Текст книги "Реквием по вернувшимся"

Елена Коцюба
Земля, Крым, 2 августа

После завтрака Вероника потянула Елену в библиотеку. Раньше та в эту часть дома не заглядывала и теперь чуть ли не с открытым ртом застыла, таращась на тянущиеся вдоль стен стеллажи. Зачем столько?! Жизни не хватит, чтобы прочесть! И к тому же чтение – неэффективный способ усваивать информацию. С видео не сравнить, а с гипно-аудио – и подавно!

Неизвестно, сколько она стояла бы так, ошеломлённая тысячами разноцветных корешков, сотнями коробков, набитых кристаллокнигами, но Вероника, успевшая занять кресло у окна, потребовала:

– Рассказывай, как слетала. А то мы с тобой со вчерашнего утра и не разговаривали по-настоящему!

– Слетала… В Питере жарко, как и здесь, – Елена осмелилась потрогать корешок толстенного старинного (может, ещё с двадцатого века?!) фолианта.

– Сейчас жарко, да? Я в последние дни температуру плохо различаю. И как там Стёпа?

– Слизняк он, этот Стёпа. Перетрусил, в штаны навалял. Я от него столько гадостей услышала, ты не представляешь!

– Маслов?! Да ты что, не может быть! – не поверила Ника. – Он же сильный и смелый… С ним то же, что и со мной?

– Да. Никакой он не сильный и не смелый, обыкновенный трус! Противно, что в экспедиции вместе ходили.

– Он не трус. Просто ему тяжело, он ведь один там. Мне легче, у меня есть вы. Надо было Стёпу сюда везти. Эх, мне за ним лететь следовало! – Вероника замолчала. Добавила тихо: – Ерунду говорю. Куда там мне лететь, еле хожу.

Она сразу сникла. Помолчала, разглядывая сложенные в замок пальцы. Затем взяла лежащий на журнальном столике томик, начала листать.

А Елена подошла к окну. Синоптики не ошиблись, с утра начало штормить. Волны бились о скалы, рассыпались фейерверками белых брызг, набрасывались на пляж, будто пытались проглотить его. Она повернулась к подруге:

– А ты чем вчера занималась весь день?

– Читала, думала… звонила родителям. Они волнуются, спрашивали, скоро ли я приеду, – Вероника грустно улыбнулась: – Я сказала, что дня три-четыре побуду здесь. Врать не хочется, и правду сказать не могу. Поэтому так и ответила – дня три-четыре. Потом… меня не будет, я чувствую, что ухожу. Как вода сквозь песок…

Голос её задрожал, и она оборвала фразу. Заставила себя улыбнуться, продолжила:

– А ещё я разговаривала с Мышонком. Слава богу, она забыла, что видела той ночью. Ждёт, когда мама вернётся.

От слов этих и особенно от улыбки у Елены комок стал поперёк горла. Если б Вероника ещё что-то сказала о дочери, не выдержала бы, разревелась. Но та наконец нашла нужную страничку:

– Лен, послушай какая прелесть:

 
Обманите меня… но совсем, навсегда…
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…
 

Здорово, правда? Это Волошин, крымский поэт девятнадцатого века. Или двадцатого? Не помню. Я раньше много читала. До того как…

«…как встретила меня и начала подстраиваться под мои вкусы и привычки», – мысленно закончила за подругу Елена. – «А я, дрянь такая, пользовалась тобой. Это ж так льстило самолюбию, что в меня не только парни, но и девчонки влюбляются!»

Естественно, Вероника сказала по-другому. Коротко и нейтрально:

– … поступила в Академию.

За окном ветер срывал с волн пригоршни пены. Елене захотелось немедленно подставить лицо под его солёную свежесть, охладить горевшие щёки.

– Ника, пошли на берег!

– На берег? – удивилась такому предложению Пристинская. – Но там же шторм?

– А мы не купаться. Только посидим на камешках.

