Текст книги "Реквием по вернувшимся"

Ему стало страшно. Лучше бы это была попытка диверсии или шпионажа, и требовалось поступать в соответствии с привычной логикой – «нет человека, нет проблемы». Пусть сколь угодно гуманны и благородны были бы помыслы Путников, но мы не просили о помощи, и в родном доме имеем полное моральное право на самозащиту. Да пусть бы это была проверка на «способность любить», на терпимость, на ксенофилию, – на что угодно! – и зачистить пришлось бы невинных, перестраховка – та же самозащита. Но если никаких «чужих» нет, если главный враг человека – сам человек… Этого ведь никому не объяснишь, не докажешь! Все привыкли так жить, привыкли считать подобную угрозу «ветряными мельницами». И когда кровожадные чудовища явят свой лик, будет поздно.

– Рихард, не убивайте меня, пожалуйста, – вдруг произнесла Медведева едва слышно.

Вот теперь Берг вздрогнул, удивлённо посмотрел на женщину. Он не ожидал услышать такую просьбу.

– Я понимаю, что моя жизнь не стоит ничего, – поспешила объяснить Ярослава. – Но моя жизнь – не только моя, понимаете? Это и жизнь человека, которого я люблю. Если меня не станет, его некому будет удержать.

Их взгляды вновь встретились. На Берга смотрели не пронзительно-яркие солнца, а обычные человеческие глаза. Глаза человека, закончившего непомерно тяжкий труд. Он мог бы возмутиться, сказать, что не только убивать, он и пальцем её тронуть не собирается. Но это Медведева и сама знала. Она просила о другом – убить можно не только действием, но и бездействием. «О случившемся должны знать только двое», – приказал шеф, и приказ этот не отменялся. Медведева в число тех двоих не входила.

Берг отвёл взгляд.

– Вы же понимаете, что обещать вам этого я не могу.

– Обещать и не надо.

Собственно, беседа закончилась. Берг задал все вопросы, на которые хотел получить ответы. Получил ли, и такие ли, как ожидал, – дело другое. Но сидеть и молча смотреть на человека, которого ты приговорил к смерти, пусть и по чужому приказу, – удовольствие сомнительное. Он потянулся к кнопке вызова конвоира.

– Рихард, последний вопрос, – неожиданно встрепенулась Медведева. – Как вы добиваетесь взаимной любви?

Такого вопроса Берг и подавно не ожидал! Он откинулся на спинку кресла, тронул пальцем шрам. Да, он мог промолчать, подождать, пока громыхнёт отпираемая металлическая дверь. Но он ответил:

– Я ничего не добиваюсь. Просто люди, которых я люблю… они часть меня.

На миг глаза Медведевой снова вспыхнули.

– Сделать других частью себя, такое простое решение… Жаль, не получится вместить в себе весь мир. Хотя… Спасибо, инспектор!

«За что?» – хотел спросить Берг, но не успел. За спиной Медведевой уже стоял конвоир.

Рихард Берг
Земля, столица Еврόссии, 8 августа

Это утро в Столице выдалось пасмурным. Начинал было моросить дождь, но потом испуганно прекращался, – очень уж по-осеннему серо и уныло становилось. А ведь до сентября ещё долго! Синоптики клятвенно уверяли что дожди и похолодание – явление временное, неделя, и опять вернётся лето. Но прогноз погоды всегда оставался штукой тёмной, почти мистической. Чем лучше он был, тем реже сбывался.

Берг припарковал машину на персональной площадке и не торопясь направился к главному входу. Под ногами плотоядно причмокивал влажный пластбетон, молчали пичуги в кронах прибрежных ив, капитаны Мереж и Хаген сочувственно смотрели в спину. Впервые за десять лет Рихарду не хотелось идти в родную контору. Может быть поэтому и паренёк с бластером покосился на него подозрительно.

