Текст книги "Странница"

27

Спрашивается – может ли быть эффективен совместный труд людей, различающихся темпераментами, склонностями, взглядами на жизнь? Оказывается – замечательно может.

Они уже почти полтора часа сидели и ждали в салоне серой неприметной «мазды»: Антон – за рулем, помощник Володя Линько – рядом с ним на переднем сиденье. Это была привычная ситуация. Пока Антон, положив руки на руль, угрюмо всматривался в экран мобильного телефона, Линько негромко, но непрерывно и бурливо бубнил. Текст был о двух подружках, из коих одна числила себя невестой Линько. Он, однако, каким-то образом ухитрялся обслуживать обеих. Свою сущность ловеласа и проныры невидный, широкий, кругловатый, с лысинкой на макушке Вова успешно скрывал. В свободное от соблазнов время он охотно рассуждал о пикантности своего положения и о несхожести подруг, склоняясь все же к преимуществам невесты. В комплекции лучшей подруги ощутим был известный перебор, вызывавший его иронию:

– Нет, ну ты посуди! В ней же килограмм восемьдесят будет! Сечешь?! Как сверху сядет, так конец света. Бомба!

– Да сам-то ты, – пробормотал Антон, вглядываясь в окно, – тот еще кабан… Зачем же ты ее окучиваешь, если бомба?

– Мышь копны не боится, – бодро и не очень к месту ответил Линько.

– Вы сами себе противоречите, Вольдемар, – мягко заметил Антон и жестом показал, что хватит. Увлекаться беседой не следовало.

Он в принципе давно бы прервался и перекрыл Вовин поток, да ожидание уж слишком затягивалось. Антон был немногословный флегматик, холодноватый и сдержанный на вид, всегда собранный и чуткий – соответствующий образу частного сыскаря почти идеально. Он, казалось, мог ждать в засаде вечно. Он мог провести там полжизни. Он был на восемь лет старше двадцатисемилетнего Линько, давно и удачно женат. Вова же, напротив, никогда не мог долго удерживать в себе кипучих жизненных сил, а равно и слов. После тягостного бдения он должен был поболтать – пустить фонтан, как кит, поднявшийся из глубин к поверх ности. Блудливый треп вовсе не ослаблял его природных охотничьих рефлексов. Антон это ценил.

– …Она и говорит, – спустя пять минут, продолжил Вова, – мол, чего у тебя такая ранняя лысина? Нормально, в натуре? А я говорю, какая лысина, это связь с космосом, Пенелопа! А она и говорит… Оба! Командир, справа к подъезду двое.

– Вижу, – сказал Антон.

Их машина стояла в темноватом углу обширного четырехугольного двора, обозначенного грязно-белыми стенами трех двенадцатиэтажных панельных домов и изгородью автостоянки. По периметру четырехугольника, освещая его изнутри розоватым светом, тянулась цепочка фонарей. Угол, облюбованный сыщиками, был отмечен перегоревшим светильником. В двух шагах под декоративным жестяным навесом умещались мусорные баки.

– Отбой, – констатировал Линько, – это бомж с бомжихой.

В десятке метров от их машины дорогу пересекли мужская и женская фигуры. Мужчина был в грязной куртке из болоньи, женщина – в длинном зимнем пальто, но с голыми ногами в домашних тапочках. Она влекла за собой на поводке большую пушистую собаку. Пока мужик рылся в мусорном баке, женщина с псиной почтительно ждали, переминаясь.

– Ну-ну, – заметил Линько, оценивая взглядом все трио, – в зоопарк ходить не надо.

– Час сорок уже она там, – сказал Антон. – Мне кажется, забурилась. Придется идти, а?

Они высиживали девятиклассницу Вику Кочнову. Задача заключалась в том, чтобы имитировать ее задержание и, зафиксировав хранение ею известного (небольшого) количества запрещенного вещества, побудить к показаниям. В данном случае они работали на клиента, на Корнея Велеса. Вика должна была рассказать все, что знала о его падчерице – своей однокласснице Майе. Удачная попытка шантажа одноклассницы коренилась в какой-то темной истории. Сама Вика в этой связи особой симпатии не вызывала, говоря очень мягко. Мстить ей и ее бандитам-оболтусам Корней не собирался. Но припугнуть ее, наверное, стоило. По-другому подобраться к тайне, похоже, не получалось.