Волны перекатывали через пляж, доставая порой до нижней ступеньки лестницы. И лишь справа, под самым обрывом, сохранилась узкая полоса сухой гальки. Туда они и пробрались, разувшись предусмотрительно на террасе. Елена плюхнулась на гальку, прислонилась спиной к валуну, вытянула ноги, позволяя пене лизать пятки. Вероника опустилась рядом на корточки, зачерпнула рукой разноцветные камешки.

– Лена, я вчера и позавчера думала… Ты можешь мне ответить на один вопрос? Но только честно?

– Какой вопрос?

– Пообещай, что скажешь правду.

– Ну, обещаю.

– Там, в кратере, когда вы нас нашли… Ты же видела меня, правда? Меня мёртвую, да?

Противный комок снова стал поперёк горла. Елене хотелось энергично замотать головой, возмутиться, мол «что ты глупости выдумываешь?!» Но ведь пообещала. Она с трудом выдавила из пересохшего горла:

– Да.

Пристинская несколько минут молчала. Затем кивнула.

– Значит, я умерла. Я ведь помню, как умирала. А сейчас – это не настоящая жизнь. Я ходячий труп, зомби, как в старинных ужастиках. Противно, наверное, когда рядом с тобой мертвец сидит, да?

– Что ты такое говоришь?! – Коцюба обняла подругу за плечи. Та попыталась отстраниться, но Елена не позволила, крепче прижала к себе. – Я всегда буду рядом с тобой, слышишь? Что бы ни случилось!

Вероника подняла на неё глаза. В их глубине светилась маленькая искорка надежды.

– Правда?

– Конечно правда!

– Смотри, что я нашла.

Она протянула руку, разжала кулак. На маленькой, почти детской ладошке её лежал камешек с дырочкой посередине.

– Что это? – не поняла Елена.

– Куринный бог. Он приносит счастье тому, кто его найдёт. Может и мне принесёт, и всё снова будет хорошо? Нет, уже хорошо! Я не знаю, кто и зачем меня оживил, но я им благодарна. Я ещё раз увидела Землю, голубое небо, деревья, море, Мышонка, родителей… и тебя. Теперь я готова. Правда, Лена, ты не переживай за меня. Я не боюсь, я готова умереть насовсем.

Комок не помещался в горле. Он стал таким огромным, что звенело в ушах, и перед глазами всё расплывалось. Елена поняла, что ещё немного, и она не выдержит, слёзы фонтаном из глаз брызнут. Вскочила, отвернулась, упёрлась рукой в скалу, стараясь загнать комок назад, вглубь… И тут услышала слабый вскрик боли за спиной, шорох валящегося на гравий тела. Быстро обернулась.

Вероника лежала, скорчившись, на боку, поджав руки и ноги. Лежала неподвижно. Потом резко выпрямилась, опрокинулась на спину, дёрнулась. Обмякла. Елена бросилась к ней, приподняла голову:

– Ника! Что с тобой?

Глаза Вероники закатились под веки, дыхания не было. Елена чувствовала, как тело в её руках холодеет с каждой секундой. Схватила за запястье, прижала пальцами – пульса не было.

– Ника! Ника, не надо! Не уходи!

Сначала осторожно, а затем что было силы она принялась трясти подругу. И с ужасом увидела, как сквозь побледневшую кожу проступают кроваво-алые пятна. Тогда она подхватила податливое, будто тряпичная кукла, тело, взвалила на плечо, поволокла в дом. Слёзы горячими струями хлынули по щекам.

Медведева вернулась минут через двадцать. Нигде не задерживаясь, влетела в розовую спальню, будто чувствовала, что случилось в доме за время её отсутствия. Влетела и остановилась на пороге. Взгляд её метался с усыпанного пустыми ампулами пола на лежащее поверх покрывала тело. Неподвижное, неестественно красное, едва заметно фосфоресцирующее. Затем она посмотрела на сидящую рядом с кроватью Елену, спросила:

– Как это случилось?

