Текст книги "Ермак: Начало. Телохранитель. Личник"

– Тимофей Васильевич, мне кажется, что вы утрируете. Зачем революционерам, если рассматривать эту версию, убивать тех, кто им помогал? Я, конечно, не большой специалист по отношениям в революционной среде, но даже урки, которых я хорошо знаю, убивают своих по значительной причине, – коллежский асессор развёл руки.

В это время в кабинет внесли на подносе пару стаканов в симпатичных подстаканниках. Сделав пару глотков обжигающего крепкого чая, я произнёс:

– Юрий Петрович, как вы понимаете, именно версию о возможном действии в Хабаровске революционной группы я буду отрабатывать вместе с людьми штабс-ротмистра Савельева. Но и от вас потребуется посильная помощь.

– Слушаю вас, Тимофей Васильевич. Чем наше управление может помочь?

– Юрий Петрович, мне необходимо, чтобы установили, кто поставлял Беркману химические реактивы. Было ли увеличение количества поставок в последнее время. Особенно меня интересуют те химические вещества и реактивы, которые используются при изготовлении бомб. А также мне интересны сведения о посетителях Беркмана за последние два месяца.

– Тимофей Васильевич, мы постараемся выполнить вашу просьбу. Ещё что-то от нас потребуется?

– Потребуется, Юрий Петрович. Необходимо отработать всех приехавших в Хабаровск в течение последнего месяца.

– Тимофей Васильевич, мы постараемся, но вы сами знаете, какими силами располагает управление. А за последние два месяца только постоянное население города увеличилось почти на три сотни человек. А если посчитать всех сезонных рабочих, китайцев, корейцев, японцев… – следственный пристав повертел головой, будто его душил ворот мундира. – Поэтому на большой объём информации не рассчитывайте в ближайшее время.

– Я всё понимаю, Юрий Петрович. Сегодня к вам подойдёт коллежский секретарь Кораблёв. Поделите с ним объём работы по проверке.

– Вот за это спасибо, Тимофей Васильевич. Помощь нам не помешает. Я сейчас схожу к Ермиловым домой. Осмотрю место происшествия. А через два часа жду Кораблёва для координации нашей работы.

– Юрий Петрович, ещё один вопрос. А какая семейная жизнь была у врача и служанки?

– Намекаете на любовный треугольник, Тимофей Васильевич? – Банков усмехнулся и сделал глоток чая. – Вынужден вас разочаровать. У Ермиловой отличный муж и двое детей. Муж работает мастером на кирпичном заводе. В доме полный достаток. Глафира Петровна у Беркмана тоже неплохо зарабатывала. У Иосифа Брониславовича последние два года была постоянная пассия. Купеческая вдова. Ходили слухи, что через пару месяцев после трёхлетней годины по усопшему мужу Наталья Дмитриевна Вешкова и Беркман должны были пожениться. Ну а у врача и служанки отношения были чисто рабочими. Хабаровка, точнее Хабаровск, всё никак не привыкну к новому названию, городок небольшой. Все обо всех знают. Перемыть и обсосать косточки ближнего своего – это любимое занятие на местных раутах и застольях. Если бы какой-нибудь любовный треугольник возник с участием врача, Тимофей Васильевич, поверьте, я бы об этом узнал.

– Спасибо, Юрий Петрович, за информацию и вкусный чай. Я, пожалуй, к господину Савельеву направлюсь. Подумаем с ним, что можно сделать сегодня. Дом и лабораторию Беркмана, насколько я понимаю, мы сможем детально исследовать только завтра после похорон и поминок?

– Думаю, так будет по-христиански, Тимофей Васильевич, – поднялся вместе со мной из-за стола судебный пристав.

– Тогда всего доброго, – я пожал руку Банкову, после чего быстро оделся и вышел из кабинета, провожаемый коллежским асессором.

