери среди казаков бывают большие. И как на всякой войне, тебя окружает грязь, страх, боль и кровь. Не думаю, что про это надо рассказывать.

– Что-то никакого страха я в тебе не увидел, Тимофей, во время боя, – включился в разговор цесаревич Николай.

«А, была не была, – подумал я про себя. – Давал себе слово не использовать больше песен из будущего, но лучше, чем стихами Юлии Друниной, на вопрос цесаревича не ответишь. Только чуть-чуть отредактирую. Я всё же мужского рода». После этого с чувством произнёс четверостишье поэтессы-фронтовика:

 
Я видел столько раз бой рукопашный,
Пять наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
 

– Кхм, – будто бы поперхнулся князь Барятинский.

– Лучше и не скажешь, – задумчиво произнёс граф Воронцов-Дашков. – Действительно, тот ничего не знает о войне.

– Это всё?! – заинтересованно спросила великая княжна Ксения.

– Да, ваше императорское высочество. Одно четверостишье пришло на ум, когда государя наследник задал мне вопрос во время боя на пароходе – страшно ли мне? Честно говоря, стихов я не пишу.

– А как же, Тимофей Васильевич, вы пишете свои песни?

– Не знаю, ваше императорское высочество, – ответил я. – Они как-то сами на ум приходят вместе с музыкой.

– Но я слышала, что одну песню для своей названой сестры вы по заказу написали?

– А что оставалось делать, ваше императорское высочество?! Если бы не написал, то меня домой бы и на свадьбу не пустили, – ответил я, подумав про себя, что мою личность, судя по всему, просветили как под рентгеном, если такие мелочи всплыли.

– А я хочу, чтобы для меня Тимофей Васильевич написал песню, – заявила княжна Ольга, и её серьёзный вид заставил вновь всех рассмеяться.

Видя, как ребёнок надулся, я решил её порадовать ещё одной песней из будущего. Сто бед – один ответ. Где стихи, там до кучи ещё одна песня.

– Ваше императорское высочество, я готов исполнить для вас песню. Если бы ещё музыку…

Словно по мановению волшебной палочки в комнате появился лакей, который передал мне в руки гитару. Проверив, как она звучит, я запел.

 
От улыбки хмурый день светлей,
От улыбки в небе радуга проснётся…
Поделись улыбкою своей,
И она к тебе не раз ещё вернётся.
 
 
И тогда наверняка вдруг запляшут облака,
И кузнечик запиликает на скрипке…
С голубого ручейка начинается река,
Ну, а дружба начинается с улыбки.
 

Когда я закончил петь все куплеты детской песенки, заменив лампочки на звёздочки, на лице Ольги сияла улыбка, озаряющая всё вокруг, да и остальные сидящие за столом улыбались, можно сказать, до ушей, только у старших мужчин из-за растительности на лице это было не так заметно.

– Тимофей Васильевич, – обратилась ко мне императрица. – Эту песню вы не сейчас сочинили.

– Да, ваше императорское величество. Её я сочинил давно. Я хотел исполнить данную песню как подарок своей сестре, когда она вернётся с родителями с ярмарки. Она любила дарить мне подарки, которые специально для этого покупали отец и мать, а эта песня была бы отдарком. Но не суждено. Родители в той поездке погибли, а сестра пропала.

Я замолчал. Увидев, что Ольга опять начала мрачнеть, быстро продолжил, обращаясь к ней:

– Ваше императорское высочество, эту песню никто до этого не слышал. Ваша улыбка так похожа на улыбку моей сестры, которую я, вернее всего, никогда не увижу, поэтому эта песня для вас.

«Боже мой, что я несу. Это же дочь императора! Вот, мля, сравнил!» – подумал я, после чего вскочил на ноги и произнёс:

– Извините, ваши императорские величества! Я, кажется, что-то не то говорю.

– Всё нормально, Тимофей. Садитесь, – махнул рукой император, а Мария Фёдоровна вновь промокнула глаза платочком.

Великая княжна Ольга, посмотрев на родителей, задала вопрос:

– Значит, это моя песня, точнее для меня?!

– Да, ваше императорское высочество, эта песня для вас, – ответил я, радуясь, каким удовольствием озарилось лицо младшей дочери императорской четы.

– Дети, – поднимаясь из-за стола, произнесла Мария Федоровна. – Нам пора. Вас ждут занятия.

Несмотря на явно читаемое неудовольствие на лицах, Ксения, Михаил и Ольга поднялись, попрощались и вышли из комнаты следом за матерью. Николай, посмотрев на отца, который, как и все остальные мужчины, поднялся из-за стола, провожая императрицу с младшими детьми, произнес:

– Папа́, я, пожалуй, тоже пойду. У меня дела.