Коцюба смахнула кулаком застилающие глаза слёзы.

– Мы были на пляже, разговаривали, и вдруг она закричала, упала на спину… и началось это. Я не смогла её привести в сознание! Давала нашатырь, но она же не дышит! И сердце остановилось. Что теперь делать?!

– Не знаю, Лена, – Медведева опустилась в кресло. – Давай подождём. Может быть, Вероника очнётся.

– Очнётся?! Что ты говоришь?! Она же умерла, навсегда!

– Мы пока не знаем, что означает «умерла» для неё. Возможно, это какая-то новая фаза?

– Ты!.. – Елена вскочила, бросилась к ней, сжав кулаки. – Ты! Как ты можешь?!

Медведева не отвечала. Просто смотрела. И комок в горле Елены вновь взорвался рыданиями.

– Это несправедливо! – не в силах дальше стоять, она опустилась на пол. – За что с нами такое сделали? В чём мы виноваты? Ладно, пусть я. Но Ника – она же как ребёнок! Она в жизни никому зла не причинила! За что её – так?!

Медведева наклонилась, обняла за плечи.

– Ни за что. Этот мир таков, Лена. В нём плохие вещи происходят в основном с хорошими людьми.

Рихард Берг
Земля, столица Еврόссии, 2 августа

К вечеру пришли две новости от сыскарей, хорошая и плохая. Хорошая пришла из Санкт-Петербурга: ребята нашли таксиста, который вёз Коцюбу от аэровокзала в город. Она указала адрес – улица Захарьевская. А на этой улице стояла гостиница, отработав которую ребята вышли на след Маслова. Лже-бортинженер жил там два дня, и вчера к нему приходила девушка, по фото опознанная как Коцюба. Разговор был коротким, но видимо, эмоциональным, потому что девушка выскочила из номера, будто кипятком ошпаренная, а Маслов в тот же вечер из гостиницы съехал. Но это был след, причём свежий. Сыскари Лауры отработают его без труда.

Плохая новость пришла из Крыма: что-то случилось с Пристинской. Она упала на пляже ни с того, ни с сего, вероятно, потеряла сознание. Коцюба унесла её в дом, и больше та на глаза наблюдателям не показывалась. А главное – биосканером не фиксировалась. Если бы это была настоящая Пристинская, Берг решил бы, что она умерла. Но в данных обстоятельствах…

В данных обстоятельствах дом на берегу моря становился центром непонятных событий. Время пешек заканчивалось, пришла пора двигать тяжёлые фигуры. Лаура сообщала, что вылетает в Крым. Она была отличным сыщиком, но информацией, достаточной для адекватных решений, не владела.

Берг поморщился, потёр висок. «А завтра суббота» – подумалось неожиданно. Значит, снова не удастся провести выходные с Кариночкой. Ничего, разгребёт всю эту гадость и возьмёт неделю отпуска. Даже две недели – пусть шеф только попробует не дать! И они всей семьёй махнут в Южную Баварию, к родителям Рихарда. Уж там-то у них будет сколько угодно свободного времени для игр, прогулок в лес, на реку, на дальние взгорья. И сколько угодно настоящего домашнего пива и жареных колбасок, которые умеет готовить только мама.

И ни одного кальмара поблизости. Даже варенного.

Елена Коцюба
Земля, Крым, 2—3 августа

Весь день Вероника пролежала, оставаясь в своём страшном оцепенении. И Лена сидела с ней рядом, ожидая… чего? Она и сама не знала. Медведева буквально за руку уводила её обедать, потом ужинать, что-то накладывала в тарелки. Лишь поздно вечером зловещее свечение погасло, кожа Ники вернула свой обычный вид. Пристинская открыла глаза, обвела взглядом комнату, будто не узнавая, заметила подругу, слабо улыбнулась.