Штабс-ротмистр Савельев мою версию о возможности насильственной смерти врача и служанки из-за связей с революционерами воспринял скептически. По его словам, Беркман был ярко выраженным польским националистом. После каторги он на родину не вернулся только потому, что не мог смотреть, как Великая Польша находится под пятой русского царя. Свои взгляды особо не афишировал, но и не скрывал. К свержению власти российского самодержца не призывал. На каторге с первым составом народнической организации «Земля и воля» не пересекался. Но в наблюдательном деле есть отметка, что в Чите Беркман несколько раз встречался с Иваном Спиридоновичем Джабадари, который по «процессу пятидесяти» был приговорён в семьдесят седьмом году к пяти годам каторги. После отбытия срока был оставлен на поселении в Забайкальском крае. Джабадари являлся одним из организаторов «Всероссийской социально-революционной организации» и написал её устав. Также он был недоучившимся студентом Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге.

Последние десять лет Беркман занимался медицинской практикой в городе. Пользовался спросом. В чём-то криминальном или политическом замечен не был. Состоял на учёте. И вообще, смерть врача и его служанки с интервалом в один день, по мнению Савельева, может быть лишь случайным совпадением. Маловероятным, но возможным.

В общем, ушёл я от главного жандарма недовольным состоявшимся разговором. Хотя тот и обещал помощь в отработке моей версии, но было видно, что Савельев не испытывает особого желания работать по этой теме. После авантюры с Фукусимой, когда нас отчитывал лично государь наследник, наши взаимоотношения со штабс-ротмистром потеряли былую теплоту и взаимопонимание. Даже награда Станиславом третьей степени с мечами не растопила возникшего отчуждения. Обидно, однако. Ну да ладно. Сил у меня побольше, чем в местном отделении корпуса жандармов, так что версию всё равно отработаю.

«Основными фигурантами революционного террора могли бы быть эсеры, – думал я, возвращаясь верхом в резиденцию. – Но в моём мире они, кажется, появились позже. Да и помню только Бориса Савинкова да Азефа-провокатора. И всё. Из бюллетеня о революционном движении, который давал почитать Савельев, про данных фигурантов не было ни слова. О партии эсеров тоже тишина. Маркс свой Коммунистический манифест и ”Капитал” давно написал и уже десять лет как почивает на кладбище. Плеханов продвигает идею классовой борьбы, основав в восемьдесят третьем году первую российскую марксистскую организацию – группу ”Освобождение труда”».

Я придержал коня, который, застоявшись, хотел перейти на рысь. Что же, надо вспомнить, что там было в бюллетене по этой группе. В первой программе, выпущенной группой «Освобождение труда» в одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году, Плеханов и его товарищи признавали необходимость террористической борьбы против абсолютистского правительства, утверждая, что они расходятся с «Народной волей» лишь по вопросам о так называемом захвате власти и о задачах непосредственной деятельности социалистов в среде рабочего класса. Плехановцы не отрицали целесообразность террора, но считали, что «Народная воля» слишком много внимания уделяет неосуществимым планам государственного переворота и тратит энергию и ресурсы на индивидуальные акты в ущерб другим, наиважнейшим аспектам революционной борьбы, в частности – в ущерб агитации среди масс. Более того, Плеханов не только не предлагал прекратить террористическую деятельность, он оставлял за ней роль первостепенной важности в будущем революционного движения. По мнению Георгия Валентиновича, пропаганда в рабочей среде не устранит необходимости террористической борьбы, но зато она создаст ей новые, небывалые до сих пор шансы. Таким образом, новое марксистское революционное движение на основе классовой теории также ратует за террор. И даже ожидает, что он станет массовым.

«Бакунин, Кропоткин со своим анархо-коммунизмом тоже ставят террор на видное место, – я дал шенкеля коню, переводя его на рысь. – Про молодого Ульянова-Ленина пока тишина. Кто ещё может быть? Японский след?! Маловероятно, также как то, что смерть Беркмана и Ермиловой простое стечение обстоятельств. За что так ратует Савельев. А Юрий Петрович мне почему-то поверил!»