Зато Лана выглядела как всегда безукоризненно. Подчёркнуто-вежливая и холодно-официальная, красивая и ухоженная. Как манекен.

– Здравствуйте Рихард. Присядьте, подождите, пожалуйста.

Берг криво усмехнулся – шеф заставляет ждать. Хочет «помариновать», демонстрирует недовольство? Он расположился в мягком кресле рядом с торчащей из кадки пальмочкой. Точно такая же, только побольше, растёт у Медведевой во внутреннем дворике, рядом с голубым бассейном. Растёт… а хозяйка сидит в камере. И возможно, никогда больше не вернётся в своё «гнездо». Не вернётся, без всяких «возможно».

Лана время от времени бросала в его сторону быстрые, едва уловимые взгляды. Наблюдала, наверняка по распоряжению босса. Рихард закинул ногу за ногу. В душе было странное чувство. С одной стороны тревога, с другой – безумно-радостное ощущение свободы. Впервые он оказался не членом команды, не частью чего-то большого и важного. Наоборот, это «большое и важное» было лишь частью его.

У шефа хватило терпения «мариновать» двадцать минут. И когда Берга наконец пригласили, встретил подчинённого, ласково улыбаясь из-за своего огромного, похожего на авианосец стола.

– Доброе утро, Рихард! Прочёл я твой отчёт. И особое мнение прочёл. Двойственное впечатление данный документ оставляет, однако. В то, что вторжения не было, и мы несколько перестраховались, я готов поверить, здесь твои доводы убедительны. Цивилизация этих Путников, существовавшая два миллиона лет назад, какой бы там супер-пупер-навороченной она ни была, земного обывателя до шока не доведёт. Заинтересует, вызовет ажиотаж, всколыхнёт новую волну «контактёров» – пожалуй, но не испугает. Скажешь – тут бы нам секретность и отменить, данные обнародовать, а на Горгону «головастиков» напустить, пусть радуются? А я отвечу – нет! Артефакт, который ребята нашли, это тебе не «развалины Колизея». Там чёрт знает что храниться может. В том числе смертельно опасное. Ты же сам видел, что с космонавтами сталось? Поэтому твоё «особое мнение» меня и обескуражило. Что означает эта фраза – «В ближайшее время организовать международную экспедицию под эгидой Всемирного Совета»? Неужто ты хочешь, чтобы всяк, кому ни лень, нашими руками каштаны из огня таскал? Нехорошо это попахивает, Рихард, чуть ли не космополитизмом. Или я ошибаюсь, недопонял чего-то? Ты ведь патриот нашей державы?

– Я патриот. Но я считаю, что находка артефакта Горгоны – событие из того же ряда, что создание нуль-реактора и теории гиперперемещений. Это знание принадлежит всему человечеству целиком. Попытка скрыть его может закончиться плачевно. Если информация о том, что Еврόссия пытается утаить технологии инопланетной сверхцивилизации просочится, – а она рано или поздно просочится…

– Хватит-хватит, – замахал руками, перебивая его, шеф, – ты уже сказал все правильные слова. Теперь постарайся сам их услышать. Находка Горгоны действительно из того ряда открытий, которые меняют судьбу человечества. Но вопрос – а нужно ли её менять именно сейчас? Мы понятия не имеем, как твоими «технологиями» захотят распорядиться все эти арабы, китайцы и прочие. Но и в одиночку Еврόссии не справиться. Ты прав – первая же экспедиция на Горгону, и утечка информации станет неизбежной.

Он помолчал. Затем придвинул к себе графин, налил полный стакан воды, выпил. Только после этого продолжил:

– Единственный выход, который я вижу, – продолжать хранить тайну. Строжайший орбитальный карантин плюс информационная блокада. В Дальнем Космосе косморазведка и прежде напарывалась на неизвестные науке смертельно опасные факторы, очередная планета-убийца никого не удивит. И особо не заинтересует, пока все заняты конкистой. А потом… Ну, нам-то и продержаться нужно всего лет тридцать. Понимаешь, почему?