– Лена…

Елена тут же метнулась к ней, присела на краешек кровати, схватила за холодные, безвольно лежащие поверх одеяла руки. Сердце в груди отчаянно заколотило от радости и страха.

– Ника, миленькая, ты как?

– Никак. Я надеялась, это всё, конец… Оказывается, нет.

– Ну ты что! Ещё всё будет замечательно. Ты же нашла талисман.

– Нет, Лена, я чувствую, – Вероника закрыла глаза, попробовала вздохнуть. И не смогла: – Дышать не получается… Страшно, когда я лежу так, разговариваю с тобой и не дышу?

– Нет, не страшно. Если тебе так легче, не дыши.

Вероника полежала молча. Затем попросила:

– Лена, помоги сесть.

Коцюба, подхватив её за плечи, усадила в кровати, подложила подушку.

– Так удобно?

– Наверное. Я почти не чувствую тела. Будто попала внутрь чего-то неживого.

Елена закусила губу, не зная, что нужно сказать. Схватила лежащий на тумбочке томик.

– А хочешь, я тебе стихи почитаю? Какие твои любимые?

– Выбери сама, какие тебе понравятся.

Елена читала стихи до позднего вечера. Рассказывала о детстве, юности, об учёбе в университете. Она о чём угодно готова была рассказывать, лишь бы не видеть бесконечную тоску в глазах подруги.

Когда время далеко перевалило за полночь, пришла Медведева.

– Что-то вы засиделись, девушки. Лена, тебе отдохнуть надо. – Обняла Коцюбу за плечи, мягко, но настойчиво потянула к двери: – Эту ночь я подежурю, твоя следующая. Ника, ты не возражаешь?

– Нет, конечно, не возражаю. Иди, Лена, отдохни.

Ночь пролетела, как одно мгновение. Кажется, только что опустила голову на подушку, закрыла глаза, – а уже светло в комнате. Елена поднялась с кровати, надела шорты и привезённую Ярославой майку. За окном начинался новый день, такой же летний и пригожий, как вчерашний. Но радости от этого не было, одна тоска на душе. Даже в зеркало смотреть не хотелось.

Первым делом она заглянула в соседнюю комнату, к Нике. Казалось, та не меняла позы со вчерашнего дня, всё так же продолжала сидеть, опершись о спинку кровати. Скосила глаза на открывшуюся дверь, попыталась улыбнуться. Сидевшая в кресле Медведева заметила её движение, обернулась:

– Доброе утро. Что-то ты рано встала. Выспалась?

– Выспалась. Как у вас дела?

– Нормально. Если выспалась, иди причешись, умойся, позавтракай и тогда приходи.

Елена послушно развернулась, вышла из комнаты. Возвратилась через двадцать минут, выполнив все распоряжения.

Медведева осмотрела её, кивнула одобрительно, встала:

– Теперь другое дело. Общайтесь, а я пошла.

Коцюба опустилась в освободившееся кресло. Да, всё в комнате оставалось, как вчера. Лишь битое стекло Медведева убрала, и аммиачная вонь выветрилась. Но какой-то посторонний запах в комнате присутствовал. Она принюхалась. Еле уловимо пахло миндалём.

– Синильная кислота, – Пристинская заметила, как шевелятся её ноздри, грустно улыбнулась. – Ярослава предупреждала, что не подействует, но я надеялась.

– Почему, Ника?! – ужаснулась Елена.

– Устала. Не хочу так: умирать, воскресать, опять умирать. Неправильно это, плохо. Я не боюсь смерти, Лена, но только чтобы насовсем. Чтобы больше не было этого… А не выходит. Даже умереть не получается по-человечески. Инъекции в сердце, в аорту… бесполезно. Знаешь, у меня и кровь не течёт.

Предательская слезинка выкатилась из глаза, побежала по щеке Елены. Вероника заметила:

– Не плачь, Леночка. Мне не больно. Совсем.

