Текст книги "Странница"

22

Корней оглянулся по сторонам. За спиной тускло блестели рельсы – две унылые колеи. Слева, на платформе под фонарем, грузный женский силуэт скособочился у баула. Другой силуэт топтался у края, вглядываясь вдоль рельсовых стрел: скоро, вероятно, должна была подползти электричка в сторону области. Противоположная платформа оказалась совершенно пуста – никто на ней ничего не ждал. За платформой в дождевой мгле угадывался контур торгового павильона, бросавшего слабые отсветы на глянцевый асфальт. Корней помнил, что напротив павильона гнездилась автобусная остановка, и теперь вроде бы оттуда донесся шум двигателя.

Девица в плаще, подняв плечи, повернулась и хмуро побрела к проходу в стене.

– Э! – окликнул Корней. – Минутку! Что ты мне хочешь показать?

Он почти догнал ее, но от прохода еще раз обернулся. За исключением невнятных фигур у стенда с расписанием, вокруг по-прежнему не было ни души. Дождь, похоже, усилился. Ненастный вечер навис над платформой Дегунино и всей грязноватой окраиной.

Сырой коридор между бетонных стен тонул в полумраке, но впереди, метрах в двадцати, с кромки стены пускал вниз дымный луч люминесцентный фонарь. Световое пятно выхватывало грязный, слоистый асфальт, вязь колючей проволоки на противоположной стене. Дальше коридор круто уходил вправо.

Фигура девицы впереди на секунду остановилась. Мотнулся капюшон.

– Куда ведешь-то? – спросил Корней.

– Тут недалеко, – невнятно ответила фигура.

– Не пойду я дальше, – громко сказал Корней. – Сначала объясни.

Он остановился, немного не дойдя до светового пятна. Бросил взгляд назад и вправо, он мог еще видеть широкий просвет между стенами – вход в коридор и даже пару тусклых огней по ту сторону железной дороги. Его проводница тоже остановилась.

– Ну? – спросил Корней.

Она, полуобернувшись, быстро взглянула на него из-под капюшона. И вдруг, резко дернувшись, повернулась и засеменила прочь, словно не ожидая, что он последует за ней. Через несколько мгновений исчезла за поворотом между сырых стен. Слегка растерявшийся Корней, поколебавшись, двинулся обратно. И сразу вынужден был остановиться. Ему навстречу от платформы, закрыв просвет, неторопливо шли четыре мужские фигуры. В принципе что-то подобное он и подозревал. Однако соблазн узнать нечто необычайное оказался сильнее. И еще он слишком был уверен в корыстности юных потаскушек из Майиного окружения. Можно было догадаться, что выше личной корысти у них могут оказаться интересы банды.

Быстро оглянувшись, сделал несколько шагов назад. Четверо наступали неторопливо. Они были крупные самцы – пожалуй, не подростки. Двое по весу, по комплекции точно не уступали Корнею.

Он решил, что нужно попробовать рвануть им навстречу, прорваться к железнодорожной платформе. Он, в конце концов, недалеко оттуда успел уйти. Плохо, конечно, если в схватке они успеют его чем-нибудь пырнуть.

Ждал несколько секунд, прислонившись спиной к бетонной стене. Его раздражал фонарь. Лучше бы было темно. Когда он уже собрался, резко оттолкнувшись, броситься на прорыв – с расчетом на свой вес и пару увесистых ударов, – впереди, в проеме, за спинами четверки появились еще трое. Они шли на стрелку не с пустыми руками – были вооружены чем-то вроде коротких прутьев.

Корней еще раз лихорадочно обернулся, попятился, боком вжимаясь в стену, а потом повернулся и потрусил между стен, в глубь промзоны – прочь от преследователей. Резкий поворот на мгновение скрыл их от него. Корней побежал быстрее и тут же услышал их догоняющий топот. Он сознавал, что где-то впереди, там, где скрылась подлая зазывала в капюшоне, его, вероятно, уже ждут. Но оставалась надежда – мощным усилием одолеть бетонный забор, перелезть по ту сторону, а там уже смотреть.

Коридор между стен расширился, впереди замерцал просвет. Корней на бегу нащупал в кармане ключи от дома, сжал их в кулаке. Скользнув взглядом по кромке бетонной стены, убедился, что по ней ползет колючка. Внезапно коридор из серых стен кончился. Задыхаясь, он вылетел на неширокую площадку. На нее выходили какие-то решетчатые ворота, за которыми проступала темными силуэтами обширная стройка. Он ничего более не успел заметить – его на мгновение ослепил удар сзади. Били прутом, на бегу, удар вышел болезненным, но скользящим. Корней развернулся, наугад смазал кулаком с зажатыми ключами, не попал и отпрыгнул в сторону – стараясь оказаться спиной к решетке ворот. На площадке, как и следовало думать, его ждали. Одного из них он, кажется, видел в парке на Сущевском.