Несносную Вику следовало, конечно, брать двумя часами раньше, когда она около девяти вечера вышла из дома в сопровождении подружки. Они тогда убоялись именно подружки, как досадного свидетеля. Насчет вещества уверенности не было. Но тут было поле для импровизаций: расчет мог строиться на том, что веществом вполне серьезно баловались в компании, куда едва ли не каждый вечер намыливалась Вика.

Нет, без свидетелей не выходило никак – это нужно было признать. Теперь их наверняка собралась уже целая стая.

Спустя еще полчаса Антон ощупал рукоять пистолета в специальном внутреннем кармане, взглянул на часы, в зеркало заднего вида и вышел из машины, жестко хлопнув дверцей. Линько уже стоял, круглый, упругий, руки в карманах, у ступеней подъезда.

– Я тоже думаю – она отсюда уже никуда не уедет, – отметил бодро, – это сто пудов. Ждать нету смысла никакого.

Антон, покусывая губу, огляделся.

– Главный их корифан еще не пожаловал, – сообщил он негромко, – нужно это использовать… Ну, а если пожалует… Ты, если что, готов?

Линько скроил рожу, выражавшую немыслимую степень сарказма.

Поднимаясь в лифте на четырнадцатый этаж, они смотрели друг другу в глаза. Оказавшись на площадке, Антон спустился на несколько ступеней и прислонился к стене. Линько подошел к металлической двери, расстегнул куртку, две пуговицы сорочки и позвонил. На его круглой, чуть лоснящейся физиономии читалось теперь что-то неизъяснимо хамское.

На сигнал никто не отреагировал. Линько со злым азартом давил кнопку еще минуты три. Наконец, изнутри донесся лязг, глазок потемнел, и стал ощутим тяжелый ритм музыки, бушующей в квартире.

– Кто в теремке? – спросил Линько гнусаво, приблизив к глазку гримасу. Из-за двери поставили, наверно вопрос ребром, в связи с чем Вова внятно проговорил:

– Медведь презент тебе прописал. Он сам через час будет… Задерживается.

И улыбнулся хищно Антону, притаившемуся у стены. Дверь еще с минуту не открывали. Линько, щерясь, извлек из кармана пустой пластиковый пакет и потряс им. Жест, как ни странно, возымел действие. С той стороны залязгали замки. Линько, повернув к Антону глумящееся лицо, пропел-проблеял:

– По ки-сло-те-е!

Дверь открыл высокий худой парень в черном свитере. Он что-то дожевывал. Линько вперся, тяжело и резко толкнув его в грудь, впустил в квартиру Антона. Парень, озираясь, отступил в глубь холла:

– Чего вам надо?

В квартире было жарко и дымно, дым был сладок и ласков. Неласкова была музыка, бившаяся о стены. В холл выходили три двери, одна из ко торых была приоткрыта. Слева проход вел в кухню. Линько по-хозяйски заглянул туда, вернулся и вытянул из внутреннего кармана удостоверение.

– Московская прокуратура. Показывай свое хозяйство!

– Не буду я ничего показывать, – сказал парень хмуро.

– Будешь, браток. – Линько притянул его за свитер. – Думали, что с дозой? Ждали? А тут налетела птица обломинго!

Антон придержал помощника за плечо – унял.

– Ладно, ладно, – сказал он, – сами посмотрим. Ты скажи лучше, где тут у вас Вика Кочнова? В какой комнате? У нас, собственно к ней разговор. Ну? Знаешь Кочергу?

– Не знаю, – угрюмо ответил парень. Он был явно нетрезв, но держался твердо и злобно.

– На кухню иди, – скомандовал ему Линько, – давай, давай! И сиди там… Кому сказал!