С этими мыслями я добрался до резиденции и вернулся в свой кабинет. Ежедневную справку Дан подготовил и свалил в казарму. Пора идти на доклад, а потом тренировка с братами и личниками из уссурийского взвода. Будем отрабатывать отражение нападения на конвой при следовании цесаревича верхом. Для уссурийцев сегодня будет большой сюрприз. Мой первый десяток будет одет в зимние маскхалаты. Их я организовал частично на свои, а частично на казённые деньги. Пятьдесят на пятьдесят. Посмотрим, как отреагируют личники. В своей основе все восемь казаков-уссурийцев, отобранных в личную ближнюю охрану Николая, отличные охотники. У троих ребят не по одному тигру в виде трофея числится.

Глава 9
Новые сведения

Доклад Николаю прошёл спокойно и без вопросов. Цесаревич мыслями был уже во второй половине декабря, когда должен был прибыть в Хабаровск театр с его примой.

После доклада с уссурийцами выехал из города в сторону нового стрельбища, которое было летом организовано по приказу генерала Духовского. Сергей Михайлович всё лето и осень проявлял кипучую деятельность, творя большие изменения на Дальнем Востоке.

Всё делалось с одобрения и как бы по прямому указанию наместника цесаревича, но на самом деле инициатором большинства административных дел был Духовский, которого активно поддерживал барон Корф, все ещё номинально числящийся генерал-губернатором.

Первое, что сделал генерал-энтузиаст, это через Николая ещё в мае месяце пробил первоочередное перевооружение линейных пехотных частей на Дальнем Востоке на винтовки Мосина. К декабрю этого года новые трёхлинейки уже будут у почти восьмидесяти процентов пехотных батальонов от Владивостока до Иркутска. По его же инициативе в Хабаровск и Благовещенск были завезены новые казачьи винтовки Мосина. Цены на них были приемлемыми, и казаки Приамурья и Уссурийской области начали быстро вооружаться ими. Только вот внешний вид этих винтовок очень сильно отличался от того, который я видел в Ораниенбаумской стрелковой школе, и от тех, которые привёз в подарок Селевёрстовым.

Во-первых, казачья винтовка была почти на фут короче пехотной, а это почти тридцать сантиметров. В общем, по длине винтовка приблизилась к карабину Мосина образца одна тысяча девятьсот седьмого или сорок четвёртого года.

Во-вторых, появилась верхняя деревянная ствольная накладка для защиты рук стрелка от ожога.

В-третьих, прямая шейка приклада была заменена на полупистолетную, как у винтовки Ли-Метфорда. Приклад также заметно изменил форму.

В-четвертых, и это было чуть ли не основное. Рукоять затвора сместилась назад и была отогнута книзу. Теперь появилась возможность стрелять из оружия, не отнимая приклада от плеча, тем самым повышая скорострельность.

В-пятых, мушка была защищена боковыми крыльями.

В-шестых, новый шомпол, более длинный и с головкой увеличенного диаметра, не проходящей ствол, что упростило чистку оружия.

В-седьмых, ликвидировали насечку на боках крышки магазинной коробки, которая при ношении оружия протирала обмундирование.

В общем, это была совершенно другая казачья винтовка. Удобная, ухватистая и прикладистая. Почти все мои пожелания, которые я высказывал на стрельбище в школе в Ораниенбауме, «услышали». И даже больше было изменений в конструкции. Каким образом за столь короткое время, меньше года, новая винтовка прошла испытание, была принята на вооружение и изготовлена в больших количествах, я не знал. Какие-либо слухи по этому поводу до Дальнего Востока ещё не дошли. Но нас перевооружили в первую очередь, чем конвой был очень доволен.

Вторым нововведением генерала Духовского было прокладка дорог. До нашего приезда в Хабаровку в этот город можно было попасть только по Амуру. Генерал же объявил учения для четырнадцатого батальона, который стоял в Хабаровке. Цель – пройти вместе с орудиями до пункта А. И вот закипела работа: солдаты делают в лесах просеки, где надо – выравнивают дорогу, где надо – мост наладят. И уж если прошла по такой дороге артиллерия, то обывательская телега и подавно. За пунктом А были пункты В и С. Начав с Хабаровска, ученья переметнулись на другие города и поселения, где стояли войска. Местные жители после этих маневров буквально молились на Духовского, а солдаты матерились, но исключительно про себя.