– Через тридцать лет Еврόссия будет находиться не на Земле, а на Новой Европе.

– Правильно. И наши дети смогут заняться Горгоной – как я тебе и говорил в прошлой беседе. Спокойно, обстоятельно, не беспокоясь, что кто-то заглядывает через плечо, дышит в затылок. И если артефакт – это и впрямь, как ты его называешь, «сундучок с инструментами бога», то достанется он самым достойным из людей. Поможет нашим потомкам построить новую галактическую сверхцивилизацию, не хуже, чем у Путников. Вот это я называю патриотизмом. И ради этого я готов на всё, в том числе на вещи подлые и некрасивые. Начнёшь цитировать, мол, патриотизм – последнее пристанище негодяя? Я согласен быть негодяем ради того, чтобы мои дети и внуки выжили. Мы обязаны сохранить тайну! Мы двое, Рихард. Самому мне тридцать лет не протянуть. Когда-нибудь в это кресло, – шеф пошлёпал ладонями по дубовым подлокотникам, – сядет мой приемник. Ты.

– Почему именно я? – Берг растерялся. Не ожидал услышать такую новость.

– На ближайшие десятилетия судьба Еврόссии будет зависеть от человека, сидящего в этом кресле. Я не могу её доверить никому, кроме тебя. Ты ведь особенный, правильно, инспектор Рихард Берг? Эдакий эволюционный выверт, человек, у которого мораль и нравственность «зашиты» в генотипе. Я давно об этом догадываться начал, ещё когда твоё досье увидел, потому и забрал тебя из тайной полиции. Уверен был, что рано или поздно ты понадобишься. Теперь время пришло.

Рихард криво усмехнулся. Оказывается, шеф знал о нём куда больше, чем можно было предположить. Не исключено, больше, чем Берг знал сам о себе? И шеф тоже собирался взвалить на его плечи груз ответственности за будущее человечества, как вчера Медведева. Нет, не совсем так. Аппетиты шефа были скромнее – сегодня речь шла только о судьбе Еврόссии.

– Что ты молчишь? – поторопил начальник СБК.

– Да вот думаю. Пока наши потомки будут строить собственную, правильную, Евроссийскую сверхцивилизацию, где-то в другом конце Галактики корабль Консорциума, или китайцы, или арабы – да кто угодно! – найдут ещё один «подарок» Путников. Или не один. И что тогда? Не получим ли мы Сверхврага, которого так старательно ищем? Мы ведь станем к тому времени совсем чужими друг другу, отгородившись парсеками. А чужой, значит – враг, это аксиома нашей цивилизации.

Шеф крякнул с досады, покачал головой. Снова налил себе воды, сделал глоток.

– А ты «оптимист», как я посмотрю. Если такое, не дай бог, случится, радоваться останется лишь тому, что наша Горгона – первая. И это ещё один аргумент в пользу того, что мы с тобой должны сохранить находку в тайне. Ладно, хватит разговоров, пора работать. Круминя и Коцюбу следует найти как можно скорее – они живая «утечка информации», о которой ты говорил. Очень жаль, что ты их упустил, но я понимаю – ты не всесилен. Я сам этим займусь, а ты возглавишь операцию прикрытия. Улики – уничтожить, дело, которое ведёт твоя Арман – закрыть. Тайная полиция и так слишком глубоко сунула нос в наши дела, не хотелось бы этот нос укорачивать. Дальше – дорабатывай легенду: пребывание на поверхности планеты несовместимо с жизнью, все, участвовавшие в высадках, погибли. Торжественные похороны и так далее. Их навигатора – на ментоскопирование. Если он в самом деле ничего не знает – списать по состоянию здоровья и… он на Новую, кажется, собирался? Вот и к чёрту его, под постоянный присмотр тамошних гээсбешников. О корабле «Генезиса» не забудь – то, что они в отчёте видели, тоже должно в легенду вписаться. Мол, крышу у разведчиков рвать начало, потому командир такую ахинею и сотворил. Вопросы?