Дружелюбно улыбнувшись мне, цесаревич, не заметив недовольства, отразившегося на лице императора, вышел из комнаты в другую дверь.

Когда император, а за ним князь и граф вновь заняли места за столом, по взмаху руки самодержца аккуратно на стул присел и я.

– Тимофей Васильевич, скажите, вы довольны наградой? – спросил меня Александр III.

– Так точно, ваше императорское величество, – ответил я, вскочив со стула и вытягиваясь во фрунт. – Не смел о таком и мечтать.

– Садитесь и не вскакивайте больше. Нам надо поговорить. – Император, дождавшись, когда я сяду за стол, продолжил: – Какие у вас дальнейшие планы?

– Вернуться в полк, ваше императорское величество, и приступить к службе.

– Мечтаете обучать свою охотничью команду тактике боевых действий малых казачьих групп в тылу противника? Так, кажется? – император смотрел на меня с вопросительным выражением лица, а князь Барятинский, встав из-за стола, сделал несколько шагов к секретеру, откуда вернулся, держа в руках стопку листов. Когда он положил её на стол, я по титульному листу увидел, что это наша с Головачевым работа.

– Так точно, ваше императорское величество, хотелось бы, но не знаю, как на это командование полка посмотрит, – осторожно ответил я.

– И вы уверены, что такая тактика себя оправдает? – задал вопрос Барятинский.

– Для получения разведывательной информации о расположении противника, захвата в плен солдат и офицеров противника для добывания других необходимых сведений хватит небольшой группы «охотников» в три-пять человек. И того вооружения, которое сейчас есть у казаков, достаточно, – я сделал паузу. – Правда, в таких «охотничьих» вылазках в настоящее время есть и недостаток. Невозможно быстро передать полученную информацию, особенно при маневренной тактике ведения боевых действий. Но если это будет позиционная война, то сутки-двое на доставку полученных данных особой роли играть не будут.

– А какого и для чего вооружения не хватает? И почему вы думаете, Тимофей Васильевич, что будут позиционные войны? – поинтересовался самодержец.

– Ваше императорское величество, я начну со второго вопроса, – чуть удобнее устраиваясь на стуле, ответил я. – Стремительное развитие и усовершенствование оружия, которое происходит в последнее время, очень скоро, по моему мнению, приведёт к новым условиям ведения боевых действий, что приведёт к тому, что воюющие армии начнут зарываться в землю. Уже сейчас полевая артиллерия способна наносить ущерб войскам противника, несравнимый с предыдущими войнами. Четырехфунтовая полевая пушка гранатами, шрапнелью и картечью с её скорострельностью и дальностью обстрела буквально выкосит наступающие не только колонны, но и стрелковые цепи, к которым уже вынужденно стали переходить во время боев в последнюю русско-турецкую войну, для снижения потерь.

– Очень интересно, Тимофей Васильевич, но попрошу сделать паузу, – Александр III поднялся из-за стола, дошел до большого письменного стола, который стоял в углу комнаты, и вернулся назад с коробкой и пепельницей.

– Угощайтесь, господа, – произнёс государь, усаживаясь за стол, на который поставил открытую коробку с сигарами и пепельницу.

Дождавшись, когда император, князь и граф закурят, повинуясь разрешающему жесту самодержца, я продолжил:

– Также в последнее время на вооружение многих стран поступают магазинные винтовки. В результате их применения плотность огня возрастает многократно, и от этого будут расти потери с обеих сторон. Также в одном из журналов «Военный сборник» в библиотеке училища я прочитал об испытаниях пулемёта Хайрема Максима, в которых и вы, ваше императорское величество, приняли участие.

– Признаться, Тимофей Васильевич, пулемёт меня не впечатлил, – император затянулся сигарой и, выпустив клуб дыма, продолжил: – Бешеный расход патронов, которых у нас и так немного. Да и масса приличная, если не ошибаюсь, около пятнадцати пудов. А на треноге как-то несерьёзно.

– Не ошибаетесь, ваше величество, – пыхнув сигарой, произнёс Барятинский.

– Поэтому рассматривали применение данного пулемёта только для обороны крепостей или на кораблях, – продолжил государь. – А у тебя, Тимофей, другое мнение?