На него уже набегали – двое или трое с прутьями. Он рванулся навстречу ближайшему, инстинктивно чувствуя, что следует войти в клинч. Получил удар, от которого прикрылся локтем, налетел всей массой, обхватил и нанес утяжеленным кулаком ответный удар в область паха. Тут же получил сзади по затылку, но не отпустил первого нападавшего и, вдыхая чужой запах, тяжко переступая, попятился, вмялся спиной в решетку.

Он слышал возбужденные голоса, они наседали со всех сторон, но, кажется, хотели отцепить от него приятеля. Тот им мешал. Корней шипел и скрежетал зубами. Парень в его объятиях бился. Он оказался для Корнея легкой добычей, рядом крутились кабаны посерьезней, на мгновение чужая шершавая щека ткнулась ему в лицо, и он, не раздумывая, яростно впился в нее зубами, впился до упора – до отчаянно визгливого вскрика. Они могли наскакивать только с боков, он несколько секунд прикрывался укушенным бойцом, чувствуя сильную боль в затылке и полный рот чужой крови. Потом боец очухался и попытался выцарапать обидчику глаз. Корней отшвырнул его и сразу ринулся следом – на прорыв, размахивая кулаками. За счет массы ему и впрямь удалось вырваться из круга. Но далеко он, конечно, не ушел. Успел заметить, что грязная асфальтовая тропинка, подсвеченная редкими фонарями, петляет между темными строениями, уходя куда-то в непроглядную темень, к шоссе. По ней пробежал метров тридцать.

Кто-то вцепился сзади в плащ, кто-то мягко подкатился под ноги, и он грузно рухнул лицом на мокрый асфальт.

Пару минут они беспорядочно лупили его ногами, сильно мешая друг другу в темноте. Могли, конечно, пустить в ход и железо, но степени их ожесточения соответствовало именно битье ногами. Корней укрывал локтями лицо, прижимал колени к животу. У них вышла крохотная заминка, в круг протис кивался кто-то, страстно желавший ударить: его пропускали. Ему расчищали пространство. Корней успел встать на четвереньки и напружинить ноги. Он получил изрядный удар ногой в тяжелом ботинке в скулу, но торпедой метнулся в гущу ног, сгреб нанесшего удар и покатился с ним в грязь. К его удивлению, парень вскрикнул, хотя Корней не успел ему отомстить. Возникла секундная сумятица, и в темноте ему снова удалось встать на ноги. Удары сыпались, но часть их явно доставалась противнику, который странно дергался и протяжно мычал.

Корней рванулся наугад, удачно попав с разворота кому-то в лицо. Он бежал плохо – шатаясь и припадая на левую ногу. Все тело болело, в голове сгустился горячий туман, он тяжело, со всхлипами дышал, давясь кровью. Бандюги неторопливо трусили следом – всей стаей. Теперь они, похоже, не спешили. Битва приняла характер веселой травли, и это, кажется, добавило азарта. Корней даже расслышал сзади вскрик: «Колян, пусть малешко уйдет!..» И хриплый смех. Он, оскальзывался, кренился, но не падал. Его теперь, пожалуй, подгоняли: последний раз сильным ударом прута по спине.

Тут заборы, обступавшие тропинку с обеих сторон, кончились, впереди раскинулся глухой пустырь. Слева за ним вставала громада какого-то завода. И еще Корней успел разглядеть далекую гирлянду огней, обрамлявших, возможно, шоссе. Совсем близко мерцали два или три огонька красноватого оттенка.

Банда сзади будто подобралась и посерьезнела: им надлежало быстро и деловито закончить начатое. Корнея резко ударили сзади по ногам. Он устоял. И совершил отчаянное усилие, которое должно было стать последним, – рванулся на подгибающихся ногах вперед. Он опередил их на пару метров и вдруг увидел, как красноватые огни, мигнув, двинулись ему навстречу, оказавшись задними фарами. Автомобиль остановился в нескольких метрах от него, его снова ударили сзади по ногам, он упал на четвереньки – и в этот момент услышал выстрел. Потом еще один. Радуясь только тому, что его пока не добивают, он пополз на четвереньках к автомобилю, увидел открытую заднюю дверь, привалился к холодному влажному крылу и медленно поднялся. Позади что-то орали. Потом кто-то схватил его за плечо и резко толкнул в салон. Он влез на сиденье, приступив на больную ногу, и застонал. Как во сне, увидел рядом знакомый профиль. Потом машина резко дернулась назад, вызвав дикий ор, – будто разом загорланил целый хор павианов. Они помчались прямо, резко сворачивая то влево, то вправо.