Он быстро оглядел холл, выключил свет и шире открыл дверь в гостиную. Вместе с Антоном они остановились на пороге. Вечернее действо было в разгаре. Дымный полумрак разбавляла оранжевым светом настольная лампа, бьющая слева, с журнального столика. К столику примыкал диван, над которым нависал голый мужской торс – бугрилась мускулистая спина, светился белым подвижный зад. По обе стороны торса, касаясь плеч и подрагивая, торчали узкие женские ступни. Торс и зад, подсвеченные с одного бока лампой, совершали монотонные движения, лохматая голова оставалась в полумраке, но угадывалась.

– Нормально, – сказал Линько.

Посреди комнаты дергались в танцевальном ритме две девицы, имевшие на себе из предметов одежды лишь трусы – правда, разных цветов. Одна была худенькая, у другой грузно вздрагивал во время танца тяжелый низкий бюст. На полу, привалившись к стене, сидели двое парней: один тонкий, в очках и опять-таки в одних трусах, второй, как ни странно, в джинсах, голый по пояс. Тот, что в джинсах, выглядел атлетом, но смотрел мутно. Очкарик вообще никак не смотрел. Оба тянули пиво или что-то еще из маленьких бутылок. Появление в дверях двух озабоченных сыщиков прошло совершенно незамеченным. У всех были дела.

Антон, щурясь, присмотрелся к девицам. Потом сунулся к мерно подрагивающей спине, заглянул через плечо и сбоку.

– Это не она, – сообщил он Линько.

– А эти?

– Да нет же.

Линько вышел на середину комнаты с крайне серьезной физиономией, пытливо вгляделся и пожал плечами.

– Медведь, что ли, приехал? – неожиданно и не очень внятно спросил с пола очкарик.

– Будет вам Медведь, – ответил ему Линько, – будет и волк, и барсук, и кенгуру…

Они вышли, прикрыв дверь.

В следующей комнате, маленькой и квадратной, с запятнанными обоями, имелись две разворошенные и даже сдвинутые постели, на полу громоздились вороха одежды. Сграбастав их в кучу, тут же на полу спал небритый мужчина в светлой мятой рубашке и в трусах.

– Это не Вика, – констатировал Линько, и они отправились дальше.

В третьей комнате в отличие от предыдущей было довольно прибрано, на единственной постели лежала ничком девушка в футболке и джинсах. Ее руки были вытянуты вдоль тела, голова свешивалась с края, так что пшеничные волосы укрывали лицо.

Антон быстро присел на корточки, тронул девицу за плечо и осторожно поднял ее голову за подбородок. Стал слышен слабый хрип.

– Она, – отрывисто бросил Антон.

Вместе с Линько он попытался аккуратно повернуть девушку на правый бок. Она захрипела сильнее.

– Стоп, – сказал детектив, – пусть так лежит… Эх, непруха! Ну, все…

– Обкололась? – спросил Линько.

– Может быть. – Антон указал на желтые пятна, проступающие на круглом плече девицы. – Хотя… Да нет, скорее обкурилась… Чувствуешь дым? Запах?

– Смотри-ка, а мы-то, значит, не из пальца высосали! Все в точности! Мы бы их всех замести могли!

– Вова! Это не наш профиль… Мы просто остались без свидетеля… Так… Хорошо еще на животе лежала… Смотри, сколько выблевала… Ох, блин… Помоги!

Он присел на край постели, пощупал с боку подушку, приткнул ее к стене. Потом они медленно перевели хрипящую Вику в сидячее положение.

– В скорую звони, – резко сказал Антон, – задыхается она, похоже.

Линько отскочил к окну с мобильным телефоном у уха. Антон осторожно похлопал девушку по щекам.

– Вика! – позвал он. – Вика!

– Стрелецкая, я говорю, не Советская, а Стрелецкая, это от Сущевки направо! – орал рядом Линько. – Передозировка! Ну! Ну точно, я же вижу! Кто? Сосед!