Рихард Берг
Земля, Крым, 3 августа

Берг отпустил такси, огляделся. Посёлок будто заснул в полуденном зное. Маленькая пустынная площадь, обветшавшее здание местного автовокзала, невзрачная двухэтажная гостиница. «Захолустье» – всплыло в памяти где-то вычитанное слово.

На площадке перед гостиницей пестрели зонтики летнего кафе, словно огромные экзотические грибы. Под крайним «грибком» сидела Лаура, потягивала сквозь соломинку коктейль. Увидела Берга, поднялась, улыбаясь, направилась к нему. В коротких светло-зелёных шортах, лимонно-жёлтом топе из-под которого легкомысленно выглядывал пупок, и в белой бейсболке, комиссар Арман казалась такой же молодой, как десять лет назад. А то, что на талии у неё не добавилось лишнего за эти годы, Рихард видел воочию.

– Привет! С приездом! – Лаура бесцеремонно чмокнула его в щёку. – Я сняла тебе номер в этих трущобах. Выбирала самый лучший. Во всяком случае, вода идёт и кондиционер работает.

– Да ты что, здешние аборигены знакомы с благами цивилизации?

– Представь!

Лаура подозрительно серьёзно посмотрела на него:

– Не будешь сердиться за то, что я сняла нам двухместный, под видом семейной пары? Для маскировки. – Увидев, как вытаращились глаза Берга, не выдержала, рассмеялась: – Не пугайся, я пошутила! Я живу в соседнем.

– У тебя шутки…

– Не сердись. Твой номер двенадцатый, мой – одиннадцатый. Иди, переодевайся. Я буду ждать в кафе.

Двенадцатый номер располагался на втором этаже гостиницы и оказался «полулюксом» – «люксов» в гостинице не имелось, видимо, у хозяев совести не хватило называть что-то в этом «клоповнике» люксом. Тут и с полулюксом явный перебор получался. Но вода действительно шла, причём и горячая, и холодная. А Берг бы не удивился обнаружить в кранах только холодную. Или ещё смешнее в такую жару, только горячую. Но так как ожидания были приятно обмануты, то он не отказал себе в удовольствии постоять под душем. И только затем принялся рассматривать своё временное обиталище.

Две комнаты, гостиная и спальня. В гостиной – диван, два кресла, столик, экран ти-ви на стене, минибар со встроенным холодильником. Минибар блистал первозданной пустотой, в холодильнике одиноко лежала бутылка минералки. Всё лучше, чем ничего. В спальне – кровать (не сравнить с их домашним полигоном), тумбочка, ещё два кресла, платяной шкаф. Берг заглянул внутрь шкафа. Оказывается, Лаура не только номер сняла, но и «пляжным обмундированием» для напарника озаботилась: в шкафу лежали шорты, майка, бейсболка, сандалии и двое плавок. Аналогичный комплект приехал в чемодане Берга – подготовленный Лилией. Рихард вывалил его на кровать, сравнил. Один в один, разве что майки и бейсболки оттенками различались. Зато шорты и сандалии совпали с точностью до производителя. Он покрутил их в руках, хмыкнул. Надо же, оказывается, до таких мелочей… На миг кольнуло ощущение нечаянной вины, но он тут же отогнал его. Ерунда, Лаура сильная, она с этим прекрасно справляется. А одежда… Он будет носить эти комплекты по очереди, чтобы не обидеть ни одну из своих женщин.

Берг сунул наряд «от Лилии» в шкаф, облачился в наряд «от Лауры» и отправился знакомиться с диспозицией.

Лаура сидела всё под тем же грибом-зонтиком. Увидев выходящего из дверей Берга, подхватила пляжную сумку, шагнула навстречу.

– Вижу, не зря я одежду в шкаф положила, – улыбнулась, взяла его под руку. – Размер угадала?

– Угадала. Но и я не забыл пляжную форму захватить.

– Почему же эту одел, а не ту, что привёз?

– Подумал, что тебе будет приятно. Куда идём?