– Медведеву вы тоже планируете ликвидировать – в соответствии с легендой?

Шеф поморщился, словно в стакане у него была не вода, а уксус.

– Ну спасибо, Рихард! Убийцей меня пока никто не называл. Ты что, впрямь считаешь, что я жажду их крови? Между прочим, моей старшей дочери, когда она ушла в ту экспедицию на «Пилигриме», было столько же, сколько Коцюбе сейчас. Я никого не предлагаю убивать! Я вообще не говорил об убийстве, я говорил о сохранении тайны! А это означает – найти и изолировать. На Лунной базе у нас есть такие закоулки, где человек будет жить десятилетиями без всякой связи с внешним миром. – Он снова улыбнулся, допил воду: – Ох, Рихард, Рихард, никак ты не избавишься от полицейских стереотипов. Это у них там – зачистки, ликвидации. А у нас в космофлоте всё решается обычной изоляцией. Они же больные люди, с этим спорить не будешь? Ты дневник Коновальца читал, за Пристинской наблюдал, что от Маслова осталось, видел? Их в карантин нужно, под наблюдение врачей. В общем, я всё сказал. Избавляйся от улик и закрывай дело.

Рихарду ничего не оставалось, как молча кивнуть, встать из-за стола и направиться к двери. Шеф повернул разговор так, что выходило, будто это он, инспектор Берг, решил организовать «зачистку» по собственному глупому рвению. Всё верно, формально слово «ликвидация» в том их разговоре не прозвучало. «Должны знать только мы двое», – и понимай, как хочешь.

Он уже протянул руку, готовясь открыть дверь, когда шеф внезапно окликнул:

– Рихард, подожди минутку!

Берг обернулся. Начальник СБК спешил за ним следом. Подошёл, взял за лацкан пиджака. Заглянул в глаза, произнёс медленно, увесисто, чуть ли не по слогам:

– Рихард, обещай мне, что сохранишь тайну Горгоны. Ты никогда, никому не расскажешь, что произошло с экспедицией «Христофора Колумба».

Он смотрел долго, пристально. И Берг вдруг прочёл в его светло-карих глазах за набухшими от хронического недосыпа веками смертный приговор. Разумеется, на Лунной базе существует сектор, в котором людей замуровывают навечно. Даже имена тех, кто живёт там, могут быть неизвестны персоналу. Или не живёт, но числится изолированным. И об этом тоже никто не будет знать. Для Медведевой, Круминя, Коцюбы места в секторе «сигма» не было.

А ещё в глазах шефа он прочёл приговор себе. Если он не даст обещание, то не выйдет живым из кабинета. Он понятия не имел, как это произойдёт, но не сомневался – от смерти его отделяло одно короткое слово. Простое слово, но произнесённое так, что нарушить его он, «выверт эволюции» Рихард Берг, не сможет. Шеф знал эту его то ли силу, то ли слабость, и воспользовался.

Они стояли долго, Рихарду показалось – час. Хоть на самом деле прошло несколько секунд. Час спрессовался в секунды.

– Обещаю, – кивнул Берг.

Шеф помедлил немного. Затем облегчённо вздохнул, отпустил лацкан, вытер выступившую на лбу испарину.

– Вот и славно. Ступай.

Иван Круминь
Земля, столица Еврόссии, 8 августа

Иван грузно выбрался из кибертакси, захлопнул дверь. Машина шустро развернулась и понеслась, набирая скорость, вверх по эстакаде. А он остался. Одинокий человек на влажной серо-розовой керамоплитке тротуара.