Корней полулежал на сиденье, тяжело дышал и думал лишь об одном: подавить рвотный рефлекс. Через несколько минут отпустило, но дышать было все еще трудно и очень хотелось выплюнуть кровь. Пришлось выплюнуть на пол, низко склонившись.

Еще минут через десять Антон остановил машину возле киоска, купил пластиковую бутылку воды и вернулся в машину.

– Хотите умыться? – спросил Корнея. – Хорошо, давайте полью… А потом, может, в больницу? Нет? Домой?.. А вы уверены?

Корней кивнул. Он с трудом вышел из машины и подставил грязные ладони под прозрачную струю. Автомобиль стоял на обочине какой-то неширокой улицы, рядом переливался огнями торговый центр.

– У вас в волосах кровь, – заметил Антон. – Нет, не трогайте! Это потом надо промыть… Пить хотите?

Корней взял бутылку, сделал несколько глотков. Детектив, опираясь на распахнутую дверцу, наблюдал.

– Спасибо, – сказал Корней, возвращая ему воду. – Спасибо за все…

– Вас в Измайлово?

– Ну да…

Немного погодя Корней извинился за то, что испачкал заднее сиденье кровью.

– Пустяки, – отозвался Антон, – сменю чехлы… Эта шпана – она как-то была связана с вашей девушкой? Ну, с той, которая вам звонила?

– Да, – тихо сообщил Корней, – они мне, похоже, мстили… Я тут одному из них неделю назад съездил по морде… К вашему расследованию это прямого отношения не имеет.

– А непрямое? – уточнил детектив. Он выруливал на Садовое кольцо.

Корней промолчал.

– А я по карте посмотрел, – продолжил Антон, не дождавшись отклика, – ну, уж больно неприятное место… Идеальное для засады. Дай, думаю, подстрахую… С шоссе там был заезд вглубь. Правда, только метров на двести. Я ведь вам звонил на мобильный…

Он взглянул в зеркальце – на своего помятого пассажира.

– Я не слышал, – тихо отозвался Корней, – не до того было… А, так я ж его отключил…

– …Даже стрельнуть пару раз пришлось. Ёш твою двадцать! Причем они и не подумали разбегаться. Во зверье!

После короткой паузы, взглянув через плечо, добавил:

– Вы все же были весьма неосторожны. Вряд ли следовало туда соваться… Если уж был раньше такой инцидент…

– Сам себе удивляюсь! – отозвался Корней и закашлялся.

Антон еще раз покосился через плечо.

– Они звонили вам непосредственно перед встречей?

Корней помедлил.

– Думаете, они оставили бы номер на определителе? Ну уж… А! Мне звонила Инга. Похоже, забеспокоилась… Я не стал с ней говорить.

– А во сколько?

Корней сделал глубокий вдох и страдальчески замер.

– Возьмите телефон. Посмотрите там в принятых. Я сейчас ничего не разгляжу.

Спустя минуту, притормозив, сыщик заметил.

– Ее звонок не зафиксирован. Не остался в памяти. Это точно была она?

Корней вздохнул. Произнес слабым голосом:

– Ну, не знаю я… Ничего уже не знаю… Давайте заглянем все же в аптеку. Перекиси, что ли, взять… А то все идет. Из губы и на затылке, кажется…

– Будет сделано, – согласился Антон. – А может, все-таки в травмпункт?

– Не надо, – Корней провел ладонью по лицу, стараясь подавить подплывающую дурноту, – не надо… У меня жена медсестра.

Антон неожиданно притормозил, повернулся всем телом назад и вгляделся.

– Бог ты мой, – сказал он тихо. – Вам, по-моему, зашивать ее надо… Рассечено ведь… Вон ведь как.

Корней промолчал, потому что говорить уже не мог.

Семья и церковь

23

Велес хорошо знал Пресню и поэтому искал недолго. Еще издалека, с угла улицы, изучал минут пять ажурный кирпичный фасад с вязью замысловатого узора над входом, с пятью узкими шпилями, устремленными в синеву. Первые октябрьские дни шли как на подбор, один к одному – ясные, свежие, ядреные, с безоблачной чистотой небес. Он медленно прошел в ворота и поднял голову: в основаниях шпилей сквозили все той же хрустальной синевой длинные пустоты-оконца. Узор над входом свился в подобие округлой восьмилучевой снежинки, постреливающей витражами.