Третье, что успел за полгода сделать Сергей Михайлович, это от имени наместника провести земельную реформу, сформировав и оформив Войсковой земельный запас для Амурского и Уссурийского казачьих войск. Во временное пользование поселениям и округам были выделены пустынные полосы земли вдоль Амура и Уссури. Это было проведено в рамках организованной Духовским программы переселения в Приамурье и Уссурийскую область малоземельных казаков Донского и Оренбургского казачьих войск. В обиходной речи Войсковой земельный запас именовался наделом Духовского.

Всё это вспомнилось, пока неторопливой рысью следовал с казаками к стрельбищу. Я уже начал волноваться по поводу того, что впереди мишени показались, а нападения всё не было. Двое уссурийцев ехали впереди, четверо держали меня в коробочке, двое – в арьергарде. Казаки всю дорогу от города вертели головой на триста шестьдесят градусов, так как знали, что по дороге будет нападение. В случае проигрыша их ждал марш-бросок от стрельбища до Хабаровска. Чуть больше четырёх вёрст бегом в зимней одежде, с оружием и ранцем с балластом-имитатором весом в пуд. Попотеть придётся изрядно. Поэтому уссурийцы были настроены серьёзно – защищать мою тушку, изображающую охраняемое лицо, типа цесаревич Николай. Но это им не помогло. Неожиданно даже для меня по бокам дороги вздыбились сугробы, и мои браты, похожие на белых призраков из-за маскхалатов, открыли «огонь». Защёлкали спускаемые курки их винтовок и револьверов. Из моей охраны никто не успел воспользоваться оружием, как всё закончилось.

Старший уссурийских личников урядник Сунгуров, здоровый, бородатый казачина звероватого вида, с досады сплюнул и приготовился слушать мой приговор.

– Что же, Митрофан Петрович, я, конечно, не цыганка, но видится мне неблизкий путь бегом для вашей восьмёрки аж до города Хабаровска, – я улыбнулся бородачу. – Но только после учебных стрельб.

– Есть бегом, ваше благородие, – урядник тяжело вздохнул. – Только выдумщик вы изрядный. Сколько на охоту ходил, а до такой одежды для зимы не дотумкал. Это как же зверя-то удобно скрадывать будет. Нам всем такую форму дадут?

– Нет, урядник. Это экспериментальная одежда, в которой зимой к врагу подкрадываться удобно будет в случае войны.

– Вашбродь, так мы вроде как цесаревича охраняем! И разве какая война ожидается?! – удивлённо спросил Сунгуров.

– А против хунхузов такая форма разве не пригодится? – вопросом на вопрос ответил я.

– Это да! Ещё как пригодится. Я же рядом с дорогой даже не смотрел. Не думал, что можно так спрятаться на видном месте. Прикидывал, что нападать будут из того лесочка, – урядник указал нагайкой на опушку леса около стрельбища, через которую проходила дорога.

В это время к нам подошёл Ромка, у которого во всей его белой фигуре темнели только глаза, да на обмотанной белой материей винтовке чернел кончик ствола с мушкой да целик.

– Ваше благородие, разрешите получить замечания?

– Замечаний нет, Селевёрстов. Молодцы! Выдвигайтесь на стрельбище.

– Слушаюсь, ваше благородие, – Лис козырнул и направился к братам, которые выбирались из сугробов на дорогу.

После стрельб вернулись в город. Я, чтобы поддержать уссурийцев, бежал до города вместе с ними. Если быть честным перед собой, то на атаку братов и я не успел среагировать. А значит, наказать надо было и себя. Перед городом сели в сёдла. Лошадей за нами вёл в поводу десяток Лиса, конная тяга которых была спрятана в лесу около стрельбища. Сегодня все браты были на месте. Дан, подготовив доклад, сразу умчался к своим. Очень ему хотелось опробовать вместе со всеми новые маскхалаты и способы ведения боевых действий с их использованием.