Дверь резко распахнулась. На пороге стоял парень в расстегнутых джинсах, десятью минутами раньше разбавлявшийся пивком на полу в гостиной. Он был коротко стрижен, на правом бицепсе горела свежая царапина. Смотрел по-прежнему мутно.

– Что за уроды? – осведомился он хрипло.

Линько отделился от подоконника, все еще прижимая к уху мобильник.

– Дом девять, – повторил он очередной раз, – да давайте быстрее! Ждем!

Парень выкинул длинную жилистую руку и притянул помощника детектива за ворот куртки. Широкий кургузый Линько, неловко отстранив голову, спрятал телефон в карман. Потом сделал резкое движение тяжелым телом и двинул снизу. Парень зашипел и согнулся. Линько двинул еще раз, в переносицу, отправив обидчика в холл. Взметнулись босые ноги.

– Ты вызвал? – спросил Антон через плечо.

– Вроде, вызвал, – сказал Линько. Он еще раз опрокинул супостата и теперь стоял над ним, широко расставив ноги и тяжко дыша. – Лежи тварина! Лежи, сказал… На копытах ведь не стоишь!

Потом он сказал в сторону Антона:

– Поехали, что ли?

– Да, – ответил Антон, поднимаясь, – ладно. Позови этого, с кухни.

– Ща. – Линько тяжело утопал и тут же вернулся – втолкал в комнату хозяина в черном свитере.

Антон посмотрел пристально:

– Если она окочурится, – он ткнул пальцем в Вику, – тебе закосить не удастся! Понял, ублюдок? Тут тебе по совокупности такое будет!.. Сейчас скорая приедет. Открой им… Ты понял меня или нет? Ну?!

– Понял, – пробормотал парень, глядя на Вику. Она полулежала, уронив голову к правому плечу, по подбородку из полуоткрытого рта стекала сукровица.

По дороге к двери Линько еще раз замахнулся на атлета в джинсах: «У-у!»

Тот, сидя, отполз в угол.

В машине Антон, уже заведя двигатель, несильно, но с досадой хлопнул себя по коленям:

– Ну что за хрень, а, Вова?

– Что клиенту-то скажешь? – участливо спросил Линько.

– Что есть, то и скажу…

– Слышь, – Линько неожиданно моргнул и потер лоб, – а куда баба делась, которая у кровати стояла?

Антон снял ногу с педали.

– Какая баба? Ты чего, Вова?

– Ну, вроде была… Как только мы вошли, – очень неуверенно высказался Линько, – в белом чем-то… Или я… Может, я там у них нанюхался чего? – На лице его на мгновение появилось и исчезло выражение тягостной беспомощности. Оно было для Вовы вовсе не характерно.

Антон качнул головой и тронул машину с места. Пару раз он бросил отрывистый, внимательный взгляд на Линько. Десятью минутами позже, когда они сворачивали к Земляному валу, к офису, он сказал, глядя в окно:

– Надо бы потом узнать – что с девчонкой этой… У меня сыну почти столько же… Ну, на год меньше.

28

– Так, говорите, она лежит?

– Лежит.

– Спиной к зрителю?

– Ну да.

– А на каком боку?

– Так, – Корней довольно легко вызвал из нужного отсека памяти плотный цветной образ женской спины, – она лежит… на правом боку… да, на правом.

Его собеседник молчал, и можно было представить, что он в данный момент тихо жует губами.

– У меня, положим, есть уже одна догадка, но… Все же как-то… как-то странно. Неужели нельзя взглянуть?.. Все это, знаете, слегка напоминает игру в шахматы вслепую. Может, вы хотя бы могли мне показать фотографию репродукции?

Корней поморщился и перенес мобильный аппарат к другому уху. Пространство его небольшого кабинета за стеклянной с матовыми вставками стенкой позволяло ему совершать прогулку в пять шагов до одной стены и после разворота столько же до противоположной. Сквозь верхний прозрачный сегмент стены он наблюдал сейчас, как помощница Дина быстро подкрашивает губы, поглядывая в ладонь – в маленькое зеркальце.