Когда поднимался по ступеням на высокое крыльцо, заметил справа у стены простой деревянный крест. Внутри было пусто и гулко – как и должно было быть. Он пошел между рядов, озираясь, выискивая глазами, кому адресовать вопрос. Подвернулась маленькая бабушка во всем сером, несущая из угла, где мерцали свечи, коробку с пустыми алюминиевыми кругляшами.

– Извините, – Корней чуть склонился вперед верхней частью туловища, – где тут, вот… договариваться насчет крещения?

– А это – вот туда, – бабушка указала в противоположный угол, – идите в закрестье, там спросите.

Сказано было звонко, с легким акцентом и протяжной интонацией. Корней отправился, куда было указано, нашел полуоткрытую дверь, заглянул. В обширном помещении, служащем чем-то вроде вестибюля и гардероба, грузный седой мужчина в облачении священника разговаривал с высокой худой дамой-прихожанкой. Корней дождался окончания короткого разговора, проводил взглядом заплаканное лицо женщины и осторожно приблизился.

Священник выслушал его, склонив темное мясистое лицо.

– Хорошо. Хотя знаете, немножко поздно, все группы уже сформированы… Можно записаться в ту, которая начала занятия в конце сентября.

В его неторопливом выговоре было что-то знакомо прибалтийское.

Под высоким окном оказался стол с кипой толстых тетрадей, смахивающих на амбарные книги. Крупный мужчина неторопливо уселся, извлек одну из тетрадей откуда-то из середки кипы, поднял глаза на Корнея.

– Весь курс по катехизации займет примерно год… Вы знаете это?

Корней не знал, но на всякий случай сказал:

– Это понятно. А крещение-то само… оно когда?

– После курса катехизации обычно идут еще индивидуальные занятия. Если вы будете в третьей группе, там занятия ведет сестра Эльжбета. Когда она убедится, что ваши знания достаточны и что вы духовно… подготовлены и как бы… являетесь достаточно зрелым, тогда можно будет определить время, когда вы примете крещение…

Священник говорил размеренно и слегка устало. Он смотрел на хорошо одетого и слегка смущенного господина выжидающе-благодушно, не открывая извлеченной тетради. Господин постарался не выдать удивления и крайней досады. Дело, оказывается, обстояло так, что предполагаемое таинство никак не выкраивалось до ноября, причем не то что до ближайшего, но и до следующего. Порядочки у них тут, однако. Огорчение подкреплялось легким раздражением – нормальным раздражением серьезного городского занятого человека.

– А можно сделать исключение? Ну, чтоб не год, а меньше? В силу особых обстоятельств?

– Исключения, конечно, возможны, – с готовностью сказал священник, – если лицо, намеревающееся принять крещение, страдает тяжелым заболеванием, способным оборвать жизнь непредсказуемо быстро, либо если это лицо уже поставлено в результате болезни или несчастного случая на грань жизни и смерти… тогда процесс катехизации будет ускорен или упрощен…

– Понятно, – сказал Корней, – понятно. И иных вариантов нет. Ну ладно. Тогда запишите меня… Вот в ту группу…

Священник раскрыл тетрадь и снова поднял на Корнея глаза.

– За год вы сможете изучить обряды и как-то лучше понять для себя… решить что-то окончательно.

Корней сумрачно покивал:

– М-да, года мне хватит.

– Год – это, конечно, много, – согласился священник, – но время летит быстро.

Он взял ручку, нашел в конце страницы столбик дат, поставил напротив одной из них точку.

– Паспортные данные? – вкрадчиво поинтересовался Корней.

– Нет, только имя… Занятия по субботам. Суббота у нас завтра. Вас устроит? В два? Есть еще по вторникам.

– Нет, суббота мне удобнее, – решил Корней.

На обратном пути от закрестья к выходу он оста новился у барельефа, изображающего несение Гроба Господня. Потом еще раз скользнул взглядом по сводам и стенам. Убранство показалось ему довольно скромным. По дороге домой старательно восстанавливал в памяти обрывки истории о бунте протестантов против католиков. Первые вроде возмущались избыточной, вызывающей роскошью католических храмов. И многим другим…

Особой роскоши он, надо сказать, не приметил. Скорее, строго. Или, может, это в Москве они себе особо не позволяют…

Домой вернулся к пяти. Майя в своей комнате изнывала над изготовлением какого-то английского текста. Ходила, взглядывая по-совиному и покусывая кончик шариковой ручки. Но сразу же предложила свои услуги в разогревании супа.

– Сам разогрею, – буркнул Корней. – А где мама?