– Прогуляемся немного. Здесь есть одно место, с которого отличным морским пейзажем любоваться можно.

Они свернули с главной улицы и, пропетляв минут десять по кривым переулкам с лающими за высокими заборами псами, вышли на пустырь за посёлком. И дальше – по едва заметной тропинке, бегущей вдоль обрыва.

Берг осторожно заглянул вниз, присвистнул. Не отвесная стена, но всё же. Если сорвёшься, то лететь до проходившего внизу шоссе метров триста, не меньше. А потом – шлёп!

– Ты вниз не заглядывай, – одёрнула спутница. – Посмотри лучше правее, вдоль берега. Вон туда.

Берг послушно проследил взглядом за её рукой. Ниже шоссе тянулись прибрежные скалы, кое-где расступаясь, открывая уютные маленькие бухточки. В одном из таких мест белел двухэтажный особняк, окружённый небольшим цветущим садиком.

– Это и есть дом Медведевой. Она его называет «Гнездо чайки». – Комиссар извлекла из сумки тяжёлый морской бинокль: – Возьми, десятикратное увеличение.

Берг поднёс бинокль к глазам, начал рассматривать особняк внимательнее. Передняя стена в шесть окон, застеклённый квадрат светового колодца на крыше, забор из дикого камня, вместительный гараж, беседка над обрывом, внизу заметен лодочный ангар, напротив калитки – посадочная площадка для авиетки, от ворот гаража тянется вверх, к шоссе, выложенная плитами дорога.

– Неплохой домик у пилота. Я бы сказал, очень неплохой домик.

– Да. И машины в гараже «очень не плохие». И «очень неплохой» глиссер на воздушной подушке в ангаре.

– Красиво жить не запретишь

– Так то оно так, но… Я заглянула краем глаза – на кредитном счёте у Медведевой денежек скопилось примерно столько, сколько и должно быть, исходя из её заработка. Она их почти не тратит. За что тогда купила всё это? Наследство от богатого дядюшки она не получала, и у Круминя денег не брала.

– Медведева до косморазведки лётчиком-испытателем работала. Тогда скопить разве не могла?

– Могла. Только мои ребята историю её банковских счетов проверяли от и до. Не копила она до знакомства с Круминем, тратила всё, что зарабатывала. Одним днём, как говорится, жила. А четыре года назад, как раз перед тем, как на «Христофор Колумб» прийти, она вдруг этот особняк приобрела. Предположим, по бросовой цене купила – тогда здесь одни развалины были. Но в восстановление сколько денег вбухать пришлось? И что интересно – строительной фирмы, которая этим занималась, больше не существует, никаких договоров, платёжек, актов не сохранилось. И со всеми её крупными покупками так. Впечатление, что ей всё дарят за «красивые глазки» как бы. Попросила, и подарили.

– В наше время бывает такой альтруизм?

– Смотря кто просит. И как просит. Медведева здешняя, выросла в посёлке, её здесь все знают. Так местные верят, что она ведьма – обхохочешься! Двадцать третий век на дворе, нанотехнологии освоили, к звёздам летаем, а здесь – ведьма! Прямо средневековье какое-то.

Лаура взглянула на Берга. В глазах у неё смеха не было, лишь невысказанный вопрос. Поняв, что ответа на него не дождётся, продолжила:

– Пока хозяева в экспедиции, в доме живёт семья из посёлка, за порядком следят. Муж, жена, сын. Женщина – в прошлом одноклассница Медведевой. Платит хозяйка щедро, потому соглашаются там жить. Но только когда Медведевой на Земле нет. А едва хозяйка возвращается, они в посёлок съезжают. И больше никто из местных к дому у моря близко не подходит.

– Неужто боятся?

– Скорее опасаются. Вообще-то в посёлке она никому зла не делала. Наоборот, школе местной помогает. Но опасаются её.

– Понятно. Что наружка даёт?