– Фотографию, в общем, можно, наверное, – сказал он медленно, – но об этом мне с ним нужно еще договариваться… А он ведь просил только сориентировать его… Он сам бы хотел найти эту вещь где-нибудь в альбомах. Вот такое желание. Только не знает, в чьих именно искать.

– Но все же нелепо, согласитесь! Человеку дарят репродукцию и он спустя пару дней забывает, что за художник! И хочет, чтобы кто-то помог по словесному описанию! Бог мой! Вы-то сами видели?

– Я-то видел, – подтвердил Корней, подумав, что искусствоведы народ нудный, но что иначе, наверное, нельзя, – но я-то – его юрист. И в данный момент исполняю просьбу клиента. Каприз, если хотите… И это – мое описание. Сам-то он… не слишком красноречив… Такие вот дела, Пал Сергеич.

– Знаю я эту публику, – заметил Пал Сергеич усмешливо, – крупные ценители, ничего не скажешь.

– Но каприз оплачиваемый, – мягко вставил Корней.

– Да бог с вами, какие тут оплаты! Я буду рад, если ваша контора еще раз меня когда-нибудь пригласит для серьезной экспертизы… А тут… Господи, да я вам сейчас могу назвать десяток авторов, у которых есть на полотнах обнаженная натура. Прежде всего Рубенса, Тициана… И что?.. Хотя, между прочим, есть нюанс… Вы говорите, она лежит спиной?

– Ну да, спиной, на правом боку – подтвердил Корней и аккуратно, почти слово в слово повторил описание. Не забыл про зеркало, удерживаемое херувимом. Он был к этому готов.

– Так. Работ, где натурщица лежит спиной, действительно немного…

Через несколько секунд безмолвного жевания губами последовало заявление:

– Первый, кто всплывает в памяти, – Веласкес!

– Веласкес? – Корней застыл у стола с трубкой у уха, пригвоздив ручкой к столу блокнот.

– Да, есть у него такая работа – «Венера перед зеркалом». Ну и еще… На всякий случай… Пусть все же просмотрит работы Рубенса. Все же… Я ведь сужу просто с ваших слов. Могли же вы что-то упустить…

– Да, конечно. Конечно. Пал Сергеич, я безмерно признателен.

– Вы мне звякните потом. Интересно просто – угадал или нет.

– Непременно, – бодро посулил Корней.

Вечером он приехал на Полянку в «Молодую гвардию». Чем-то этот книжный универмаг ему показался. Точнее – ему показалось, будто продавщицы, слоняющиеся вдоль стеллажей, не присматриваются тут особо пристально к его пальцам, листающим глянцевые альбомы. Не выказывают недовольства по поводу бесплодного листания.

Его, правда, сразу же разочаровали: у них не было альбомов Рубенса. С него Корней хотел начать.

Альбом Веласкеса он в нетерпении и досаде пролистал, промахнул бегло, отщипывая зараз страниц по двадцать. Потом взял себя в руки и занялся постраничным рассматриванием. Хватило его на минуту. Он снова перекинул с десяток страниц, проскочил целый период в творчестве мастера и замер. Перед ним был образец странной акварели с антресолей.

Ну да, это была обнаженная молодая женщина, лежащая на боку спиной к зрителю на широком ложе, на атласном покрывале. Она и впрямь лежала на правом боку и, опираясь на правый локоть, вглядывалась в широкое зеркало, которое услужливо предлагал ей пузатенький купидон с крылышками. Из глубины зеркала…

Корней ощутил прилив крови к лицу. Нет, в зеркале не отражалось ничего страшного: там лишь проступал весьма размытый и неясный, но, несомненно, женский лик. Обычное круглое женское лицо. И ясно было, что никакого иного смысла, помимо эротического, испанский мастер в образ Венеры не вкладывал. Никакой мистики. Никакой чертовщины. Просто обнаженная женщина.