В нескольких шагах от того места, где он стоял, тротуар превращался в широкую лестницу. Десять ступеней, а дальше – аллея, тянущаяся до самой реки. Красивая ухоженная алея с цветочными клумбами, фонтанами, беседками. Красивая и яркая даже в серый, дождливый день.

Впрочем, гулять по аллее Круминь не собирался. И уж тем более ему не нужно было идти к реке. Круминь шёл к зданию, тридцатиэтажной громадой поднимающемуся над его головой. Ему много раз доводилось бывать здесь. Но сегодня здание выглядело иначе. Оно почему-то казалось мрачным и тяжеловесным, зловещим. Оно будто намеревалось обрушиться сверху, раздавить, уничтожить. Сегодня Круминь шёл к начальнику Службы Безопасности Космофлота. Шёл сдаваться.

Он собирался сделать именно то, что Слава просила не делать ни при каких обстоятельствах. И он обещал ей. Но обещание, как и сама Слава, осталось в прошлой жизни. Там остались работа, «пыльные тропики далёких планет», друзья, его экипаж. А в этой, сегодняшней жизни, у него не было ничего. Значит, жизнь эта никакого смысла не имела.

Сегодня должна была закончиться кошмарная «эпопея», которую он сам начал когда-то, не поверив предчувствиям. Теперь Вероника, Степан, Виктор мертвы, – по его вине! Возможно, где-то умирает Елена, – по его вине! Ярослава бесследно исчезла, похищенная СБК. И даже Лёшка Буланов, ни сном, ни духом не ведающий о случившемся, наверняка находится под негласным наблюдением спецслужб. А он, командир Иван Круминь, сотворивший всё это, – жив, свободен, полон сил и здоровья. Больше, чем полон – прямо таки переполнен этой не нужной ему силой! Словно чья-то насмешка, злая ирония – что ты будешь делать дальше, командир Иван Круминь, нечеловек?

Он скрипнул зубами, заставил себя идти быстрее. Ещё сто метров, затем повернуть налево. Мимо памятника Мережу, к главному входу, охраняемому парнем с бластером наперевес.

Он так упорно смотрел на двери Управления, что те распахнулись, словно почувствовав этот взгляд. Разумеется, это было совпадением, – из здания вышел незнакомый Круминю человек. Высокий, подтянутый, крепко сложенный. Не разглядывая по сторонам, человек направился к стоянке служебного транспорта. Но и так было понятно, что он не посетитель, не гость в Управлении Космофлота. Слишком уж он уверенно, по-хозяйски держался здесь. Когда-то и Круминь вёл себя так. Почти так. Но теперь он был чужим. Более того, он был Чужим.

Иван вновь невольно скрипнул зубами. Постарался думать о том, что с ним будет после того, как он войдёт в здание, предъявит пропуск. Думать об этом не хотелось, словно никакого «после» не было, только чёрное ничто. Или всё же было? Интересно, ему позволят увидеть Славу? Пусть их навеки замуруют в самом страшном подземелье Лунного карантина, – лишь бы вместе! Чтобы остаток жизни – каким бы коротким тот не оказался – провести вдвоём. Какой же он был дурак – переживал, что разучился любить! Разве можно этому разучиться? Любить – это ведь так легко! Достаточно понять, что нет двух людей, пусть близких, родных, но двух отдельных, а есть одно целое. Понять, что тот, кто тебя любит – это часть тебя самого…

«Ваня?!» Круминь споткнулся на ровном месте, едва удержал равновесие. Здание перед ним дрогнуло, будто в самом деле намеревалось обрушиться на голову. Но не обрушилось, а чуть раздвоилось. И то же происходило с эстакадой позади здания, с машинами на стоянке, с вырезанной из марсианского гранита фигурой Мережа. Весь мир, по каждому своему атому, дал трещину. И сквозь него выступало что-то иное.

Иван тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Но от этого движения трещина стала шире, и мир, в котором он только что находился, отодвинулся на задний план.