– Наружное наблюдение за домом и его обитательницами ведётся со вчерашнего утра. Коцюба и Пристинская за пределы особняка не выходили. Медведева вчера приезжала в посёлок. Купила продукты, женскую одежду, судя по размеру, для Коцюбы. Затем ребята её потеряли.

– Что значит «потеряли»?

– Вести её, когда она за рулём, невозможно. Не ездит, а летает. Мои ребята профессионалы, но дольше пяти минут у неё на хвосте провисеть не смогли.

– Что ж ты хочешь, твои ребята, конечно, профессионалы, но всего лишь сыщики. А она – пилот-косморазведчик, в прошлом – лётчик-испытатель. Ещё что-нибудь интересное заметили?

– Заметили, – кивнула Лаура. – Здесь столько интересного, что я за всю свою карьеру в тайной полиции не встречала. Не скучная, смотрю, работа у инспектора космофлота.

– Не скучная. Так что там?

– Пристинская. Вчера утром с ней что-то случилось на пляже, я докладывала. А перед этим у них с Коцюбой был забавный разговор. Правда, из-за шторма слышимость плохая. Здесь то, что удалось восстановить после фильтрации шума.

Она отстегнула с ремешка визифон, включила воспроизведение звукозаписи. Сквозь шорох отфильтрованного шума прибоя прорывались отдельные слова и обрывки фраз. Берг дослушал до конца, внимательно посмотрел на напарницу, протянул руку:

– Дай-ка мне запись.

Лаура послушно извлекла перламутровый кубик.

– Копии не делалось.

– Правильно, – Берг спрятал запись в карман. – Что ещё?

– Я докладывала, что после происшествия на пляже отметка Пристинской пропала с биосканера. Если сопоставить это с разговором… В общем, вчера вечером я на сто процентов была уверена, что Пристинская умерла. А сегодня… Посмотри внимательно на крайнее левое окно второго этажа. Видишь? Это она сидит в постели. И аудиодатчики её голос фиксируют.

Берг навёл бинокль на указанное окно. Действительно, была видна женская головка с коротко остриженными светлыми волосами и плечи с узенькими бретельками ночной сорочки. Пристинская сидела, опершись на спинку кровати, по-видимому, слушала собеседницу, находящуюся в глубине комнаты.

Рихард опустил бинокль, повернулся к Лауре. Та, упреждая вопрос, кивнула:

– Это пока всё.

– Хорошо, пусть ребята продолжают наблюдать. Что у нас дальше по программе?

– Пойдём, покажу окрестности. Здесь недалеко тропинка, по которой можно спуститься прямо к дому Медведевой, – Лаура сунула бинокль в сумку и пошла назад.

Не доходя до крайних домиков посёлка, они свернули с тропинки и вскоре оказались в лесу, сбегавшем по склону. В тени деревьев сразу стало прохладней, и Берг с облегчением вытер выступивший на лбу пот.

– Здорово здесь, настоящий лес. Я этим летом ещё на природу не выбиралась, времени не было. Иногда так хочется отключиться от работы, от всей этой гадости, которой приходится заниматься, и просто по траве босиком пробежаться! – вздохнула идущая впереди Арман. Покосилась через плечо: – А ты не жалеешь, что ушёл из полиции? Правильно, чего там жалеть! В дерьме копаемся. Я не понимаю, откуда у людей столько злобы берётся, столько ненависти? Ведь живём, вроде бы, в красивом, благоустроенном мире. Ты посмотри вокруг, как прекрасно! Только человек всё портит.

– Не обобщай, люди разные.