Чувства, посещавшие его по выходе из магазина, были противоречивы. Где-то в глубине мерцала смутная удовлетворенность от исполненного замысла: ему казалось, что образец должен быть, и он не ошибался. Он видел его когда-то, и зрительная память оказалась верным помощником. В то же время основной итог поисков скорее смущал. Выходило, что неизвестный автор использовал в качестве образца полотно Веласкеса, но жуткое отражение в зеркале произвел по собственной инициативе, вероятно что-то подразумевая.

Сверхординарное зло

29

В субботу он с некоторым волнением отправился к двум часам учиться Новому Завету, заранее приготовив извинительную фразу. Предыдущее занятие, после которого намечалась встреча со специалистом по гонениям на ведьм, было пропущено.

Успел к перекличке. Момент был ответственный, но всегда чуть-чуть забавный. Фамилии не употреблялись. Присутствующие выкликались по именам, которые, как водится, часто повторялись. В группе обнаружилось три Виталия, три Ольги и аж пять Ирин. Хорошо было Корнею, Олегу, Карине или еще бородатому Аскольду, которые могли себя чувствовать яркими индивидуальностями. С тезками же, то есть с их наименованиями, приходилось использовать принцип, смахивающий на монархический.

Эльжбета скользила кончиком шариковой ручки по списку и торжественно возглашала:

– Ольга вторая… Ага… Ирина первая… Так… Ольга третья… Нет? А! Вот ты где! Так… Виталий… третий… Нет, третий! Я знаю, что ты первый, но ты у меня тут строчкой ниже… Так.

Корней ухмылялся, но, в сущности, готов был уважать это упорное стремление избегать фамилий. Ясно становилось, что по-другому невозможно вовсе.

Все занятие он просидел тихо, радуясь, что никто не укорил за пропуски. Сосед слева постоянно задремывал, потом испуганно вскидывался, стыдливо косился по сторонам. Темноглазая симпатичная Карина в следующем ряду рассеянно накручивала на палец вьющиеся локоны, слегка подергивала их и даже нюхала. В самом конце Корнею удалось опять-таки блеснуть. Эльжбета объявляла темы ближайших трех занятий: 29 октября – «Вера, надежда, любовь», 5 ноября – «Жертва и прощение», 12 ноября – «Обещания и обеты»…

– Я хотела вам тут подарить значки, – сказала она, роясь в объемистой сумке, – они как бы, ну, для следующей темы… Вы немного удивитесь… Сейчас. Просто для обозначения надежды у католиков есть такой символ… Я не знаю, как он называется по-русски. Знаете, у корабля есть такая часть… Ну, сейчас достану и все поймете…

– Якорь, – подсказал Корней.

– Да, – удивилась Эльжбета, – то, кажется, якорь. То католический символ надежды.

Она поставила на стол коробку со значками и снова взглянула на Корнея, будто только что его заметив.

– Дорогой, – встрепенулась она, – это вы ведь хотели говорить с Георгием Савицким? Да? Он сейчас тоже ведет занятие. В библиотеке. Подойдите, я ему говорила… Они заканчивают через пятнадцать минут…

Он дождался в коридоре. Савицкий оказался совсем не священником. Навстречу Велесу вместе со стайкой недорослей, одетых весьма опрятно, вышел среднего роста крепкий мужчина в светлом костюме и черной водолазке под горло. У него было широкое улыбчивое лицо и густая русая борода, которая Велеса слегка удивила.

– Давайте здесь посидим, – предложил Савицкий, – а то наверху, в храме, скоро месса начнется… на армянском.

В его негромком уютном баритоне было все же что-то от тембра исповедника. Или от мужского голоса, поющего колыбельную малышам.