В городе я поехал к себе домой, чтобы переодеться. Пока бежали, пропотеть успел сильно, и возвращаться в резиденцию в таком виде как-то не хотелось. Заведя коня в ворота дома, увидел на снегу двора множество следов.

«Кажется, знаю, кто приехал», – улыбаясь, подумал я, привязывая повод уздечки к бревну коновязи.

Зайдя в дом, убедился, что не ошибся. В передней комнате за столом сидел человек, которого я мог называть своим другом, и звали его Арсений Тарала. Молодой купец за время пути от Владивостока до Хабаровска зарос редкой бородой. Всё ещё одетый в теплые куртку и шаровары, Арсений наворачивал борщ с чесночными пампушками, иногда передёргивая плечами. По себе знаю, как тяжело согреться, когда несколько суток провёл на морозе, не имея возможности побывать в тёплом помещении.

Первой меня заметила Дарья.

– Тимофей Васильевич, я соседского мальчишку отправила в расположение конвоя, наказав, чтобы сюда прибыл ваш денщик. Надо баню истопить.

– Молодец, Дарья! Привет, Арсений. Как добрался?

– Ходко добрались, Тимофей. Спасибо Духовскому с его дорогами для пушек. Кое-где удалось путь по Амуру сократить. Холодновато только было. А служанка у тебя действительно молодец. Будешь её обижать, к себе переманю, – Тарала с усмешкой посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Дарью. – За такой борщ с пампушками я ей двойное жалованье платить буду. А если вечером она меня накормит своим знаменитым пирогом с рыбой и салатом «хе», то и тройное платить буду.

Арсений, говоривший всё это с серьёзным видом, не выдержал и рассмеялся.

– Видели бы вы себя со стороны, ребята. Обхохочешься. Не обижайтесь! И я вас от души поздравляю. Слухи слухами, а реально ваше счастье просто приятно видеть. А баня была бы кстати. Хочется косточки прогреть. Намёрзся.

– Вечером и попаримся, – улыбаясь, ответил я, глядя на алеющую, как маковый цвет, Дарью. – Я переодеться после тренировки заехал. Сейчас опять в резиденцию и постараюсь вырваться со службы пораньше.

Поздним вечером после того, как хорошо попарились, сидели с Таралой за столом и восстанавливали водно-солевой баланс чаем, который мастерски заварила нам моя «смелая птичка». Дарья суетилась на кухне, а Арсений, прихлёбывая из блюдца, неторопливо рассказывал о своих делах за последние три месяца.

– Кстати, Тимофей, с нашим обозом в Хабаровск приехал англичанин. О себе он говорит, что прибыл поохотиться на тигра. Будто бы до этого путешествовал по Африке и на его счету слон, носорог, лев и львица.

– А почему будто бы, Арсений? – перебил я Таралу.

– Понимаешь, Тимофей, мне Касьянов передавал твою просьбу. Вот в её рамках я тебе и сообщаю. С прошлым нашим обозом в Хабаровск выехали три человека, которые выдавали себя за купца и двух приказчиков. Это мне в нашем отделении во Владивостоке сообщили. А этот сэр Бекхэм, который пришёл с моим обозом, поверь мне, английским дворянином не является!

– Блин, только футболиста мне не хватало, – пробормотал я, переваривая полученную информацию. За почти полгода после моего разговора с Касьяновым, это были первые важные новости.

– Какого футболиста? – удивлённо спросил меня Тарала.

– Да я это о своем, о женском, – опять машинально ответил я, находясь в раздумьях.

От этой моей фразы прыснула смешком Дарья, которая вошла в комнату и села за стол, а Арсений, глядя на меня как-то осуждающе, произнёс:

– Иногда, Тимофей, я тебя абсолютно не понимаю.

– Не обращай внимания, Арсений, я сам иногда не понимаю, что несу. А почему ты решил, что этот сэр Бекхэм не англичанин?