– Ваше императорское величество, в настоящий момент господин Максим в основном предлагает пулемет на тяжёлом лафете с большими колёсами и большим бронещитом. Это вызвано тем, что планирует его применять с учетом современной тактики. Практически с открытых или слабо защищенных даже в крепости или на кораблях позиций. Для этого и служит такая мощная защита пулемёта и пулеметного расчета. Но его можно значительно облегчить, если оставить сам пулемёт, к нему небольшой лафет, противопульный щиток, и использовать его в деревоземляных огневых точках, или, по-другому, долговременных замаскированных огневых точках.

– В каких точках? – несколько удивлённо спросил Воронцов-Дашков.

Я осмотрелся по сторонам и увидел на письменном столе, к которому ходил император, листы бумаги и письменный набор.

– Ваше императорское величество, разрешите взять бумагу и карандаш с того стола. Я быстро попытаюсь нарисовать кое-что для наглядности, – обратился я к императору.

– Разрешаю.

Быстро дойдя до стола, я взял несколько чистых листков бумаги и карандаш. Вернувшись, стал сосредоточенно рисовать. До хорошего художника или чертежника мне, конечно, далеко, но на первом листе, который я представил через несколько минут, можно было признать пулемёт Максима тысяча девятьсот десятого года выпуска: фронтальная проекция, вид сбоку, сверху и трехмерное изображение.

– Вот, ваше императорское величество, примерно таким я вижу будущее пулемёта Хайрема Максима. Уменьшенные лафет и бронещиток снизят вес раза в три, что позволит достаточно быстро перемещать пулемёт на поле боя расчетом из двух человек. С треногой, по моему мнению, будет больше проблем, да и защита от пуль отсутствует. Стрелять из него можно будет из окопа при обороне или лежа за ним, при поддержке наступающих цепей. Для кавалерии можно будет установить пулемёт на повозке с хорошими рессорами, запряженной двумя или тремя лошадьми.

– И как же стрелять через головы лошадей? – недоумённо спросил князь.

– Ваше высокопревосходительство, пулемёт устанавливается сзади повозки и направлен он назад по ходу движения, – я взял чистый лист и быстро набросал схему тачанки. – Представьте себе, в атаку идёт, допустим, эскадрон, на его флангах двигаются повозки с пулемётами. Чуть вырвавшись вперёд, они разворачиваются, и пулемёты открывают перекрестный убийственный огонь по противнику, расчищая проход для кавалерии. – Рассказывая, я продолжал схематично изображать на листке ход боя.

– Интересно, очень интересно, – государь передвинул по столу оба листка к себе и стал внимательно рассматривать их. Пауза несколько затянулась. Наконец император оторвался от изучения моих художеств и произнёс: – А что там по огневым точкам?

– Ваше императорское величество, применение нового оружия, как я уже говорил, заставит зарываться в землю в обороне. Вот схематический рисунок деревоземляной огневой точки, или кратко дзота. Данное оборонительное сооружение позволит защитить от шрапнели и картечи. Да и гранатой будет опасным только попадание в бойницу, – сглотнув набежавшую слюну, я продолжил: – В дзоте можно будет размещать пулемет. Правда, необходимо будет его переводить на патроны из бездымного пороха. Если использовать дымный, то видимость будет нулевой, да и пулемётный расчет может угореть. А вот это схема обороны батальона. Кружочками со стрелками на ней указаны дзоты, а стрелки обозначают сектора обстрела.

С этими словами я передал листки Александру III. Не мудрствуя, нарисовал схему обороны мотострелкового взвода, заменив в описании взвода ротами, добавив по два пулемёта-дзота на роту. Большего количества на современном этапе вряд ли кто и представить себе может. Как думаю, и этого окажется очень много. Сейчас пересчитают количество пехотных батальонов в российской армии, перемножат на предложенное число пулемётов. Прикинут, какой это расход денег и сколько ещё для пулемётов патронов надо будет – и всё! Кина не будет! Электричество кончилось. И шлема Александра Македонского нам не видать.

Между тем императора, который изучал мои новые художества, встав из-за стола, окружили князь и граф. Меня стало нервировать, что всё это происходило в полном молчании. За минуту, что прошла с момента передачи листков государю, не было произнесено ни слова.

– Тимофей Васильевич, а почему линия окопов, насколько я понял из рисунка, изображена зигзагом? – нарушил молчание Воронцов-Дашков.

– Ваше превосходительство, если артиллерийский снаряд попадет прямо в окоп, то осколки или картечь поразят при разлёте только небольшую его часть. Если же траншея будет прямой, то участок поражения будет значительно больше. – Про ударную волну говорить не стал, так как не знал, известен такой термин сейчас или нет. Да и слишком умным выглядеть не хотелось.