Ярослава вскочила с койки, шагнула ему навстречу:

– Ваня?! Ты смог! У тебя получилось…

Она протянула было руку, но прикоснуться к нему не решилась. Она стояли посреди маленькой, по-спартански меблированной комнатки. Впрочем, разглядеть подробности Иван не успел. Очевидным было только, что окон в этом помещении нет.

– Слава, что это значит? Где мы находимся? Где ты находишься?!

– Это неважно, отсюда-то я выйду. Главное, теперь я знаю, куда идти. Куда и зачем.

…Щель сомкнулась, мир вновь стал прочным и монолитным. Круминь удивлённо уставился на громаду Управления Космофлота. Чёрт побери, он едва не сделал очередную глупость. Возможно, самую большую глупость в своей жизни.

Он развернулся и быстро зашагал прочь, к стоянке такси. Он даже не взглянул на обогнавший его тёмно-серый «фольксваген-круиз». Сидевший за рулём человек был занят собственными мыслями, потому тоже не обратил внимания на спешащего куда-то незнакомца.

Рихард Берг
Земля, столица Еврόссии, 10 августа

Два дня у Берга ушло на то, чтобы избавиться от улик. Кремировать тела было проще всего, но оставались космошлюпка «Колумба», скафандры, оборудование для планетарных исследований – всё, что побывало внутри «облака». Снаряжение нужно было списать, перевести в разряд «предметов, представляющих опасность для окружающих» и отправить чартерным контейнеровозом в сторону Солнца, в этот универсальный «мусоропоглотитель» человечества. Вся деятельность Берга укладывалась в официальную версию, потому секретности не требовала. Но он должен был проследить, чтобы ничего не забыли, а главное – чтобы никто не вздумал сделать химанализ «опасных» предметов. Требовалось присутствие инспектора СБК в доках космоверфи.

Вернувшись в субботу вечером в Столицу, Берг первым делом позвонил Лауре:

– Добрый вечер! Я, собственно, звоню сказать, что дело закрыто. И поблагодарить за помощь.

– Я знаю, мне передали официальное уведомление, – Лаура выглядела растерянной, пожалуй, даже испуганной. Рихард отметил это мысленно, удивился. – Но всё равно, спасибо что позвонил, а то я боялась, ты опять исчезнешь, не сказав ни слова. Тут…

Она запнулась. Спросила, будто пересиливая себя:

– Помнишь, Медведева в меховой салон заходила? Я думала, что шубы – это прикрытие, что ей позвонить нужно было с чужого виза.

– Да, и что?

Рихард почувствовал, как мышцы напряглись непроизвольно. Тревога, звучавшая в голосе Арман, начала захватывать и его. Пока непонятное, но вполне ощутимое предчувствие надвигающейся грозы.

– Мне сегодня шубу доставили, как раз из того салона, – Лаура волновалась, даже губы облизнула. – Я проверила: заказ, оплата – всё инкогнито. Но главное – сопроводительная текстограмма. Вот…

Она ненадолго исчезла с экрана, и Берг прочёл:

«Зиму обещают холодную, одевайся теплее. Береги дочь, от неё многое будет зависеть».

– Ты беременна?! – смысл записки шарахнул, будто током.

– Да. Я сделала экспресс-тест, как только это прочла. Результат положительный. Но это – сегодня! А в тот день, когда она шубу выбирала, никакой тест беременности не показал бы! И то, что это именно девочка будет…

– Но ты ведь была уверена, там, на пляже? – перебил Рихард.

– Разве это имеет значение? И что мне делать с шубой?

– Носить, – Берг попробовал улыбнуться, хотя на душе было совсем не весело. – Беречь нашу дочь.

– Мне страшно, – покачала головой Арман.

– Не бойся, всё будет хорошо.

– Но почему именно сегодня? Чем сегодняшний день отличается от вчерашнего? Или от завтрашнего? Что сегодня должно произойти?!

Рихард закрыл глаза.