– Понимаешь, Тимофей, я не очень много общался с представителями этой нации в Пекине. Но у них любой слуга выглядит большим аристократом, чем этот Бекхэм. Нет в нём чопорности, высокомерия и этого взгляда на всех окружающих, как на варваров.

– Арсений, а если бы я тебе представился дворянином, которым стал чуть больше года назад? Ты бы мне поверил?

– Тимофей, в тебе только слепой не увидит казака в энном поколении. Ты же постоянно ведёшь себя как зверь, скрадывающий добычу. Даже здесь в комнате с другом и любимой женщиной револьвер положил на комод рядом со столом, чтобы он был под рукой. Став дворянином, ты остался казаком. Вы, казаки, просто не замечаете своей постоянной готовности к бою. Иногда я думаю, что ты и в постели с кинжалом под подушкой.

Услышав эти слова, Дарья запунцовела, а потом прыснула смехом.

– Тимофей, это что?! Я угадал? Дарья, правда, у него кинжал под подушкой?

– Иногда и револьвер, – ответила моя «смелая птичка» и опять рассмеялась, зазвенев как колокольчик.

– Да, а я о казаках лучше думал. Да вы психи! – захохотал Тарала.

– Не все, Арсений, только я, – улыбнулся, а потом засмеялся следом за другом и любимой.

Когда наш смех стих, купец продолжил:

– Знаешь, Тимофей, я не знаю, как это правильно объяснить, но этот Бекхэм не тот, за кого себя выдает.

– Спасибо, Арсений, мы обязательно проверим твоего англичанина, – также серьёзно я ответил другу. – А что ещё скажешь по тройке: купец и двое приказчиков?

– Они ушли из Владивостока в Хабаровск меньше месяца назад. С последним осенним обозом нашего торгового дома. Как мне сказал управляющий нашими делами во Владивостоке, «что это за купец, который в Хабаровск идёт с таким количеством товара, который даже затраты на дорогу не окупит». И у одного из приказчиков лицо и руки были в химических ожогах.

– Почему в химических ожогах? – перебил я Арсения.

– Управляющий в юности увлекался химическими опытами. Вот он и обратил внимание на шрамы у одного из этих горе-купцов. Такие отметины оставляет кислота.

– Химик, бомбист и боевик, – тихо пробормотал я, но Тарала меня услышал.

– Ты это о чём, Тимофей?

Что я мог сказать своему другу? В прошлой жизни попалась мне в Интернете статья про революционера химика Костю, который готовил в основном для боевой организации эсеров какой-то особый динамит «Экстра». Боевики данный сорт взрывчатки очень уважали. Именно им была взорвана дача Столыпина. Были в статье и фото последствий этого взрыва. По мне, так пара десятков кило тротила в безоболочке рвануло, а на самом деле всего семь килограммов Костиного динамита «Экстра».

Вот у этих ребят из боевых групп эсеров и большевиков и сформировались такие тройки: «химик», который изготавливает бомбу, «взрывник-бомбист», который её бросает, и «боевик», который охраняет «химика». Но ко всему этому в моём мире пришли, кажется, лет через десять. Точно не помню.

– Да так, Арсений, возникли кое-какие мысли, которыми надо срочно поделиться с господином Савельевым, – после небольшой паузы ответил я Тарале.

– Это так серьёзно, Тимофей?

– Боюсь, да. Очень серьёзно. И огромное спасибо тебе, Арсений, и Александру Васильевичу. Увидишь его, передай, что я в долгу у торгового дома «Чурин и К^о».

– Значит, действительно серьёзное дело. Обычно мы у тебя в последнее время в долгу были из-за твоей информации. – Тарала ожесточённо потёр правой ладонью лоб. – Блин, а я листок с фамилиями этих троих в кассовой книге оставил, а её отвезли в контору.

– Время, надеюсь, терпит, – ответил я, а про себя подумал, что в моём мире после получения такой информации все службы поставили бы на уши, несмотря на время суток. А здесь все события идут медленно, тягуче. Между запросом и ответом не одна неделя пройти может, а то и месяцы.