– …Да нет, я скромный мирянин, как и вы. Просто работаю в нашем журнале… Ну, знаете, Святой престол издает на разных языках… А здесь помогаю, вот, в молодежном клубе. Эльжбета мне говорила, вы из ее группы? Интересуетесь смыслом и историей инквизиции, да? Вы знаете, я тоже когда-то хотел получить ответ на тот же вопрос. Думаю, всякий пытливый русский, прикоснувшийся к католицизму, стремится для начала в этом разобраться. Ведь что получается…

– Простите, – Корней с силой прижал ладонь к груди, – я хотел уточнить… Уточнить. Инквизиция сама по себе, она меня не очень… волнует. Хотя, конечно… Но я о другом хотел. Я хотел сделать акцент на другом…

Велес все медлил, хотя подходящую форму для вопроса определил давно. Он в данный момент пытался привыкнуть к образу собеседника. Они уже сидели в маленьком зальце приходской библиотеки, ее стены постреливали пестрыми корешками. Рекомендованный пани Эльжбетой эксперт, бесспорно, был способен вызвать симпатию, но в его мягком обаянии проступала и доля вальяжности, добродушного самолюбования. Этот Савицкий вполне мог бы представиться модным психотерапевтом или журналистом. Да он и работал в журнале. Мельком Корней подумал, что к потребной степени откровенности вызывать могут лишь конкретные профессии, олицетворенные, скажем, врачом в тугом и белом либо священнослужителем в строгом и черном.

– Извините, – прервал паузу Корней, – а кто вы по профессии?

– Я-то? Историк. Я заканчивал МГУ. – Эксперт помедлил. – Ну, потом я еще поучился в Польше и в Бельгии. Прослушал несколько курсов на теологическом… В городе Лувен есть очень старый университет… Вот… Но священником, видите, не стал, понял, что это не мое. – Савицкий сокрушенно, но с улыбкой развел руками. – Я вполне мирской в итоге человек, но работаю для церкви, для ее структур. Прежде всего потому, что я историк церкви… Ну, если шире, мой предмет – западнохристианская традиция.

– Вы женаты? – спросил Корней, глядя исподлобья.

– Конечно. У меня четверо детей. О, я вам скажу, содержать семью – это сейчас… ну, не скажу – подвиг, но весьма многотрудное дело. Вполне сопоставимо с монастырским трудом – от зари до зари. Шучу! В общем, крутиться приходится как белке в колесе.

– Сестра Эльжбета сказала, что вы писали что-то для энциклопедии, да? Вы знаете языки?

– Для католической энциклопедии, да. А языки надо знать, как же без этого. Я не очень доволен своим французским, вот итальянский почему-то лучше… Ну, да бог с ними, с языками. Корней, вы же хотели что-то спросить, если я не ошибаюсь?

Велес провел по лицу ладонью, скользнул взглядом по двери, ведущей в коридор. Там возникали и гасли молодые голоса.

– Вот мы упомянули инквизицию, – произнес он медленно, – скажите, с вашей, именно с вашей точки зрения, в тех случаях, когда какую-то женщину объявляли ведьмой, под этими обвинениями была хоть какая-то объективная основа?

Савицкий выслушал, чуть склонив голову. Кашлянув, сказал:

– Моя позиция вас интересует, как я понимаю, все же постольку, поскольку она вытекает как-то из позиции церкви, да? Из официальной доктрины? Что? Вы хотите возразить?

– Я не знаю насчет доктрины, – произнес Корней тихо, – мне просто кажется, она не может учесть всех нюансов. А у меня… есть нюансы.

– Корней, я, разумеется, не собирался сейчас говорить с вами языком энциклик и постановлений. Я вам просто готов сказать то, что думаю… Но простите, а можно узнать о вашей профессии?

– Я юрист. Работаю в юридической фирме… У меня статус адвоката, но в основном я занимаюсь консалтингом. Это знаете, чуть-чуть другое…

– Да, представляю. Хорошо.

Савицкий сложил руки на груди и принял задумчивый вид. В дверь заглянула очень полная девушка, скользнула глазами по Корнею, нашла наставника, заулыбалась. Савицкий послал ей знак, означающий просьбу подождать.

Велес облизнул губы.

– Ну… Вы как считаете, существуют люди… женщины, реально обладающие такими качествами? Вы с ними не сталкивались?

– Да, – Савицкий потер лоб, – да, об этом. Я как раз собирался. Так… Юристы – люди, наделенные большим запасом здравого смысла? Так? Очень большим запасом?

– Нет, – улыбнулся Корней, – вовсе не обязательно…