Мама, оказывается, задерживалась в отделении, но звонила и обещала скоро быть. Она и вправду вскоре перезвонила – сообщить, что у заведующего административное дежурство, она ему должна немного помочь, но минут через двадцать выедет.

– Как ты? – спросила после паузы.

– Бодро, – уверил Корней.

– Голова ночью опять болела? Ну, я же видела на столе упаковку баралгина!

– Уже меньше, – успокоил Корней.

– Помнишь, я давала тебе телефон? Ну, врача-психоневролога. Ты еще месяц назад жаловался? Его зовут Акиньшин Станислав Игоревич. Ну, помнишь?

– А, – рассеянно отозвался Корней, – так он же не по этой части. Он психоневролог. Он же не по травмам башки. Тут явно что-то посттравматическое.

– Ну, я тебя умоляю: позвони ему! Я с ним обо всем договорилась! Он тебе и томограмму сделает, там у него знакомый есть, невропатолог. Ну, позвони сейчас. Я с ним сегодня договорилась.

– Ну ладно, ладно, – вздохнул Корней. – Хорошо. Ты, в общем, собираешься, да?

Пока микроволновая печь грела суп, он еще раз заглянул в ванную. Зачем-то еще раз вымыл руки, вгляделся в свое отражение. Шрам от правого угла рта к подбородку был еще свеж и розов. Он бросался в глаза и настораживал. Человеку с таким шрамом можно было бы запросто отказать в приеме на работу. Этому типу не хотелось верить. Что, интересно, думал про него сегодня тот священник-поляк? Да ладно. Его небось шрамом на морде не удивить.

Корней вспомнил настойчивый Ингин голос. Визитку того врача он, конечно, не выкинул. Был аккуратен. Немного поколебавшись, уединился в комнате, развалился в кресле и набрал номер. Почти сразу ему бархатистым голосом ответила медсестра. Сообщила, что Станислав Игоревич сегодня принимает на дому. Велес хмыкнул. Сестра попросила представиться и, услышав его фамилию, добавила в голос еще любезности:

– Ой, запишите, пожалуйста, его мобильный… И домашний. Позвоните, он вас примет.

Инга, похоже, и впрямь провела работу. Корней повертел в пальцах блокнот с последней исписанной страничкой. Домашний номер доктора Акиньшина начинался цифрой 5. Тревожить человека дома Корнею почему-то не хотелось. Решил, что позвонит на следующей неделе, например во вторник…

Инга явилась в начале седьмого и, странное дело, не стала сразу же дознаваться, был ли сделан звонок и каковы результаты. Она была измотана и голодна.

Корней все хотел сосредоточиться, поразмышлять. Планируемые посиделки на кружке при церкви, обещавшие еще аж год ежесубботних посещений, как-то выходили за контур привычных задач. Вот если б сразу… Он исполнил бы с готовностью все надлежащие церемонии. Чего уж там. И сразу мог бы поставить перед Ингой вопрос. Ему почему-то казалось, что ее реакция внесет какую-то ясность. Какую ясность? А если она откажется? И что его вообще побуждало тянуться со странной надеждой к религии и к таинствам, хотя, в сущности, в душе он вовсе не переживал прилива неофитской веры? Скептичный разум легко громоздил ухмылистые «против», благодушно посмеиваясь над унылыми «за».

Например, Корней мог с некоторой грустью признать, что за четыре с лишним года безмятежных общений с женой ему не удалось обнаружить общих интересов сколь-нибудь интеллектуального свойства. Не говоря уж о чем-то духовном. Инга, между прочим, почти ничего не читала. Даже бульварный детектив успешно погружал ее в сон.

Еще он неожиданно вспомнил, что она легко и с удовольствием может выпить грамм двести – триста коньяка или виски, не обнаруживая явных признаков опьянения. Но, перейдя заветную, непредсказуемую грань, становится слегка опасной – в том смысле, что начинает много смеяться и принимает развязный тон. Подвыпив, она легко и весело говорила непристойности, могла некстати затеять любовную игру. Вполне возможно, в захмелевшей Инге проявлялся некий недостаток воспитания, некая изначальная природная непосредственность. Но нельзя сказать, что Корнею это доставляло серьезное беспокойство. Вопреки всем очевидным разницам – в интересах, образовании, воспитании, – ему было с женой хорошо. Всемирная история браков пополнилась еще одним вариантом вопиющего господства телесного над душевным. Хотя, может быть, первое прокладывало путь второму. Вряд ли такая гармония была бы возможна, если бы не готовность Инги мягко подстраиваться и окутывать заботой. В основном она была вкрадчиво-покладиста.