– Ладно, Даша, давай нам организуй что-нибудь перекусить, да и по рюмочке пропустить, – я погладил по плечу разволновавшуюся девушку. – Чаем сыт не будешь. А потом баиньки делать будем. Утро вечера мудренее. Народ в этом отношении правильно говорит.

На следующее утро, получив от купца данные на троих, как Арсений их обозвал, горе-купцов, направился к Савельеву.

– Тимофей Васильевич, вам не кажется, что вы пытаетесь все события привязать к своей версии? Как-то у вас всё вовремя и в одну строку ложится, – раздражённо произнёс штабс-ротмистр, когда я довёл до него полученную от Таралы информацию. – Сначала смерть врача Беркмана и его служанки, химлаборатория, а теперь боевая группа, состоящая, как вы их назвали, из химика, бомбиста и боевика. А этот англичанин тогда с какого боку припёка?

– Контролёр, – ответил я устало, – как же хреново, когда приходится убеждать того, кто по своей должности должен был молиться на полученную от меня информацию. А возможно, и отдельный стрелок, – продолжил я. – Владимир Александрович, вы знаете, чего я боюсь больше всего при охране цесаревича?

– Чего, Тимофей Васильевич?

– Вот такого стрелка, который шагов за триста-пятьсот всадит пулю между глаз цесаревичу и растворится в лесу или среди домов в городе.

– Хорунжий, сплюньте! Тимофей Васильевич, откуда такие пессимистические мысли?

– Владимир Александрович, а вы знаете, кто такой пессимист?

– И кто? – заинтересованно спросил Савельев.

– Хорошо информированный оптимист. А я очень хорошо информирован. Врач, служанка, химлаборатория, тройка горе-купцов, один из которых имеет множество шрамов от ожогов кислотой, стрелок. Мне на вас рассчитывать, Владимир Александрович? Или работать только своими силами и силами городского полицейского управления?

– Вы меня обидеть хотите, Тимофей Васильевич? Конечно же, мы отработаем вашу информацию. С чего начать?

– Начните с англичанина Бекхэма. Горе-купцами займутся мои люди и Юрия Петровича. Я сейчас пойду на встречу с ним, узнаю, что господин Банков уже успел накопать.

Поездка к следственному приставу ничего не дала. Банкова не было на месте, и, куда он убыл, никто из служащих управления сказать не смог. Поэтому, попросив передать Юрию Петровичу, что я его ищу, направился в резиденцию. Подходило время ежедневного доклада. В кабинете меня ожидал сюрприз в виде генерал-лейтенанта Духовского. Генерал занимал в свите наместника особое место, не имея пока официальной должности. Можно было сказать, что он был «нянькой» Николая с административными возможностями генерал-губернатора Дальнего Востока.

Сергей Михайлович был невысокого роста, с редеющими седыми, зачесанными назад волосами, запорожскими свисающими усами. Сегодня, как и обычно, он был одет в белый китель с Георгием в петлице, в широченные синие шаровары с желтыми казачьими лампасами и мягкие казачьи сапоги. За полгода, что Духовский провёл на Дальнем Востоке, во всех городах и станицах уже знали, что генерал воздержан в личной жизни, не терпит грубой лести, решительно пресекает попытки дать взятки, даже замаскированные под подарок, честен и неподкупен.

Генерал никогда не избегал случаев поговорить с обывателями, когда ещё сопровождал цесаревича при его следовании в Хабаровск. Потом в Благовещенске и других городах и поселениях, где останавливались на длительный срок, его часто можно было увидеть общающимся с простым народом на улице. Однако надо бы подчеркнуть, Духовский не умел говорить с народом, и его понимали иногда не так, как он желал. В торжественных случаях Сергей Михайлович считал необходимым обращаться к собравшимся с речами и, когда говорил, то казалось, что вот-вот он остановится, так волновался, весь делался красным, голос дрожал. Да и говорил генерал с картавостью, что свойственно людям, привыкшим постоянно говорить по-французски, и которой любили тогда подражать гвардейские пижоны. Но картавость Духовского была природной и очень не шла к виду старого казака-запорожца, который он старался себе придать. В общем, как оратора его нельзя было сравнить с бароном Корфом, который имел к тому все природные данные. Но что касается работоспособности, и Духовский, и барон Корф не уступали друг другу.