– Разные… Коллеги из криминальной полиции рассказывали недавно… Ты знаешь, какой самый ходовой товар на чёрном рынке? Наркотики? Детское порно? Ничуть не бывало! Фильмы со сценами насилия, причём, желательно, не постановочные. Самые дорогие – документальные съёмки убийств, истязаний, пыток, изнасилований, садистских извращений. Так-то! А мы ввели цензуру в прессе и на телевидении и радуемся. Отучили, мол, народ от агрессивности, воспитываем его положительными эмоциями. И если бы они только фильмы смотрели… Год назад я занималась одним делом – маньяк, серийный убийца. Нападал на молоденьких девочек, лет тринадцати-пятнадцати, душил, насиловал мёртвых, уродовал тела. Двенадцать трупов за год. Криминальная полиция не могла на него выйти, поэтому подключили нас, с нашими методами. Мы его, конечно, вычислили, хотели взять с поличным, но опоздали. Когда я в подвал спустилась, он уже резать начал. Эта картина у меня до сих пор перед глазами стоит: на полу тело девочки, всё в крови, и он рядом сидит, в одной руке скальпель, в другой… И ведь полное ничтожество! Короче, я решила, что он не заслуживает нашего гуманного правосудия.

– Ты не веришь в правосудие?

– В лучшем случае он бы получил пожизненное. А если бы не удалось доказать его участие в остальных эпизодах? А если бы его признали невменяемым? Как долго наши гениальные психиатры с ним возились бы? Лет пять? А затем отрапортовали бы, что он выздоровел и опасности для общества не представляет? Это правосудие? Нет! Я попросила ребят, чтоб они оставили меня с ним с глазу на глаз «поговорить». Когда эта мразь увидела, что я достаю из кобуры пистолет, он на коленях ползать начал, пытался ноги мне целовать. Плакал, кричал, что раскаялся, что во всём сознается, – только чтоб я его не убивала. Вот идиот, думал, что я его смерти хочу! Нет, я постаралась, чтоб он испытал боль и ужас всех тринадцати девочек, вместе взятые. И когда эта мокрица корчилась от боли в собственной крови и дерьме, вот тогда это стало правосудием!

Берга будто холодом обдало. Не от самих слов, а от того, как они произнесены были, от того, что увидел другую Лауру. А такую он её видеть не хотел. Не должна его женщина быть такой!

Он остановился. И Лаура остановилась, словно почувствовала его озноб. Обернулась. В её глазах был страх.

– Рихард, я соврала. Когда я всаживала в него пули, одну за другой, в самые болезненные места, когда стояла и смотрела, как он подыхает… я ведь не о правосудии думала. И даже не о девчонках тех. Мне приятно было, почти как в экстазе. Я и сейчас, когда вспоминала, удовольствие испытывала. Рихард, почему?! Я не хотела тебе этого рассказывать!

Нет, он ошибся, решив, что Лаура Арман не изменилась за десять лет. Видно, нельзя ежедневно соприкасаться с ненавистью и жестокостью и не заразиться при этом. «…Для нас их цели и намерения значения не имеют. Наша тактика и стратегия – уничтожить…» – зазвучал в голове голос шефа. И тут же вспомнился рассказ о берлинских исследователях. Что, если жестокость и нетерпимость тоже записывается в наших ДНК?! Люди пропитали ними собственную планету и теперь пытаются выплеснуть в космос, заставить Вселенную играть по своим правилам. Холодом повеяло от неожиданной мысли – а на чьей, собственно, стороне он, Рихард Берг, играет в этой партии?

– Почему ты смотришь на меня такими глазами? – Лаура скривилась, закусила губу. – Ты думаешь, я такая же мразь, как тот подонок?

– Нет, что ты! Ничего подобного я не думаю, – Рихард опомнился, шагнул к ней, взял за руку. – Это всего лишь издержки профессии. Никто не застрахован.

Разве он мог судить её? После того, как сбежал, решив, что не готов отвечать за человека, которого привязал к себе. Да, каждый имеет право на «скелета в шкафу».

Лаура несмело улыбнулась.

– Ты, правда, не считаешь меня моральной уродкой?

– Правда, – Рихард притянул её, обнял за плечи. – А почему мы остановились? Ты обещала тропинку показать.

– Да мы уже пришли. Тропинка вон за теми кустами.