Двери квартиры Сергея Михайловича, которую он сейчас снимал вместе с женой, всегда были открыты настежь для любого жителя Хабаровска и иногородних. Многим чиновникам это казалось неудобным: «Помилуйте, какую повадку взяли, чуть что, всякий мужик лопочет – сейчас к Духовскому пойду». Такие выражения я часто слышал от представителей различных служб в резиденции наместника. В узком офицерском кругу Сергея Михайловича звали «Дух». И вот этот человек что-то делал в моём кабинете.

– Разрешите войти, ваше превосходительство? – я застыл на пороге, вытянувшись по стойке смирно.

– Входите, хорунжий. Это же ваш кабинет. Но что-то я вас заждался. Как мне доложили, обычно вы раньше приходите на службу?

– Так точно, ваше превосходительство. Но вчера была получена информация, которую надо было срочно с утра обсудить со штабс-ротмистром Савельевым. А потом я заезжал в городское управление полиции. Поэтому и задержался.

– Что за информация, хорунжий?

Пришлось кратко рассказать Духовскому о последних событиях и о той версии, которая сложилась у меня в голове.

– И какая вероятность того, что ваши умозаключения верны, хорунжий? – спросил меня Сергей Михайлович, когда я закончил доклад.

– Ваше превосходительство, я бы сказал – процентов шестьдесят – семьдесят.

– Что ж, признаться, это неожиданно… – генерал задумался и сделал несколько шагов туда-сюда по кабинету. – Моя помощь нужна, Тимофей Васильевич?

«О как! Первый раз по имени и отчеству обратился», – подумал я про себя, а вслух ответил:

– Если вдруг потребуется задействовать солдат из батальона, надо распоряжение генерал-губернатора, чтобы цесаревича Николая Александровича не беспокоить.

Духовский задумчиво покрутил ус, а потом произнёс:

– Будет такое распоряжение. Этот вопрос я с бароном улажу. А вот цесаревичу считаю необходимым доложить о случившемся и о вашей версии.

– Ваше превосходительство, разрешите более подробную информацию собрать, а потом докладывать. Возможно, я и ошибаюсь. И всё это стечение обстоятельств.

– Хорошо, сегодня вечером жду вашего доклада, – генерал развернулся и направился к двери. Но сделав пару шагов, остановился и, повернувшись ко мне, произнес: – Совсем вы меня сбили с мысли своими новостями, хорунжий. Я по какому поводу приходил. Мне подъесаул Головачев рассказал, что вы вчера отрабатывали упражнение, где нападающие на конвой были одеты в какие-то белые одежды, благодаря которым смогли подобраться вплотную и уничтожить казаков. Это так? – спросил меня Духовский.

– Так точно, ваше превосходительство. Мною были разработаны и по заказу пошиты в ателье десять маскхалатов.

– Каких халатов, простите? – генерал удивлённо-вопросительно посмотрел на меня.

– Маскировочных халатов, ваше превосходительство. Основное назначение этой одежды – скрыть воина от взгляда противника на местности в зимнее время, что позволит осуществлять незаметное наблюдение за противником и нападение на него, – ответил я.

– Как-то это нецивилизованно получается – незаметное нападение. Вам так не кажется, хорунжий?

– Ваше превосходительство, ещё недавно в российской армии военная форма отличалась богатством цвета и декоративными элементами. Каждый полк имел свою форму. Такая одежда позволяла увидеть солдат издалека и определить, к какому полку он относится. Визуальный контроль был единственным средством понимания происходящего на поле боя для полководцев. Правда, и сам принцип ведения войны походил скорее на игру в шахматы, – я сделал паузу, собираясь с мыслями.